Читаю в «Вечерке», какие официантки грубые.
Я бы пошла в официантки. Была бы самой доброй,
вежливой. Относилась бы ко всем хорошо. Ну, улы-
баться каждому устаешь. Я бы, как устану улыбать-
ся, — все равно хорошо смотрела бы… не уставала бы.
С этим говорю, туда кивну и туда кивну, что, мол, всех
вижу, ко всем подойду… Как же можно уставать — не
мешки таскаешь, — живые люди. То есть уставать, ко-
нечно, можно, но виду не показывать. Все усталые.
Чего ж кричать?
Читаю в газете, продавщицы грубые. Я бы пошла
в продавщицы, была бы самой лучшей. И быстро бы ра-
ботала. Много ведь работы только утром и вечером.
Днем спокойней, значит, к этому времени я бы подго-
товилась. Все бы заранее нарезала, почистила, все бы
приготовила. У меня бы очередь быстро шла, весело.
Можно ведь с каждым пошутить.
Я слышу, что портнихи плохо шьют. Я бы самой
лучшей портнихой была. Разве можно женщине плохо
платье сшить?! Это платье для нее огромное значение
имеет. Вдруг она немножко постарела или пополнела,
а выглядеть должна хорошо. Должна нравиться любая
женщина. Я бы все хорошо шила. Всю душу бы вкла-
дывала.
А вот парикмахерши плохие есть. Напрасно. Пошла
бы я в парикмахерши — самой лучшей была бы. От ме-
ня б женщины красавицами уходили. И торопиться тут
нельзя. Каждую головку надо сделать. Вылепить, укра-
сить и глазки, и ротик — девушка ведь. Эх, если бы…
А я администратором в гостинице работаю. Вот где
работа бешеная. Вот где сумасшедший дом. Так нала-
ешься, такой собакой смотришь. Ну нет мест, ну нет…
Так не понимают. Гражданин, кричишь, отойдите вы от
стола… Чего вы руки кладете — я же здесь работаю…
Куда я вас всех положу? Что, я домой к себе поведу?
Что за народ такой… Ночуйте, где хотите, я тут при
чем… Куда вы лезете? Господи! Как люди не понимают.