Уравнение времени

Глава 18, в которой Саша скоропостижно засыпает и видит странный сон

Гомонили подельницы ведьмы. Бежали к церкви, то и дело оглядываясь, две инфантильные мамашки — торопились избавиться от непосильного груза. Беззвучно рычали псы. От ограды медленно отделился высокий мрачный человек.

— Разойтись! — Его голос разметал четырех злополучных девах. — А тебе встать! Отныне ты — Варвара. А имя прежнее забудь! Понятно?

— Я — Варвара. — Не раскрывая глаз, ведьма принялась подниматься — сочленение за сочленением: голова, плечевой пояс, корпус, правая нога… Товарки, не в силах вымолвить ни слова, смотрели на жуткое, нечеловеческое действо.

— Кондрат, а Кондрат? — Магистр шагнул вперед. От сияния, испускаемого рысем, резало глаза. — Почто самоуправством занимаешься? Остановись, пока не поздно. Защитница сказала слово. Оно возымело эффект. Ты знаешь, что бывает, когда перечат защитникам?

— Я все-таки попробую рискнуть. — От темного человека так и шибануло черным пламенем! Старушку, выходящую в это самое время из церковной ограды, ноги сами понесли обратно в храм. — Кстати, кое у кого в подразделении наметился перевес. А у меня каратель слабеет, да и Прасковья старая совсем стала, все силы хлыщу своему скользкому отдала, а все без толку. А твоя воспитанница…

— Со своей воспитанницей я сам разберусь, Кондрат. Ты-то что творишь? Ты хоть отдаешь себе в этом отчет?

— А вот это уже не твое дело, Магистр, — издевательски произнес колдун имя рыся. — Ты не смотри на меня волком, не смотри. Лучше своей протеже, — глумливо сказал он, — леща отвесь. Не завершила она задание-то.

— Ты же ей мешаешь. Слова сказать не даешь.

— Это уже ее проблемы, — гаденько усмехнулся колдун, — а не мои. Я ей рот не затыкаю, пусть говорит.

Саша, бросив на Магистра отчаянный взгляд, приготовилась произносить приговор. В принципе, она знала, что нужно сказать, но сомневалась: подействует ли ее слово на подельниц ведьмы? Сейчас, когда в каком-то метре от нее стоял этот ужасный колдун?

И все-таки Саша нашла в себе силы, собрала волю в кулак. Псы ей в этом помогли: подошли, встали рядом, создали если не абсолютную защиту вокруг нее, так хоть ее иллюзию. Николай и Амвросий тоже не бездействовали. Звеновой тронул за руку, брат шепнул ободряюще: «Я в тебя верю, сестренка!»

И Саша решилась. Решилась призвать Бездну в непосредственной близости от страшного колдуна. И слова приговора сами полились из уст девушки: «Забыть общение с ведьмой как кошмарный сон. Пойти в школу, учиться только на хорошо и отлично. Помогать родителям, одиноким старикам, защищать слабых!»

Когда последние слова защитницы умолкли, девиц как ветром сдуло.

«Надеюсь, — устало подумала Саша, — они правда пошли домой. Помогать старшим, делать уроки…»

— Сколько патоки, однако! — Раздались жиденькие хлопки. Кондратий паясничал и одновременно зорко следил за нареченной Варварой. — Хотя, чего еще можно ожидать от твоей воспитанницы, Магистр?

На этот раз колдун произнес имя рыся настолько издевательски, что Саше показалось: он что-то о ее кураторе знает — такое, о чем тот предпочитает молчать. Но об этом девушка в присутствии Кондратия и думать не хотела.

— По крайней мере, стажер Александра законы не нарушала, — ощерился рысь. — А вот ты, Кондрат…

— А ты, Сава?.. Ну что? Что ты на меня так смотришь?

— Ничего. — Рысь, казалось, никак не отреагировал — ни на «Саву», ни на то, как на него уставились ребята. — Ничего, Кондратий Марфович. Ты все-таки перешел границу. Больше мне с тобой беседовать не о чем.

— Вот и не беседуй.

Колдун легко, как пушинку, взвалил коматозную ведьму на плечо. Обоих звучно всосало в черный портал.

Рысь, тяжело вздохнув, уже приготовился что-то сказать внимательно наблюдавшим за ним ребятам, но тут из церковной ограды вышли две женщины. Одна была с пустыми руками. Вторая пыталась качать орущий, негодующий сверток — неуклюже и неумело.

***

— Лера? — Сердце Саши упало.

Неужто она ошиблась, когда позволила давешней юнице забрать Атоса? Что, если это именно Лера решила оставить ребенка? Тогда она и к Атосу может изменить отношение!

Так думала Саша, моля, чтобы подружки остановились.

А те даже не сбавили шаг. Переглянулись и поспешили-поковыляли — без тропы, через сугроб.

— Лера, остановись! — В голосе не было ни капли силы, одно бессилье. Все, до последней крохи, ушло на вынесение приговоров. — Лера!

Молодые женщины не оборачивались. Та, что без ребенка, бросила подругу ковыряться в глубоком снегу, а сама заковыляла наутек… Но не смогла ступить и шагу: перед ней вырос огромный черный пес. Оскалил клыки.

Вторую тоже задержали.

— Лера! — Саша все пыталась собраться с силами. Тянула их по капельке из мочек ушей, из кончиков пальцев… — Кто из вас Лера?

Та, что без ребенка, медленно обернулась.

— Чего тебе? — недобро уставилась на Сашу она. Почему-то расстегнула на груди куртку. — Ну я Лера. Я! И что теперь? Ругать меня будешь? Мерзавкой бессердечной назовешь?

— Нет, — облегченно выдохнула Саша. — Ты иди, Лера. И забудь про то, что у тебя когда-то был пес по имени Атос. Портосович.

На этом последние силы оставили девушку, она пошатнулась. Умные псы немедленно отскочили от мамочек — поддержать хозяйку.

— М-да, — глубокомысленно изрек рысь. — Говорил же: шустра! Ой, шустра… Сколько же вердиктов ты сегодня вынесла, а? Неужто шесть? А, Александра? Александра?.. Сашка!

Девушка не отвечала — она спала. Спала, несмотря на то, что ее тормошили Черныш, Снежный и Конопуш.

— Так… — Рысь задрал морду к темному московскому небу. — Сколько там у нас натикало? Плохо дело, семичасовой поезд скоро отойдет, а до последнего еще далеко. Значит, будем поступать по законам военного времени. Нам же войну объявили? Объявили. А мы будем ждать, пока нас обложат со всех сторон?

Магистр фыркнул и не вскочил, но переместился на спину Конопуша.

— Друзья мои, — сказал ошалело глядящим на него парням он, — подайте-ка мне Сашку… Да не в лапы, кладите на спину сторожевой. Вот так! Теперь выбирайте себе по псу и… нет, не садитесь верхом, вставайте рядом и держитесь за ошейники. Надеюсь, это сработает!

Парни в ответ только неуверенно переглянулись. Но за ошейники взялись беспрекословно. Не глядя на них, Магистр открыл светящийся портал. В него, повинуясь слову черно-белого рыся, друг за дружкой вошли три огромных барбоса… И вышли на уже хорошо знакомом перроне. Там уже стоял под парами готовый к отправке поезд.

***

Ребята аккуратно положили девушку на кровать и вышли, плотно затворив в комнату дверь.

— По пиву? — Руки Амвросия так и ходили ходуном.

И по лестнице он спускался неуверенно, нащупывая ногами каждую ступеньку.

— А что, монахи употребляют что-то, кроме кагора? — Звеновой чувствовал себя не лучше. Впрочем, манеры иронично язвить усталость у него не отбила. — И как ты себе это представляешь, хотел бы я знать? Магистр метнется за пивасиком и воблой?

— Сами сходите, не расклеитесь. — Посреди каминной залы восседал рысь. — В поселке блокпосты выставили. Так что тут вполне безопасно. Вот вам, безработным, карточка лаборатории, — кивнул он на стол, — и чтобы не только пиво, но и корма для людей и собак принесли. Фруктов Сашке купить не забудьте. И конфет каких-нибудь. Договорились? Вот и чудесно. А я пока камин разожгу… Ну, что встали?

И таким было это «ну», что парней как ветром сдуло!

Когда они вернулись, пламя уже вовсю лизало яблоневые полешки.

А вот черно-белого рыся в зале не было. Зато в кресле сидел человек. Вот он поднялся, и сердце монаха, екнув, зашлось в бешеном ритме. Он открыл рот — заорать от радости! — но слова почему-то не шли.

Зато у Звенового способность говорить оставалась:

— Савелий?!

***

— Я решил, маскарад вам, — старый пограничник выделил это «вам», — больше ни к чему. Ну, здравствуй, Николай. Не смотри на меня так. Ты что, оборотней никогда не выдел? Не беда, какие твои годы!.. А ты, внук, не стой столбом, обними деда. Я соскучился… Э-э-э-э, брат! Да ты, я вижу, совсем потерялся!

Савелий пружинисто подошел к монаху и крепко его обнял. А потом и встряхнул — чтобы тот вышел из ступора.

Подействовало.

— Здравствуй, дедушка, — сказал Амвросий. — А мы вот пива принесли… Глотнешь?

— Не откажусь. Но давайте все-таки сперва покормим наших верных друзей. А то они озвереют, удерут и кого-нибудь схарчат.

— Не удерут. — Монах окончательно пришел в себя. — Но покормить их действительно не мешает.

Вскоре псы были сыты, ужин приготовлен, стол накрыт. И даже пиво разлито по кружкам, обнаружившимся тут же, в шкафу.

— Помнит меня мансарда. — Савелий сделал глоток. — Кружки вот мои сберегла… И пиво хорошее, надо же! Думал, в двадцать первом уже не сдюжат сварить по-доброму.

— Это чешское, — сказал Звеновой.

Сказал обычным, не ироничным тоном. Он был сбит с толку, и никакая математика не могла ему объяснить то, чему он стал свидетелем. Он привык к старому сторожу — доживающему свой век, общительному только с Сашкой (и с ним, когда они прибегали вместе). А Савелий оказался полным сил и интриг оборотнем!

— Спасибо за пивную науку, пограничник, — Савелий усмехнулся самообладанию Николая. — И не надо, повторяю, так на меня смотреть. Я вам решил открыться только потому, что пришел край. Нам объявлена война, а тебе скоро отправляться в Бездну. Но ты, должно быть, и сам…

— Догадался, — поморщился молодой ученый. — И я искренне надеюсь понять правила игры прежде, чем там окажусь. А то еще сгорю заживо-то.

Ироничная манера вернулась к Звеновому. Но это — а он прекрасно отдавал себе отчет — было не от спокойствия и уверенности, а наоборот.

— Не сгоришь. — Отблески каминного пламени играли на шраме от ожога. — И убери уже ужас из глаз, что ты как младшеклашка? Этот шрам оставила не Бездна. Это… — Старый пограничник кинул быстрый взгляд на внука. — Об этом как-нибудь потом, ладно?

— Можно и сейчас. — Глаза Амвросия подозрительно блестели. — Это из-за отца, верно? Когда ты его вынимал из огня? В монастыре?

— Что же, — не стал отпираться Савелий, — ты прав. Этот ожог я действительно получил в Соловецком монастыре. Не подумал, что вытаскивать человека в этом теле будет крайне затруднительно. Оно… — Старый пограничник, поставив кружку на стол, с укоризной посмотрел на руки. — Оно очень небыстрое, внук. Но мне каким-то чудом удалось. Удалось и самому не сгореть, и отрока вытащить.

Савелий умолк. Отвернувшись от собеседников, уставился на каминный огонь. Долго так сидел. Парни уже ополовинить тарелки успели. Потом дед все-таки повернулся. Взгляд его был уже совсем другим.

— Ладно, ребятки. Хватит на сегодня лирики. Давайте о деле поговорим. Я правильно понял, Сашка сегодня успела вынести шесть вердиктов? Пять ведьмам и один женщине по имени Лера?

— Семь, — опередил инока Звеновой. — Еще один — когда разрешила юной девице оставить себе собаку той самой Леры.

— Собаку непутевой мамашки, отказавшейся от ребенка? — прищурил Савелий здоровый глаз. — И что, вердикт был верен? Вспомнить детали сможешь? Как можно более образно?

— Постараюсь. — Звеновой закрыл глаза.

И будто наяву увидел: вечер. Заснеженный бульвар. Фонари и дома светятся за деревьями…

Непонятно, кто с кем гуляет, девчонка с полной сил и энергии собакой, или собака с девчонкой. Парочку носит от одного сугроба к другому, причем, явно не по воле девчонки. И при этом девчонка не злится, она относится к своевольному псу как к лучшему другу. Просто у него такая физиология. И прыть. И ему хочется метить территорию. А иногда и по-крупному, причем рядом с громадными страшными барбосами.

И тогда хрупкая девчонка, чтобы заглушить страх, начинает излагать псу избитые истины, почерпнутые из программы средней школы. А еще…

— …ей очень не хочется отдавать пса хозяйке, — послышался знакомый, чуть скрипучий голос.

Звеновой, тряхнув головой, вынырнул из омута ярких воспоминаний. И, разумеется, обнаружил себя в каминном зале.

«Эк меня вовлекло-то, — подумал было парень… а потом все-таки догадался посмотреть на Савелия. Из единственного глаза Школьного сторожа бил невыносимо яркий свет.

— И это не столько из-за банальной привязанности, — говорил он, — сколько из-за любви к бедному животному. Добро! Молодец, Сашка! Со вчерашним у нее уже восемь правильных вердиктов, а это, доложу я вам… Ладно, ребятки. Хорошо было с вами посидеть, но мне пора. Однако прежде чем я уйду… Сашке обо мне пока ни слова, ясно? Сами долго не засиживайтесь, завтра у нас много дел. Псов поутру не ищите, я их заберу с собой. Накормите Сашку завтраком и приезжайте с утра в лабораторию, я организую беспрепятственный вход.

Последние слова договаривал уже рысь. Когда Савелий успел перекинуться, ни Амвросий, ни Звеновой понять так и не смогли. Единственное, о чем смог думать ученый — так это о том, куда при превращении подевалась одежда сторожа.

***

Саша видела сон — невозможно реалистичный, с тактильными ощущениями, запахами, красками, звуками…

Вот она соскользнула с кровати и огляделась. В камине горел огонь — невероятно прекрасный, лиричный. Будто сама Бездна решила обогреть мансарду своим светом. А потом и шепнуть: «Иди вниз, послушай!»

Саша выскользнула из комнаты в открывшуюся сама собой дверь. Спустилась, паря над ступеньками, на второй этаж. В келье брата никого не было, в лаборатории одноклассника — тоже.

«Наверное, парни решили погреться у камина», — подумала девушка.

Так и вышло. Амвросий и Николай сидели за столом и пили пиво. Магистра в зале не было. Псов тоже. В раковине — подошла-подплыла к ней Саша — стояла горка немытой посуды.

«Вот, парни! — подумала девушка. — Поди, до утра оставят!»

Впрочем, Саша тут же забыла о посуде: ребята разговаривали о ней.

— Ты чего это на сестренку волком смотришь? — спросил Амвросий.

Девушка обратилась в слух.

— А как мне на нее смотреть? Если я завтра-послезавтра кану в Бездну?

На Звенового было страшно смотреть. Дав волю чувствам, он утратил свойственное ему спокойствие. Стал и впрямь походить на волка, загнанного в ловушку.

— Да я… — Монах даже пожалел о вырвавшемся вопросе. — Не подумал я, Коль. Действительно, нехорошо может получиться. Я вот отца с матерью восемнадцать лет не видел. Это очень тяжело. Если ты девчонку заставишь столько же себя ждать… Извини, Коль. Погорячился я.

— Ладно, проехали! — Николай снова стал самим собой. — И, ты это… Не бросай Сашку, ладно? Присмотри за ней, хорошо?

— Да можно подумать, я не…

— Вот увлечешься окончательно Натали, — брякнул, не подумав, Звеновой. — И…

— Отыгрываешься, значит? — Амвросия бросило в краску. — Реванш берешь. Не совестно?

— Почти нет, — с уже присущей ему иронией ответил Звеновой. — Разве только совсем чуть-чуть. Но ты от схимы можешь отказаться, а вот я…

Николай, приглядевшись к собеседнику, замолчал. Перед ним не сидел запутавшийся в чувствах юнец, отнюдь. На лице монаха было написана утрата, и ничего, кроме утраты. И настолько сильным было это чувство, что Звеновой, намерившийся уже расспросить друга о том, что его настолько озаботило, умерил пыл: сам расскажет. Если захочет.

Так и случилось.

— Я долго думал, — слова соскальзывали с губ монаха, точно тяжелые камни, — кому же я дал обет. Да-да, кому же? Я, как уже тебе говорил, не принадлежу ни одной конфессии. Я вхож как в никонианские храмы, так и в старообрядческие. Предвосхищая твой вопрос, я придумал себе легенду, как для тех, так и для других. Да и не проверяли меня нигде…

— Так ты… — Ученый не находил слов. — А как же все эти ведьмы? И охота на них?..

— А вот ведьмы как раз были настоящими. — Амвросий недобро усмехнулся. — И у никониан, и у староверов есть службы. О, их не афишируют, и ты, наверное, догадываешься, почему.

— Да уж. И ты состоишь на службе и у никониан, и у староверов? — Звеновой поневоле перенял терминологию собеседника. — Но как тебе это удалось?

— Удалось вот, — скромно потупился монах. — Кстати, это было не так уж сложно. Да и моральных терзаний у меня не было, ведь никониане и староверы давно не поют друг дружке анафему.

Монах говорил спокойно. Саша смотрела на него во все глаза и все никак не могла поверить, что перед ней тот самый Амвросий, которого, как она думала, успела узнать. И девушка была не одинока в своих чувствах: Звеновой тоже был изрядно изумлен.

— Горазд ты претворяться, братец, — наконец изрек он.

— Это почему же? — Пришла очередь удивляться иноку. — В Школе Пограничья вера была единая, там меня и крестили. Кстати, в Школе я был тот еще хулиган и задира. Никто и предположить не мог, что я стану монахом, несмотря на прилежание.

— И что же с тобой произошло?..

— Я дал обет Бездне во время завершающей стадии инициации.

— И какой?..

— Не помню. Но у меня всегда было четкое знание, что я обязательно должен… кое-что сделать, скажем так. Нет, не только искать и изничтожать зло. Что-то мне надо найти нащупать… Но что? Я пока не понял. Может, я просто неумный человек? Или не способен проникнуть в суть вещей?

Теперь в глазах Амвросия была грусть. И тоска. Тоска настолько сильная, что Николай поспешил отвлечь товарища вопросом.

— Но почему ты принял схиму? — спросил он. — Или как это у вас там называется?

— Ты еще скажи «великий постриг», — невесело усмехнулся Амвросий. — Я же сказал: не принадлежу ни одной земной конфессии. Можно сказать, я — монах-доброволец. А что касается сути твоего вопроса… Ну посуди сам. Просыпаюсь я в странном грохочущем мире. Кругом разврат — на улице, из экранов телевизоров, про интернет я вообще молчу! А девицы ваши? Совсем всякий стыд потеряли! А мне, между прочим, надо было понять, что я при инициации пообещал, а не от бесстыжих баб отбиваться!

— И это все? — как бы между прочим осведомился Звеновой.

Потому что чувствовал: не договаривает собеседник. Ой, не договаривает!

— Нет, не все! — вскинулся Амвросий. — Ты не забывай, я молодой тогда был, даром, что в наше время мы взрослели все-таки быстрее, а все одно — молодой. И во мне не угасли иллюзии, мечты и вот это вот все, как говорят сейчас. Рассказ матери об отце, о том, как сопротивлялись Соловецкие монахи, крепко мне в память врезался. Хотел я понять, за что они жизнь положили. Не за право же креститься двумя пальцами и по-старому класть поклоны, в конце-то концов!

Его глаза так и горели — почти совсем как у Магистра, когда тот выходил из портала. Ноздри раздувались, он вскочил!..

— Истину, значит, постичь хочешь, — спокойно сказал Звеновой.

И сказал так, что его собеседник остыл. И уже ровным голосом произнес:

— Хотел. Хотел постичь истину.

— И почему в прошедшем времени?

— Считай, что оставил истину в покое. — Амвросий невесело усмехнулся. — Явит себя — хорошо. Не явит — своими делами заниматься буду. Мне еще загадку Бездны разгадать надо.

— А что гадать-то? — Звеновой как-то странно посмотрел на товарища. — Ты Бездну спроси.

— Это как?

— Элементарно. Ты же помнишь, как Сашка просила свой дом нас впустить? Он же ее послушался? А это — прямое проявление гуманности Бездны. Сашка здесь только третью ночь, ее…то есть, уже наш дом какое-то время будет находиться под сильнейшим влиянием Бездны. А со вчерашнего дня ты тут не гость, а хозяин. Вот и попроси Бездну, чтобы пояснила, что да как.

Звеновой говорил так, будто разъяснял первоклашке, что Земля вращается вокруг Солнца, а дважды два равняется четырем. Амвросий слушал, слушал, слушал… а потом вдруг произнес:

— Тогда выкладывай мне, что знаешь, про Кондратия, колдуна этого.

Брови молодого ученого поползли вверх.

— Кондратия? Он-то тут при чем?

— Чувствую я, не спроста он на моем пути появился, — усмехнулся монах виду молодого ученого. — И ты, и Сашка. И дед вот показал суть… Ох, неспроста.

— Тебе виднее, брат монах. — В голосе Звенового не было ни намека на иронию. — Слушай.

Так Амвросий, а вместе с ней и Саша узнали, что колдун Кондратий был сыном могущественной колдуньи по имени Марфа.

— Марфы? — поперхнулся Амвросий. — А как же отец?

— Не знаю. — Ученый пожал плечами. — В секретном архиве, в который я проник, между прочим, абсолютно незаконно, про отца начальника института МИ Кондратия Марфовича ничего сказано не было. Я имею в виду, начальника МИ в 2068 году. Сейчас-то, как я понял, институтом руководит кто-то другой…

— И кто?

— Понятия не имею. А про отчество Кондратия… — Глаза Звенового зажглись нехорошим блеском. Было видно: не любит он своего начальника-в-будущем. Ой, не любит! — Впрочем, не буду зубоскалить. В архиве про колдунью Марфу было немного. Точнее — две стандартные строчки. Да и то, дата смерти была под вопросом.

Саша смотрела на парней, слушала их вполуха, а сама думала: все-таки она еще очень юна. И заподозрила Кольку невесть в чем, а он, видишь, в Бездну на поселение собрался! Да и про Кондрата толком не поняла, что он за птица. Вроде бы злыдень-злыднем, но как-то… не до конца, что ли?

Впрочем, Кондрата вообще никто толком не понимал, если уж так подумать. Старец Миларет вон, уж на что умный, а и то не разъяснил, что Кондрат злыдень. И Магистр вовремя не предупредил. Неужто не сочли нужным? Не похоже на них — вон, про Лаврентия Петровича и Прасковью все уши прожужжали…

— Ну и не надо про отчество, — поморщился монах. — И так понятно, что не от простой жизни его так нарекли. Что-то еще прочитал?

— Там немного было, — язвительное настроение покинуло Звенового. — Мол, работал Кондрат в холодных слоях Бездны, пока его не сменил некий Максимилиан. Не про него ли упоминали утром в Сашкиной лаборатории?

Амвросий про Максимилиана не мог сказать ничего — в отличие от Саши. Но она не стала выдавать свое присутствие.

— Значит, опять тупик, — вздохнул Звеновой. — Потому что в архиве ничего, кроме имени, не было. И потом, не забывай, долго я по секретным архивам лазать не мог. Во-первых, могли застукать. Во-вторых… — Парень вдруг замолчал. И молчал так долго, что Амвросий уже подумал было, что он больше ничего не скажет. Но тот все-таки произнес: — Во-вторых, мне надо было сделать металлоуловитель, работающий и с заговоренным железом тоже. Потому что были косвенные признаки того, что на Патриаршем мосту пустили в ход именно такое железо.

— А кто? — загорелись глаза Амвросия. — Кто там был-то? На мосту том?

— А вот это, друг мой, я надеялся узнать в этом времени. Да видно, не судьба мне будет это сделать. Чувствую уже дыхание Бездны. Думаю, день, максимум два, и… Ты о Сашке позаботься, ладно? А о своих соображениях мы завтра Магистру расскажем. Если он, конечно, нас сейчас не слушает.

— Да не, ушел вроде куда-то. — Амвросий оглянулся, и Саша поспешила присесть на корточки. — А про Сашку… — Монах хотел было что-то сказать, но передумал: — Конечно, я присмотрю за сестренкой. А теперь пошли-ка спать. Мне еще совета у Бездны спрашивать.

Прежде чем парни поднялись из-за стола, Саша уже была на лестнице. Она не сомневалась в том, что это у нее такой сон, и ребята не смогут ее увидеть. Но все-таки предпочла уйти.

И, лежа в кровати, думала: ну, Звеновой! Ну ты и скрытный! Расстраивать он ее, значит, не хочет! А ее мнение он спросил?

Впрочем, девушка остыла быстро: во время курса «Тонкостей взаимоотношений между «м» и «ж»» их учили, что не стоит считать свою картину мира единственно верной и уж тем более нельзя навязывать ее человеку противоположного пола. Потому что тот обычно тоже прав. Только по-своему.

— Конечно, прав! — произнесла Саша уже вслух, даром что во сне. — Он, кажется, вообще всегда бывает прав — такой цельный и… и… — Девушка запнулась, покраснела и закончила совсем иным тоном: — В любом случае, это его выбор, и я его уважаю. Ответный ход — за мной. А теперь мне пора спать. Завтра будет длинный день.