Три лилии Бурбонов

Глава 3 БЛИЗКИЙ ДРУГ КОРОЛЕВЫ

С самого начала своего правления Карл I был полон решимости реформировать довольно распущенный, неорганизованный двор, который унаследовал от отца. Строгие правила, основанные на некоторых прецендентах елизаветинской эпохи и мадридского этикета, должны были регулировать каждый аспект придворной жизни, вплоть до того, что носили люди и как они себя вели. Доступ к королю и королеве был ограничен тщательно соблюдаемым протоколом. Тем избранным, которым разрешалось входить в личные покои царственной четы, было запрещено бездельничать, играть в карты и даже в шахматы. Доступ в королевскую опочивальню был ещё более ограничен: там могли находиться только принцы, некоторые придворные и слуги, в том числе, парикмахеры и врачи. Такая изоляция от внешнего мира способствовала сближению между супругами и их окружением.

-Несравненные добродетели короля, - писал Холланд в то время, - воздействуют на щедрость и доброту королевы, так что у Его Величества вскоре должна быть лучшая жена в мире.

Самой яркой личностью в ближнем круге королевы среди профранцузски настроенных придворных-англичан была Люси Перси, графиня Карлайл, которую назначили одной из дам опочивальни королевы. Если вначале Генриетта Мария была настроена категорически против неё, то после отъезда герцогини де Туар Люси стала её наперсницей. Скорее всего, они сошлись на почве ненависти к Бекингему, который хотел подложить свою бывшую любовницу в постель к королю. Хотя Люси была убеждённой протестанткой, это не помешало ей стать шпионкой Ришельё и прототипом персонажа «Миледи» в романе «Три мушкетёра». Интересно, что набожную королеву не смутило даже то, что её новая подруга баловалась магией, о чём свидетельствовал чёрный шнурок на её запястье, который обычно носили адепты мистических обществ. Говорили, что магия помогала графине в любви и политике. Когда «Люсинда» подхватила оспу, придворные, забыв другие темы, судачили только о том, не пострадает ли её легендарная красота. А Генриетта Мария, не побоявшись заразиться, поспешила навестить свою подругу.

Кроме любовницы, Бекингем пытался также пристроить в окружение королевы своих мать и жену, тем более, что вышеназванные дамы были католичками. Кроме того, у герцога была сестра-протестантка Сьюзен Вильерс, которая вышла замуж за захудалого сельского джентльмена Уильяма Филдинга. Но, благодаря брату, она вскоре стала графиней Денби и в один год с Люси Перси была назначена первой леди опочивальни королевы. Вскоре Сьюзен стала подругой Генриетты Марии. До конца своей жизни она была преданна своей госпоже и позже даже приняла под её влиянием католичество. В свой черёд, её старшая дочь Маргарет Филдинг, герцогиня Гамильтон, получила должность камеристки королевы.

Благодаря герцогине Бекингемской Генриетта Мария в 1626 году обрела ещё одного друга. Герцог принимал короля и королеву в своём особняке в Лондоне. В разгар роскошного банкета из большого пирога внезапно вылез семилетний карлик ростом не более 18 дюймов (46 см) в миниатюрных доспехах и, размахивая королевским флагом, стал маршировать по столу к изумлению придворных. Как оказалось, его звали Джеффри Хадсон и он родился в семье смотрителя травли быков у Джорджа Вильерса. Юная королева была в восторге и хозяйка любезно подарили ей карлика, которого выкупила у его родителей. Таким образом, Хадсон переехал в Сомерсет-хаус, где королева собрала множество природных диковинок и небольшой зверинец, в котором была обезьянка по имени Мопс. Несмотря на свою миниатюрность, Джеффри был, в отличие от других двух карликов Генриетты Марии, очень хорошо сложён (возможно, он был лилипутом) и считался «чудом века». Получив воспитание в католическом духе при дворе королевы, он также усвоил придворные манеры: научился ездить верхом, фехтовать и стрелять из пистолета. Для молодой королевы, чувствовавшей себя одиноко в протестантской Англии, весёлый и остроумный карлик, принимавший участие в придворных забавах, стал настоящим спасением. Его коронным номером стало представление, которое он разыгрывал со своим приятелем Уильямом Эвансом ростом 7 футов 5 дюймов (226 см): великану сшили одежду с огромными карманами, и он на глазах гостей доставал из одного булку хлеба, из другого — Хадсона и делал вид, что собирается приготовить из него бутерброд. Генриетта Мария делилась с Джеффри самым сокровенным и спрашивала его мнение, а тот, в свою очередь, свято хранил её тайны и всегда мог дать дельный совет, за что придворные прозвали его «лорд Минимус».

Среди же высокопоставленных вельмож самыми лояльными к Генриетте Марии считались граф Холланд и лорд Монтегю. Однако самым близким другом королевы стал Генри Джермин, что вызывало удивление у придворных: ведь тот не был ни ослепительно красивым, как Холланд, ни умным и остроумным, как Монтегю. По словам одного из его многочисленных недругов, поэта Эндрю Марвелла, Генри Джермин был человеком с «плечами ломового извозчика» и «внешностью мясника».

Однако известно, что он обладал личным обаянием и это делало его подходящим посредником в деликатных переговорах. Позже поэт Абрахам Коули в своей поэме «Гражданская война», в отличие от Марвелла, описывал своего друга так:

Джермин, в ком соединилось

Всё, чего могла пожелать добрая мать,

В ком ум, рассудительность, отвага и доброта

Сочетаются с красивым телом, сияющей

Душой, состоящей из орла и голубя, которым

Все должны восхищаться и любить его.

В то же время Генриетта Мария никогда не умела разбираться в людях и для неё мягкие манеры её фаворита перевешивали его недостатки, в которых его упрекали недоброжелатели: не слишком высокое происхождение, равнодушие к религии и гибкую мораль. Однако, несмотря на это, в его характере всегда доминировала беззаветная преданность одной женщине, королеве Генриетте Марии, с которой его связывала необыкновенная история любви.

Когда Холланд после возвращения в Англию рассорился с Бекингемом, отбившим у него любовницу, и покинул двор, Генри, который входил в его свиту, остался не у дел. Не имея никакой официальной должности при дворе, он, как его отец и брат, решил стать депутатом парламента. В 1625 году младший Джермин был избран от Бодмина, а затем снова переизбран в следующем году. Однако не внёс никакого вклада в парламентские слушания, так как голова его была забита другим.

Вероятно, когда Коули писал, что душа его друга состояла «из орла и голубя», он имел в виду белых птиц Афродиты, богини любви. Тем не менее Джермин мог видеть Генриетту Марию лишь во время придворных празднеств. Его отец и брат поддерживали Бекингема и в 1626 году выступили в парламенте против отставки королевского фаворита, которой требовали многие депутаты. Однако сам Генри, зная по слухам о его кознях против королевы, изменил своё отношение к герцогу. Впрочем, у него были и другие причины не любить фаворита короля. Он видел, как Бекингем несправедливо обошёлся с его первым патроном, послом Бристолем. Кроме того, герцог обвинил во взяточничестве и лишил должности лорда-хранителя Большой печати Фрнсиса Бэкона, родственника Джерминов. Но что мог поделать Генри? Ему оставалось лишь мечтать о том, что он добьётся любви королевы и станет таким же могущественным, как Бекингем.

Ходили слухи, что сэр Томас Джермин в благодарность за защиту королевского фаворита в парламенте будет возведён в звание пэра, но такого повышения так и не произошло Зато в 1626 году его старший сын, тоже Томас, был назначен конюшим короля, а младший, Генри, в следующем году стал камергером Генриетты Марии. Возможно, Бекингем рассчитывал получить в лице Джермина-младшего ещё одного шпиона в окружении королевы, но тут он жестоко ошибся. Существуют свидетельства, которые, как будто, указывают на то, что между королевой, обиженной пренебрежением мужа, и Генри установились довольно близкие отношения. Одну из таких историй рассказал Томас Киллигрю, двоюродный брат Джермина, служивший пажом у Карла I.

По вечерам, когда король решал провести ночь со своей жены, будь то в Уайтхолле или Сент-Джеймском дворце, он пробирался по тёмным коридорам, соединявшим их покои, в сопровождении пажа, который нёс перед ним свечу. Однажды, тихо ступая по утсланному тростником полу, Томас первым вошёл в спальню королевы и испытал ужасное потрясение. Генриетта Мария сидела на своей кровати, причём её хрупкое тело было почти полностью скрыто широкоплечей массивной фигурой Джермина. К счастью, его кузен, позже ставший успешным драматургом, действовал быстро и изобретательно. Киллигрю уронил свечу, а затем встал на четвереньки в дверном проёме и стал шарить по полу, громко извиняясь перед королём, который продолжал стоять в коридоре. К тому времени, когда Томас встал и отошёл в сторону, Джермин уже исчез.

Есть ещё несколько подобных историй. Согласно одной из них, маркиз Гамильтон, зайдя в покои в Сомерсет-хаусе, застал там Генриетту Марию, обнимающуюся со своим камергером. Другая история гласит, будто Карл I подозревал, что его жена близка с Джермином, но никак не мог подтвердить своих подозрений. Тогда некий граф, надеясь заслужить благосклонность короля, предложил незаметно провести его в покои королевы, чтобы застать любовников врасплох. Прокравшись по коридору, они ворвались внутрь. Джермин и Генриетта Мария действительно находились одни в комнате, но они не занимались ничем предосудительным, только разговаривали. Тем более, что, благодаря своей должности, Джермин имел на это право. Карл I удалился с красным лицом. Однако, несмотря на все эти свидетельства, точно неизвестно, были ли у Генри и Генриетты Марии сексуальные отношения. Не подлежит сомнению только одно – Джермин был самым лучшим другом королевы до конца её жизни.

Несмотря на то, что с 1625 года англичане вели военные действия против Испании, Бекингем, вдобавок, спустя два года втянул свою страну в войну с Францией, уговорив Карла I помочь гугенотам Ла-Рошели вернуть остров Ре, захваченный армией герцога де Гиза. 27 июня 1627 года Бекингем покинул Портсмут во главе флота из 80 кораблей. Перед самым его отплытием Карл I передумал (то ли испугался, то ли не захотел огорчать жену) и приказал ему сражаться за Людовика ХIII. Но капитаны и экипажи не захотели подчиняться этому приказу.

После отплытия Бекингема под Ла-Рошель толпы лондонцев на улицах шумно высказывали свою ненависть к французским католикам, а при дворе поднимали тосты за свержение короля-паписта Людовика ХIII. Поэтому Генриетта Мария решила удалиться в тихий курортный городок Веллингборо в графстве Нортгемптоншир под благовидным предлогом, что ей нужно попить воды из местных минеральных источников для поддержки своего здоровья. Вместе с ней уехали её приближённые и, конечно, Джермин, который теперь каждый день видел королеву в её личных покоях.

Испугавшись, что эта война окончательно испортит её отношения с мужем, Генриетта Мария написала своей матери, чтобы поделиться с ней своими опасениями. Поскольку Людовик XIII до того был болен, она выразила радость по поводу его выздоровления и, не колеблясь, добавила, что Карл I тоже встретил его исцеление с «радостью», несмотря на военные действия между двумя королевствами. Юная королева использует ту же стратегию, что и её старшая сестра Елизавета, королева Испании, апеллируя к чувствам своей собеседницы и напоминая о семейных связях, существующих между различными участниками военного конфликта, побуждая Марию Медичи вмешаться как мать в ссору между её сыном и зятем.

В июле 1627 года Генриетта Маиря отправила Джермина с этим письмом во Францию. Официально же он должен был передать её соболезнования членам королевской семьи в связи со смертью герцогини Орлеанской, жены Гастона. Однако, возможно, дело было не только в этом. Из отчётов венецианского посла в Париже известно, что, передав послания Людовику ХIII, Генри отправился затем к кардиналу Ришельё, который «принял его с радостью». Первый министр короля, возможно, думал, что Джермин прибыл с предложениями мира от Карла I. Если это так, то он ошибся. Возможно, Генри предложил ему какой-то план по свержению Бекингема, придуманный вместе с Генриеттой Марией, и хотел заручиться поддержкой Ришельё. Также известно, что вскоре во Франции был арестован Уолтер Монтегю, агент герцога. Возможно, это произошло благодаря информации, полученной от Джермина и английской королевы. Из донесений того же венецианского посла следует, что как раз в то время кардинал разрабатывал планы свержения Бекингема. Он рассчитывал припугнуть Карла I тем, что Франция заключит союз с голландцами и испанцами против Англии, если супруг Генриетты Марии не отстранит от власти своего фаворита. В противном случае Ришельё отправил бы огромный флот к английским берегам не для вторжения, а просто, как писал венецианский посол, «чтобы поставить на уши партию Бекингема».

Герцога не было пять месяцев и за это время Карл I сблизился с женой, которой в глубине души всегда восхищался.

-После того, как кризис миновал, уже в 1627-1628 годах Генриетта и Карл постарались узнать друг друга и стать дружной и влюбленной парой, - утверждает писатель Элоди Конти. - Эти отношения особенно заметны в очень плодотворной переписке, которой оба супруга обменивались в течение двадцати трёх лет своего брака. Генриетта Мария адресует свои письма «дорогому сердцу«, а Карл отвечает подписью «вечно твой».

Однако у него не хватило ума скрыть это от своего фаворита и король радостно писал ему об улучшении своих отношений с женой. Об этом же свидетельствует в своём письме к матери придворная дама Шарлотта де Ла Треймуль, супруга Джеймса Стэнли, будущего Великого графа Дерби:

-Что касается королевы, она ни во что не вмешивается и думает только о том, как убить время. Король и она живут очень счастливо вместе.

Возможно, тут также сыграл свою роль совет, вернее, даже приказ Марии Медичи младшей дочери во всём повиноваться своему мужу, «исключая вопросы религии». Королеву-мать сподвигло на это отчаяние, что никто из её детей, кроме Гастона, жена которого скончалась, родив здоровую девочку, до сих пор не сделал её бабушкой. Анна Австрийская утверждала, что у неё были два выкидыша, в то время как улицы Парижа были увешаны плакатами, гласившими, что французы не будут долго терпеть короля, неспособного произвести на свет наследника. Елизавета, королева Испании, хотя и была постоянно беременна, тоже пока не сумела родить здорового ребёнка. Точно также дело обстояло и с Кристиной, будущей герцогиней Савойской. В свой черёд, Генриетта Мария, живя в одном дворце с мужем, не видела его неделями, а при встрече они яростно ссорились. Всё это оказывало негативное влияние на интимную жизнь супругов, поэтому неудивительно, что у них на протяжении трёх лет не было детей.

С наступление осени королева вернулась в Лондон. Однако, несмотря на советы матери и врачей, она не была беременна. 1 ноября 1627 года Генриетта Мария решила обратиться к известной пророчице Элеоноре Дэви, дочери лорда Каслхейвена. Эта леди была замужем дважды, причём несчастливо, так как оба мужа, не признавая за ней никаких спиритических способностей, бросили в огонь её книги пророчеств. Тем не менее, она сумела доказать свою правоту, за несколько дней до смерти первого супруга заказав себе вдовьи одежды, хотя никто не верил в его скорую кончину, включая самого джентльмена. Интересно, что Элеонора считала, что прошлой жизни она была библейским пророком:

-Потому что буквы моего имени составляют анаграмму: «Откройся, о, Даниил!»

Но один из членов Тайного совета короля, упрекая её в распространении провкационных политических слухов, утверждал, что на самом деле буквы её имени составляют совершенно другу анаграмму: «Никогда ещё леди не была столь безумна!»

На момент обращения к ней Генриетты Марии пророчице было около двадцати шести, и она находилась на пике своей популярности «среди невежественных людей». Вечером после мессы в День Всех Святых в покоях королевы был устроен спиритический сеанс. Позже Элеонора утверждала, что первым вопросом маленькой мадам было:

-Когда у меня будет дитя?

-Скоро! – был ответ.

Затем королева перешла к следующему вопросу, поинтересовавшись военными успехами герцога Бекингема.

-Что касается его чести, то он привезёт домой немного, но его персона должна вернуться в целости и сохранности без особых хлопот.

Тогда Генриетта Мария вернулась к первой теме и её заверили, что её первым ребёнком будет сын. После чего пророчица добавила:

-Какое-то время Ваше Величество будет счастлива.

-Но как долго? – с тревогой поинтересовалась королева.

-В течении шестнадцати лет; этого будет достаточно.

Однако на этом сеанс был прерван неожиданным появлением короля, который холодно поинтересовавался у Элеоноры:

-Не Вы ли предсказали смерть собственного мужа?

После чего избавил жену от общества пророчицы.

Спустя десяь дней Бекингем высадился в Плимуте. Пытаясь помочь французским гугенотам, он потерял более 4000 из 7000 человек своего отряда, что не прибавило ему любви на родине. Вероятно, после своего возвращения герцог узнал о миссии Джермина и предупредил Генриетту Марию:

-В Англии были королевы, потерявшие голову.

Возможно, его слова имели двойной смысл.

Несколько месяцев спустя Людовик XIII сделал свою сестру настоящим посредником между двумя коронами, поскольку именно ей он вернул пленных, взятых во время осады Сен-Мартен-де-Ре в ноябре 1627 года: «Сударыня, сестра моя, Бог пожелал благословить моё оружие, чтобы милорд Монжуа, полковник Грей, несколько капитанов, офицеров и джентльменов оставались моими пленниками с того дня, как наступил восьмой день этого месяца. Я, конечно, хотел засвидетельствовать всему христианскому миру особое уважение, которое я питаю к Вашей персоне, возвращая Вам всех упомянутых заключённых, которых я передал по Вашей просьбе в Ваше распоряжение, поскольку ничто не побудило меня к этому, кроме дружбы, которую я питаю к Вам, и моих чувств, которые я не могу не выразить, зная, что не смог бы придумать ничего более приятного для королевы, моей матери. Сьер Дюмо обеспечит моё крепкое здоровье; а я прошу Вас позаботиться о Вашем, которое мне очень дорого, мадам, моя сестра, Ваш любящий брат Луи».

На самом деле, он возвращает заключённых английской королеве, которую, следовательно, считает главой страны. Это провокация, направленная непосредственно против Карла I, который проигрывает войну. Отступление англичан превратилось в бегство. В конце апреля 1628 года герцог снарядил новую экспедицию к Ла-Рошели, отправив корабли под командой своего зятя графа Денби, который вскоре ни с чем вернулся в Англию.

Между тем по Лондону распространялись слухи, что Бекингем скоро будет убит. А леди, когда-то бывшая пророком Даниилом, уточнила:

-Его время наступит не раньше августа!

В конце июля 1628 года Бекингем прибыл в Портсмут, чтобы лично возглавить подготовительные работы к третьей экспедиции. А 23 августа бывший военный Джон Фельтон, недовольный тем, что герцог отказал ему в продвижении по службе, проник в апартаменты королевского фаворита в Портсмуте и вонзил нож в его грудь.

-Во второй раз за её короткую жизнь, - пишет Карола Оман, - длившуюся менее девятнадцати лет, нож фанатика повлиял на судьбу Генриетты Марии.

Карл I был на утренней молитве со своими домочадцами, когда ему сообщили о гибели его фаворита. Капеллан сделал паузу, во время которой королю на ухо сообщили горестную весть. После чего он с ужасающим хладнокровием произнёс:

-Продолжайте, отец мой!

Только удалившись в свои личные покои, король бросился на кровать и разрыдался. Карл остался верен своей привязанности к Стини и после его гибели. Бекингема похоронили в Вестминстерском аббатстве, рядом с могилами королев Марии Стюарт и Елизаветы I Тюдор. Вспоминая об убитом, король называл его не иначе, как «мой мученик». Однако он больше не стал заводить фаворитов. Место Бекингема заняла Генриетта Мария. Её внимание к семье покойного Бекингема было «любезно принято» мужем. Хотя обществовенное мнение было единодушным: горе королевы не могло быть искренним.

Вскоре, к радости Генриетты Марии, начались переговоры о заключении мира с Францией и ходили слухи, что Карл I также намерен примириться и с Испанией.

После смерти Бекингема карьера Холланда резко пошла в гору. Благодаря дружбе с королевой он получил придворную должность её главного конюшего и стал ближайшим советником Карла I. Кроме того, граф пожизненно занимал посты лорда-лейтенанта Беркшира и Мидлсекса и был избран ректором Кембриджского университета. Что же касается Генри Джермина, то он стал вице-камергером Генриетты Марии и в том же году его избрали депутатом парламента от Ливерпуля. Его интерес к деньгам вовсе не был таким корыстным, как позже утверждали его недоброжелатели. Жизнь при дворе, не говоря уже о страсти к азартным играм, стоила очень дорого и одного жалованья для этого было недостаточно. Но, благодаря Генриетте Марии, Джермин получил также должность на таможне, которая обеспечивала приток средств в его вечно тощий кошелёк. Кроме того, занимая пост вице-камергера, он котролировал доступ к своей царственной госпоже, и, следовательно, играл ключевую роль при её дворе. Высокое положение Джермина наверняка способствовало тому, что его отец тоже занимал ряд придворных должностей: егеря королевы, вице-камергера короля, губернатора острова Джерси, контролёра королевского двора и, наконец, лорда-лейтенанта Саффолка. Старший брат Томас стал конюшим маленького принца Уэльского, затем – одновременно мировым судьёй и заместителем лейтенанта в Саффолке. Однако этого было мало, чтобы удовлетворить амбиции Джермина: он видел, каким влиянием пользовался Бекингем в Англии, Ришельё во Франции и Оливарес в Испании. И желал того же для себя. Генриетта Мария тоже жаждала власти.

Между тем, по свидетельствам современников, король словно заново влюбился в свою жену, а она – в него.

Придворный поэт Хабингтон ссылался в качестве примера на своего государя, воспевая супружескую любовь:

Пример принцев - закон: поэтому мы,

Как верноподданные, должны быть настоящими любовниками.

С 1627 года Генриетта Мария, наконец, стала получать свои 18 000 фунтов в год, положенных ей по брачному контракту, и, кроме того, ей были дарованы крупные поместья и земли, в то числе, Гринвичский парк, где она обычно гуляла, когда ей хотелось свежего воздуха и тишины. Супруги начали обмениваться подарками и портретами и скучать во время коротких разлук. Когда на рождественской неделе Карлу пришлось уехать на четыре дня в Теобальдс, королева установила его портрет возле своей кровати. В канун Рождества один из придворных осторожно сообщил в своём письме:

-Мы здесь питаем некоторую надежду, что королева беременна, у неё есть некоторые признаки этого, но должно пройти больше времени, тогда мы будем знать об этом наверняка.

Когда же осенью 1628 года о беременности Генриетты Марии было объявлено официально, Оксфордский университет и городской совет приказали от радости звонить в колокола и зажечь костры. Однако не все радовались. Были задержаны два неосторожных болтуна, первый из которых заявил:

-Я бы хотел видеть Её Величество на дне океана!

Другой же предложил:

-Давайте повесим ей на шею мельничный жёрнов!

В Париже блаженство Марии Медичи было омрачено только тем, что сразу две её дочери собрались рожать в одно и тоже время в Турине и Лондоне. Поразмыслив, к кому ей отправить известную акушерку Перонн, флорентийка решила в пользу младшей дочери, чей ребёнок должен был унаследовать целое королевство. Но, увы, Перонн не успела добраться до Англии, и 12 мая в Гринвичский дворец была вызвана «бедная городская повитуха», которая, очутившись в королевской опочивальне, упала в обморок. По Лондону же ходили противоречивые слухи о причине преждевременных родов Генриетты Марии:

-Королеву напугали дерущиеся собаки, одна из которых вцепилась ей в платье!

-Она слишком много гуляла!

-А потом стала подниматься в гору!

Какова бы ни была причина, роды королевы начались примерно на десять недель раньше положенного срока. После того, как повитуху вынесли из спальни, прибыл хирург Чемберлен и Карл I приказал ему:

-Вы должны во чтобы-то ни стало спасти жизнь королевы!

Долгожданный наследник появился на свет только около трёх часов следующего утра, 13 мая 1629 года, но он был настолько крошечным и слабым, что решено было немедленно окрестить его. Как только её муки закончились, Генриетта Мария погрузилась в спасительный сон. Карл же в соседней комнате спорил с её духовником, в лоно какой Церкви следует принять ребёнка. В конце концов, принц был крещён капелланом короля как «Чарльз Джеймс» и через час скончался. Той же ночью его похоронили в Вестминстерском аббатстве рядом с его дедом Яковом I.

Прибывший слишком поздно королевский врач Теодор Майерн нашёл королеву «полной сил и мужества» как всегда в трудную минуту. Составив отчёт, он заметил:

-Нужно срочно отправить гонца во Францию, чтобы остановить мадам Перонн, которая теперь свободна и может навестить принцессу Пьемонтскую.

Обе сестры Генриетты Марии в том же году родили здоровых детей: Елизавета – сына, а Кристина – дочь.

Тогда же весной Карл I распустил свой третий парламент, заявив:

-В будущем я намерен править без парламента!

С тех пор Тайный совет стал главным органом, с помощью которого король управлял государством. Обычно он заседал в зале напротив королевской спальни в Уайтхолле, хотя, когда Карл посещал другие дворцы, его советники послушно следовали за своим господином. В состав Тайного совета входило сорок человек, в основном, чиновники и аристократы-землевладельцы. Хотя они обычно прислушивались к мнению короля, он тоже с радостью следовал их советам. Выполнение решений же возлагалось на двух государственных секретарей – Джона Кокса и лорда Рочестера, которого после его смерти в 1632 году заменил Фрэнсис Уиндебэнк. При жизни Бекингем выполнял функции первого министра, хотя такой должности тогда не существовало.

После смерти фаворита этот неофициальный пост перешёл к Чарльзу Ричарду Уэстону, будущему графу Портленду и лорду-казначею Англии. При дворе началось постепенное оформление двух противостоявших друг другу фракций. Главой французской фракции стала королева Генриетта Мария, тогда как группа, выступавшая за сближение с Испанией, оказалась представленной Уэстоном и его сторонниками.

Французский посол Шарль де л’Обеспин, маркиз Шатонеф, прибывший летом 1629 года в Англию с целью заключения мира и достижения возможного сотрудничества с англичанами против Мадрида, нашёл королеву окружённой самым пристальным вниманием короля и придворных. Согласно мирному договору, заключённому в августе, Карл I отказывался от вмешательства во внутренние дела Франции, касавшиеся её протестантских подданных, тогда как Людовик XIII, в свою очередь, снимал свои претензии к Карлу I, касавшиеся обязательства по содержанию свиты королевы и возращению прав английским католикам, как это подразумевалось статьями брачного договора. Шатонеф приложил все усилия, чтобы стать своим человеком при дворе и добился расположения короля и королевы, которую он посещал каждый день. С мастерством ловкого придворного маркиз стал политическим наставником королевы. Он приблизил к себе француза Франсуа Рошешуара, шевалье де Жара, партнёра короля по игре в мяч и бывшего компаньона Бекингема, находившегося при английском дворе со времени своего участия в заговоре против Ришельё в 1626 году. Два француза, ставшие «близкими друзьями», вместе планировали создание придворной фракции, «состоящей из графа Холланда, Монтегю и прочих, при поддержке королевы». В число «прочих» входили маркиз Гамильтон, который был в очереди на шотландский трон после Стюартов, граф Нортумберленд, его брат Генри Перси, и, конечно, Джермин.

Несмотря на все успехи Шатонефа при английском дворе, во Франции результаты его действий были признаны неудовлетворительными, так как посол нисколько не продвинулся в вопросе о союзном договоре. Поскольку Шатонеф оказался вовлечен в придворные интриги гораздо сильнее, чем это полагалось официальному представителю другой страны, в итоге Ришельё принял решение в апреле 1630 года отозвать маркиза домой. С его преемником Франсуа дю Валем, маркизом де Фонтенуа-Марей, отношения у Генриетты Марии не сложились с самого начала, так как он предпочёл поддержку Уэстона борьбе с ним, считая, что в противном случае вряд-ли чего-то добьётся от англичан. В связи с чем венецианский посол Соранцо иронично заметил:

-Что построил один, разрушает второй.

Ещё более осложнили положение де Фонтенуа-Марея действия Шатонефа на родине. По прибытии во Францию тот оказался вовлечённым в заговор против Ришельё, в котором также приняли участие Анна Австрийская, Мария Медичи и герцог Орлеанский, и попытался вовлечь в него своих английский сторонников. Второй мишенью заговорщиков стал Уэстон, который воспринимался как главное препятствие на пути сближения Англии и Франции. Планы заговорщиков были раскрыты в конце 1632 года благодаря энергичным действиям де Фонтенуа-Марея. Нанятые им грабители вскрыли дом шевалье де Жара и добыли секретную переписку шевалье с Шатонефом. Окончательный удар был нанесён кардиналом Ришельё, который великодушно передал Уэстону бумаги, полученные подручными де Фонтенуа-Марея в доме шевалье де Жара и подтверждающие участие Генриетты-Марии в интригах Шатонефа. Последний и шевалье де Жар были заключены в Бастилию, а доверие Карла I к Генриетте Марии оказалось серьёзно подорванным. В течение года фракция королевы оставалась не у дел. При дворе роль главного оппонента Уэстона перешла к архиепископу Лоду, хотя Холланд, претендовавший на роль королевского фаворита, продолжал делать попытки ослабить лорда-казначея.

В состав испанской фракции вошли представители новой знати, королевские министры, достигшие своего положения благодаря успешной службе Карлу I и его отцу. Тесно связанным с Уэстоном был барон Фрэнсис Коттингтон, канцлер казначейства в 1629–1642 годах. К ним примыкали Фрэнсис Уиндебэнк, государственный секретарь, и Томас Уэнтуорт, будущий граф Сраффорд, который в 1632 году был назначен лордом-лейтенантом Ирландии.

Почти одновременно с Шатонефом в Лондон для переговоров с Карлом I в качестве частного лица прибыл Питер Пауль Рубенс. Послам Франции, Голландии и Венеции не составило труда сделать вывод о настоящей цели его визита: задачей этого гениального живописца было убедить Карла I обменяться с испанской стороной дипломатическими представителями. Король выразил согласие с предложением Рубенса и решил послать в Испанию Фрэнсиса Коттингтона, который во время прощальной аудиенции поинтересовался у королевы:

-Какую услугу Вам было бы приятно оказать Вашей сестре?

-У меня нет никаких дел ни с Испанией, ни с каким-либо лицом там! – резко ответила Генриетта Мария.

В данном случае королевой двигала не только обида из-за того, что её сестра Елизавета с началом франко-испанской войны прекратила всякие отношения с родными, но и стремление повлиять на мужа в пользу своей родной страны. Когда же девять месяцев спустя Карл I всё-таки заключил договор с испанским королём, она отказалась одеть праздничный наряд на банкет, устроенный в честь его посла.

Но, хотя король уважал Уэстона, тому недоставало энергии и честолюбия Бекингема, чтобы править единолично, поэтому любой придворный, «благодаря доступу к королевским ушам», по словам писателя Энтони Адольфа, мог использовать это в своих интересах. Впрочем, ещё в конце 1628 года один придворный заметил, что король «настолько привязался к своей жене… что они вне опасности перед любым фаворитом».

Главной заботой короля теперь было полное выздоровление Генриетты Марии, которое было замедлено «приступами другого характера», вызванными памфлетами, в которых она обнаружила себя «поносимой, как дочь Хета, хананея, и идолопоклонницы». Перспектива, что королева-папистка подарит Англии наследника, вызвала возмущение у парламентских «болтунов».

-Лучше пусть нашам следующим королём станет сын королевы Богемии! – заявляли они, имея в виду сестру короля, протестантку Елизавету Стюарт.

Но король не обращал никакого внимания на недовольство своих подданных. Маркиз Шатонеф восторженно писал о преданности Карла I своей жене. Поцеловав её «сто раз» в течение часа, король с гордостью сказал послу:

-Вы не увидите такого ни в Турине, ни во Франции.

А Генриетта Мария призналась, что в детстве немного завидовала Кристине, которой их мать, как ей казалось, уделяла больше внимания. После чего прибавила:

-Но теперь я не только самая счастливая принцесса, но и самая счастливая женщина в мире! Слава Богу, опасность миновала, а что касается моей потери, то я хочу забыть о ней.

-Твоя мать посылает тебе губернатора, - заметил её супруг, узнав от Шатонефа, что Мария Медичи хочет заменить духовника дочери, шотландца отца Филиппа, французским епископом.

-Я больше не ребёнок, - отрезала королева.

Казалось, она так привыкла к своим английским приближённым, что даже равнодушно отнеслась к назначению шестидесяти французских слуг, обещанных ей:

-Одной камеристки, с которой я могла бы ходить в церковь, было бы вполне достаточно.

В июле того же года Джермин сопроводил Генриетту Марию в курортный городок Танбридж, где она послушно пила отвратительную на вкус лечебную воду. После этого они отправились на северо-запад в Отленд, где к ним присоединился Карл I.

Уже к середине октября появились новые слухи о беременности королевы, так как её слуг видели рыщущими по столице в поисках мидий, которых внезапно ей захотелось поесть. Узнав об этом, Мария Медичи зысыпала свою дочь советами и прислала ей красивое кресло, на котором слуги должны были носить её. В свой черёд, король поспешил заверить тёщу, что в этот раз Генриетта Мария настолько осторожна, что единственную власть, которую ему нужно было проявить, это власть любви:

-Единственный спор между нами заключался в том, кто победит другого любовью.

Мадам Перонн снова была ангажирована и уже в марте 1630 года любимый карлик королевы, Джеффри Хадсон, и её учитель танцев были отправлены во Францию за повитухой и её помощницами. К радости недовольных англичан, корабль был захвачен пиратами, которые разграбили корабль, но, в конце концов, отпустили пассажиров, благополучно вернувшихся домой. Мария Медичи также отправила в Англию десять монахов-капуцинов, которых прикрепили к часовне королевы в Сент-Джеймском соборе, законченной Иниго Джонсом в 1631 году. Тем не менее, мнение протестантов смягчилось после известия о том, что все королевские дети будут исповедовать установленную в королевстве религию и что французскому врачу, присланному королевой-матерью, даже не разрешили побеседовать с Генриеттой Марией.

Элеонора Дэви снова выступила со своими пророчествами. В ответ Карл I приказал ей, «чтобы она оставила свои предсказания». Но та, ничуть не смутившись, заверила его посыльного, что следующий ребёнок короля будет «здоровым сыном» (в конце концов, «луч божественного знания о будущем» привёл её в тюрьму, где пророчица провела два года). Тем не менее, оба будущих родителя нервничали.

-От этой новой надежды, которую дал нам Бог, - писал Карл своей тёще, - зависит моё будущее.

Генриетта Мария постоянно носила на шее маленькую подвеску в виде сердечка, присланную матерью, которая, якобы, оберегала от выкидыша. Когда же она случайно снимала эту безделушку, то сразу начинала волноваться. После некоторого обсуждения Гринвичский дворец был отклонён как место для родов королевы, и для этой цели избрали старый охотничий домик Генриха VIII из красного кирпича в Сент-Джеймсе. Были подготовлены несколько комнат с умиротворяющим видом на олений парк, где установили новую великолепную кровать с драпировками из зелёного атласа стоимостью 675 фунтов стерлингов.

Наконец, все приготовления были завершены. Роды Генриетты Марии начались около четырёх часов утра 29 мая 1630 года и, как свидетельствовал её врач Теодор Майерн, вновь были тяжёлыми и едва не стоили королеве жизни. Но ещё до полудня она стала «счастливой матерью принца Уэльского». В тот же день, когда Карл I торжественно направлялся в собор Святого Павла, чтобы поблагодарить Бога за рождение на удивление здорового сына, в полуденном небе засияла звезда.

Хотя крёстными ребёнка стали Людовик ХIII и Мария Медичи, католики, Карл I предупредил капуцинов жены, «что они не должны беспокоиться о крещении его сына, поскольку он позаботится об этом сам». Принц был крещён в Сент-Джеймском соборе, хотя и не в часовне королевы, Уильямом Лодом, архиепископом Кентерберийским, по протестантскому обряду. При этом использовалась серебряная купель, подаренная лорд-мэром Лондона. Король вручил кормилице принца тысячу фунтов, а герцогиня Ричмондская, выступающая доверенным лицом второго крёстного отца, принца Палатинского (зятя короля), подарила младенцу драгоценность стоимостью 7 000 фунтов. В честь принца Карла в Лондоне запускали фейерверки, слагали стихи и жгли костры. Лондонцы сразу окрестил младенца «французом» или «чёрным мальчиком».

-Он такой смуглый, что мне за него стыдно, - писала Генриетта Мария.

Не только цвет лица принца выделял его среди членов семьи Стюартов.

-Он такой толстый и такой высокий, что его принимают за годовалого, - добавила она спустя четыре месяца.

Когда сын смотрел на мать своими тёмными глазами, у той возникало ощущение, что он намного мудрее её.

Рядом со своими бледными и невысокими родителями ребёнок казался подкидышем. Возможно, будущий Карл II унаследовал свой гигантский рост от датских предков. А цвет кожи, как считалось, ему достался от Медичи. Однако портрет его незаконнорожденного дяди Цезаря Вандома, с которым принц имел поразительное сходство, доказывает, что смуглота передалась ему от деда Генриха IV. Тем не менее, некий Слингесби Бетел, служивший в комитете безопасности Кромвеля во время революции, говорил, что видел письма Генриетты Марии, подтверждающие, что будущий король Карл II и его брат, будущий король Яков II, были сыновьями Джермина. Впрочем, утверждения, что «король был бастардом, а его мать была шлюхой Джермина», как и то, что «все королевские дети были бастардами Джермина», были нередкими в устах врагов Стюартов. Если бы Карл и Генриетта Мария оставались равнодушными друг к другу и после смерти Бекингема, историки могли бы без особых колебаний приписать отцовство Карла II Джермину. Но после убийства королевского фаворита ситуация изменилась и впоследствии большинство исследователей сходилось во мнении, что король и королева по-настоящему любили друг друга. Как бы при этом не относилась Генриетта Мария к Джермину, она знала, что её долг состоит в том, что бы спать с королём и рожать от него детей.

Когда её сыну не исполнилось и года, Генриетта Мария написала своей любимой «Мэми» Сен-Жорж с просьбой прислать тринадцать пар французских перчаток и правила всех игр, «которые сейчас в моде» во Франции. Кроме того, она извинилась за то, что не написала раньше и добавила, что уже «снова на подъёме». Прежде, чем принцу Карлу исполнилось восемнадцать месяцев, у него появилась сестра Мария Генриетта, которую их родители называли просто «Мэри». В отличие от своего брата, принцесса удалась в Стюартов со своими каштановыми волосами, карими глазами и тонкими чертами лица. Но прежде, чем Мэри успела заговорить, в королевской детской появился белокурый принц Джеймс, а спустя два года – принцесса Элизабет, такая же светловолосая и голубоглазая. За нею последовали принцессы Анна и Кэтрин, Генри, герцог Глостерский, и принцесса Генриетта Анна.