Три лилии Бурбонов

Глава 6 БОЛЕЗНЬ КОРОЛЯ

Придя к власти, Оливарес провёл кампанию против повальной коррупции, расцветшей в предыдущее царствование, стал инициаторов ряда экономических реформ, поощряя национальную промышленность, смог остановить рост инфляции. В 1624 году он подал королю записку с проектом административных преобразований: унификации законодательства и систем управления в различных владениях Испании, упрочения центральной власти, создании единого армейского резерва в 140 тысяч человек, пропорционально распределённого между частями королевства (что было воспринято как посягательство на традиционные местные вольности). Но эти планы были воплощены в жизнь лишь частично.

В начале правления Филиппа IV один из депутатов кортесов указал королю, что одной из причин, разоряющих его подданных, является роскошь, в частности, в одежде:

-Ваши подданные тратят огромные суммы впустую на дорогую одежду с таким количеством разновидностей отделки, что её изготовление обходится дороже, чем самого наряда, к тому же, мода часто меняется, и деньги приходится тратить заново.

Тогда Филипп и Оливарес издали указ, ограничивающий ношение богатой одежды, злоупотребление украшениями, использование отделки, драгоценных камней, сукна, бархата, вышивок и бахромы. Однако вскоре визит Карла Стюарта привёл к его приостановке.

Позднее были изданы новые строгие приказы не носить оборки и не использовать крахмал для каких-либо целей. Позорный столб, конфискация и изгнание должны были стать уделом любого человека, который носил плиссированное или гофрированное бельё, и разрешался только широкий плоский валлонский воротник, ниспадающий на плечи. Альгвазилы (королевские чиновники) с ножницами в руках останавливали прогуливавшихся щёголей и срезали у них тонкие кружевные оборки, поля шляп и даже слишком длинные локоны, а также отбирали драгоценности. С дамами обращались не лучше, вытаскивая их из кареты и подвергая позору. Филипп IV, подавая пример своим подданным, тоже отказывался от роскошных нарядов, хотя, когда того требовал церемониал, он мог быть ослепительным. Кроме того, он пытался ограничить свои личные расходы.

-Я дважды реформировал свой двор, - утверждал король, - и хотя моих слуг, возможно, стало больше, чем раньше, у меня не было денег, чтобы платить им, кроме почестей, и они не получали никакого денежного вознаграждения. Что касается моих личных расходов, то умеренность в одежде и редкие пиры доказывают, насколько они скромны… поскольку я стараюсь подавать пример своим вассалам.... Поэтому я… не прошу ничего для себя лично, а только необходимые средства для защиты моего королевства и католической веры.

Изобретательный портной с улицы Майор в начале 1623 года предложил королю и его брату дону Карлосу новый воротник из картона, покрытого с внутренней стороны белым или серым шелком, а снаружи тёмной тканью в тон камзолу. Филиппу понравилась новинка, которая была явно более «нарядной», чем валлонская, и он заказал несколько штук для себя и своего брата. Портной, ликуя, отправился в свою мастерскую, чтобы изготовить их. Но, увы! Вскоре шпионы инквизиции сообщили, что мастер с улицы Майор использует какие-то тайные заклинания, требующие использования таинственных курительных горшков и нагреваемых машин, поворачиваемых ручками. Это попахивало ересью и вскоре бедный портной и его сверхъестественные инструменты предстали перед страшным трибуналом по подозрению в колдовстве. Таким образом, его инвентарь было приказано публично сжечь перед его дверью. Мастеровой, попавший в беду, отправился к Оливаресу, который был в ярости из-за того, что королевские воротнички были сожжены, и вместе с герцогом Инфантадо, королевским дворецким, послал за президентом Совета инквизиции. Тот заявил:

-Простите, Ваше Сиятельство, я не знал, что эти странные вещи предназначались для короля. Но осмелюсь заметить, что они слишком новые по форме. Что дьявольски опасно!

Тем не менее, граф-герцог быстро заставил его замолчать:

-Это самые лучшие и экономичные шейные платки, когда-либо изобретённые, поскольку они не нуждаются в стирке или крахмалении и прослужат год без дополнительных затрат.

Филипп IV и дон Карлос, как и многие придворные, впервые надели эти воротники («голильи») во время визита Карла Стюарта и мода пришлась по вкусу публике. С тех пор вся Испания вместе со своими колониями носила только их, невзирая на сатирические памфлеты, критикующие направленные против роскоши реформы короля и его «пугала», как они называли Оливареса.

Желая повысить образовательный и нравственный уровень испанской знати, первый министр организовал придворную службу по надзору за моралью, создал мадридскую Королевскую коллегию — высшее учебное заведение под управлением иезуитов, а также по его просьбе указом Филиппа IV в Испании была запрещена проституция. Дома с дурной славой, которых в переулках, ведущих от Калле Майор, было огромное количество, закрыли.

Однако, как известно, самая древняя из профессий неискоренима. Всё та же писательница д’Ольнуа подробно рассказывает, что сам король частенько пользовался услугами «жриц любви» и платил им по 20 эскудо, смехотворную сумму для такого государя. Женщины были его самой существенной слабостью. Недаром его прозвали «Галантным королём».

-Геркулес в удовольствиях и импотент в делах правления, - так заклеймил Филиппа IV немецкий историк Людвиг Пфандль.

Оливарес, хорошо изучивший характер своего властелина, охотно брал на себя роль поставщика и сводника, лишь бы выговорить себе свободу действий в государственных делах. При этом фаворит внушал королю, что сам он трудится денно и нощно. Вечно обложенный какими-то бумагами, обо всем успевающий подумать, он стал необходим мягкотелому монарху. Сам граф-герцог жил как аскет и слыл неподкупным. При этом он утверждал:

-Любой конюх счастливее меня!

Но Оливареса не зря называли человеком великих планов, не способным хотя бы один из них довести до конца.

Филипп и его жена по-прежнему были неутомимы в погоне за удовольствиями, в чём их вкусы совпадали. Двумя главными развлечениями, как известно, были театр и религиозные празднества. Также с большим великолепием и блеском было отпраздновано рождение у королевской четы 25 ноября 1623 года, вскоре после отъезда принца Уэльского, второй дочери Маргариты Марии Каталины.

Церемония её крещения напоминала сюжет волшебной сказки. Новорожденную несли вниз по парадной лестнице Алькасара дамы из дома Спинола, а Оливарес шёл задом наперёд с золотыми подсвечниками, сопровождая новую инфанту в комнаты её гувернантки (и своей собственной жены) на первом этаже, в которых раньше размещался Карл Стюарт. Филипп IV со всем своим двором присутствовал в королевской часовне на богослужении «Te Deum», которое торжественно провёл кардинал Сапата. В течение трёх вечеров подряд каждый балкон в Мадриде освещался восковыми факелами, а ночью было проведено грандиозное конное представление в масках с участием 120 придворных в новых костюмах и ливреях, среди которых Оливарес и дон Педро де Толедо были самыми блестящими и искусными наездниками. На следующий день король торжественно выехал со всем двором в каретах, чтобы возблагодарить Святую Деву Аточскую. Само крещение состоялось в маленькой приходской церкви Святого Жиля, завешенной по этому случаю золотой тканью. Нунций (посланник папы) в окружении множества кардиналов и епископов окунул младенца в купель, а затем поместил в серебряную колыбель. К сожалению, инфанта не прожила и месяца.

Но безутешное горе от потери детей было не единственным в жизни Изабеллы де Бурбон. Ей также приходилось переносить скандальные измены мужа. В то время как её собственные дети умирали, у Филиппа IV стали появляться незаконные отпрыски, общее количество которых к концу его жизни перевалило за тридцать. Однако вскоре молодой королеве представилась возможность заявить о себе и снискать уважение мужа.

Когда в 1624 году Филипп IV обратился к арагонским кортесам с обычной просьбой о субсидии, ему ответили, что сначала он должен предстать перед парламентами Арагона, Каталонии и Валенсии, чтобы принести обычную присягу уважать их старинные права. Если Оливарес был вне себя от гнева, то Филипп со всей возможной любезностью пообещал посетить своих подданных, прекрасно понимая, что его поездка вряд ли будет увеселительным путешествием.

Назначив беременную Изабеллу регентшей, король и его брат дон Карлос покинули Мадрид 7 сентября 1625 года в сопровождении Оливареса и других дворян. Филипп IV хотел лично «поторопить» кортесы проголосовать за то, что ему было необходимо. Но его план провалился: представители Арагонии и Кастилии лишь после долгих уговоров согласились выделить деньги на ведение войны.

Каталонские кортесы же без колебаний потребовали, чтобы их выслушали, прежде чем они за что-либо проголосуют. Вообще, они были более склонны просить короля вернуть им то, что они ему авансировали, чем предоставить ещё больше денег. Тон Филиппа по отношению к ним поначалу был просительным, поскольку, по словам хрониста, «они были богаты, сильны и сплочены». Уговоры короля, однако, были растрачены впустую и он перешёл к угрозам, дав им три дня на проведение голосования. Но каталонцы по-прежнему были непоколебимы. Граф-герцог, охваченный паническим страхом из-за этого противостояния, решил в мае 1626 года срочно отправить Филиппа обратно в Мадрид. Только после его отъезда каталонцы, в свою очередь, испугавшись, проголосовали за то, о чём их просили. Но с тех пор между королевской властью и восточными провинциями образовалась глубокая пропасть.

Таким образом, первое регентство Изабеллы продлилось всего около пяти месяцев. Хотя она была официально объявлена главой государства, именно Филипп IV на расстоянии вёл заседания Государственного совета. Современный испанский историк Алехандра Франганильо Альварес, кроме того, указывает в своей научной работе «В тени королевы» на наличие двух подписей, Филиппа и Изабеллы, на различных документах, связанных с принятием решений. Наиболее выдающиеся действия королевы во время этого регентства, скорее, связаны с её дипломатической ролью.

К этому времени Европа окончательно раскололась на два лагеря. Франция, Савойя и протестантские государства оказались по одну сторону, а испанские и австрийские Габсбурги с большинством итальянских княжеств – по другую. Какой бы бедной и истощённой ни была Испания, труды Оливареса не остались безрезультатными, и с большими усилиями были собраны средства на ведение войны.

Когда испанские полководцы герцог Фериа и Амброзио Спинола (по происхождению генуэзец), один на суше, другой на море, вынудили французов отказаться от своих завоеваний в Вальтеллине (долина между Швейцарией и Италией) и в Генуе, мадридцы с ликованием приветствовали молодого короля (который лично ничего не сделал и не покидал столицу) как «Филиппа Великого». Причём Оливарес добился официального присвоения этого титула своему господину.

Поскольку конфликт вокруг Вальтеллины принял угрожающий оборот для Франции, Изабелла решила вмешаться. Молодая королева становится главным посредником в отношениях между двумя государствами, написав множество писем Марии Медичи, Людовику XIII и кардиналу Ришельё. В одном из них она говорит брату о том «горе», которое вызывает у неё напряжённость в отношениях между Францией и Испанией. Она просит его относиться к ней как к сестре, а не к королеве, ради любви, которую он к ней испытывает, тем самым превращая политический конфликт в семейное дело. Эта стратегия позволяет ей оставаться «нейтральной»: то есть, она защищает не интересы Франции или Испании, а скорее общий мир, и что если конфликт разразится, это «будет стоить ей жизни». В своём письме она называет Людовика единственным, кто может дать ей «покой и спокойствие». За этим письмом брату следует послание, которое она отправляет матери. Вот ответ флорентийки:

-Я очень рада узнать из Вашего письма, что Вы желаете укрепить союз и взаимопонимание между двумя коронами, но я вынуждена сказать, что, кроме того, Вы должны убедить меня, что король Испании, Ваш муж, и его министры не получат никакой выгоды, а король, Ваш брат, и его жена будут в безопасности…

Прося вмешательства Марии Медичи, Елизавета снова придаёт спору между двумя монархами семейный характер. Её усилия, похоже, увенчались успехом, поскольку в марте следующего 1626 года Людовик XIII и Филипп IV подписали Монсонский договор о нейтральном статусе Вальтеллины.

-Против нас была вся Европа, - с гордостью заявил Филипп IV, - но мы не потерпели поражения, и наши союзники не проиграли, в то время как наши враги (то есть французы) вынуждены были умолять меня о мире.

Радость в Испании перешла все границы, когда адмирал Фадрике де Толедо уничтожил голландский флот у Гибралтара, а Спинола, наконец, после десятимесячной осады захватил крепость Бреду (последнее событие Веласкес увековечил в картине «Сдача Бреды»). Тем не менее, ресурсы королевства были на исходе.

Участие Изабеллы во внутренних и внешних делах государства заставило Оливареса считать её своей возможной соперницей. Тем более, что после рождения 21 ноября 1625 третьей дочери, Марии Евгении, её влияние на короля возросло. Хотя вскоре обнаружилось, что ребёнок страдает эпилепсией.

Филипп IV тогда уже бросил Франциску де Тавара (вероятно, её отправили в монастырь), и начал ухаживать за дочерью графа Хивела, ещё одной фрейлиной Изабеллы. Этот королевский роман вызвал громкий скандал: на всех углах и площадях Мадрида сплетники со смаком обсуждали все его перипетии. Чтобы избежать осложнений, король отправил отца красавицы в Италию командовать галерами. И вскоре Мария Хивел уже ждала ребёнка от своего царственного любовника.

После возвращения Филиппа в Мадрид весной следующего года почти одновременно произошло крещение маленькой инфанты и помолвка младшей сестры Филиппа IV, бывшей «принцессы Уэльской», с королём Венгрии (наследником императора).

-Брак ещё одной принцессы испанской ветви Габсбургов с будущим императором, - утверждает Хьюм, - был вызовом, брошенным в лицо Европы, и Ришельё, понимая это, принялся терпеливо разрабатывать свои планы, как принять вызов в должное время и окончательно победить враждебное государство.

Тем временем 15 мая 1626 года любовница короля Мария Хивел произвела на свет здорового сына Фернандо Франсиско Исидора Австрийского. Королева была просто убита – сама она, вероятно, из-за переживаний, 16 ноября скинула младенца женского пола. Однако своего первого бастарда, которого он очень любил, король признал только после его смерти в семилетнем возрасте, приказав похоронить мальчика в королевской усыпальнице Эскориала. Когда его мать постигла та же участь, Филипп превратил дом, в котором влюблённые встречались, в монастырь, подарив его монахиням ордена Калатравы.

Во время отсутствия короля в Мадриде усилилась партия, выступавшая против Оливареса. Он уже давно снискал всеобщую ненависть. Его обличали бесчисленные памфлеты. Вдобавок, молодая королева была раздражена влиянием фаворита на её мужа, и назойливой опекой по отношению к ней самой со стороны графини Оливарес. Изабелла отличалась не только красотой, но и умом, и не могла не видеть, что большие надежды, которые поначалу вызвало правление графа-герцога, были очень далеки от осуществления, и что бедственное положение в стране стало ещё более тяжелым, чем когда-либо, из-за бесконечных войн.

Кроме того, фаворит короля не прилагал никаких усилий, чтобы расположить к себе Изабеллу, и его отношение к дамам в целом было откровенно наглым и презрительным. Он был полон решимости не допустить никакого посягательства на свою власть и намеренно пытался уменьшить влияние королевы, поощряя внебрачные связи Филиппа.

Тем не менее, Изабелла была не единственным членом королевской семьи, чьего влияния на короля опасался Оливарес. Два юных инфанта, брата Филиппа IV, постепенно взрослели: старшему, Карлосу, уже было двадцать лет, а кардиналу-инфанту Фернандо - восемнадцать. Сохранились любопытные меморандумы, составленные министром по поводу братьев короля, которые ясно показывает, что он пытался удержать свою власть над королём, возбуждая в нём подозрения к родственникам. Похоже, что по настоянию фаворита Филипп даже назначил комиссию, возглавляемую, разумеется, Оливаресом, для рассмотрения и представления доклада о том, что следует сделать для будущего обоих инфантов.

Особенно важным, по мнению министра, был подбор слуг для них:

-Мы должны подходить к этому, принимая во внимание характеры и склонности их высочеств. Мы считаем, что дон Карлос отличается лёгким и уступчивым нравом, и что он будет вести себя так, как могут пожелать те, кто находится рядом с ним. Но в доне Фернандо можно увидеть большую природную живость, которая с небольшой помощью может разгореться до такой степени, что причинит серьёзный вред, который мы должны попытаться предотвратить.

Осторожный Оливарес и его приспешники явно не собирались пускать всё на самотёк, пока младший брат короля не станет неуправляемым:

-Для Фернандо лучше всего будет продолжать оставаться в лоне Церкви; но не подниматься на более высокие ступени, чем в настоящее время, ввиду престолонаследия. Пусть у него будет достаточно денег, но давайте будем осторожны, чтобы не пробудить его дух и честолюбие, дав ему власть, которую даёт слишком большое количество средств, и не позволим нам в нашей щедрости к нему обманывать бедную паству и других епископов. Или же дадим ему епископство Оранское и пробудим в нём рвение (к миссионерству) в Африке, как в кардинале Хименесе.

Этот проект, однако, не был одобрен комиссией, поскольку стремление к миссионерским военным экспедициям могло побудить инфанта отказаться от духовного сана.

-Или мы могли бы назначить его генеральным инквизитором, чтобы привлечь его к государственным делам, как это было сделано с принцем Генрихом Мореплавателем. Но хуже всего то, что он ещё очень молод, а инквизиция - очень серьёзное дело. Или мы могли бы отправить его во Фландрию или даже ввести в Государственный совет здесь; но если бы мы это сделали, нужно было бы вводить и Карлоса, что не можем сделать по многим причинам. Карлоса, конечно, нужно женить или заставить заниматься какой-либо активной деятельностью, чтобы он был занят и не причинял вреда, пока Бог не укажет нам, что с ним лучше сделать. Но в настоящее время для него нет подходящей принцессы.

В конце концов, была принята последняя рекомендация Оливареса, а именно убрать с дороги Фернандо, отправив его во Фландрию. Но даже это было сопряжено с подозрениями и трудностями:

-Тамошний народ хочет собственного принца. Старая инфанта (Изабелла Клара Евгения, тётка короля, управлявшая Испанскими Нидерландами) может оставить ему трон после своей смерти, и фламандцы могут использовать принца, чтобы завоевать и удержать независимость от Вас Вашими (то есть Филиппа) собственными руками, а этого, конечно, следует избегать.

Хотя комиссия не пришла к определённому выводу, Оливарес в частном письме королю рекомендовал, чтобы Карлоса в будущем сделали вице-королём Сицилии, а Фернандо отправили во Фландрию вместе со старыми мудрыми советниками.

Следует заметить, что министру всё же не удалось настроить короля против его братьев.

Будучи подозрительным по натуре, после возвращения двора в Мадрид фаворит быстро обнаружил, что атмосфера там была менее благоприятна для него, чем до отъезда короля. Изабелла, как регентша, в отсутствие Филиппа пользовалась большой властью и уважением, и дворяне, священники и дамы, окружавшие её, могли говорить смело всё, что думали о графе-герцоге. Желая поднять свой авторитет и привести своих врагов в замешательство, Оливарес решил нанести им удар. Король, как известно, был ленив и любил удовольствия, возлагая всю тяжёлую работу на своего фаворита, от которого он полностью зависел. Поэтому министр прекрасно понимал, что без его руководства его повелитель стал бы совершенно беспомощен, и угроза его отставки всегда заставляла Филиппа повиноваться. Таким образом, никакой шаг не мог бы быть более эффективным для того, чтобы заткнуть рты критикам, настроенным против фаворита, чем его протест против пренебрежительного отношения короля к своим обязанностям.

Осенью 1626 года Оливарес опубликовал в Государственной газете «Письмо от графа-герцога Его Величеству, в котором он настоятельно призывает его самостоятельно рассмотреть и уладить текущие и частные дела, не спрашивая мнения совета и, прежде всего, мнения графа-герцога, с тем, чтобы сам король мог взять под полный контроль государственные дела и правительство».

На что Филипп IV ответил покаянным письмом: «Граф, я решил сделать так, как Вы меня просите, ради Бога, себя и Вас. Ничто не сравнится с Вашей смелостью по отношению ко мне, ибо я знаю Ваше рвение и любовь. Я сделаю это, граф, и возвращаю Вам этот документ с таким ответом, чтобы Вы могли сделать его семейной реликвией Вашего дома, чтобы Ваши потомки могли научиться разговаривать с королями по вопросам, затрагивающим их славу, и чтобы они могли знать, какой у них был предок. Я хотел бы оставить его в своих архивах, чтобы научить своих детей, если Бог даст мне таковых, и других королей, как они должны подчиняться тому, что справедливо и целесообразно. Я, король».

Тем не менее, трудовое рвение короля длилось не долго. То ли из-за беспокойства о делах государства, то ли из-за любовных излишеств летом 1627 года Филипп IV серьёзно заболел в Мадриде. Вдобавок, 21 июля умерла его дочь Мария Евгения. Хотя Изабелла уже снова была в положении, исходя из её предыдущих неудачных беременностей, королевство могло остаться без прямого наследника. Больше всего прав на престол было у дона Карлоса, внешне и по характеру удивительно похожего на своего старшего брата. Но при всей своей слабохарактерности этот инфант не был другом Оливареса. Наоборот, первый министр лишил его всех доверенных лиц, большинство из которых приходились родственниками герцогу Лерме. В частности, сестра последнего была гувернанткой Карлоса. Однако не он, а юный Фернандо, отличавшийся от старших братьев большими способностями и пылкостью, возглавил недовольных, когда граф-герцог выгнал его из покоев, примыкавших к апартаментам больного короля, чтобы заселиться туда самому.

По мере того, как Филиппу становилось всё хуже, инфанты, поддерживаемые недовольной знатью, уже больше не скрывали своего гнева в отношении королевского фаворита.

-Причём многие ненавидели его так сильно, что даже желали смерти королю, дабы избавиться от него, - вспоминал Новоа, один из придворных.

Отчего Оливарес совсем пал духом и тоже заболел (вернее, симулировал свою болезнь, согласно тому же очевидцу). Мадридский Алькасар словно превратился в осиное гнездо в ожидании смерти короля и падения фаворита, хотя последний тайно предпринял некоторые меры, чтобы взять под контроль правительство и умилостивить королеву и дона Карлоса.

В то время, как Оливарес лежал в постели, в спальню вошёл его слуга и сообщил, что король пришёл в сознание и его состояние улучшилось.

-Кто так говорит? – воскликнул министр, вскочив с постели.

-Доктор Поланко.

-Тогда немедленно пришлите ко мне доктора Поланко!

Не питавший особой любви к высокомерному фавориту, лекарь, хоть и с опозданием, явился на его зов и сухо и сдержанно доложил о состоянии здоровья короля. По его словам, Филиппу IV действительно стало лучше, хотя он вряд ли сможет пережить ещё один кризис. Впрочем, были и другие придворные врачи, более обходительные, чем доктор Поланко. Вскоре один из них вошёл в покои графа-герцога и радостно сообщил, что здоровье короля действительно пошло на поправку и что он хочет видеть Оливареса. При этом известии фаворит, словно по волшебству, сразу выздоровел и через несколько минут был уже у постели Филиппа. С противоположной стороны стоял юный кардинал-инфант, который обменялся с Оливаресом полным враждебности взглядом. В то время как Карлос был сама кротость и бескорыстно радовался тому, что королю стало лучше. После нескольких слов приветствия Филипп IV сказал, что он нуждается в отдыхе.

Граф-герцог удалился, встревоженный проявлением открытой ненависти к нему со стороны дона Фернандо. В теперешнем состоянии неопределённости он не осмелился поссориться с братом короля, самым умным членом семьи, и с помощью покорности и заверений в преданности вскоре сумел добиться примирения с ним, решив про себя при первой возможности удалить из Мадрида неудобного принца.

Изабелла была в отчаянии, когда вскоре здоровье её мужа снова ухудшилось, несмотря на всё новые мощи святых, которые привозили, чтобы приложить к телу короля, отчего его спальня стала похожа на склад тряпья и костей.

Наконец, чудо, о котором все молились, было явлено босоногим монахом из Остина, «который принёс эту замечательную и чудотворную реликвию - маленькие хлебцы святого Николая, принятые королём из рук монаха с горячими молитвами и мольбой о божественной помощи и милосердии, отчего король выздоровел». Оливарес не пощадил тех, кто поверг его в такую панику, пока король лежал больной, и те планы на будущее, которые составили враги министра, были представлены Филиппу как измена против него самого.

-Ах, сир, - сказал он во время своей первой долгой беседы после выздоровления короля, - у нас было тревожное время. В будущем мы должны держать ухо востро.

-Да, без сомнения, - вяло согласился король.

-Что касается меня, - продолжал министр, - то я уже едва не был выброшен из окна. Инфант Фернандо, сир, в очень плохих руках!

-А как насчет Карлоса, - спросил Филипп, - он в лучших руках?

Но хотя король прислушался к слухам об измене в отношении врагов Оливареса, он был слишком добр, чтобы допустить какие-либо суровые меры против своих братьев. И фавориту пришлось пока отложить свою месть. Чуткая совесть короля, как обычно, мучила его во время болезни и выздоровления. В последующие годы, когда бедствие за бедствием обрушивались на него и его семью, у него сложилось твёрдое убеждение, что гнев Небес, излившийся на его страну и на тех, кого он любил больше всего на свете, был ужасным возмездием за его личные прегрешения.

По крайней мере, его первая тяжёлая болезнь стала причиной появления одного любопытного документа, датированного 14 августа 1627 года, в преамбуле которого говорится, что он составлен для успокоения совести короля:

-Если я причинил какой-либо ущерб или утрату собственности кому бы то ни было в силу любого моего действия или приказа или иным образом, я желаю, чтобы пострадавшим было предоставлено возмещение ущерба…

А 31 октября королева произвела на свет четвёртую дочь Изабеллу Марию Терезию, умершую на следующий день.

Неизвестно, чем болел Филипп IV, хотя Хьюм намекает, что симптомы напоминали сифилис, и что следствием неразборчивости короля в любовных связях могло быть «обилие венерических заболеваний». Возможно, это было причиной преждевременной смерти его детей? А, может, дело было в привычке Габсбургов заключать близкородственные браки? Тем более, что матери Филиппа и Изабеллы были двоюродными сёстрами.