Три лилии Бурбонов

Глава 5 ПЕРВЫЕ НЕСЧАСТЬЯ

Уже на закате лет своё во многом претенциозное и запутанное видение причин и следствий происходящих вокруг неё событий Генриетта Мария изложила в «Кратком описании революций в Англии», продиктованном одной французской даме.

Всё началось с печальных событий в Шотландии и королева вспоминает, что однажды вечером 1637 года муж принёс ей экземпляр нового молитвенника, который намеревался навязать шотландцам. Мнение королевы об этой «Книге Лода» (по имени архиепископа Кентерберийского), конечно, было неблагоприятым. С ней полностью была согласна Дженни Геддес, шотландская рыночная торговка, которая, как утверждают, 23 июля 1637 года бросила табурет в голову Джеймса Ханнея, декана Эдинбургского университета, в соборе Сен-Джайлза в Эдинбурге в знак протеста, когда тот начал зачитывать отрывки из нового молитвенника. Считается, это этот акт спровоцировал беспорядки в Шотландии, которые привели к войнам Трёх королевств или гражданской войне в Англии.

Генриетта Мария приписывала все последующие несчастья своей жизни «этой роковой книге» и злодейству Ришельё, которого она обвиняла в том, что он разжёг недовольство в Лондоне раздачей крупных сумм денег. Ей как раз пришло время родить седьмого ребёнка и в тот раз удача отвернулась от неё, несмотря на поддержку матери. После долгих мучений она родила дочь, которая умерла в течение получаса. Но прежде, чем «его драгоценность» полностью оправилась от родов, Карлу I пришлось отправиться на войну, чтобы усмирить мятежных шотландцев. Из-за чего королева затаила обиду на Шотландию, которая отняла у неё мужа в то время, когда она так сильно в нём нуждалась. Ведь прежде они не разлучались больше, чем на несколько дней. Генриетта Мария ещё не знала, что это расставание было первым из многих, и что каждое последующее отсутствие короля продлится на более длительный период.

В феврале 1638 года шотландцы открыто бросили вызов королевской власти, подписав Шотландский национальный пакт. Отныне церковь там стала пресвитерианской, управляемой исколючительно местными собраниями служителей и старейшин.

Только с помощью огромной армии можно было навязать шотландцам свою волю, а Карл I был беден. Генриетта Мария обратилась за финансовой помощью к английским католикам, но собрала слишком мало средств. В начале 1639 года на северо-востоке Шотландии произошла небольшая стычка между двумя сторонами, после которой Карл I поспешил вернуться в своей жене, преодолев за четыре дня двести шестьдесят миль.

В феврале, желая сократить расходы и избавить своего мужа от загостившейся тёщи, Генриетта Мария снова отправила Джермина во Францию, чтобы уговорить Людовика ХIII помириться с матерью. Кроме того, королева сама хотела посетить родину. Тем не менее, брат ответил отказом на обе её просьбы.

В июне английская и шотландская армии снова встретились близ Бервика, и прибывший туда Джермин готовился к своему первому сражению. Однако ещё до того, как прозвучали первые выстрелы, мужество оставило Карла I и он отправил гонца к графу Аргайлу, главнокомандующему шотландцев, сообщить, что те могут сохранить свою пресвитерианскую церковь. После заключения Бервикского перемирия обе армии отступили, а Джермин позже с болью вспоминал:

-Дела в Шотландии были улажены не так, как хотелось бы.

А Генриетта Мария, вдохновлённая идеей герцогини де Шеврёз о том, чтобы разделить жизнь воина, даже пожалела о том, что война закончилась так быстро.

Новости из-за границы тоже были плохие: Карл Людвиг, молодой принц Палатинский, потерпел поражение в безуспешной попытке вернуть Пфальц, наследие своего отца, а его брат Руперт попал в плен, причём сначала пришла ложная весть о том, что он погиб, «сражаясь очень жестоко и храбро, как лев» по словам «Газетт».

К началу 1640 года, когда Джермин заменил Джона Кокса на посту государственного секретаря Гарри Вейном, английские аристократы, наконец, признали его влияние. Все стали добиваться его благосклонности, начиная от графа Лестера, английского посла в Париже, и заканчивая лордом Гамильтоном, уполномоченным короля в Шотландии, который предоставил фавориту Генриетты Марии полную свободу распоряжаться всеми должностями, находившимися в его введении. Как писал одни современник, Джермин «привлёк её (королеву) всеми доступными ему способами к мольбам и скромному посредничеству его друзей». Однако в это время, когда его карьера близилась к своему пику, Генриетту Марии стали преследовать неприятности: принц Уэльский внезапно сломал руку и серьёзно заболел. Кроме того, Карл I вызвал в Лондон Томаса Уэнтуорта, лорда-протектора Ирландии, которого неофицильно назначил своим советником и даровал ему титул графа Страффорда.

-Его преданность была безгранична, а рвение неутомимо, - так характеризует Уэнтуорта писательница Ида Тейлор, - Он желал сначала служить королю, затем народу…

Генриетта Мария недолюбливала этого молчуна, так как видела в нём второго Бекингема. Высокий и коренастый, как Джермин, тот получил прозвище «Чёрный Том» за тёмный цвет волос, а также из-за своего жёсткого характера. В Ирландии он занимался тем, что искоренял пиратство, сурово наказывал английских чиновников за взятки и использовал коррумпированных присяжных, чтобы превратить весь «Зелёный остров» в собственность Короны. Когда же королева попросила его предоставить различные посты в Дублине своим фаворитам, он наотрез отказался это сделать.

Новоявленный граф Страффорд посоветовал своему повелителю созвать парламент, который должен был предоставить ему ссуду на создание сильной армии. Нервничая из-за того, что парламент мог объявить всеобщую мобилизацию и потребовать отъезда нунция Розетти, королева опустилась до того, что стала умолять нового королевского фаворита использовать своё влияние в её интересах. В то же время, она никак не хотела верить, что счастливые дни уже прошли и не прекратила придворные масличные празднества. Давенант написал для Генриетты Марии новую «маску», Иниго Джонс придумал костюмы и декорации к ней, а Льюис Ричард, «мастер королевской музыки», сочинил новые песни. В пьесе, поставленной 21 января 1640 года, участвовала сама королева, одетая амазонкой, в тунике цвета гвоздики, расшитой серебром, шлёме с плюмажем и опоясанная «старинным мечом».

-Это была последняя комедия, - читаем у Каролы Оман, - сыгранная в Уайтхолле в правление Карла I. Год спустя в Вестминстерском зале ежедневно разыгрывалась трагедия, и король с королевой были её встревоженными зрителями.

В это время одна из дорогих «гостьей» Карла, герцогиня де Шеврёз, наконец, покинула Англию.

-Герцог де Шеврёз, - сообщал Нортумберленд лорду Конвею, - едет сюда за своей женой, - но она, чтобы избежать встречи с ним, едет во Фландрию.

-Мы будем счастливы, - иронически заключил он, - если это королевство не постигнет большая потеря.

13 апреля 1640 года был созван парламент, получивший название «Короткий». Страффорд, приложив максимум усилий, смог в некоторой степени привлечь на свою сторону Верхнюю палату, и лорды значительным большинством проголосовали за то, чтобы удовлетворить требования короля.. Это казалось большой победой, и Генриетта Мария, ослеплённая этим неожиданным успехом, наконец, оценила Чёрного Тома.

-Милорд Страффорд - самый верный и способный из слуг моего мужа, - заявила она публично.

Джермин тоже получил место в Нижней палате, но не все депутаты там были лояльны королю, как он. Самым недовольным человеком был Джон Пим, бывший клерк казначейства, который стал неофициальным лидером оппозиции. Под его руководством Палата представителей потребовала от Карла I, чтобы тот рассмотрел их жалобы, прежде чем они соглясятся дать ему субсидию. Из-за чего парламент, заседавший всего двадцать три дня, был распущен 5 мая. По Лондону распространился слух, что «Чёрный Том» решил использовать ирландскую армию против мятежных англичан и шотландцев. Архиепископ Кентерберийский поспешил укрепить свой дом, а зловещий анонимный плакат провозгласил, что Уайтхолл (королевский дворец) сдаётся в аренду. Мария Медичи отказывалась ложиться спать из страха быть убитой, а король получил от анонимного автора письмо, угрожавшее «изгнать папу римского и дьявола из Сент-Джеймса, где прожиает мать королевы». Маленький принц Ульский проплакал пять дней, так как по ночам его беспокоили дурные сны. А когда отец спросил мальчика о причине его горя, тот печально ответил:

-Мой дед, отец, оставил тебе четыре королевства, и я боюсь, что Твоё Величество не оставит мне ни одного.

В отсутствие Карла I управление государством было возложено на Генриетту Марию, и Джермин ощутил, как растёт его влияние. Однако, получив вдобавок прибыльную должность смотрителя Гринвичского парка, он был всё ещё далёк от положения, занимаемого во Франции Ришельё.

Летняя жара усилила накал страстей в Лондоне, где люди на каждом шагу, не желая прямо обвинять короля, говорили, что его жена и тёща настраивают его против собственного народа. Поэтому Джермин на королевской барже увёз Генриетту Марию из Уайтхолла в загородный дворец, где она приготовилась умереть, так как её нервы были расшатаны из-за её предстоящих восьмых родов. Однако она без особого труда произвела на свет в Оутлендсе 8 июля 1640 года сына Генри, герцога Глостерского, который был крещён без каких-либо особых торжеств. Королева, всегда собиравшаяся с мужеством во время опасности, заявила:

-Я никогда так хорошо не поправлялась после рождения ребёнка!

Но уже в конце месяца она была разочарована ответом папы римского, к которому она обратилась за помощью, что тот ничего не будет делать, пока Карл I не станет католиком. В этом случае он обещал отправить в Англию шесть-восемь тысяч солдат.

Воодушевлённые разобщённостью англичан солдаты Аргайла перешли границу и король, собрав армию под личные займы, снова отправился на север. Однако его средства были исчерпаны и Совет в Йорке настоял на переговорах с шотландскими повстанцами. Там же Карл I объявил о своём решении снова созвать парламент и, дабы расположить слушателей к королеве, добавил, что его решение было вызвано её советом. Генриетта Мария очень нуждалась в сочувствии, так как потеряла ещё одного ребёнка. Принцесса Анна, которой шёл четвёртый год, внезапно ослабла из-за лихорадочного кашля. Когда няня напомнила ей, что нужно помолиться, смышлёная девочка ответила:

-Я не могу произнести свою длинную молитву («Отче наш»), но я произнесу свою короткую молитву: «Просвети мои очи, Господи, чтобы я не уснула сном смерти».

После чего она испустила дух. Её родители, охваченные горем, заказали Майерну вскрытие. Оказалось, у ребёнка был туберкулёз.

Как и опасался Страффорд, собравшийся 3 ноября 1640 года парламент, прозванный «Долгим», своим первым актом объявил об его отставке. 11 ноября Чёрный Том по обвинению в государственной измене был брошен в Тауэр, где вскоре к нему присоединился архиепископ Лод. Таким образом, при королевском дворе самым выдающимся деятелем теперь считался Джермин. Один современник описывал его как человека, на которого «смотрел весь двор, и всё, что он делал, одобрял». В то время как королевские министры пришли к выводу, что, если им нужно что-то сделать, лучше всего было «поговорить об этом с мистером Джермином». Хотя, несмотря на все слухи о грандиозных повышениях, он по прежнему оставался всего лишь конюшим королевы. Теперь, когда фактически фаворит Генриетты Марии взял власть в свои руки, ему предстояло покончить с кризисом.

По его совету королева задумалась об иностранной помощи. Она снова написала брату-королю с просьбой разрешить ей приехать во Францию, а также папе, желая занять у него 500 000 фунтов стерлингов для подкупа членов парламента. Когда кардинал Барберини вскрыл её письмо, то сначала подумал, что это подделка. Но так и не получив помощи ни из Парижа, ни из Рима, Генриетта Мария решила, что присутствие «человека, посланного папой римским», возмущает англичан, и поспешила уволить нунция, а вместе с ним отослала и своего друга Уолтера Монтегю, ныне ревностного католика, во Францию. Естественно, это потрясло её апостольских друзей, хотя Монтегю не остался в накладе и, обласканный Анной Австрийской как быший друг Бекингема, был назначен настоятелем бенедиктинского монастыря в Нантейле, в епархии Меца.

Тогда Карл I стал склоняться к союзу с испанцами. У него были мысли о браке в Испании как для его сына, так и для дочери, но так как мадридский двор не пошёл ему навстречу, и, более того, как и Франция, тайно поддерживал шотландских повстанцев, то Мария Медичи предложила дочери свой план. Во время пребывания в Голландии она подружилась с Фредериком Генрихом, принцем Оранским. Голландией управляло собрание, называемое Генеральными штатами, а принц считался наследственным военачальником, т. е. штатгальтером. Однако, не обладая статусом суверенного правителя, Фредерик Генрих командовал мощной армией и флотом. Поэтому, по совету матери, Генриетта Мария согласилась отдать руку своей дочери сыну принца Оранского взамен на обещание прислать денег и, при необходимости, войска на помощь Карлу. Но штатгальтер Голландии выдвинул свои условия: теперь он требовал руку Мэри, старшей дочери короля, прослышав о слабом здоровье Элизабет. Карл I, хотя и был поражён этим, находился не в том положении, чтобы торговаться, и объявил в парламенте, что им был устроен протестантский брак для королевской принцессы, вызвав презрение католической Европы.

Кроме участия в секретных переговорах с посланникими принца Оранского, Джермин в тесном сотрудинчестве с лордом Гамильтоном одновременно планировал сформировать новое правительство. Планировалось привлечь к участию в нём и подкупить ведущих парламентариев, включая Пима, которому предложили пост канцлера. Однако оппозиционеры требовали гарантий если не от самого короля, то, по крайней мере, от королевы.

Недели, предшествовавшие первой свадьбе в её семье, стали для Генриетты Марии самыми болезненными и изматывающими. Ежедневно она вместе с мужем и двумя старшими детьми присутствовала на заседании парламента в Вестминстере, наблюдая с решётчатой галереи за тем, как Страффорд пытался защитить себя. После ужина королева уединялась с Джермином, чтобы обсудить с ним, как спасти Чёрного Тома, а ночью, согласно её собственному рассказу, со свечой в руках в одиночестве спускалась по задней лестнице в комнату своей придворной дамы, уехавшей в деревню, где встречалась с членами опозиции и видела «самых порочных». Правда, единственным, кто согласился открыто перейти на её сторону, был лорд Кенелм Дигби. Таким образом, проект Джермина провалился.

В начале 1641 года поэт Джон Саклинг, двоюродный брат Джермина из Восточной Англии, посоветовал ему убедить короля «предпринять что-нибудь экстраординарное». Однако с наступлением весны именно два кузена и присоединившийся к ним поэт Давенант решились на «экстраординарное»: привести с севера королевскую армию, запугать парламент и освободить Стаффорда. Идея получила восторженное одобрение королевы. Вероятно, только благодаря её уговорам, Карл I согласился с этим планом, но с одной оговоркой: генерал-лейтенантом этой армии должен стать Джордж Горинг, сын того самого Горинга, который шестнадцать лет назад первым покинул собор Парижской Богоматери с известием о венчании Генриетты Марии. На три года моложе Джермина, Горинг, тем не менее, был уже закалённым воином и пользовался уважением многих офицеров и доверием короля и королевы.

Однако королевская чета, к несчастью для Страффорда, позволила вовлечь себя одновременно в другой военный заговор. Четверо молодых аристократов, членов парламента, Генри Перси, Генри Уилмот, Хью Поллард и Уильям Эшбернхэм, все армейские офицеры, считали, что войска недовольны лидерами оппозиции и поддержат своего короля против парламента. Они рассказали об этом Карлу I. Настал момент, когда две группы заговорщиков должны были узнать друг о друге и перейти к совместному сотрудничеству. Генриетта Мария подробно описала свой спор с мужем по поводу того, кому можно было поручить это дело.

-Джермин – наиболее подходящий человек, - настаивал Карл.

-Но мой двор и так считается центром интриг, - возражала королева. – Если же сэр Генри попадёт под подозрение, я его потеряю. А он один из моих самых ценных слуг!

В конце концов, король добился своего и Джермин получил соответствующие инструкции. Однако Горинг, огорчённый перспективой играть второстепенную роль, рассказал о заговоре лорду Ньюпорту, тому самому, который был любовником Элеоноры Вильерс после Джермина. Из-за того, что его короткая интрижка стала достоянием общественности, Ньюпорт затаил обиду на фаворита королевы, поэтому выложил всё, что узнал от Горинга, уехавшего в Портсмут, губернатором которого он был назначен, самому Пиму.

Тем временем принц Оранский со своим сыном прибыл в Лондон. Несмотря на то, что его ждал восторженный приём со стороны населения, всем бросилось в глаза, что улицы, по которым следовали пятьдесят экипажей гостей, направлявшихся к Уайтхолу, были оцеплены многочисленной стражей.

Не зная о предательстве Горинга, Карл I назначил свадьбу своей дочери на следующий день после того, когда должен был произойти захват Тауэра. Однако, когда 1 мая 1641 года в крепость для размещения прибыл отряд заговорщиков во главе с Саклингом, якобы предназанченный для службы в Голландии, лейтенант Тауэра отказался впустить его. Однако Карл I не стал отменять венчание своей дочери, которое состоялось в дворцовой часовне в воскресенье, 2 мая. Жених, рослый мальчик пятнадцати лет с открытым добрым лицом, был одет в костюм из атласа и бархата малинового цвета. Наряд же десятилетней невесты представлял собой образец прекрасного вкуса её матери. Её каштановые локоны были перевязаны серебряными лентами в тон цвету платья. Из украшений на ней был венок, ожерелье и пояс из жемчуга. Длинный шлейф её серебристого платья несли шестнадцать девиц благородного происхождения, одетых в белое. Сама Генриетта Мария вместе с матерью и второй дочерью Элизабет, с которой теперь она связывала надежды на католический союз, наблюдала за церемонией «инкогнито с галереи из-за разницы в вероисповедании». Последовавший затем банкет был омрачён отсутствием Карла Людвига, принца Палатинского, который счёл себя оскорблённым тем, что в качестве жениха для Мэри выбрали не его, а Вильгельма Оранского.

В письме к Кристине королева выразила надежду, что её дочь будет счастлива в браке, хотя её будущий муж не был королём.

-Но я хорошо усвоила, - меланхолично добавила Генриетта Мария, - что не королевство приносит счастье и короли не менее несчастны – иногда даже больше, – чем другие.

В тот же день по Лондону разнёсся дикий слух, будто бы французский флот находится на пути в Англию, который собрал огромную толпу у здания палаты лордов, требующую крови Страффорда. Ещё два дня спустя Джон Пим раскрыл планы заговорщиков перед парламентом. Вслед за тем было немедленно принято решение о казни Чёрного Тома, а в Уайтхолл было направлено требование, чтобы королева и её придворные не смели покидать дворец. На что Генриетта Мария гордо ответила:

-Я – дочь Генриха IV. Мой отец никогда не убегал от опасности и я не собираюсь этого делать!

Однако её любимому Джермину теперь грозили арест, суд и казнь. Причём, в отличие от Чёрного Тома, в качестве пэра королевства имевшего привилегию быть обезглавленным, Генри должны были вздёрнуть на виселице на Тауэр-Хилл. В то время как гнев Генриетты Марии сменился безысходной скорбью, король быстро поставил свою подпись на специальном ордере, позволявшем конюшему его жены отправиться во Францию. Так, к ярости Джермина, закончился этот этап его карьеры.

Он отправился в Портсмут, где встретился с Горингом, который с удивлением спросил его:

-Зачем ты сюда приехал?

-Повинуясь приказам Его Величества, - ответил Джермин и, не зная о его предательстве, предупредил того, что заговор раскрыт.

Губернатор Портсмута печально посмотрел на своего друга.

-Тебе нечего бояться, - сказал он наконец, - ни за себя, ни за меня, поскольку у меня достаточно денег, чтобы спасти тебя. Я сожалею, что поступил неправильно, но я искуплю это по отношению к тебе, и я скорее умру, чем подведу тебя.

У Горинга хватило порядочности придержать приказ об аресте друга и посадить его 7 мая на маленькую лодку, доставившую Джермина во Францию, прежде чем сообощить посыльному парламента, что тот прибыл слишком поздно.

Джон Саклинг, Давенант и Генри Перси тоже сбежали, а Нортумберленд и Эссекс перешли на сторону оппозиции. Страффорд же из Тауэра убеждал короля не колеблясь принести его в жертву. В тот день, когда законопроект о казни графа был принят в третьем чтении, пришло сообщение о том, что французский флот захватил острова Гернси и Джерси. Это снова привело лондонцев в ярость. Услышав о том, что её с мужем тоже собираются заключить в Тауэр, Генриетта Мария приказала приготовить карету с намерением присоединиться к своим друзьям в Портсмуте, ещё не зная о предательстве Горинга. Однако французскому агенту Монтрейлю, епископу Ангулемскому, и её духовнику удалось отговорить королеву от бегства.

-Если Вы уедете сейчас, то убедите весь мир в том, что Вы – любовница Джермина, - прямо сказал Генриетте Марии отец Филипп.

Тем временем её враги подвергли дам опочивальни королевы допросу относительно её личных связей. Полуночные свидания Генриетты Марии с незнакомцами в пустых покоях не остались незамеченными при дворе, это, а также её предполагаемый отъезд в Портсмут способствовали распространению слухов о том, что Джермин был её любовником, что привело королеву в ярость.

Между тем, пока посланные парламентом люди допрашивали её дам, у ворот Уайтхола бесновалась толпа, готовая приступить к резне. Генриетта Мария вспоминала, что епископы убеждали её мужа:

-Ваше Величество, лучше погибнуть одному человеку, чем Англии и всей королевской семье!

После чего добавила, что «как только варварские революционеры получили подпись короля, они, не обращая внимания на королевский приказ об обратном, поторопились предать свою жертву смерти…» Ну, что же, Карл I поступил, как обычно: сначала принял решение, а потом отменил его, вероятно, чтобы снять с себя всякую ответственность.

В среду, 12 мая 1641 года, Страффорда доставили на Тауэр-хилл. Архиепископ Лод протянул ему сквозь тюремную решётку руку, чтобы дать графу последнее благословение, прежде чем потерять сознание. Храбро встретившись лицом к лицу с толпой в более 100 000 человек, Чёрный Том положил голову на плаху и топор палача опустился на его шею.

-Король испытал крайнее горе, - пишет Карола Оман, - королева пролила много слёз. Оба ожидали, что эта смерть рано или поздно лишит одного жизни, а другого – всякого утешения в этой жизни.

Тем временем парламент распустил королевский двор и уже во второй раз Генриетта Мария оказалась без слуг. Некоторые из тех, кому она больше всего доверяла, такие, как леди Карлайл и граф Холланд, выступили против неё, и ей пришлось увидеть, как католиков ненавидят и преследуют так, как никогда в истории Англии.

Епископ Ангулемский заявил, что дела требуют его срочного присутствия во Франции и уехал. Духовника королевы же арестовали и после жёсткого перекрёстного допроса отправили в Тауэр. Правда, после короткого заключения отца Филиппа отпустили. Ришельё, узнав об его аресте, выразил своё отвращение по поводу «этого дальнейшего проявления безумия англичан». Что же касается казни Страффорда, с которым кардинал не был знаком, то он авторитетно заявил:

-Англичане были настолько глупы, что убили своего самого мудрого человека.

Всё увиденное им в Лондоне убедило принца Оранского в том, что чем скорее принцесса Мэри уедет в Голландию, тем лучше. Тем более, что его сын нашёл свою невесту довольно «привлекательным и дружелюбным маленьким созданием». Ему дали ключ от сада королевы и Вильгельм навещал Мэри каждый день во время своего пребывания в Англии. Когда же ему пришло время возвращаться в Голландию, он попросил её родителей позволить принцессе сопровождать его. Но так как брачный договор предусматривал, что Мэри не должна была покидать английский двор на протяжении следующих двух лет, его горячие мольбы были отклонены. Однако в июле Генриетта Мария уже начала склоняться к просьбе юного зятя.

Карл I снова начал собираться на север в надежде заручиться поддержкой шотландцев против английского парламента. А Мария Медичи, наконец, после трёхлетнего пребывания в Англии, перестала считать Сент-Джеймс привлекательным местом проживания. Всякий раз, когда лондонской черни нечем была заняться, толпа собиралась возле дворца, где жила королевская тёща, и осыпали её оскорблениями и проклятиями. Правда, парламент предоставил ей вооружённую охрану, но когда флорентийка заикнулась о том, что её зять больше не выплачивает ей прежнего содержания, ей предложили выехать из дворца вместе со своими приближёнными. Стало известно, что Мария Медичи принимала участие в интригах своей дочери и даже собиралась вывезти документ, подписанный Карлом I, в котором в обмен на помощь папы он обещал Святому Престолу свободу вероисповедания католикам Англии, искоренение пуританства и земли в Шотландии и Ирландии.

Генриетта Мария решила уехать вместе со своей матерью и объявила, что оставит свою дочь Мэри вместе с бабушкой в Нидерландах, а сама отправится поправлять здоровье на воды в Нижнюю Лотарингию. После чего послала за Майерном, чтобы тот выписал ей предписание. Однако королевский врач не желал рисковать своей репутацией (и жизнью) и, когда парламент поинтересовался его мнением о состоянии здоровья королевы, осторожно ответил, что Генриетта Мария считает себя опасно больной, но он сам не думает, будто бы заграничные воды целебнее английских источников. После чего палата общин запретила королеве покидать остров.

На второй неделе августа её муж уехал в Эдинбург, а мать – в Антверпен. За два дня до расставания с королём она написала своей сестре Кристине, уже герцогине Савойской:

-Клянусь тебе, я почти сошла с ума от внезапной перемены в моей судьбе…Представь, что чувствую, когда вижу, как у короля отнимают власть, католиков подвергают гонениям, священников вешают, преданных нам людей изгнали и будут преследовать до конца своих дней, потому что они служили королю. Меня же держат как пленницу, так что даже не разрешают следовать за королём, который направляется в Шотландию…У вас было достаточно проблем, но, по крайней мере, вы смогли что-то сделать…Мы же должны сидеть, сложа руки.

С Майерном она тоже поделалсь опасением, что может стать безумной.

-Не бойтесь этого, мадам, - раздражённо ответил её врач, - Вы уже такова.

С разрешения парламента она отправилась на воды в Оутлендс в сопровождении сэра Томаса, отца Джермина, но её расшатанные нервы не давали ей покоя. В это время в палату общин поступила жалоба, что принц Уэльский, который должен был проживать в Ричмонде со своим управляющим лордом Хатфордом, слишком часто навещает свою мать-папистку. Испугавшись, что у неё могут отнять детей, Гениретта Мария направила парламенту «очень мудрый и сдержанный ответ»:

-Вы ошибаетесь. У принцев есть свои наставники и губернаторы, которые обучают их всему, что подобает, и я не стану делать их папистами, поскольку знаю, что этого не желает Его Величество, у принца есть свои наставники, назначенные его отцом, и в планы короля не входило, чтобы наследник воспитывался в духе моей религии.

Тем не менее, чтобы избежать дальнейших обвинений в посягательстве на веру своих детей, королева поспешила переехать из Оутлендса в соседний загородный дворец.

Тогда, по словам Генриетты Марии, её враги придумали новую каверзу, чтобы заставить её предпринять попытку к бегству. Живущий неподалёку мировой судья получил тайный приказ собрать ополченцев и привести их в Оутлендс-парк, где их встретит отряд кавалерии, офицеры которого дадут им дальнейшие инструкции. Судья, симпатизировавший роялистам, сообщил обо всём королеве. Она спокойно приказала ему следовать приказу парламента, а сама поспешила разослать письма тем немногим друзьям, которые оставались у неё в Лондоне, с просьбой о помощи. Так как все слуги, включая поварят, вызвались защищать её, Генриетта Мария вместе с ними в назначенный час отправилась в парк, но обнаружила там только около двадцати всадников на плохих лошадях, сделавших вид, будто преследуют оленя.

Тем не менее, она предупредила Горинга, необъяснимым образом вернувшего её расположение, что он не должен удивляться, если увидит её в Портсмуте, и даже наняла несколько почтовых лошадей. Затем отправилась в Хэмптон-Корт, чтобы заручиться поддержкой своих колеблющихся сторонников. С лорд-мэром Лондона королева добилась такого успеха, что когда Карл I вернулся после своего безрезультатного похода в Шотландию, его ждал радушный приём. Генриетта Мария со своими старшими детьми встретила короля в Теобальдсе, после чего они отправились в Уайтхолл в одной карете. По пути к ним присоединилсь шерифы Лондона и Миддлсекса и проводили их к Мургейту, где мэр приветствовал королевскую семью и удостоился чести быть посвящённым Карлом в рыцари. Королю и принцу Уэльскому было предложено пересесть на двух скакунов в богатом убранстве, подаренных городом, а Генриетте Марии с младшими детьми – в великолепную карету. Почле чего все отправились в Зал гильдии, где их ждал роскошный банкет.

Однако этот всплеск популяности королевской семьи оказался последним. Той же зимой пришло ужасное известие о резне, которую устроили в Ирландии католики протестантским переселенцам. Это событие получило название «Восстание королевы», хотя Генриетта Мария тут была ни при чём. Опасаясь за жизнь жены, Карл I решил нанести удар первым и приказал объявить об отставке пяти ведущих членов Нижней палаты и одного – Верхней. С наступлением утра 4 января 1642 года дух короля, правда, дрогнул перед задачей, которую он взял на себя, но Генриетта Мария не позволила ему отступить.

-Иди, трус, оттаскивай за уши этих негодяев, или никогда больше меня не увидишь! - воскликнула она с тем оттенком презрения, который всегда использовала в случае слабости или щепетильности мужа.

Тогда, обняв жену, Карл I сказал ей:

-Через час я надеюсь вернуться к Вам победителем Ваших врагов.

После чего отправился в Вестминстер в сопровождении трёхсот или четырёхсот вооружённых людей.

Когда прошёл час и в кабинет королевы вошла леди Карлайл, Генриетта Мария не удержалась и воскликнула:

-Порадуйтесь со мной, ибо к настоящему времени король, я надеюсь, уже является хозяином своего королевства!

После чего произнесла имена пяти членов палаты общин, которых отправился арестовывать её супруг: Пима, Хэмпдена, Холлса, Хазелрига и Строуда. Королева не знала, что вероломная Люсинда вскоре после казни своего любовника Страффорда перебралась в постель к «Быку», как придворные дамы называли толстого и лохматого Пима. При этом она стала «такой святой», что посещала пуританские проповеди и даже делала заметки по поводу речей священников. Однако Генриетта Мария доверяла ей, считая, что её старая подруга вращается в оппозиционных кругах для того, чтобы выдавать секреты революционеров своей госпоже. Не выказав никакого удивления словами королевы, леди Карлайл удалилась и быстренько нацарапала записку своему новому любовнику Пиму. Тем времем по пути Карла задержали несколько бедняков, чтобы предложить свои услуги, поэтому, когда он добрался до Вестминстера, то увидел, что пташки улетели.

Узнав обо этом, Генриетта Мария тут же покаялась во всём мужу, который, как обычно, не стал упрекать её. Тем более, что, кроме леди Карлайл, были и другие лица, предупредившие членов парламента об аресте. Шесть дней спустя король вместе с женой, не дождавшись помощи от принца Оранского, покинул Уайтхолл, в который вернулся только в утро своей казни. Каретам, везущим королевскую семью, пришлось пробираться через многотысячную толпу, держащую в руках посохи с единственным словом: «Свобода!» Добравшись до Хэмптон-Корт, королевская чета обнаружила, что для них не подготовили покоев. Переночевав в одной комнате со своими детьми, они спустя два дня двинулись дальше в Виндзор.

Одним из последних оставшихся преданным друзей, сопровождавших королевскую чету, был Эндимион Портер.

-Мой долг и верность, - написал он своей жене из Виндзора, - научили меня следовать за моим королём и повелителем, и, по милости Божьей, ничто не сможет отвлечь меня от этого.

24 января 1642 года Елизавета Богемская сообщила своему брату Карлу I, что её сын Руперт отправился в Англию. Этот принц всегда чувствовал, где предстояла заварушка, чем приносил немалое беспокойство своей матери. Его старший брат принц Палатинский был более благоразумным, написав дяде:

-Я не собираюсь возвращаться в Англию вместе с королевой, если только она не отправится туда…как ангел мира.

К удивлению Генриетты Марии, все возражения парламента против её отъезда за границу, высказанные два года назад, были сняты. Решив воспользоваться этим, пока её враги не передумали, она двинулась со старшей дочерью к побережью «на такую скорую руку», жаловался придворный чиновник, «что я никогда не слышал о подобном в отношении людей такого достоинства». Карл сопроводил жену в Дувр, где впервые встретил её шестнадцать лет назад. После этого он намеревался отправиться в Халл, где хранились военные припасы, собранные для шотландской кампании.

В Дувре королеву уже ждал Руперт, но, вероятно, Карлу I удалось уговорить его вернуться вместе с Генриеттой Мария в Голландию, куда они отплыли в феврале 1642 года. Предполагаемой целью её путешествия было сопроводить свою дочь Мэри, которой было всего десять лет, к её мужу, принцу Оранскому. Настоящая причина заключалась в том, чтобы собрать такие суммы денег и собрать такое количество оружия и боеприпасов для мужа, какое она могла получить под залог сокровищ, которые взяла с собой: своих собственных драгоценностей и драгоценностей английской короны.

Она рассказала о своём отъезде двум своим верным корреспондентам, своей сестре Кристине 4 апреля 1642 года, а затем своей подруге госпоже де Сен-Жорж 28 мая 1642 года:

-Мэми Сен-Жорж, мой курьер уезжает, хорошо осведомлённый о причинах, по которым мне пришлось уехать из Англии, и, когда Вы узнаете о них, Вы удивитесь, что я не сделала этого раньше, потому что, если только я не решусь сесть в тюрьму, я не могла там оставаться… их цель – разлучить меня с королём… они публично обвинили меня, что я хотела свергнуть законы и религию королевства, и что именно я заставила ирландцев взбунтоваться…

Расставание королевской семьи привлекло немало зрителей. Во время прощания со старшей дочерью король выразил опасение, что, возможно, больше никогда её не увидит. Генриетту Марию же заключил в объятия для последнего поцелуя, но вместо этого поцеловал её много раз. Его последним обещанием было, что во время её отсутствия он не позволит уговорить себя заключить мир, неблагоприятный для его семьи. В кармане у Карла I находился ключ к шифру, с помощью которого они должен был переписываться с женой.

Каким бы поспешным ни был отъезд королевы, радостная весть быстро долетела до Голландии, и принц Оранский послал для её сопровождения эскадру из пятнадцати кораблей под командованием адмирал Ван Тромпа. Ветер был благоприятный для плавания вдоль берега и после того, как флот вышел в море, Карл, одетый в простой охотничий костюм, проехал четыре лиги вдоль побережья, несколько раз помахав шляпой судну, на борту которого ниходились его жена и дочь.

Невезение Генриетты Марии на море вошло в поговорку. Во время этого своего второго путешествия через пятнадцать часов она увидела Флашинг, однако вдруг поднялся встречный ветер и, когда, в конце концов, она достигла Хелвоэтслуиса, прямо у неё на глазах у входа в порт затонул корабль с её посудой и сосудами для часовни. Их ждал принц Вильгельм, приветствовавший свою невесту. Согласно инструкциям, он должен был сопровождать знатных дам водным путём на королевском корабле в Роттердам, но гости проявили такое сильное нежелание снова выходить в море, что от этого плана пришлось отказаться. Вместо этого путешественники пересекли остров Вурн и направились в Брилл, где их приветствовал принц Оранский. После чего, переплыв устье Мааса, они высадились в Хаунслердайке. Неподалёку от Гааги их процессия встретилась с кортежом Елизаветы Стюарт, единственной сестры Карла I. Две королевы бок о бок сели в красную бархатную карету лицом к принцу Вильгельму и его невесте. В «багажниках» этого транспортного средства разместились принц Оранский, принц Руперт и пара сестёр последнего. Младшая из них, София, написала позже, что «прекрасные портреты Ван Дейка убедили (её) в том, что все женщины Англии прекрасны; и как же (она) была удивлена, увидев вместо красивой худощавой королевы (с картины) женщину не первой молодости».

-У неё были длинные тощие руки, неровные плечи, а некоторые зубы торчали изо рта словно бивни, - добавляет принцесса Палатинская.

Впрочем, ей понравились глаза, нос и цвет кожи лица Генриетты Марии.

У двух королев, Генриетты Марии и её вдовой золовки, которые никогда раньше не видели друг друга, было мало общего. Скорее, они представляли собой полную противоположность, как внешне, так и внутренне. После того, как одиннадцать лет назад Габсбурги отобрали у курфюрста Фридриха V престол Богемии и, заодно, лишили его Пфальца, «Зимняя королева», как прозвали Елизавету Стюарт, пребралась с мужем и детьми в Гаагу, где овладела всеми уловками, с помощью которых изгнанные члены королевской семьи могли получить кредит. Её прославленная светлая красота выдержала множество бурь и чем-то напоминала античные статуи из коллекции её брата. В сорок пять лет Елизавета не знала, что такое нервы и обладала крепким от природы здоровьем. При этом она давным-давно, скорее по собственному выбору, чем по необходимости, отказалась от всяких попыток выглядеть элегантно. Вдобавок, перенесённые страдания отточили её язычок. Тем не менее, несмотря на то, что Елизавета была склонна обвинять во всех несчастьях своего брата Генриетту Марию, толпа, собравшаяся в тот ненастный мартовский день по пути следования процессии, отметила, что обе королевы беседовали друг с другом довольно любезно.

При вьезде в столицу гостей встретили фейерверком и восемьюдесятью пушечными залпами, а полностью вооружённые знатные горожане собрались сопроводить их в Новый дворец, приготовленный для королевы Англии и её свиты. Таким образом Фредерик Генрих, темноволосый мужчина пятидесяти трёх лет, постарался продемонстрировать «большую привязанность» к своим новоявленным родственникам. В отличие от принца Оранского, его супруга Амалия Зольмс, бывшая фрейлина Елизаветы Стюарт, была не слишком рада гостям и испытывала ревность к своей маленькой невестке до самой своей смерти. Свита Фредерика Генриха была тоже возмущена, когда он приказал им последовать его примеру и приветствовать «королевскую принцессу» с непокрытой головой.

Приехав в Голландию с намерением как можно быстрее собрать деньги для своего мужа, Генриетта Мария вместо этого была вынуждена присутствовать на ряде развлекательных мероприятий, которые устраивались в её честь. При этом она с тайным неудовольствием отмечала, что отцы города, непривычные к общению с королевскими особами, не снимали шляпы в её присутствии, разговаривали с ней как с равной и уходили, не попрощавшись. Иногда дело доходило до смешного, когда новый голландский посол, нанеся визит королеве Англии перед своим отъездом в Лондон, поцеловал руки Джеффри Хадсону, приняв двадцатидвухлетнего карлика за одного из её сыновей.

В небольшой двор Генриетты Марии в Гааге также входили граф Арундел, старый лорд Горинг, чей сын всё ещё защищал Портсмут, герцогиня Ричмонд, леди Денби, леди Роксбург, которая была гувернанткой Мэри, и отец Филипп с ещё одним капуцином.

Через семнадцать дней после своего прибытия она, наконец, получила письмо от мужа, в то время как флот, посланный парламентом, бороздил Северное море и пролив Ла-Манш, стремясь перехватить почту и припасы, отправленные королевой в Англию. Тем не менее, более сорока писем Генриетты Марии на французском языке достигли адресата, а перехваченные некому было расшифровать. Иногда королева специально писала по-английски без шифра, чтобы ввести врага в заблуждение, скрепляя их алыми печатями с гербами Англии и Франции. В одном из них она утверждала, что получила сообщение от Пима, дабы навлечь на него подозрение со стороны его сторонников. Причём все эти послания свидетельствуют о том, что Генриетта Мария писала безграмотно на обоих языках, начиная всегда одинаково: «Моё дорогое сердце» и заканчивая: «Прощай, моё дорогое сердце» или «Вся твоя».

В середине марта английский посол Босуэлл сообщил в Лондон, что неделей раньше Мэри была официально передана принцу Оранскому, который вместе с сыном проводил её до выделенного ей дворца. При этом посланник парламента признался, что вышел из себя из-за того, что его игнорировали во время брачных торжеств.

-Не учитывая нынешнее состояние английских дел, честь союза считалась большой, - иронизировал он, - но один из горожан сказал лорду Горингу в присутствии принца, что, как опасаются, брак со старшей дочерью короля поставил принца в такое тяжёлое положение, что вскоре он начнёт сомневаться, погубит ли этим их или себя.

Впрочем, разлука принцессы с матерью была чистой формальностью, поскольку Генриетта Мария заявила, что будет продолжать заботится о Мэри до тех пор, пока сама будет оставаться в Голландии.

Весенним днём 1642 года королева, наконец, выставила все привезённые с собой сокровища короны в Новом дворце в надежде отдать их под залог голландским купцам.

-Но торговцы не спешили посетить эту выставку, - пишет Карола Оман. – Казалось, они даже понятия не имели, что для маленькой француженки время – деньги. В то время как она ждала их решения с глазами, сверкающими, словно бриллианты.

Дело в том, что агенты, прибывшие из Лондона, предупреждали всех, что на самом деле эти драгоценности принадлежат не Генриетте Марии, а государству, и она не имеет право их закладывать. Вдобавок, многие голландцы сочувствовали республиканцам. Менее же щепетильные предпочли бы купить эти драгоценности для последующей перепродажи, в то время как в залоге они лежали бы мёртвым грузом без особой надежды, что их скоро выкупят. Да и стоимость многих украшений была такова, что приобрести их в Европе могли бы только несколько особ, а разделять их и продавать по отдельности было бы варварством. Поэтому суммы, предложенные торговцами за драгоценности, были оскорбительны.

-Меньше половины того, что они стоили! – возмущалась королева.

Таким образом её надежды быстро помочь мужу расстаяли, как апрельский снег. От влажного воздуха у неё ломили кости, к тому же, известия из Англии не радовали её.

-Здесь недавно распространилась новость о том, что Вы возвращаетесь в Лондон или его окрестности, - укоряла Генриетта Мария мужа. – Я ничему этому не верю и надеюсь, что Вы более постоянны в своих решениях; ведь Вы уже заплатили за это, недостаток настойчивости в Ваших замыслах погубил Вас.

Теперь ей казалось, она понимала, почему враги выпустили её из Англии. Миролюбивый Карл мог согласиться на что угодно, когда жены не было рядом. Как только она уехала, короля отговорили ехать в Халл собирать армию. Что же, если он не собирается защищать свою жену и детей, то с их браком покончено.

-Если это так, то прощай! – написала она.

После чего добавила свою давнюю угрозу удалиться в монастырь во Францию и провести остаток дней в молитвах за него. Вскоре ей принесли письмо от мужа, в котором он сообщал, что едет в Йорк, как она того и хотела.

Знающие люди сказали Генриетте Марии, что Амстердам и Антверпен были более подходящим местом для продажи драгоценностей. Она собралась было втайне посетить евреев Амстердама и по пути навестить мать в Кёльне, но принц Оранский «со своим обычным благородством» решил сопровождать её и попросил разрешение на их поездку у английского парламента. Естественно, депутаты не дали своего согласия и Фредерик Генрих, будучи протестантом, не захотел портить отношения с единоверцами в Англии. Они также выпустили прокламацию насчёт того, что беженцам-роялистам нельзя навещать королеву «под страхом тюремного заключения и отправки обратно в Англию под строгой охраной». Тем не менее, два «чудесно переодетых» кавалера отважились придти, чтобы поцеловать её руку и принц любезно закрыл глаза на это.

Тем временем принц Руперт вместе со своим братом Морисом в августе 1642 года снова отправился в Англию, чтобы принять участие в неизбежной гражданской войне между королём и парламентом.

-Нет необходимости, чтобы я поручала его Вам, - написала мужу по поводу Руперта королева, - потому что он идёт с большим желанием служить Вам. Только рядом с ним должен быть советник, потому что, поверьте мне, он ещё очень молод и своеволен…

Хотя плохая погода лишила Генриетту Марию вестей от мужа на две недели, она знала, что её муж добрался до Йорка, и снова написала ему, убеждая не заключать никакого соглашения с врагами. Но вскоре она узнала, что губернатор Халла закрыл ворота перед её десятилетним сыном Джеймсом, герцогом Йоркским, и его кузеном Рупертом, которые должны были занять город от имени короля. Тогда королева дописала несколько строчек о том, что хотела бы оказаться на месте своего сына:

-Я бы сбросила негодяя (губернатора) со стены или он бы сделал то же самое со мной. Мужайся!

Послав немного денег мужу, Генриетта Мария с самым «большим ожерельем», несмотря на запрет парламента, тайно отпавилась в Амстердам в шесть часов тихим майским вечером. Вооружённые горожане выстроились вдоль дамбы со знамёнами, а на пути королевы была воздвигнута триумфальная арка. На бульваре Велюр её пересадили в «самую дорогую и богатую баржу» и, пока она плыла по каналу, развлекали состязаниями гребцов. А на суше её ждали театрализованные представления. С наступлением сумерек королева добралась до дворца, где после речи от Сената и шествия двадцати рот солдат ей разрешено было удалиться в свои покои.

-По дороговизне и великолепию, - заявил один из очевидцев, - подобного сегодняшнему празднеству в Голландии ещё никто не видел.

Четыре дня спустя Генриетта Мария вернулась в Гаагу, где застала голландский двор погружённым в траур из-за смерти одной из дочерей принца Оранского.

-Я начинаю думать, что на большом ожерелье наложено какое-то проклятие! – заявила королева своим дамам.

Хотя сам Фредерик Генрих предложил выступить гарантом его выкупа у амстердамских купцов, «никто в мире не захотел иметь к этому никакого отношения».

После похорон дочери принц Оранский поспешил присоединиться к своей армии, дабы открыть летнюю кампанию против испанцев. Вместе с дочерью Генриетта Мария присутствовала на большом смотре в лагерь между Гаудой и Утрехтом. Принц с сыном отсутствовал три месяца. Гости же осматривали его дворец с залом, увешанным трофеями, захваченными у испанцев, и прогуливались по посыпанным гравием дорожкам голландских садов с фонтанами, мраморными статуями, гротами, цветущими кустарниками и декоративными растениями. В это время лорд Джордж Дигби и Джермин, находившиеся в Париже, послали спросить у Генриетты Марии, не могут ли они присоединиться к ней.

-Это доставит мне большое удовольствие, - был ответ королевы, - потому что у меня нет никого в мире, кому бы я могла доверить вашу службу, и многие дела стоят на месте из-за отсутствия того, кто мог бы мне служить.

А поздней весной к ней из Франции приехал ещё один друг – Уолтер Монтегю, чтобы дать ей совет в вопросах, где его глубокие знания французского двора были бесценны. После чего она отправила Джорджа Дигби, стяжавшего себе славу оратора со времени защиты им Страффорда, к принцу Оранскому спросить, какую дальнейшую помощь тот мог бы оказать её мужу. Джермин же вернулся на свой старый пост её доверенного советника и дела сдвинулось с места. Правда, Дигби перегнул палку, обращаясь с Фредериком Генрихом как с непокорным членом английского парламента. Принц пожаловался Генриетте Марии, что ему не понравился её посланец, которого он нашёл слишком жёстким.

В середине июля из Кёльна пришла весть о смерти Марии Медичи, которая последние месяцы своей жизни провела в крайней нужде, покинутая большинством своих слуг и вынужденная топить печь мебелью вместо дров.

-Я опечалена потерей королевы, моей матери, - писала Генриетта Мария мужу, - которая умерла неделю назад, хотя я услышала новость сегодня утром. Вы должны надеть траур и вся Ваша свита тоже, и все наши дети.

-Я бы хотела, - добила она, - чтобы Вы послали за детьми, которые находятся в Лондоне, потому что, если дело дойдёт до крайности, им будет нехорошо находится там.

Несмотря на заявление Соединённых Провинций (Голландии) о том, что они не будут помогать английскому королю воевать с его подданными, оружие и деньги спокойно переправлялись из устья Мааса через Северное море в Хамбер. В конце концов, купец Вебстер из Амстердама дал королеве аванс за её рубины и подвеску из жемчуга в размере 140 000 золотых, бургомистры Роттердама – 40 000 золотых, а Флетчеры из Гааги – ещё 129 000.

Генриетта Мария начала уже тосковать по Англии:

-Ибо с тех пор, как я поселилась в Голландии, у меня постоянно болят глаза, и моё зрение не столь хорошо, как было. Я не знаю, это атмосфера страны или письмо, являющееся причиной слёз, которые иногда наворачиваются на них.

Она решила, что как только начнётся война, последует за Карлом I, хотя её враги «выступили…с заявлением, что меня не пощадят ни в коем случае». Наоборот, это усилило её желание воссоединиться с мужем. Королева не могла думать ни о чём другом, как о том, что снова увидит его «несмотря на всех злых людей, которые хотели бы разлучить нас»:

-Потому что это единственное удовольствие, которое остаётся у меня в этом мире, ибо без тебя я не захотела бы оставаться в нём и часа.

За два дня до того, как она написала это, Карл I развернул в Ноттингеме свой штандарт вместе со своими старшими сыновьями и двумя племянниками. Сырым и ветренным вечером 22 августа 1642 года герольд зачитал воззвание короля к его подданным, а ночью сильный шторм сорвал королевский штандарт, что было сочтено дурным знаком. Во главе королевской конницы был поставлен принц Руперт, которого вскоре враги стали называть «этот дьявольский кавалерист».

Командующим же армии парламента был назначен Роберт Деверё, третий граф Эссекс. Кроме того, к врагам короля присоединились графы Нортуберленд, Холланд и молодой Бедфорд.

-Сообщите мне, где я должна причалить, - узнав об этом, попросила 30 августа Генриетта Мария мужа. – Со мной в Англию отправятся восемнадцать кораблей.

Вместе с Джермином, руководившим шпионской сетью в Англии, ей удалось собрать огромную армию наёмников. Наконец, королева поручила своему фавориту завершить последние договорённости с принцем Оранским, который предоставил ей опытных голландских офицеров для службы под началом молодого Горинга. Но с приходом осени погода не позволила ей отплыть в Англию. Дважды она оставалась на шесть недель без известий от мужа, и её письма к нему были задержаны Провинциями по просьбе нового представителя английского парламента в Гааге. В эти мрачные дни апартаменты королевы посещали странные личности.

-Сюда прибыл бедняк…, - сообщает Генриетта Мария мужу, - который говорит, что покинул место, где Вы находитесь, две недели назад. Он очень утешил меня своими словами, какими бы простыми они не были.

-Есть бедная женщина, - добавляет она позже, - которую я наняла для разведки в портах год назад и которая приехала ко мне в Голландию из Англии.

Новости шпионки королевы были не слишком утешительными: она подслушала, как несколько капитанов Эссекса обсуждали план по захвату короля. В то же время в газетах печатали противоречивые сообщения, например, король в плену, а его армия рассеяна. В другой раз утверждалось, что король и принц Руперт погибли, а принц Уэльский находится в заключении. Также находились лица, которые клялись, что прикасались к телам обоих принцев. Но больше всего Генриетту Марию приводили в ярость слухи, что приверженцы короля жаловались на пассивность его супруги: дескать, либо она больна, либо не прилагает всех усилий для посылки денег и оружия мужу. Тогда королева отправила Карлу подобный отчёт обо всех трудностях, с которыми столкнулась с того момента, как покинула Дувр. Кроме того, она поинтересовалась мнением короля, следует ли ей переехать во Францию или присоединиться к нему.

Если родственники Карла I и его союзники оказывали хоть какую-то помощь, то родня Генриетты Марии не ударила пальцем об палец. Она не могла получить помощь от Кристины, потому что в Савойе тоже шла гражданская война, а Елизавета уже давно прекратила с сёстрами переписку. Хотя всё это время королева переписывалась со своим братом Людовиком ХIII, который вежливо заверил её:

-Если Вы не найдёте развлечений в Англии, они будут предоставлены Вам во Франции.

Генриетта Мария также писала кардиналу Ришельё, но безрезультатно. Только герцог Эпернон, вдовец её сводной сестры Габриэль Анжелики Верней, передал ей 20 000 пистолей.

Проснувшись одним холодным утром, королева воскликнула:

-Я не хочу оставаться в этой стране!

Это явно был крик души. В октябре она написала мужу, использовав те прозвища, которые дали им враги:

-Я пойду помолюсь за Человека Греха, который женился на папистском Отродье из Франции, как сказал проповедник в Лондоне.

20 ноября королева была готова вернуться в Англию, но погода по-прежнему не радовала, и граф Ньюкасл, к которому она хотела присоединиться на севере, умолял её отложить свой отъезд. А затем из Франции пришло известие о смерти Ришельё. Генриетта Мария хотела было сама отправиться на родину, но потом передумала и решила положиться в этом на лорда Монтегю, дружившего с кардиналом Мазарини, который теперь стал первым министром Франции.

9 января нового 1643 года она снова отправила мужу последнее, как она думала, письмо из Голландии. Действительно, спустя шесть дней Генриетта Мария вместе с Джермином отплыла на «Королевской Принцессе» из Схевенингена. Юная Мэри, в честь которой был назван этот военный корабль, горько плакала при расставании со своей матерью. Рядом с ней стояла та, которой предстояло стать принцессе второй матерью – Елизавета Богемская, чьи комментарии о действиях невестки за прошедший год были таковы: «Я всё слышу, но ничего не говорю» или «Мне неинтересно расспрашивать о том, что я вижу, можете ничего не говорить». Принц Оранский с супругой тоже присутствовал при отплытии Генриетты Марии, которую должны были сопровождать одиннадцать транспортных кораблей, набитых солдатами и боеприпасами. Конвой под командованием адмирала Ван Тромпа дал на прощание залп и ему ответили с берега. Берег за шатром, где укрывалась королева, прежде чем взойти на борт своего корабля, казался чёрным из-за сидящих зрителей. Набережная же была заполнена каретами, повозками, всадниками, торговками с корзинами на головах и сочуствующими собаками. «Выразив свою признательность принцу, принцессе и Провинциям в самой вежливой и трогательной манере», как пишет очевидец, Генриетта Мария поцеловала свою юную дочь «с бесконечными слезами» и 5 февраля 1643 года поднялась на борт.

Это путешествие, должно быть, оставило неизгладимый след в её памяти. Вскоре после того, как она покинула голландское побережье, цвет неба изменился. Генриетта Мария устроилась в «своей маленькой кроватке», а её дамы, герцогиня Ричмонд, леди Денби и Роксбург расположились вокруг неё, слишком близко, как показали дальнейшие события. Задул северо-восточный ветер и у дам началась морская болезнь. С наступлением темноты разразился шторм и они поняли, что вот-вот столкнутся с «величайшей бурей, какой не видели столько лет». Однако единственным сожалением королевы было то, что её смерть обезоружит её мужа и порадует её врагов. При этом она не могла удержаться от смеха из-за нелепости происходящего. Несколько её офицеров-католиков, отказавшись от обычной сдержанности, настояли на том, чтобы прокричать её исповеднику и двум капуцинам свои самые потаённые грехи. Несколько дней и ночей Генриетта Мария не могла покинуть свою кровать, а попытки принести ей еду и питьё часто заканчивались ничем. Единственным человеком, способным передвигаться, был её капуцин, в прошлом мальтийский рыцарь.

-Его организм настолько привык к морской качке, - читаем у Каролы Оман, - что ничто не действовало на него и он использовал это для милосердной помощи всем больным и, особенно, королеве.

В какой-то момент её корабль оказался довольно близко от Ньюкасла и Генриетта Мария поднялась, но вскоре оставила надежду причалить к берегу.

-Успокойтесь, мои дорогие! – сказала она своим причитающим дамам. – Ещё ни одна королева Англии не утонула.

Девять дней спустя их выбросило на берег в Схевенингене, откуда они отплыли и где их встретил изнывавший от беспокойства Монтегю, ещё не успевший уехать в Париж. Одного из священников пришлось поддерживать под руки, пока он произносил слова благословения. Ни одна из дам не могла ходить из-за головокружения и ушибов. Одежда всех путешественников была в таком состоянии, что её можно было только сжечь. Королева потеряла два корабля с самым ценным грузом, но зато приобрела «то, что никогда не сможет потерять» - репутацию человека неукротимого мужества. В течение одиннадцати дней она запасалась оружием, ругая на чём свет голландцев за арест и обыск одного из её кораблей. Собрав немного денег, выданных королём Дании, Генриетта Мария снова была готова «довериться фуриям океана и суровости зимы». Друзья пытались отговорить её, предупреждая о «странном соединении планет, которое произойдёт, когда я буду в море, чего никогда не было со времён рождения нашего Господа».

-Бог превыше всего! – ответила королева и, попрощавшись с Монтегю, отправившимся во Францию отстаивать интересы её мужа, отплыла в середине февраля.

Забегая вперёд, скажем, что даже теперь, когда её врага Ришельё не было на свете, она не получила положительного ответа от брата. Людовик ХIII был по горло занят своими делами.

Генриетта Мария была вознаграждена тем, что спокойно прибыла в Ньюкасл 22 февраля, когда ветер сменился на северный и загнал её в залив Бридлингтона. После годового отсутствия она, наконец, вернулась в Англию. В знак своей благодарности за спасение от кораблекрушения королева решила отправить в Пикардию, в знаменитый храм Богоматери Лисской, модель корабля, выполненную из серебра.

Первую ночь ей пришлось провести в йоркширской рыбацкой деревушке в маленьком домике с соломенной крышей в одной кровати со своей любимой гончей Митте. В ночь с 24 на 25 февраля её разбудил звук приближающихся шагов и в комнату ворвался Джермин. Оказалось, что в бухту, где разгружались её корабли с боеприпасами, вошли четыре парламентских корабля, открывшие огонь.

-В таком случае, я сама возглавлю оборону, хотя и маловата для роли капитана! – весело ответила Генриетта Мария своему другу.

Но не успела она встать с кровати, как комната заполнилась людьми, убеждавшими свою госпожу предоставить оборону деревни военным. Было пять часов февральского утра, довольно тёмного и пронизывающе холодного.

-Она встаёт со своей постели обнажённая…, - свидетельствует Сполдинг, один из её капуцинов, - и в одном ночном халате, босиком, вместе со своими фрейлинами (из которых одна от простого страха совершенно сошла с ума, будучи дочерью английского дворянина) благополучно выходит из дома, хотя стены дрожат вокруг неё…

Внезапно посреди деревенской улицы королева, к ужасу своих приближённых, развернулась и побежала обратно. Оказалось, что она забыла свою гончую Митте, продолжавшую спокойно спать на кровати. Отряд снова двинулся в путь, причём один сержант был застрелен в двадцати шагах от Генриетты Марии, прежде чем беглецы добрались до безопасного укрытия. В течение двух часов ей пришлось просидеть в канаве, пока над её головой летали ядра. С рассветом наступила тишина. Адмирал Ван Тромп заявил сторонникам парламента, что если те не прекратят обстреливать флот королевы, её нейтральный эскорт откроет огонь.

-Немного запоздало! – прокомментировала дочь Генриха IV и вернулась назад в свой домик, через крышу которого в подвал попали два ядра.

Пока на набережной напротив её дома разгружали привезённое ею оружие, Генриетта Мария написала отчёт мужу, сьела три яйца и немного отдохнула.

-Как только я приеду в Йорк, - сообщала королева, - я пошлю к Вам узнать, когда я могу приехать и воссоединиться с Вами, но прошу Вас не принимать никаких решений, пока не получите известий от меня.

В то же время лорд Фэрфакс, командующий парламентской армией на севере, прислал ей примирительное письмо:

-Мадам, парламент…поручил мне служить королю и (в его лице) Вашему Величеству в обеспечении мира в этих северных частях. Моё…смиреннейшее требование состоит в том, чтобы Ваше Величество изволили принять меня и войска, находящиеся при мне, для охраны Вашего Величества; при этом я и вся эта армия с большой готовностью скорее пожертвуем нашими желаниями, чем подвергнемся опасности посягнуть на доверие, оказанное, мадам, покорнейшему слуге Вашего Величества Фэрфаксу.

Генриетту Марию вряд ли стоит винить за то, что она отказалась от такой «охраны».

Однако прошло ещё пять месяцев, прежде чем она смогла встретиться с Карлом.

В ожидании фургонов для перевозки её багажа и оружия на юг, она перебралась в Бойнтон-Холл в трёх милях от Бридлингтона, принадлежавшем брату парламентского агента Уолтера Стрикленда, который сделал всё возможное, чтобы воспрепятствовать её пребыванию в Гааге. По прибытии двух тысяч кавалеристов лорда Монтроза, посланного графом Ньюкаслом для её охраны, королева покинула этот дом, прихватив с собой тарелку хозяина, так как отдала свой сервиз на переплавку, и оставив в качестве залога собственный портрет работы Янсона. Кроме того, Генриетта Мария привезла с собой из Голландии ворох безделушек – колец, медальонов и застёжек для браслетов в качестве подарков для роялистов, которые согласились бы дать ей в долг.

-Скажи мне теперь, какой дорогой я могу поехать, чтобы присоединиться к тебе, - написала она мужу, по пути набирая свежие подкрепления. – Я не буду повторять, что испытываю величайшее в мире нетерпение встретиться с тобой.

На что Карл ответил восемь дней спустя:

-Я делаю всё возможное, чтобы отправить моего племянника Руперта расчистить проход отсюда до Йорка.

Король имел в виду пояс городов, захваченных парламентом, в том числе, Лестер, Ковентри и Нортемгтон, расположенных между Йорком и его резиденцией в Оксфорде. Тем не менее, Генриетта Мария с радостью обнаружила, что положение её мужа вовсе не было таким отчаянным, как утверждали его враги. Кавалерия Карла I намного превосходила вражескую, а конные отряды в то время были самой важной частью любой армии. Однако полковник Оливер Кромвель уже работал над этим, создавая парламентскую армию «нового образца». На момент высадки королевы её муж контролировал север, запад, кафедральные и университетские города, которые держали между собой связь с помощью женщин-разносчиц, завербованных книготорговцем Ричардом Рэйстоном. Оплотами же парламента были промышленные города, у большинства жителей которых не было никакого военного опыта.

К Генриетте Марии присоединялись лояльные йоркширцы и несколько пэров из Шотландии. В их числе был Уильям Кавендиш, граф Ньюкасл, бывший гувернёр принца Уэльского, который стал одним из советников королевы. Его богатство и влияние на севере было огромно. А «белые мундиры» Кавендиша, как прозвали солдат, набранных из его арендаторов и одетых в мундиры из некрашеной шерсти, стали самыми грозными пехотинцами в королевской армии. Сам граф был пятидесятилетним мужчиной среднего роста, с несколько резкими чертами лица и румянцем во всю щёку. Его представления о войне был самыми рыцарскими, о чём свидетельствует тот факт, что незадолго до прибытия королевы он призвал лорда Фэрфакса, командующего парламентской армии, «последовать примеру наших героических предков, которые не привыкли тратить время на то, чтобы выцарапывать друг у друга норы, а в ожесточённых битвах устранять свои сомнения». Однако Карл I, к возмущению жены, не захотел прислушаться ни к советам Ньюкасла, ни графа Монтроза, прибывшего в Англию, чтобы предупредить короля о том, что шотландская армия, скорее всего, перейдёт на сторону парламента, потому следует, пока не поздно, вербовать в Шотландии солдат для короля. В то же время Монтроз произвёл большое впечатление на королеву, и после его отъезда она написала ему, что из-за недоверия мужа не может последовать его совету, но, со своей стороны, будет оказывать ему всяческую помощь.

В это время из Парижа пришли известия о смерти Людовика ХIII 14 мая 1643 года и регентстве Анны Австрийской, которую Генриетта Мария не могла считать своей подругой. Однако кардинал Мазарини сохранил при регентше должность первого министра и, как поговаривали, стал её тайным мужем. Он был многим обязан Уолтеру Монтегю, бывшему протеже Бекингема, чьё влияние на королеву Анну было больше, чем когда-либо.

-Вероятно, когда Генриетта услышала, какой оборот приняли дела во Франции, она обрадовалась, - предполагает писательница Генриетта Хейнс. - Тем не менее, в последующие годы ей предстояло узнать, что Мазарини, как и Ришельё, заботился только об интересах Франции и что его желанием было сохранить баланс сил между ней и её врагами, чтобы он мог беспрепятственно выполнять задачу по унижению Австрийского дома, которая была завещана ему его великим предшественником.

Сначала Анна Австрийская всё-таки хотела помочь королю и королеве Англии. Она была благодарна им за доброту, которую они проявили к герцогине де Шеврёз, и она помнила их общую ненависть к Ришельё. Мазарини не преминул выразить вежливые соболезнования и подумал, что было бы неплохо направить посла в Англию, чтобы, по крайней мере, убедиться, что с Генриеттой Марией обращались должным образом и что интересы Франции были должным образом учтены. На этот пост был назначен граф д’Аркур, чей путь должен был подготовить агент низшего ранга месье де Гресси.

В то же время из Лондона поступали ужасные новости о преследовании священников Генриетты Марии и разграблении её часовни.

-Картина кисти Рубенса, - продолжает писательница Генриетта Хейнс, - украшавшая Главный алтарь, была бессмысленно испорчена; трон королевы был разбит с особой жестокостью. Снаружи, в саду, несколько грубых солдат играли в мяч головами Христа и святого Франциска, в то время как другие в помещении топтали ногами гербы Генриха IV и его жены, которые хранились для использования в их годовщины.

Это, по выражению самой королевы, едва не свело её с ума.

-Когда я увижу тебя, - писала она мужу, - ты скажешь, что я хорошая малеькая девочка и очень терпеливая, но я заявляю тебе, что терпение убивает меня, и если бы не любовь к тебе, я бы, по правде говоря, предпочла уйти в монастырь, чем жить так…

Её враги объявили Генриетту Марию виновной в государственной измене. 23 мая архиепископ Лод записал в своё дневнике:

-В этот день королева была признана предательницей в палате общин.

В первую неделю июня она покинула Йорк и проследовала в Ньюарк, где её принял со своим отрядом младший брат герцога Девоншира. Генриетта Мария задержалась в этом городе на две недели, по слухам, из-за того, чтобы «насладиться обществом лорда Карла Кавендиша». На самом деле, известно, что её просили погостить подольше в городе дамы Ньюарка. Сплетники, всё ещё занятые её моральным обликом, также утверждали, что когда двадцатитрёхлетний Кавендиш сопроводил её в Бертон, который взял штурмом, королева простилась с ним с крайней неохотой:

-Она проявила к нему больше нежности, чем подобало добродетельной женщине.

Однако её собственное письмо к мужу опровергает эту клевету. Кавендиш, по её словам, очень хотел дальше сопровождать её на юг, но поскольку «благородные жители страны» не желали расставаться с губернатором Ньюарка, она оставила его там «ради безопасности Ноттингемпшира и Линкольна в Шотландии». Однако 28 июля 1643 года, молодой человек погиб, пытаясь предотвратить снятие осады Гейнсборо войсками Кромвеля.

Впрочем, Генриетта Мария прекрасно сознавала необычность своего положения, рассказывая мужу, как ехала верхом во главе «прекрасной армии» и делила с солдатами их еду, воображая себя немного Александром Македонским. Она относилась к ним как к братьям и верила, что они тоже любят её.

-Я веду с собой, - писала королева, - три тысячи пехотинцев, тридцать конных и драгунских рот и две мортиры. Гарри Джермин командует войсками, которые идут со мной, как полковник моей гвардии, сэр Александр Лесли – пехотой, Джерард – конницей, Робин Легг – артиллерией, а над всеми – Её Величество генералисимус…

Теперь, когда радостная минута её встречи с мужем приближалась, она беспокоилась лишь о том, чтобы враги не «вмешались в её продвижение». Однако Джон Мелдрам, специально посланный парламентом, чтобы перехватить её, позволил Генриетте Марии ускользнуть от него. В Стратфорде-алон-Эйвоне, родном городе Шескпира, она встретилась с принцем Рупертом, остановившись в одном из лучших домов города, который принадлежал его любовнице Джудит Холл, «слишком остроумной для её пола».

13 июля 1643 года, наконец, произошла грандиозная сцена, достойная великого драматурга. Король в сопровождении юных принца Уэльского и принца Йоркского отправился навстречу своей верной жене и встретился с ней в зелёной долине Кинетон.

-Их встреча после столь долгого отсутствия и по столь печальному поводу, - говорит старый хронист, - была очень радостна для каждого.

Сплетники утверждали, что королева отказывала мужу во встрече до тех пор, пока он не поклялся сделать полковника Генри Джермина пэром с титулом барона Джермина из Сент-Эдмондсбери в знак признания его неоценимых услуг. Другие же интепретируют это условие как шутку. Официально объявили, что пэрство было даровано фавориту королевы для того, чтобы его обезглавили, а не повесили, если он попадёт в руки врагов.

На следующий день пришла радостная весть о военных успехах графа Ньюкасла, и, Оксфорд, ставший штаб-квартирой роялистов, опраздновал колокольным звоном благополучное прибытие королевы, которую проводили сквозь ликующую толпу в Мертон-колледж. Его большая и светлая комната, куда ведёт тяжёлая резная дубовая лестница, с большим окном на юг, выходящим на Большой четырёхуголный двор, и окном поменьше с западной стороны, выходящим на арку, ведущую в этот двор, стала её приёмной и до сих пор известна как «комната королевы». Окна же её апартаментов выходили в сад, где ещё в ХIХ веке росло тутовое дерево, посаженное во времена её свёкра. Одна из лучших часовен Оксфорда была передана королеве для отправления её религиозных обрядов. Одной из причин выбора Мертона в качестве резиденции Генриетты Марии было то, что король, остановившийся в Крайст-Черче, мог навещать её, не выходя на улицу, по потайному ходу.

В своей приёмной она давала аудиенции видным роялистам, с нетерпением ожидала появления своего мужа и двух рослых сыновей, играла на лютне, резвилась со своими любимыми спаниелями и писала своим «паучьим» почерком, который она со смехом называла «моя маленькая ручка», письма кардиналу Мазарини и своим родственникам в Голландию.

Несмотря на все накопившиеся заботы, пребывание Генриетты Марии в Оксфорде было, вероятно, самым счастливым временем, которое она знала с момента открытия Долгого парламента. Погода тем летом стояла очень тёплая, и настроение в Оксфорде было приподнятым. Для развлечения королевы в садах ставились пасторальные пьесы. А для короля лояльные колледжи переплавляли свою серебряную посуду.

Дамы, сопровождавшие королеву, ввели моду ходить на утреннюю службу в дезабилье «полуодетыми как ангелы», и жизнерадостная леди Изабелла Тинн предложила «прекрасной» миссис Фэншоу в таком виде нанести неожиданный визит президенту колледжа доктору Ральфу Кеттелю, известному своей эксцентричностью, что могло бы стать поводом для веселья. Но восьмидесятилетний женоненавистник, быстро сообразив, что «они пришли надругаться над ним», дал своим очаровательным гостьям такую отповедь, которая поразила даже их «воспитанные при дворе уши». Насмешкам дам королевы подверглась также её новая фрейлина Маргарет Лукас, серьёзная девушка «с литературными устремлениями». Обнаружив, что её считают при дворе «прирождённой дурочкой», она попросила разрешения у своей матери вернуться домой. Но ей было приказано оставаться на месте. Спустя два года мучения Маргарет были вознаграждены тем, что ей посчастливилось покорить сердце вдовца лорда Ньюкасла. Согласно циничному утверждению современника, она оказала своим пером медвежью услугу своему мужу, представив его образцовым паладином своего времени. Но, по-видимому, её недоброжелателем руководила зависть к этой неординарной женщине, ставшей плодовитым английским философом, поэтессой, учёным, писателем-фантастом и драматургом.

К сожалению, граф Ньюкасл не нашёл общего языка с Рупертом, по ночам совершавшего со своими сторонниками вылазки из Оксфорда, чтобы застать врасплох вражеские аванпосты. Крестьяне окрестных деревушек при виде ястребиного лица смуглого принца, как молния промелькнувшего мимо них в лунном свете, крестились и произносили шёпотом одно из имён дьявола: «Роберт». Их страх вызывал также любимый белый охотничий пудель принца по кличке Бой, повсюду сопровождавший своего хозяина, которого считали оборотнем. Среди пуритан ходили легенды о дьявольской жестокости Руперта, которая, однако, нисколько не отталкивала дам-роялисток в этих «капитанах и правителях, великолепно одетых всадниках… которые были желанными молодыми людьми».

Неизвестно, участвовал ли в этих рейдах карлик Хадсон, которого Генриетта Мария назначила капитаном конницы. По крайней мере, он считал это назначение честью, а не шуткой, и позже продолжал называть себя «капитаном Джеффри Хадсоном».

18 сентября 1643 года при Олдборне произошла перестрелка роялистской конницы во главе с Рупертом, атаковавшим растянутые колонны армии графа Эссекса. Битва сама по себе была безрезультатна, но позволила роялистам добраться до Ньюбери раньше Эссекса и в конечном итоге вынудила парламентариев вступить в крупное противостояние с войсками Карла I. В этой стычке принимал участие и Джермин, о чём мы узнаём из поэмы Абрахама Коули «Гражданская война»:

В Олдборне печальными глазами взирают на нашу кавалерию;

Доблестный Джермин останавливает их поспешный бег…

Кто был его противником? он атаковал их насквозь;

Вокруг него с жутким шумом летели пули.

Хотя раньше, в мирное время, их ненависть была беспричинной,

На войне он показал, что никто не заслуживает этого больше.

Генриетта Мария и её советники, среди которых были граф Бристольский и его сын, Джордж Дигби, назначенный государственным секретарём, хотели, чтобы Карл I выступил в поход на Лондон. Однако спустя месяц король отправился на осаду Глостера, последовав совету Руперта, о чём безутешная Генриетта Мария сообщила в письме к лорду Ньюкаслу. В это время графы Бедфорд и Холланд раскаялись в том, что перешли на сторону парламента, и решили присоединиться к королю. Первая битва при Ньюбери, состоявшаяся 20 ноября 1643 года, несмотря на то, что графу Эссексу удалось заставить короля отступить в Оксфорд, была расценена королевой как «очень великая победа». После этого Холланд обзавёлся раздражающей Генриетту Марию привычкой навещать её в те часы, что и её муж. Несмотря на советы Джермина, она не могла себя вести с бывшим послом сердечно. А после того, как Карл I передал должность конюшего, которую раньше занимал граф, маркизу Хартфорду, Холланд ночью вернулся в Лондон, сославшись на то, что его попытка договориться с королём о «разумном мире» была отвергнута. К сожалению, другие колеблющиеся аристократы после этого решили оставаться на стороне парламента.

Королева была ответственна также за то, что Карл I отказался вернуть свою милость графу Нортумберленду, желавшему, чтобы его назначили на прежний пост верховного лорда-адмирала. Новый лорд-канцлер короля Эдвард Хайд попытался было уговорить своего господина отменить своё решение, но Карл объяснил ему, что пообещал своей жене не прощать тех, кто предал его.

-Привязанность короля к своей жене, - свидетельствовал позднее Хайд в своих мемуарах, - была из очень необычного сплава, состоящего из совести, любви, великодушия и благодарности, а также из всех благородных чувств, которые поднимают страть на максимальную высоту.

Осень принесла с собой туман, наводнения и вспышки тифа среди солдат, в то время как многим дворянам, присоединившимся к королю, надоело жить в грязных гостиницах и палатках. Поэтому Генриетта Мария, как следует из её письма Ньюкаслу, не переставала сожалеть, что её муж не предпринял поход на Лондон, когда это было возможно. Правда, её слабые надежды на поддержку со стороны Франции были подкреплены тем, что граф д’Аркур скоро должен был прибыть в Лондон.

Под прикрытием этого посольства Уолтер Монтегю думал, что сможет добраться до Оксфорда незамеченным. Он путешествовал не с послом, а присоединился к компании агента Гресси, испачкав своё лицо и нахлобучив на голову парик. но либо он переборщил со своей маскировкой, либо с необдуманной открытостью разгуливал в поисках развлечений, потому что в Рочестере его узнали. Монтегю арестовали и препроводили в Тауэр, где он провёл четыре года, несмотря на протесты французского посла, мольбы королевы-регентши Франции и вялые просьбы Мазарини, который, возможно, видел в нём возможного соперника.

В столь неподходящий момент Генриетта Мария вдруг с ужасом обнаружила, что снова беременна.

-Воссоединение с обожаемым мужем после восемнадцатимесячной разлуки принесло своё почти неизбежное физическое удовлетворение, - пишет по этому поводу Карола Оман.

Однако королеве, с лихвой обеспечившей престолонаследие, девятый ребёнок был совершенно не нужен.

Если раньше роялисты располагали сильным сторожевым кольцом вокруг Оксфорда, то в начале 1644 года оно пало под ударами парламентского генерала от кавалерии Оливера Кромвеля, новой восходящей звезды (Джон Пим умер в декабре 1643 года от рака). В феврале король было начал склоняться к миру с парламентом, но условия его врагов были совершенно неприемлемыми. Отчаянная попытка спровоцировать в Лондоне восстание роялистов тоже провалилась. А старший брат Руперта, осторожный Карл Людвиг, даже начал с врагами своего дяди переговоры о дальнейшей выплате ему пенсии.

-Послы из Голландии ещё ничего не заявили публично, и у них нет больше поводов призывать к миру, - озабоченно писал Джермин из Оксфорда принцу Руперту, который, в отличие от брата, сохранил верность Карлу I. - Какие конкретно инструкции у них могут быть, неизвестно, но наиболее вероятно, что в своей торговле они имеют очень много общего с теми в Лондоне….

А поэт Давенант закончил своё стихотворное послание к Генриетте Марии вопросом:

-Но что, милое создание, ты здесь делаешь?

Обсуждался переезд королевы в порт Честер или Бристоль, откуда она могла бы, в случае опасности, отплыть в Голландию. Но, в конце концов, когда ей оставалось восемь недель до родов, было принято решение в пользу Бата с его целебными водами.

По словам Генриетты Марии, она не хотела ехать, но муж прижал её к груди и сказал:

-Мадам, от чрезвычайных бед требуются крайние средства, и из двух зол мы должны выбрать меньшее. Если бы ты осталась со мной…Кто освободил бы меня из рук и сетей этих неблагодарных негодяев, и кто может оказать мне лучше помощь, чем ты?

Если при въезде в Оксфорд Генриетта Мария излучала энергию и счастье, то теперь покинула его 17 апреля 1644 года, скорчившись в углу кареты от боли. Она опасалась, что из-за влажного воздуха подхватила чахотку, однако Джон Винтур, её лечащий врач, считал, что у неё истерическое расстройство.

В городке Абингдон царственная чета остановились на ночь. Следующим утром Генриетта Мария в сопровождении Джермина, чьё присутствие рядом с ней вызывало непристойные комментарии, которые она презрительно игнорировала, она повернула на юго-запад, а король вернулся обратно в Оксфорд. (Если верить письму королевы, после последнего прощания с мужем она упала в обморок и не приходила в себя, пока не оказалась в десяти лье от него).

Между тем в Европе вспомнили пророчество о будущем Англии, сделанное немецким прорицателем Паулем Гребнером, жившим во второй половине ХVI века:

-Будет править северный король, Чарльз по имени, который возьмёт в жёны Марию папистского вероисповедания, после чего он станет самым несчастным принцем.