Три лилии Бурбонов

Глава 4 ГЕРЦОГИНЯ САВОЙИ

Виктор Амадей I стал герцогом Савойским в сорок три года. Поэтому он имел богатый дипломатический и военный опыт. Однако по характеру был человеком слабым и нерешительным. К тому же, он подолгу жил при испанском и французском дворах, что пробудило в нём тщеславие. Супруг Кристины любил пышность, почести и был рабом этикета. По словам Габриэля де Муна, герцог «представлял окружающим удивительное зрелище человека, ограничивающего себя даже в еде, чтобы сэкономить в расходах на какой-нибудь праздник или парад». Между тем отец оставил ему печальное наследство: пустую казну, деморализованную армию, оккупированную французами Савойю и опустошённый голодом и чумой Пьемонт.

В 1629 – 1631 годах бубонная чума унесла около миллиона жизней в северной и центральной Италии. Сначала немецкие и французские солдаты принесли чуму в Мантую, оттуда заражённые венецианские войска отступили на север, распространяя по пути болезнь, а потом чума достигла Милана.

В Турине о первом случае болезни стало известно 2 января 1630 года: это был сапожник. Неслучайно первыми жертвами становились те, кто работал в непосредственном контакте с обувью или с предметами быта, соприкасавшимися с землёй. Эпидемия также быстро охватила другие города Пьемонта, например, Пинероло, и достигла своего пика с приходом летней жары. Из 25 000 жителей Турин потерял 8 000. Борьбу с эпидемией возглавили мэр Джованни Беллезио и врач Джованни Фьочетто, прозванный «чумным доктором». Первый запретил въезд в столицу всем иностранцам и приказал закрыть все городские ворота, а второй установил строгие карантинные меры для горожан, ставшие примером на годы вперёд. Однако эпидемия пошла на убыль лишь в ноябре с наступлением холодов.

Если в апреле Кристина ещё писала мужу из столицы, то в июле, спасаясь от чумы и войны, савойский двор укрылся в городке Кьери у подножия туринских холмов.

Вторая итальянская кампания, на первый взгляд, сложилась для Ришельё удачно. Однако ни внезапная кончина герцога Савойского, ни захват Салюса не компенсировали потери Мантуи. Несмотря на все усилия кардинала, ситуация только ухудшалась. 22 августа он вернулся в Лион, оставив деморализованную чумой армию, в то время как город Казале тоже капитулировал перед австрийцами, не сумевшими взять только цитадель.

В свой черёд, Виктор Амадей I и Кристина, которые могли лишь номинально считать себя герцогом и герцогиней, тоже остро осознавали необходимость мира. При этом королевская мадам продолжает убеждать мужа в том, чтобы он доверил ей ведение переговоров, о чём свидетельствует её письмо от 29 августа из Санфре:

-Я заклинаю Вас ради любви, которую Вы испытываете ко мне, и ради Вас самих, того, что мне дороже всего в этом мире, откройте глаза, чтобы избежать остальных несчастий, которые преследуют Вас. Я очень расстроена тем, что всё сложилось так, как есть, и что я не смогла Вам помочь… но я сто тысяч раз умоляла Вас воспользоваться моими услугами и позволить мне отправиться к королю, моему брату…

(Интересно, что став герцогиней, она уже почти не обращается к мужу: «моё дорогое сердце»).

Пообщавшись с представителями Людовика ХIII и испанским полководцем Спинолой, королевская мадам 3 сентября даёт Виктору Амадею совет перейти на сторону её соотечественников, ибо «испанцы могут дать Вам… только Ваше, а французы всё вернут Вам с лихвой».

-Вы бы с лёгкостью могли получить титул короля! – поясняет она затем.

Остро нуждаясь в передышке, Ришельё знал, чем подкупить Кристину.

8 сентября между воюющими сторонами по инициативе папы Урбана VIII было заключено перемирие. В переговорах участвовал папский нунций Мазарини, обративший на себя внимание не только Ришельё, но и всей Европы, хотя в то время ему было только двадцать восемь лет. Он ездит из одной страны в другую, посещает одну армию за другой. Ему дважды предоставляется случай встретиться с Ришельё (в июне и в июле 1630 года) и познакомиться с Людовиком XIII (скорее всего, в Гренобле, в мае). Кажется, на короля произвели большое впечатление манеры, ловкость и обаяние посланника папы. А вот Ришельё, может быть, под влиянием плохого настроения, написал в июне Марии Медичи, что «человек кажется ему ненадёжным, слишком ловким, слишком хитрым и слишком «большим савойцем»». Это было правдой: Джулио благоволил к Кристине и защищал интересы Савойского дома перед кардиналом. В этом Мазарини был солидарен с д’Эмери, которого Ришельё по просьбе королевской мадам прислал к ней. Похоже, они оба были очарованы молодой герцогиней, по словам современника, «очень приятной всем и особенно французам».

Луиджи Сибрарио, автор «Истории Савойской монархии» (1840 – 1844), считает, что хотя Кристина была обаятельной, любезной, непостоянной женщиной, а в некоторых вещах очень упрямой, недоверчивой и ревнивой к своей власти, она, несмотря на недоверие, её отличавшее, была совершенно неспособна хранить тайну:

-…до такой степени, что французский посол д'Эмери, утомляя её двумя или тремя часами разговоров каждый день, всегда заканчивал тем, что что-то с ней делал (?).

Интригующая фраза, но автор имел в виду лишь то, что для такого пройдохи, как Мишель, не составляло особого труда вытянуть правду из королевской мадам. Её обязательно выдавало или выражение лица или случайно оброненное слово. Была ли между ними интрижка? Возможно.

Д'Эмери был сыном дворянина и, если судить по сохранившейся гравюре, обладал определённой харизмой. Самым запоминающимся в его внешности был оценивающий взгляд блестящих, чуть навыкате, глаз. В остальном же Мишель выглядел как типичный итальянец: плотная фигура, круглое лицо, тёмные вьющиеся волосы. Ещё он умел прекрасно притворяться и льстить, раз смог втереться в доверие к Ришельё, самому умному и проницательному человеку своего времени. Тем не менее, этот прожжённый циник, который, кстати, был женат, похоже, действительно влюбился в Кристину.

По просьбе своего мужа та пытается уговорить Людовика XIII: герцог хотел бы оставаться нейтральным и не выступать ни за Францию, ни за Испанию. На этом герцогиня настаивает и во время встречи с французским послом.

8 октября, перебравшись с двором в уютный пьемонтский городок Кераско, королевская мадам сообщила мужу:

-Сегодня вечером прибыл месье д'Эмери, которого я приняла как можно лучше со всеми необходимыми церемониями и любезностями, так как Вы мне поручили обеспечить… возвращение Казале, и который также сделал мне, со своей стороны, все комплименты, какие только можно представить себе, рассказав мне о доброй воле, которую король, мой брат, питает ко мне, и о его желании доставить мне всевозможные удовольствия, поскольку он не желает ничего, кроме моего удовлетворения, и чтобы его министры служили мне, и что на предложения, которые я сделала моему брату, он не мог не отреагировать… Месье д'Эмери долго разговаривал со мной, я специально на это пошла, чтобы ничего не забыть…

Таким образом, благодаря талантам Мазарини и д'Эмери, которые, кстати, быстро подружились, перемирие оставалось в силе до 15 октября. Оно позволило Франции перевести дух и начать в Регенсбурге, в Германии, переговоры с императором. 13 октября чрезвычайные французские послы в Регенсбурге заключили мирный договор, по которому император обязался передать герцогу де Неверу в двухмесячный срок инвеституру на Мантую, французы должны были оставить цитадель Казале, а испанцы — город Казале. Герцогу Савойскому возвращались все его территории кроме Пинероло и Сузы, оставшихся в распоряжении Людовика XIII.

15 октября Кристина даёт письменные инструкции своему духовнику отцу Моно, собиравшемуся в Париж к Людовику ХIII, который должен был «сделать королевой свою сестру». А 19 октября снова пишет мужу:

-Как только пришёл д'Эмери, я сделала ему предложения, о которых Вы говорили, и обнаружила, что он очень доброжелателен и очень привязан к Вашей особе; если бы это зависело от него, я считаю, что всё было бы уже решено, даже если бы его заподозрили в слишком предвзятом отношении к нам; господа маршалы придерживаются такого же мнения о нём, как я выяснила, коснувшись реституции Пинероло...

На мой взгляд, Сибрарио был абсолютно прав, когда утверждал, что Кристина не умела хранить тайны…

Если королевская мадам искренне радовалась заключению мира, то Ришельё, против всякого ожидания, решил не соглашаться на него в формах, определённых в Регенсбурге. Он отдал приказ армии двигаться в направлении Казале. Резкое столкновение с Марией Медичи во время совета не изменило его мнения. 26 октября французские войска готовились атаковать укрепления испанцев, как вдруг… Далее предоставим слово французскому историку Пьеру Губеру, автору книги «Мазарини»:

-Внезапно между боевыми порядками двух армий, готовых броситься в рукопашный бой, появился элегантный всадник, размахивающий белым шарфом, или шляпой, или крестом с распятием, или документом о перемирии. Он кричал: «Мир! Мир!» Этим всадником был наш Джулио, и он совершил один из самых выдающихся своих подвигов: обе армии повиновались ему, сражение не началось — во всяком случае, в тот день, и Мантуанская проблема, в конце концов, решилась.

Мазарини привёз последние предложения противника: армия генерала Кордовы оставит город Казале, если французы согласятся безотлагательно освободить цитадель; герцог де Невер немедленно получит императорскую инвеституру и вступит во владение Казале и остальными территориями Монферрато, которые освободят испанцы. Французский маршал де Ла Форс согласился заключить договор на этой основе, о чём и сообщил кардиналу, выразив свое восхищение его прозорливостью, когда он отказался от Регенсбургского мира.

В феврале 1631 года д'Эмери вернулся в Париж, чтобы забрать у Ришельё договор, ратифицированный королём, и в начале марта уже снова был в Кераско, продолжив переговоры. А 5 – 7 апреля был заключён Кераскский мир, по которому Савойя получила от Монферрато денежную компенсацию и города Трино, Альбу и Пинероло. Однако, согласно секретному пункту соглашения, последний должен был быть передан французам, которые, в свою очередь, обещали посодействовать переходу Женевы в руки мужа Кристины. Принудив Савойю к миру, Людовик ХIII позволил зятю занять отцовский престол. Это открыло Франции стратегический путь в сердце Савойской территории и далее в остальную Италию. Переиграть Ришельё редко кому удавалось, и вместо братского союза Савойский дом попал в зависимость от французов, а Виктор Амадей, паче чаяний Кристины, так и не получил королевский титул.

Вдобавок герцогиня Савойская узнала, что 23 февраля Мария Медичи в результате интриг кардинала была заключена в Компьенский замок (в июле она сбежала оттуда, но больше никогда не вернулась во Францию и умерла в изгнании). Это огорчило Кристину, проникшуюся ещё большей неприязнью к Ришельё, и поэтому она не возражала, когда Виктор Амадей решил вернуться к уже традиционной для Савойского дома политике «равновесия сил».

-Хотя эти короли могущественны, я не хочу быть рабом ни одного из них, - приговаривал герцог.

-Действительно, - писал историк Сибрарио, - находясь в союзе с Францией, он не делал испанцам всего зла, которое мог, и поддерживал (через епископа Альбы) отношения с ними, стараясь не позволять ни одним, ни другим иностранцам получить преобладающее влияние в Италии.

Но именно за это его и упрекали. В решительные моменты у него недоставало смелости, чтобы противостоять французам. Хотя при этом он был человеком, наделённым большим здравым смыслом и делал всё, что позволяли ему обстоятельства. Виктор Амадей провёл административные реформы на местах и выплатил множество отцовских долгов. Правда, несмотря на свой врождённый гуманизм, он позволил втянуть в себя в гонения на вальденсов (религиозная секта), но, вместе с тем, умерил в Турине жестокие преследования инквизиции. Способствовал развитию торговли шёлком и разведению лошадей, построил и расширил много дорог, заботился о строительстве: в столице нельзя было возвести новый дворец без того, чтобы он сам сначала не одобрил архитектурный проект. Коллекционровал живопись, украсив картинами свои резиденции. И во внутренней политике умел манипулировать людьми таким образом, что всегда навязывал свою волю Сенату. Но зачастую не мог управлять собственной женой.

Тем временем, поставив 6 апреля под одним из договоров свою подпись: «Партичелли», Мишель больше не стал задерживаться в Савойе. Вероятно, он обнаружил, что сердце Кристины уже несвободно.

Там же, в Кераско, королевская мадам познакомилась с человеком, с которым её связала глубокая и искренняя любовь, длившаяся до конца жизни. Полное его имя было Филиппо Джузеппе Сан-Мартино д’Алье и его биография вполне могла бы вдохновить Александра Дюма-отца на создание ещё одного авантюрного романа «плаща и шпаги».

Филиппо родился 19 марта 1604 года в Турине в семье Джулио Чезаре Сан-Мартино д'Алье, представителя одной из старейших семей пьемонтской знати. У него было четыре брата и несколько сестёр, и он был вторым мальчиком в семье.

-Род Сан-Мартино ведёт своё происхождение от легендарных королей и насчитывает не одно поколение знатных предков! – частенько напоминал отец своим сыновьям. – А наш замок в Алье был центром древнего королевства!

-Но почему Вы не восстановите его, отец? – спрашивал Филиппо.

В ответ маркиз вздыхал:

-Увы, я недостаточно для этого богат: ведь у меня ещё два брата, и если Богу будет угодно забрать меня к себе, вам, дети мои, придётся разделить с дядьями наследство Вашего деда!

-Когда я вырасту, то обязательно верну все наши земли! – настаивал мальчик.

-Если только тебе повезёт удачно жениться, как мне, Филиппо…

-Да уж, если бы не удачный брак сеньора Джулио, то его семья окончательно бы разорилась, - судачили знакомые.

-Вероятно, жена принесла ему большое приданое? – спрашивали менее сведущие.

-Отец донны Октавии, врач из Генуи, был действительно богат. Но дело не только в этом…

-А в чём?

-Когда сеньор Олдерико Джентиле переехал в Турин, его дочь как-то попалась на глаза нашему герцогу, который соблазнил её. Ну, а потом её выдали замуж за сеньора Джулио, получившего за это титул маркиза Сан-Дамиано и должность великого магистра двора.

-То-то, я смотрю, что старший сын маркиза Сан-Дамиано – прямо вылитый герцог!

Таким образом, разорившаяся семья д‘Алье снова возвысилась благодаря женитьбе Джулио Сан-Мартино на жертве похоти герцога Карла Эммануила I. В десять лет Филиппо стал рыцарем ордена Святых Маврикия и Лазаря, получив вместе с братьями военное образование. А в девятнадцать его приняли корнетом в полк Феличе Савойского, одного из бастардов Горячей башки, что позволило молодому человеку принять участие в осаде Генуи и Верруа.

С ранней юности он вёл распутную жизнь, и в двадцать лет вызвал на поединок графа Пареллу, своего родственника. Неизвестно, чем закончилась дуэль, но, по-видимому, она наделала много шума, потому что сеньор Джулио всерьёз задумался: что ему делать со своим непутёвым чадом? И тут маркиз вспомнил о Маурицио Савойском, давнем друге семьи. Таким образом, Филиппо срочно отправили в Рим к кардиналу, одному из самых известных меценатов своего времени. Молодой человек понравился Маурицио и был назначен в его свиту сначала пажом, а затем камер-юнкером. Таким образом, из военной обстановки он попал в среду интеллектуалов, окружавших кардинала, в число которых входил его дядя Лодовико д'Алье, посол герцога Савойского в Риме. Под их влиянием у него развился интерес к музыке, литературе, хореографии и другим искусствам. Вернувшись в Турин в 1627 году, он под псевдонимом «Филлиндо Константа» поступил в Академию Солинги. Тогда и началась его творческая деятельность: он развлекает гостей кардинала своими утончёнными стихами на латыни, итальянском и французском языках и ставит свой первый балет «Сила любви», выступая в этом деле учеником своего дяди. Таким образом, под влиянием этой культурной среды, от природы добрый, но задиристый Филиппо превратился в галантного кавалера, легко покоряющего людские сердца, и, особенно, женские.

К моменту встречи с королевской мадам его старший брат Октавиано носил титул маркиза Сан-Даммиано, младший, Франческо, был аббатом в Стаффарде, а сам Филиппо, владея незначительным состоянием, именовал себя маркизом д’Алье.

Возможно, именно кардинал Маурицио представил в Кераско своего протеже невестке. Та запомнила молодого пьемонтца и так охарактеризовала его в одном из своих писем:

-... приятный, красивый и остроумный человек; у него голова идеальной формы, гибкая и тонкая талия, он выглядел как 18-летний мальчик.

Ну, во-первых, в 1630 году Филиппо д’Алье уже стукнуло двадцать шесть лет, то есть, он был двумя годами старше Кристины. Но выглядел моложе своего возраста, вероятно, благодаря небольшому росту и стройной, подвижной фигуре. Судя по сохранившимся изображениям, у него был слегка удлинённый овал лица с правильными чертами, карими выразительными глазами, прямым и тонким носом и хорошо очерченным ртом. Тёмные волнистые волосы слегка касались его плеч, а подбородок был гладко выбрит. От своего покровителя-кардинала Филиппо также перенял привычку закидывать голову назад, что придавало ему задиристый вид. Но, главное, что привлекло в нём королевскую мадам – широкая эрудиция и пылкий темперамент, столь соответствующий её страстному характеру. Конечно, неотёсанный и наглый д’Эмери не шёл с ним ни в какое сравнение! После своей первой встречи Кристина и Филиппо уже никогда не теряли друг друга из виду.

Ну, а как же д’Алье мог не влюбиться в Кристину? Сохранился её портрет тех лет кисти анонимного автора, на котором она изображена в широкополой (мушкетёрской) шляпе с перьями и роскошном красном наряде с отложным прозрачным воротником, серебряными кружевными манжетами и украшениями из её любимого жемчуга и алмазов. Длинные золотистые локоны обрамляют её розовато-белое лицо, прозрачные глаза сияют, а на пухлых алых губах скользит лёгкая улыбка. Даже длинноватый нос, слегка вздёрнутый на конце, нисколько не умаляет её очарования.

Историк Габриэль де Мун так характеризует королевскую мадам:

-Пылкая и страстная… сколь в привязанностях, столь и в ненависти, вспыльчивая и необдуманная, очень склонная к фаворитизму, подчинявшаяся определённому влиянию вплоть до своего рода внушения, она была настоящей дочерью Медичи.

По утверждению некоторых сплетников, роман Кристины с Филиппо д’Алье начался там же, в Кераско. Под видом дружеской привязанности Кристина часто посещала дом маркизы Сан-Дамиано, его невестки, где могла общаться с любовником, избегая любопытных взглядов.

В честь заключения мира в Кераско были устроены великолепные празднества. Вот тут-то и пригодились таланты д’Алье. На суд придворных и гостей герцога был представлен его новый балет «Обитатели гор». Причём камер-юнкер кардинала Савойского одновременно выступил здесь художником по костюмам и декорациям, композитором, хореографом и автором стихов, которые декламировались по ходу представления.

Зрители были в восторге и Мазарини, который тоже подписал Кераскский договор, собираясь на официальную встречу с Ришельё, предложил маркизу поставить его балет в Париже. Французский двор и Людовик ХIII, сам сочинявший стихи и музыку (в том числе, к знаменитому Мерлезонскому балету), по достоинству оценили его талант.

В том же, 1630 году, Виктор Амадей I даровал Филиппо должность сначала лейтенанта, затем - знаменосца своей личной гвардии, а Кристина – своё сердце.

-Филиппо видел не принцессу, а женщину и чувствовал себя несчастным, потому что та женщина, к которой он испытывал очень сильное влечение, также была его сувереном, и, как у хорошего солдата, его преданность герцогу была бесспорной, - пишет итальянская писательница Рената Стоиса Комольо в своей книге «Первая королевская мадам».

Их встречи продолжились в замке Валентино, который по форме и обстановке напоминал резиденции знати во Франции. Комплекс был выстроен вокруг большого трёхэтажного корпуса, стоящего параллельно берегу, центральная часть которого была обрамлена колоннами. Отсюда открывался великолепный вид на реку По и холмы. В комнатах на втором этаже до сих пор сохранилось убранство XVII века: фрески и белая или позолоченная лепнина. В центральном холле же изображена династическая история савойских герцогов, связанных родственными узами с французскими королями.

Что касается названия самого замка то, согласно некоторым историческим источникам, оно произошло от обычая 14 февраля устраивать в парке на берегу реки По галантный праздник («Валентино»), где каждая дама избирала себе рыцаря. Кристина собирала там избранное общество. В число её самых преданных кавалеров входили пожилой феррарец Гвидо де Вилья, один из лучших генералов на службе савойской армии, Феличе Савойский, губернатор Ниццы, а затем – Савойи, который был чуть постарше Кристины, и молодой маркиз Карло ди Пьянецца, сын Матильды Савойской, статс-дамы герцогини. Однако она выбирала своим «Валентином» только Филиппо д’Алье, который позже внёс свою лепту в обстановку замка, о чём свидетельствуют алхимические и цветочные элементы декора его работы, а также названия помещений: «Комната роз», «Комната лилий», «Цветочный кабинет» и т.д.

Встреча с королевской мадам круто изменила судьбу среднего сына маркиза Сан-Даммиано. Двадцатишестилетний дворянин отказался от блестящей военной карьеры и выгодного брака, чтобы оставаться в её тени. Таким образом, он посвятил Кристине свою жизнь. А когда 14 сентября 1632 года у герцогской четы родился долгожданный наследник Франциск Гиацинт, при дворе начали шептаться:

-Наверняка отец принца – д’Алье.

-Да, недаром ребёнку дали такое имя. Ведь любовник королевской мадам очень трепетно относится к цветам!

Однако Виктор Амадей I был уверен в своём отцовстве: за годы семейной жизни он привязался к жене, а убедительные победы французов в Пьемонте, похоже, усилили его любовь. Кроме Франциска Гиацинта, Кристина в последующие четыре года произвела на свет ещё четырёх детей: Карла Эммануила, Маргариту Виоланту и двух близнецов Генриетту Аделаиду и Екатерину Беатрису! Причём все они выжили, кроме последней девочки.

После появления наследника влияние королевской мадам на мужа значительно выросло. Не довольствуясь титулом герцогини Савойской, она уговорила Виктора Амадея объявить себя королём Кипра, на что тот имел право как потомок кипрской принцессы Анны де Лузиньян, хотя этот остров уже давно был захвачен турками. В результате герцога Савойского в Европе прозвали «королём без королевства». Зато его супруга теперь гордо подписывалась: «Кристина Французская, герцогиня Савойи, королева Кипра». На одном из своих портретов она сидит в кресле и держит в правой руке корону из жемчуга. Теперь все должны были обращаться к герцогине и её мужу не иначе, как «Ваше Королевское Высочество».

Впрочем, Виктор Амадей, кажется, был готов исполнить любую просьбу жены. В частности, он назначил женщину, итальянку Джованну Гарцони, своей придворной художницей, что до того в Савойе было делом неслыханным. Ещё в 1628 году Кристина написала Лодовико д’Алье в Рим, чтобы тот поспособствовал «её приезду сюда как можно скорее и наверняка», приложив к письму паспорт и сто двойных пистолей для расходов на поездку. Однако известно, что Гарцони жила при савойском дворе в 1632 – 1637 годах. В этот период она создала, на мой взгляд, лучший портрет Виктора Амадея I, кстати, одетого по французской моде.

Когда в 1632 году, согласно Кераскскому договору, Лев Сузский передал Пинероло французам, это вызвало недовольство в Пьемонте. К недовольным присоединились и братья герцога, заявившие, что Виктор Амадей предал политику их отца. Принц Кариньяно удалился в Шамбери и оттуда подстрекал кардинала бежать вместе из Савойи. Томас был обижен на старшего брата и разочарован тем, что Виктор Амадей не разделил с ним власть, а Маурицио обижался на Кристину из-за своего протеже, занявшего его место в её сердце.

В марте 1633 года Ришельё снова отправил д’Эмери в Пьемонт с двумя миссиями: во-первых, посетить Пинероло и Казале, а, во-вторых, предложить Виктору Амадею обменять их на Монферрато. Но так как герцог предпочёл синицу в руках, в мае агент кардинала вернулся в Париж.

В конце концов, принц Кариньяно первый покинул Шамбери, о чём 17 апреля 1634 года сообщила мужу Кристина:

-…сегодня ко мне пришёл английский агент, который сказал мне, что с принцем Томасом обошлись так плохо, что ему ничего не оставалось, как уйти в отставку, и что причиной этого были Ваши министры… и что он считает, что принц Томас отправился к императору...

В действительности, Томас отбыл во Фландрию. Якобы, выехав на охоту, он добрался в конце марта до Тононы, где простился с семьёй, которую отправил в Милан, а сам через Бургундию 20 апреля прибыл в Брюссель и вскоре стал командующим испанской армии.

В том же году знаменитый фламандский художник Антонис Ван Дейк написал его конный портрет. Сидя верхом на вздыбленном белом жеребце, принц правой рукой, в которой держит подзорную трубу, указывает в сторону сражения на заднем плане. Грозный взгляд, искоса обращённый на зрителя, и хмурое выражение лица должны были свидетельствовать о том, что здесь изображён великий полководец. Но одутловатые щёки кирпичного цвета выдают в Томасе завзятого гуляку. Кстати, испанцы, не слишком доверявшие принцу, потребовали, чтобы он отправил свою жену и детей в Мадрид в качестве заложников. Вслед за братом Маурицио уехал в Рим и объявил, что отныне будет защищать перед Святым Престолом интересы Испании, а не Франции. В ответ рассерженный Виктор Амадей конфисковал владения своих братьев. Однако Кристина знала о влиянии кардинала Савойского в римской курии, и, не желая окончательно порывать с ним, время от времени вела с деверем переписку. Томас тоже продолжал тайно писать старшему брату. Так, желая оправдать своё предательство, он утверждал, что причиной его бегства было «стремление защититься от угнетения, насилия и злой воли Ришельё».

Постепенно Пьемонт восстанавливался от бедствий, связанных с эпидемией и военными действиями. В 30-е годы ХVII века увеличилось количество заключённых браков в Турине, хотя ещё долгие годы численность населения не могла достигнуть уровня 1629 года. Подобно отцу, Виктор Амадей I начал расширять территорию столицы на восток. В 1632 году он и Кристина выделили религиозному ордену святого Франциска Паолийского для строительства монастыря и церкви большой участок земли вдоль «дороги ла-Шо». На их высокое покровительство указывал герб с савойским крестом и французскими лилиями на фасаде нового храма. Кроме того, спустя три года, Кристина, будучи набожной по натуре, вызвала из Лотарингии монахинь-кармелиток, временно размещённых в доме ордена Святых Маврикия и Лазаря. Со временем для них тоже была построена обитель.

При савойском дворе снова начали устраиваться представления и празднества, причём организатором большинства из них был Филиппо д'Алье. Особенно же ему удавались балеты, по которым он не имел себе соперников в Европе того времени. Как известно, в придворных балетах чередовались актёрское мастерство, танцы, музыка и пение, и в них принимали участие члены герцогской семьи и савойской аристократии. Причём декорациями им служили парки и сады загородных резиденций герцога с апельсиновыми и лимонными деревьями, где также буйно цвели нарциссы, гиацинты, ирисы, анемоны, тюльпаны и, конечно, лилии, которые привезли из Королевского сада в Париже. С 1626 по 1662 год, с первого балета «Сила любви» до последнего – «Розы Киприды», любовником Кристины было создано 27 подобных произведений и организовано 6 придворных празднеств, не считая конных представлений и каруселей.

Лионский иезуит Клод Франсуа Менестрие, знаменитый музыковед и теоретик танцев, живший в ХVII веке, так отзывался о Филиппо:

-Идеальный рыцарь, глубокий знаток истории, античной политики и прекрасного письма, отличный сочинитель латинских, итальянских и французских стихов, он играл на всех видах инструментов и сочинял музыку.

Даже в пресыщенную эпоху барокко д'Алье умел удивлять.

Кристина была щедра к своему любовнику, хотя он никогда ничего не просил у неё. Филиппо был небогат, ему пришлось разделить отцовское наследство со своими братьями Оттавиано и Франческо и двумя дядьями, Лодовико и Манфредо д’Алье. Но уже с 1636 года Филиппо начал покупать земли возле старого замка в Алье, желая восстановить своё родовое поместье – «маленькое королевство». Кроме того, он получил от короля Людовика ХIII, благодаря своей любовнице, титул графа де Понта. Его любимый дядя Лодовико тоже стал графом и послом в Париже, а другой дядя, Манфредо, был назначен губернатором Кивассо.

Пока его жена развлекалась, Виктор Амадей I пытался укрепить небольшую армию, доставшуюся ему от отца и изрядно потрёпанную войнами за Монферратское и Мантуанское наследство. Однако для набора наёмных войск у него не было достаточно денег. Тогда герцог приказал модернизировать артиллерию, которая стала одной из самых впечатляющих в Европе, в том числе благодаря открытию специальной школы для артиллеристов. За семь лет своего правления Виктор Амадей всё-таки сумел собрать под своей рукой 20 000 человек.

Тем временем ситуация в Европе снова обострилась.

-Занятие французами Пинероло, - заметил испанский король Филипп IV, зять Кристины, - уже достаточный повод для войны.

Желая предотвратить её, римский папа в августе 1634 года отправил Мазарини во Францию.

-В Турине он провёл приятные дни в компании герцогини Кристины, - пишет в своей книге «Мазарини: кризис абсолютизма во Франции» писатель Джеффри Трежер.

От французского посла Абеля Сервьена, своего друга, Джулио знал о романе королевской мадам. При этом Мазарини был настроен к любовникам более благожелательно, чем Ришельё, который боялся, что Филиппо д’Алье вкупе с отцом Пьетро Моно и кардиналом Маурицио уговорит Кристину и её мужа разорвать союз с Францией.

Правда, когда Виктор Амадей рассказал ему о своих планах завоевания Кипра с помошью папы, Мазарини был шокирован, а когда королевская мадам попросила его использовать своё влияние в Риме, чтобы продвинуть родственников д’Алье, то и уязвлён. Впрочем, Джулио удалось отделаться обещаниями, о чём он сообщил Сервьену:

-Нужно польстить хитрым людям, если нельзя избавиться от них.

Наконец, добравшись до Франции, Мазарини во время беседы с кардиналом Ришельё поднял вопрос о мире.

-Его Преосвященство вспылил, - вспоминал итальянец, - и резко ответил, что я ухаживаю за миром, как будто это дама моих мечтаний и, сжав мою руку, завершил: «Вы ещё не покидаете Францию».

Впрочем, вину за нарушение мира можно скорее возложить на брата Кристины, чем на Ришельё.

Арест в марте 1635 года испанцами электора Трира, находившегося под защитой французской короны, сильно задел Людовика XIII. 26 мая 1635 года герольды от имени французского короля на Большой площади в Брюсселе объявили войну Испании. Ришельё смирился с этим, как с неизбежностью, хотя и не разделял энтузиазма своего господина. Таким образом, миссия Мазарини потерпела неудачу.

На следующий день французская армия, переправившись через реку Маас возле Льежа, чтобы соединиться с голландцами, наткнулась на испанцев во главе с принцем Томасом Савойским и разбила их под Авеном. Но когда французы начали грабить местное население, то неожиданно получили решительный отпор. Остатки армии пришлось срочно эвакуировать из Голландии в порт Кале.

Желая обеспечить надёжный тыл на юге, Ришельё ещё в начале 1635 года снова отправил д’Эмери (на смену Сервьену) в Турин наблюдать за Виктором Амедеем. Кроме того, он решил воспользоваться услугами Мазарини и приказал, чтобы корреспонденция французского посла в Турине была доступна для него. Долгое время Джулио тщательно выстраивал свои отношения с Кристиной и её миролюбивым мужем. Именно ему в значительной степени кардинал был обязан тем, что герцог согласился на открытый союз с Францией. Взамен Ришельё пообещал, что поможет Савойе присоединить Ломбардию, находившуюся под властью испанцев. Заручившись покровительством кардинала, Виктор Амадей попытался создать антииспанскую лигу в Италии. 11 июля 1635 года в Риволи Франция заключила договор с Савойей, к которому присоединились также Парма, Модена и Мантуя.

Гораздо труднее оказалось гарантировать сотрудничество между савойскими и французскими военачальниками. Согласно договору в Риволи, верховное командование союзной армии, в отстутсвии короля, должно было быть доверено Виктору Амадею I. Но командующий французскими войсками маршал Креки, прибывший в Италию, не хотел подчиняться герцогу Савойскому. Этот факт вызвал трения между ними, когда дело дошло до составления плана военных действий. В ответ на предложения Креки супруг Кристины ответил:

-Я хочу сохранить свободу действий.

Однако маршалу удалось настоять на своём и в конце лета 1635 года французы и пьемонтцы отправились осаждать Валенсию. Осада оказалась неудачной из-за соперничества Креки и герцога, а также из-за большого числа дезертиров. Валенсии удалось получить подкрепления, и спустя пятьдесят дней осада была снята.

Таким образом, поход на Милан окончился ничем, и Виктор Амадей пригрозил выходом из коалиции.

Если франко-испанская война навсегда разлучила Елизавету с её братьями и сёстрами, то Кристина и Генриетта Мария в это время установли прочную связь, которая продлилась до конца их жизни. Обе сестры регулярно вели переписку, называя друг друга «моё дорогое сердце», посылая подарки и давая политические советы. В свой черёд, Виктор Амадей и английский король Карл I Стюарт обменялись мнениями по поводу этой новой войны. Герцог Савойский желал создать нейтральную лигу, состоящую из итальянских государств и гарантированную папой и Англией. Поэтому Кристина попросила свою младшую сестру и зятя поддержать этот проект, на что Генриетта Мария ответила:

-Я только что получила одно из Ваших писем, где Вы умоляете меня поспособствовать миру. Уверяю Вас, что это будет сделано от всего моего сердца и я уверена, что Королевский монсеньор (Карл I) приложит все усилия, какие только сможет, а для меня достаточно одной Вашей просьбы, чтобы заставить меня делать всё, что Вы пожелаете.

Семейное и политическое очень тесно переплетено в этих переписке. Генриетта постоянно подтверждает своей сестре, что у неё «нет более страстного желания, чем поддерживать взаимопонимание между (ними) двумя», хотя Ришельё убеждает её присоединиться к мнению её брата, который хочет, чтобы Англия и Савойя объявили себя его союзниками.

В настоящее время в Галерее Савойи в Турине можно любоваться прекрасными портретами членов семьи Стюартов кисти Ван Дейка, присланными английской королевой. В свой черёд, герцогиня Савойская отправила ей изображения своих детей. Конечно, туринский двор не мог соперничать в роскоши с двором Людовика ХIII, брата Кристины, или двором Филиппа IV, её зятя. Однако королевская мадам делала всё возможное, чтобы не уступить в великолепии хотя бы английскому двору. Несмотря на это культурное соперничество с Генриеттой Марией, она на протяжении всей своей жизни поддерживала активную переписку с сестрой, свидетельствующую об их близких отношениях.

Узнав о том, что кардинал Маурицио прибыл в Париж прозондировать почву, Кристина радостно пишет ему 24 февраля 1636 года:

-… мне было очень приятно освежить в Вашей памяти ту привязанность, которую я испытываю к Вам, чтобы это побудило Вас вспомнить обо мне и продолжить Вашу; я не сомневаюсь, что, демонстрация Вашей привязанности к Франции… принесёт только хорошие результаты. Мне очень приятно осознавать радость, которую испытал весь двор от Вашего первого визита, ибо Вы настолько вежливы, что умеете завоевывать сердца тех, кого хотите. Всё это следует приписывать только Вашим заслугам и тому, как Вы вели себя в других случаях, оставив о себе такую нежную память…

Но какую бы «нежную память» не оставил после себя Маурицио, сердце Кристины по-прежнему принадлежало только Филиппо д’Алье. Тем более, что, несмотря на посещение французского двора, кардинал Савойский выбрал в том же году имперское подданство. В отношении же Томаса, сохранявшего верность испанцам, королевская мадам была настроена менее благожелательно, как видно из её письма мужу от 21 мая:

-Вы получили известия, которые я послала Вам вчера: Вы видите добрую волю испанцев и то, что принц Томас ставит Вас в невыгодное положение. Это значит, что не следует его раздражать, но я не принимала бы это так близко к сердцу, если бы только, проявив некоторую сдержанность в своих действиях, Вы берегли бы себя, что является целью, которую я преследую во всём.

По приказу Людовика ХIII командование армией вместе с герцогом Савойским принял другой маршал, Жан де Туара, но 14 июля 1636 года во время штурма крепости Фонтането-д'Агонья он был убит выстрелом из аркебузы. Тело доставили в Турин, где Кристина устроила пышные похороны в присутствии всего двора и сената.

Тем временем в Нидерландах Томас Савойский снова собрал свои войска и вторгся во Францию. Но вместо того, чтобы идти сразу на Париж, он осадил крепость Корби в Пикардии и 15 августа трусливый комендант открыл ему ворота. С началом сентября армия Томаса снова перешла в наступление, однако ей навстречу из Бургундии выступил французский полководец принц Конде, а тут ещё Сона разлилась, затопив позиции и артиллерию захватчиков. Во главе своих солдат Томас поспешил перебраться обратно через реку, а 14 ноября французы освободили Корби.

Военные действия Виктора Амадея I в 1636 – 1637 годах были немногим успешнее, чем у его младшего брата. Ришельё убедил герцога снова начать наступление на Милан. Первой выступила французская армия во главе с Креки, но под Торвенто была остановлена более многочисленной испанской армией под командованием маркиза Леганеса, губернатора Милана. На помощь 22 июня 1636 года поспешил Виктор Амадей. Боевые действия начались в восемь часов утра, обе армии окопались и началась перестрелка, длившаяся до захода солнца. Ночью испанцы отступили, что герцог Савойский и маршал, чьи силы были истощены, сочли «чудом». Тем не менее, в этой битве было достигнуто немного и вторжение в Ломбардию снова обернулось провалом.

В следующем году испанцы во главе с маркизом Леганесом перешли в наступление, но франко-савойской армии удалось разбить их 8 сентября 1637 года при деревне Момбальдоне неподалёку от Турина. Однако 22 сентября умер мантуанский герцог Карл I Гонзага, а вскоре за ним последовал и Виктор Амадей I.

Вечером 25 сентября Креки устроил в своём лагере роскошный пир, на который пригласил герцога Савойского. Последнего сопровождали командующий савойской пехотой Аугусто Манфредо Скалья, граф ди Верруа, и маркиз Гвидо Вилья, генерал-лейтенант от кавалерии. Однако после обильной трапезы многие из гостей почувствовали себя плохо. Виктора Амадея в тяжёлом состоянии перевезли в Верчелли. Когда весть об этом дошла до Турина, Кристина, подхватившая атипичную пневмонию, превозмогла себя и отправилась к мужу.

4 октября Филиппо д’Алье написал своему другу Феличе Савойскому о смерти командира пехоты:

-Я хочу сообщить Вашему Сиятельству, что сеньор граф Верруа боролся в течение семи дней с терзавшей его лихорадкой, соединённой с эпилептическими припадками, но, в конце концов, уступил силе зла после того, как получил Святое Причастие, отдав душу свою Создателю в два часа ночи, и этот несчастный случай ужаснул весь двор и ввергнул Королевскую мадам в ярость… Потеря была большой, но болезнь Его Королевского Высочества (Виктора Амадея) не позволила нам проявить в связи с этим больше чувств, как пристало; вчера Его Королевское Высочество чувствовал себя несколько лучше, но сегодня утром врачи после того, как увидели его сухой и вялый язык, вышли с плачем… наполнив весь двор слезами и скорбью.

О том, что происходило в Верчелли во время болезни герцога Савойского и после его смерти хорошо известно также из переписки д’Эмери с Ришельё. Французкий посол сообщает, что договорился с врачами, чтобы они не напоминали умирающему Виктору Амадею об исповеди. Ибо её можно было считать своего рода духовным завещанием, а умирающий мог выразить желание лишить Кристину опекунства над детьми, что было невыгодно французам. Впрочем, герцог Савойский всё равно был без сознания практически до самого конца. Духовник Брульи по настоянию д’Эмери спросил у мужа Кристины:

-Не собирается ли Ваше Королевское Высочество назначить опекуншей Вашего сына герцогиню?

-Мы хотели, чтобы он сказал по-итальянски: «Да», - признаётся д’Эмери, - но хотя это был скорее вздох, чем ответ, нам представилась возможность составить его завещание, подписанное девятью главными лицами указанного двора, и, таким образом, оно считается подлинным в указанной стране.

Таким образом, этот акт, подписанный девятью свидетелями, послужил основанием для регентства королевской мадам.

7 октября 1637 года Виктор Амадей I скончался в возрасте пятидесяти лет на руках у жены. С его смертью антигабсбургская коалиция в Северной Италии окончательно распалась.