Уравнение времени

Глава 12, в которой Николай и Амвросий рассказывают свои истории

Урчали, поедая варево Магистра, псы. Лопались с треском поленья. Шипело, вылизывая дрова, пламя… И только присмиревшие люди ужинали в полном молчании, даром что готовил для них рысь. Кстати, мясо, жареная картошка и салат получились выше всяких похвал.

Потом Амвросий вызвался помыть посуду, а Звеновой — убрать приборы в шкафчик. Саша вытирала со стола. Прибрав за собой, ребята вежливо поблагодарили Магистра и отправились в мансарду Саши — делиться жизненными историями и обсуждать сложившуюся ситуацию. Расхлебывать заварившуюся кашу, в общем.

— Итак, — взял слово Звеновой, — будем исполнять наказ старших. Первым предлагаю высказаться Амвросию. Почему ты уверен, что на этой фотографии именно твои родители? И не надо на меня смотреть волком, прошу тебя. Посуди сам: знаем мы друг дружку несколько часов от силы. За это время ты успел спасти мне жизнь, увести нас с Сашкой от преследования, натравить на Сашку же собак… Дальше продолжать?

— Не надо, — буркнул монах. — Нам действительно надо откровенно поговорить. И в результате если не подружиться, то хотя бы открыть друг другу карты. Правда, сделать это очень трудно…

Сейчас Амвросий не выглядел тем человеком, кто признал папу и маму на фотографии, отнюдь. Перед Колей и Сашей находился вынужденный вести переговоры враг, и ребята прекрасно отдавали себе в этом отчет.

— …но я все-таки попробую. — Монах качнул головой, будто что-то отрицая. — Итак, на фотографии действительно мои родители, и я не могу в этом ошибиться, даже с учетом того, что с тех пор, как я их видел в последний раз, прошло восемнадцать лет.

— А тебе сейчас?.. — Коля опередил девушку.

— Тридцать два, — отчеканил Амвросий. — Предваряя твой следующий вопрос, родился я не в Углеже и не в Москве. Вы, наверное, не знаете этого места…

— Пограничье-то? — Коля сложил «два и два».

Арсений и Мария помогли Амвросию — по его же словам, вырвавшимся у монаха тогда, когда он только увидел фотографию — привыкнуть к Москве начала третьего тысячелетия, а сами отбыли обратно в Пограничье. Потом потянулось время — те самые восемнадцать лет. Сашка как раз успела родиться и вырасти, ей сейчас шестнадцать. Оставалась одна невыясненная деталь.

— Ты в каком году родился, Амвросий? Нет, не надо на меня так смотреть.

— Этого я пока сказать не могу! — с каким-то даже отчаянием выкрикнул монах.

Звеновой пожал плечами:

— Как знаешь, Амвросий… Не можешь — не надо. И, поверь, у меня нет никакого желания вытаскивать из тебя информацию. Да вот и у Сашки тоже… Правда, Саш?

Девушка молча кивала головой. Она не обладала такими аналитическими способностями, как ее друг, и, не будь его рядом, еще долго кружила бы вокруг да около этой загадки. Но если допустить, что Амвросий — ее брат, то…

То все равно непонятно, откуда у него эти средневековые замашки и убеждения! Или, пока они там жили при коммунистическом социализме в Пограничье, на Земле история успела выйти на очередной виток? И граждан — для чьего-то блага, разумеется! — погрузили в религиозный мрак? Чтобы боялись собственной тени, лишь бы не мешали развитию? Но тогда развитию чего? Что не дает стране развиваться, опираясь на высокообразованных рядовых членов общества? Только жадность верхушки? Или недальновидность? Или что-то другое?

Эти мысли вихрем пронеслись в голове уроженки Пограничья и померкли перед одной единственной: неужто, и впрямь, брат? Родной брат! Брат, ненавидящий ее до глубины души. А ведь она тоже осталась без мамы и папы. А родной брат хотел ее убить?..

И Саша буквально бросилась растапливать камин — чтобы отвлечься на что-то, отличное от вопросов. Благо, полешки были заготовлены заботливой Бездной (и даже сложены шалашиком в очаге).

— Сашка?.. — Звеновой округляющимися глазами смотрел, как девушка безо всяких спичек или зажигалок извлекает из своего указательного пальца огонь. Поджигает клочок обнаружившийся тут же бересты… — Ты не ответила.

— Не ответила… — Девушка глубоко вздохнула. — Просто я растерялась. Но ты прав, Коль. Я думаю, нам всем нужно привести эмоции и чувства в порядок. Иначе мы ни к какому результату не придем. Предлагаю каждому рассказать свою историю. Начну с себя. Я родилась в Пограничье спустя четыре с половиной миллиарда лет после образования Земли. А чтобы не путаться в больших числах и округлениях — в 2002 году от так называемого рождества Христова…

Саша говорила, глядя на огонь, — о том, как росла в любви и радости целых шесть лет. Какими замечательными друзьями для нее были папа и мама. Сколько они всего знали. Как она любила слушать их — казалось, неисчерпаемый источник премудрости…

Амвросий внимал молча. Сперва глаза монаха были полны недоверия и отрицания. Но потом, когда Саша начала рассказывать о том, что отец уехал на какое-то задание и не вернулся, его настроение изменилось. Повесть о том, как прощалась с маленькой Сашей мать, как девушка приняла решение уйти из семьи какой-то тети Паши и жить отдельно, как она вместе с школьным сторожем убеждала совет Пограничья, поразила парня до глубины души.

— В шесть лет выбрала жить одна? — уставился он на девушку в сильнейшем изумлении. — Но зачем?

— Чтобы не стиралась память о папе и маме. — Саша улыбалась сквозь слезы. Она всегда плакала, когда вспоминала расставание с мамой, не удержалась и на этот раз. — И потом, не забывай: тетя Паша жила двумя этажами ниже.

— В Пограничье сейчас многоэтажные дома? — Амвросий недоверчиво уставился на собеседницу. — А в мое время было небольшое каменное одноэтажное поселение.

— Пограничье и сейчас небольшое, — шмыгнула носом девушка. — У нас всего пятнадцать четырехэтажных домов… Ты что-то хочешь сказать, Коль?

Однако парень только покачал головой: не сейчас. Придет и его очередь удивлять аудиторию рассказом, но чуть позже.

— Ладно, — кивнула Саша. — После отъезда мамы… После отъезда мамы у меня все было как у всех. Я росла, переходила из класса в класс. С Колькой вот по скалам лазила… В шестнадцать прошла инициацию и оказалась в Углеже. На следующий день приступила к стажировке в институте МИ под руководством куратора Магистра. Ну, вы его видели.

— Еще как видели-то! — произнес Звеновой со своей неподражаемой интонацией, и Саша улыбнулась. — Теперь мой черед рассказывать. Я родился в Пограничье в 1999 году от рождества Христова. Прошел инициацию одновременно с Сашей, а попал в будущее…

— Как, в будущее? — ахнула девушка.

— А вот так, Саш. Попал я на пятьдесят лет вперед, аж в 2068 год. А так — все как у тебя. Поселился в Углеже, прибыл на работу в контору МИ…

— На поезде?

— Нет, Саш. На флаере. Это такой небольшой беспилотник будущего. Его программируешь, и он тебя отвозит, куда пожелаешь.

— А дальше? — Девушка пыталась скрыть удивление. Получалось плохо, глаза были круглые-круглые. — Как же ты оказался в этом времени?

— А вот об этом — давай не сейчас, ладно? Главное, что я встретил те… Главное, что я здесь, с то… то есть, с вами!

— Это, конечно, главное. — Монах переводил подозрительный взгляд с одного собеседника на другого. — Но нельзя ли поподробнее? Что тебя подвигло отказаться от предложенного тебе места работы, Никóла? Ведь за это наказывает Бог? Не так ли?

В глазах Амвросия так и вспыхнул огонь — не такой, как у Магистра, нет. Это был огонь религиозного фанатика, готового покарать того, кто осмелился покуситься на его святыню.

— Или Бездна, — спокойно ответил Николай. — Мы сейчас в Пограничье не употребляем по таким вопросам термин «бог», земляк. — И не смотри на меня так, лучше возьми у Сашки книжку по истории религий и изучи ее как следует.

В голосе Звенового звучала незнакомая Саше твердость. И эта твердость подействовала даже на упертого религиозного фанатика.

— Допустим, — нехотя произнес он. — Допустим, в чем-то ты прав, Никола. В конце концов, вокруг истинной веры всегда велись споры и ломались копья. Но ты не ответил на вопрос о каре.

— О штрафе, — с привычной иронией произнес Звеновой. — Я бы назвал это именно штрафом за самовольное вмешательство в…

— …промысел Божий.

— Пусть будет промысел, друг мой Амвросий, не суть важно. Важно то, что жилье у меня есть только благодаря Сашке. И на работу, надеюсь, устроюсь благодаря милости нашего усатого няня…

— Магистр справедливый, — одобрительно кивнула девушка. — И добрый, хоть иногда и кажется суровым. И, что немаловажно, он за вас, ребята. Ведь это именно он подсказал, что надо просить дом, чтобы вас впустили. А теперь, Коль, все-таки расскажи нам про то, как тебя угораздило появиться на мосту.

— Нет, Саш, — легко и светло улыбнулся Звеновой, — и не проси. Поверь, на молчание у меня есть очень веские причины. Одно скажу, я тоже просил Бездну… И не смотри на меня так, Амвросий, мы с тобой еще поговорим. И давай уже, дружище, рассказывай нам про свой год рождения. И про то, откуда тебе известны Сашкины родители.

***

— Я родился в 7190 году от Сотворения мира в Звездном Храме. — В руках монаха, будто сами собой, появились четки. — Или в 1682 году от рождества Христова, как принято исчислять сейчас. Родился я, как и вы, в Пограничье. Моего отца звали Арсением, а мать — Марией.

«Арсением, — шевелились губы Саши. — Марией…»

Девушка и хотела бы отмахнуться, не верить в то, что рассказывал монах! Но сейчас Амвросий как никогда раньше напоминал ей отца. И Саша слушала возможного брата, не позволяя себе лишних рефлексий и переосмыслений.

— Меня воспитывали оба, и папа, и мама. — Глаза монаха были закрыты, сам он производил впечатление ушедшего глубоко-глубоко в себя человека, и только четки скользили с бешеной скоростью. — Отец служил сторожем при школе. Иногда он оставался в Школе на ночь… — парень замолчал, а потом, будто решившись, продолжил рассказ: — Вот в одну из таких ночей, когда небо расцветилось в багровые тона, мама рассказала, что отец родился не в Пограничье, а в земных Холмогорах. Когда началось Соловецкое восстание, Арсению было лет пять или шесть. Время шло, а осада крепости все не кончалась. И вот, вдохновленный стойкостью насельников, Арсений, к тому времени уже тринадцатилетний парень, уговорил какого-то стрельца взять его с собой «в плаванье по бурному морю». Стрелец согласился, ведь осада длилась уже несколько лет, но никакого вреда ни та, ни другая сторона друг дружке не причиняли. Так Арсений оказался в крепости. А через полгода, в ночь на 1 февраля 1676 года, когда монастырь пал, его, изрубленного, бросили в костер…

Четки в руках Амвросия замерли. Замолчал и он — не открывая глаз и не смотря на слушателей.

— А дальше? — Саша подавила в себе желание дотронуться, пожалеть этого человека. Каким бы странным и невозможным ни казался рассказ Амвросия, она ему верила. Верила безоговорочно. Даже нет — знала, что тот говорит правду. — Что было дальше? Как папа выжил?

— Его спас отец мамы, мой дед Савелий, — рассказчик медленно открыл глаза. А Саша поразилась — какими красивыми сейчас они были. — Вытащил его из огня, и теперь, после рассказа Никóлы, я даже догадываюсь, как он смог это сделать.

— Как? — жадно спросила девушка.

Что же это получается, старый пограничник Савелий — ее дедушка?!

А ожог лица он получил, вытаскивая из огня ее отца?

— Подожди немного, Саш, — с совсем другой интонацией, нежели раньше, произнес имя собеседницы Амвросий. — Сперва мне надо кое-что прояснить. Я поговорю с твоим другом Никóлой… Николаем, и мы потом расскажем тебе, до чего вместе додумались, хорошо? Добавлю только, что выхаживала отца моя… наша мама, хоть и была на год моложе отца, ей было только двенадцать.

— Молодая еще совсем. — Саша очень хотела узнать, как ее дед спас ее отца, но сдержалась усилием воли. Не стала портить момент нетерпеливостью. — Но ты рассказывай дальше, нам очень интересно!

— Дальше? — грустно и светло усмехнулся монах. — Слушайте. Как уже говорил, я родился в Пограничье, учился в Школе. Не знаю, как сейчас, а тогда здание Школы было вырублено прямо в скале. Директором у нас был мой дед Савелий. Меня он не баловал — наоборот, относился строже, чем к другим ученикам. Я налегал на теологию, богословие и… им подобные дисциплины, короче. Ведь тогда был совершенно другой мир, братцы. Тогда не было этих грохочущих машин…

Амвросий замолчал. Смотрел перед собой невидящими глазами, и только четки мелькали в пальцах с бешеной скоростью.

— Но у тебя, должно быть, — мягко, очень мягко произнес Звеновой, — были свои причины изучать богословие?

— Ты правильно меня понял. — Амвросий глубоко вздохнул. Четки резко остановились. — Это и из-за прошлого отца тоже. Мне было важно понять, во имя чего Соловецкие монахи так стойко сражались, почему они не приняли реформ… — монах снова ненадолго умолк, а потом заговорил совсем другим тоном: — Кстати, в Школе мы проходили физику, математику и даже астрономию. Изучали историю современных государств, древнего мира. Древнегреческих философов мне тоже нравилось читать. Я находил очень важным их влияние на труды ранних христиан…

Саша слушала рассказ инока, а перед глазами стоял Савелий. С деревянной указкой и мелом в руках, стоял он у доски. Чертил какие-то даты…

— В четырнадцать лет я прошел обряд инициации и оказался в Углеже. Мой дом был похож на небольшую часовенку… — Монах глубоко вздохнул, и четки снова начали бег. — Я заподозрил неладное днем, когда вышел на улицу. Жители поселка одевались не как подобает порядочным христианам. Женщины не стеснялись оголять ноги… Впрочем, что я вам рассказываю?

Он поднял на слушателей глаза. В них стояли боль. И грусть.

— А потом? Что было потом?

— Вечером того же дня в моей келье появились мама и папа. Они же последовали со мной к месту моей службы… Ну, вы видели этот храм.

— Это там, где были Черныш, Конопуш и Снежный? — наморщила лоб девушка.

— Нет, — покачал головой Амвросий. — Это совсем рядом с той беседкой, где мы лечили Никóлу… Николая. Я не буду рассказывать вам о том, что пришлось пережить всем нам. Повторюсь только, мама и папа не дали мне сойти с ума. Они пробыли со мной неделю, а потом были вынуждены отправиться обратно в Пограничье.

— А ты?.. — Какая-то мысль не давала девушке покоя. Вертелась ужом, мешала себя изловить. — Ты… А ты откуда о той беседке узнал? Ну, где мы Кольку лечили?

Вообще-то она хотела поинтересоваться, в каком году Амвросий очутился в Москве. Но вместо этого спросила совсем о другом.

— Мама подсказала, — опустил голову инок. — Расскажу как-нибудь. Но не сейчас, хорошо?

— Хорошо, — ответил за девушку Коля. — В Москве, как я понимаю, ты появился в начале тысячелетия?

— Это как сказать, — улыбнулся монах — озорно и лукаво. — Наверное, все-таки в самом конце двадцатого века. В 2000 году.

Он хотел продолжить рассказ, но тут из камина послышался намеренно-гнусавый голос Магистра:

— Спать вам там не пора, друзья мои? По крайней мере, Александре уж точно.

Саша ожидала, что парни будут против такого положения дел: ей хотелось понять, уложить, увязать все, что она узнала. Но Амвросий и Николай пожелали ей спокойной ночи и направились к выходу. Девушке ничего не оставалось сделать, как забраться в кровать.