Уравнение времени

Глава 27, в которой Саша находит кармического деда

Было тихо-тихо. Настолько, что было слышно, как огненная вода плещет о скалу.

Путешественники все так же ютились на крошечной площадке, нависшей над озером. Перед ними высилась круглая башня, сложенная из серого кирпича. Вход в башню, черная металлическая дверь, был закрыт. Навстречу никто не выходил, а самим напрашиваться не хотелось. Путешественники толпились у входа какое-то время — достаточное для того, чтобы осмотреться. Вот Саша и смотрела, а сама думала: она уже где-то видела этот утес. Или очень похожий на него?

Но тут дверь башни отворилась, и вышел молодой человек. Высокий, с правильными, благородными чертами лица, но уж больно угрюмый молодой человек. Вот он посмотрел на Звенового… Хмыкнул, еще больше помрачнел, перевел взгляд на инока. Укоризненно качнул головой и… так и впился взглядом в Сашино лицо!

— Дарьюшка! Внучка моя родная, любимая! Ты?

— Я? — Саша видела, какую радость она доставила отшельнику одним своим видом.

Но ее звали не Даша!

И в то же время девушка ловила на себе умоляющие взгляды спутников, не верящих удаче: знаменитый отшельник Иннокентий и не думал их прогонять! Наоборот, смотрел на Сашку, будто на величайшую драгоценность.

— Но что же мы стоим, Дашуль? — суетился Иннокентий. — Одичал я тут, внучка, прости старика. Проходите, гости дорогие! — Поклонился он по-русски, в пояс. — Не стойте на пороге.

Отшельник распрямился и устремил на девушку настолько любящий взгляд, что той оставалось только, призвав на помощь Бездну, — что будет, когда откроется обман? — спешиться и проследовать за «дедушкой Иннокентием» в башню, а там и на узкую винтовую лестницу. За ней, ни слова не говоря, следовали парни. Да тихо клацали когтями по железным ступеням громадные псы.

***

Узкая винтовая лестница вывела на смотровую площадку, с которой открывался поистине потрясающий вид на огненное озеро.

— Оно, кстати, свет меняет, Дарьюшка. — Иннокентий не спускал взгляда с лица девушки. — Вечером бывает пурпурным, на рассвете иногда приобретает лазурный цвет, становясь похожим на обычное озеро, и тогда мне кажется, что я снова на Земле… Но что мы все об озере, да об озере? Расскажи, как ты? Как тебе в этом воплощении?

— Э-э-э? — не веря своим глазам, девушка смотрела на «дедушку». — Ты… вы сказали, «в этом воплощении»?

— Конечно, внучка! — светло улыбнулся Иннокентий. — Думаешь, я не замечаю, как ты на меня смотришь? Ну же, Дарьюшка! Рассказывай о себе.

И таким был взгляд Иннокентия, этого, по описанию что аналитиков, что призрачного исполнителя Бориса абсолютно нелюдимого отшельника, что Саша решилась. Решилась для начала сказать правду. А там — будь что будет!

— В этой жизни меня зовут Александрой, — с трудом поборов в себе желание зажмуриться, выпалила девушка. — Я родилась шестнадцать лет тому назад в Пограничье. Вы… ты знаешь, где это?

— Конечно, Дарь… То есть, Александра, — сделал над собой усилие Иннокентий. Его лицо абсолютно не омрачилось, когда он услышал истинное имя нечаянной гостьи. А ведь Саша боялась именно этого. — Кстати, как тебя называют твои друзья?

— Сашей. — Девушка все еще не знала, то ли ей готовиться к внезапному бегству, то ли радоваться неожиданной встрече. — А я их зову Колей, — кивнула она на Звенового, — и Амвросием. А это наши верные спутники, Конопуш, Снежный и Черныш. А?.. — Саша уже хотела рассказать о причине их визита, но тут заметила, как тяжело дышат псы. Сжав кулаки для храбрости, попросила: — А у вас… У тебя не найдется для них прохладной воды?

Так Иннокентий направился к винтовой лестнице — выходу со смотровой площадки. Друзья получили передышку и, что самое главное, возможность обменяться мнениями.

— С одной стороны, — по лицу Звенового было видно, что он изрядно ошарашен произошедшим, — нам очень повезло.

— Это только с одной, — скептически покачала головой Саша. — Потому что я боюсь разочаровать этого человека. Очень боюсь. Я вообще не понимаю, почему он принял меня за внучку.

— Потому что ты внешне на нее похожа. — Пожал плечами Звеновой. — Так ведь, Амвросий?

— Ну… да. Наверное. — Брат Саши выглядел не более уверенным, чем она сама. — Но сестренка права. Вдруг эта Дарья, Сашкин двойник, в это самое время преспокойно разгуливает по Питеру?

— Почему по Питеру? — даже улыбнулась Саша.

— Ну или по Казани. Или вообще перенеслась в горячо любимый Николаем 2068 год!

— Я бы попросил!..

— О чем? — На смотровой появился Иннокентий.

В одной руке он нес миски, другой поддерживал на плече десятилитровый бочонок с водой.

— Это мы все никак понять не можем, деда, — с выражением произнесла Саша это самое «деда», — почему ты решил, что я — твоя внучка? Если честно, я тебя не помню. То есть, не знаю.

— Конечно, не помнишь, Дарь… Саш, — светло улыбнулся Иннокентий. — Но вообще-то, это не сиюминутный разговор. Позволь, я сперва напою твоих четвероногих друзей, а уж потом…

— Конечно, Инн… деда. — Саша почувствовала, как с ее души падает камень.

Ей совсем-совсем не хотелось дурачить этого человека. Тем более, он не был тем страшным социопатом, которого она успела нарисовать в своем воображении. Поэтому Саша с все возрастающим воодушевлением — ура, не надо обманывать, даже во имя «великой цели»! — смотрела, как Иннокентий ловко расставляет три миски и наполняет каждую водой.

— Ну вот, — проследил он за тем, как псы накинулись на воду. — Сейчас они осушат миски, я подолью воды, и мы поговорим…

Так выяснилась судьба истинной внучки Иннокентия. Ее сожгли.

***

— Сожгли внучку, гады, — с лица Иннокентия сошла улыбка. В глазах поселилась лютая боль. — Сожгли, не пожалели. На моих глазах сгорела, горемычная. Сама на костер взошла, чтобы меня спасти. А мне язык вырвали, я не мог ее остановить. Не смог сказать, что ее обманут, что ее жертва окажется напрасной.

По щекам Иннокентия текли слезы.

Саша смотрела на этого, еще совсем недавно полного энергии молодого человека, а видела сломленного горем и виной старика.

— Ты уж прости меня, внучка, — протягивал он к ней дрожащие руки. — Прости дурака. Не думал я, правда не думал, что моя заступа за людей будет иметь такие последствия.

— Ну что вы… ты, Иннокентий… деда, — Саша не знала, что сказать. — Ну что вы… ты не виноват. Ты же не мог предположить, что люди так себя поведут, слышишь, деда?

И девушка умолкла, не зная, как еще утешить отшельника. Зато теперь ей стали еще понятнее мотивы этого человека, не пожелавшего возвращаться в мир людей. Вовсе не из-за того, что его пытали, а потом сожгли, нет! Потому что из-за него погиб дорогой ему человек, а он ничего, совсем ничего не смог сделать, чтобы отвести от него беду. Не хотел он повторения такой судьбы, вот что было причиной затворничества.

И в то же время Саша понимала: вечно сидеть в заточении нельзя. И тогда девушка призвала Бездну — может быть, знакомая лиричная тишина откликнется, как раньше? И она с помощью Бездны сможет увидеть то, что от нее пока сокрыто? И что-то подскажет этому, оказавшемуся таким замечательным, человеку?

И Бездна пришла, и затопила смотровую маяка тишиной.

Вздрогнув, подняли от мисок головы огромные псы.

Из оранжевой глади бескрайнего озера вырос какой-то гигантский математический символ.

— Ничего себе Солярис! — еле слышно выдохнул Звеновой.

Амвросий же просто молился. Молился не за душу Иннокентия, а за него: пусть страдалец увидит путь.

— Деда, а деда! — Звонкий голосок сестры ворвался в молитву инока. К Саше пришел ответ от Бездны. — Но ведь я уже воплотилась. Воплотилась и живу в мире материальном. А еще, я очень-очень-очень тебе рада! Вот. А теперь ты мне расскажи, пожалуйста, почему ты считаешь, что я раньше была твоей Дарьей.

И таким был голос девушки, такую он нес целительную силу, мощь, что Иннокентий, сгорбленный горем, распрямился.

— А как ты относишься к своим веснушкам, Дарь… Саш? — с хитрой улыбкой спросил он.

— Ненавижу! — горячо воскликнула девушка. И спросила уже спокойно: — Но это разве доказательство?

— Для меня — да, — улыбнулся отшельник. — Потому что все остальные юные девицы такие веснушки и с таким вот расположением, как у тебя, считают своим главным козырем. Впрочем, тебя, насколько я знаю, такими доводами не убедить… Кто-нибудь из твоих друзей сведущ в математиках?

— Вроде бы. — Звеновой пожал плечами.

Он, лучший технарь Школы, и Иннокентий, лучший математик Бездны, расстелили на полу свиток и принялись на нем чертить какие-то формулы и фигуры и изъясняться заковыристыми терминами.

Саша, Амвросий и даже, казалось, псы, с любопытством за ними наблюдали. Какие-то из словечек, типа «ряд», «сходимость» или «интеграл» были знакомы и Саше, и Амвросию, но за полетом мысли двух ученых брат и сестра угнаться не могли. Впрочем, они и не старались. Псы и подавно.

А уже через четверть часа вычисления были готовы.

— Ну что, Сашка. — Во взгляде Звенового стояло удивление. Ничего, кроме искреннего удивления. — Могу тебя поздравить с обретением еще одного деда. Ура?

— Ура! — Саша бросилась на шею отшельнику. — Ура-а-а!

***

Мамины сырники, сохранившие изначальный вкус, после перехода по раскаленным пустыням и моренам, после всех тревог, сомнений и волнений, были особенно вкусны. Саша попробовала один и отдала остальные обретенному деду: Иннокентий уплетал гостинец так, что, казалось, он не ел несколько лет. При этом он на забывал обсуждать создавшееся положение с Николаем.

— Итак, мы вычислили радиус кривизны логарифмической поверхности Римана, мой ученый друг. — Иннокентий снял с уголка губ крошку. Задумчиво посмотрел на нее и сунул в рот. — Учли радианную меру сектора возможной судьбы, неправда ли? Учли. Поэтому… Поэтому, вектор направления развития вероятной реальности указывает на то, что самый большой злодей, встретившийся моей Дарьюшке на ее жизненном пути, должен был встретиться ее новому воплощению Александре и в новой жизни тоже!

— «Самый большой злодей»? — Звенового опередил Амвросий. Глаза янтарного цвета приобрели очертания идеальных кругов. — А его что, можно вычислить математически? Это не антихрист, часом?

— Нет, дружище, — по улыбке Звенового нельзя было понять, что он думает о догмах религий вообще и авраамических, в частности, — это простой человек. Нехороший просто. Сашка, как ты думаешь, кто бы это мог быть?

— Может, те людоеды? — нахмурилась девушка. — Ну, в кафе «Остров»? Крайне неприятные были типы.

— Тех было двое, и они были казнены Бездной одновременно. — Николай отрицательно покачал головой. — А нам нужен один злодей. Думай еще. Может, Федька?

Девушка если и задумалась, то только на несколько секунд.

— Нет, — решительно сказала она. — И не Прасковья, особенно после того, как…

— Какая Прасковья? — перебил Сашу новообретенный дедушка. — Уж не та ли девчушка, о которой все сетовал мой сводный братец Кондрат?

— Постой, деда. Ты сказал, Прасковья и Кондрат?.. — Саша так удивилась, что пропустила «сводного братца» мимо ушей. — А какой Кондрат о Прасковье горевал? Не Марфович ли, часом?

— Да-да, именно он! — даже отложил в сторону сырник Иннокентий. — Кондратий Марфович. Я его повстречал относительно недавно, но у нас с ним была одна мать, Марфа. Это более, чем интересный случай пересечения судеб, но… Но об этом не сейчас. Нам нужно…

— Погоди, деда. Одна мать? У тебя и Кондрата? Вы что, выросли с Кондратом в одно время?

Нет, как выяснилось. Не в одно. Иннокентий родился в третьем веке нашей эры, а Кондрат — еще до Рождества Христова.

— Но мы поговорим об временных казусах чуть позже, внучка. — Отшельник глубоко вздохнул. — Нам сперва с преступником всех времен и народов разобраться надо. Тем самым злодеем, о котором мы упоминали. И, сдается мне, я знаю, кто это может быть. И он связан с Кондратом не просто близкими узами. Он его отец.

— И кто же это?.. — спокойно спросил Звеновой. Слишком, подозрительно спокойно.

— Лавр. — Вид у Иннокентия был такой, как будто он проглотил незрелый лимон, хорошенько его перед этим разжевав. — Запомните, ребята, негодяя всех времен и народов зовут Лавром!

— Значит, Лаврентий! — ахнула Саша. — Конечно же! Это его, отъявленного негодяя, я встретила в этой жизни!

«И хорошо, что он уже казнен», — добавила девушка про себя.

— Похоже, что Лаврентий, Сашка, — кивнул Звеновой. — Гад он отменный, ядреный… А не скажешь, Иннокентий, чем был тот Лавр, — выделил он слово «тот», — так знаменит, что Марфа отказалась признавать его отцом Кондрата? Дала ему отчество «Марфович»?

— Он не просто был знаменит, мой ученый друг. Не просто. Но начну я, пожалуй, не с Кондрата.

Иннокентий глубоко вздохнул, пристально посмотрел на Сашу… и принялся за невеселый рассказ. О том, что именно человек по имени Лавр поджег тот костер, на который взошла Дарьюшка.

По лицу отшельника градом катились слезы. Он их не стеснялся, и, наверное, вообще не замечал. Смотрел сквозь них на Сашу:

— Да, друзья мои. Для меня Лаврентий «знаменит» прежде всего тем, что он сжег Дарьюшку. А за два дня до этого он убил свою прежнюю жену Марфу, мою и Кондрата мать. Правда, этого никто не видел, и доказать я не смог…

— Постой, деда! — Вот теперь Саша запуталась окончательно. Запуталась настолько, что решилась перебить отшельника. — Ты родился в третьем тысячелетии, а Кондрат в первом веке до нашей эры. Так? Так. Но по твоим словам мать Кондрата убил ее муж Лавр. Как же ты смог появиться на свет?

— Терпение, внучка, — Иннокентий тяжело вздохнул. — Скоро ты все поймешь.

— Хорошо, деда, — неуверенно произнесла Саша. Но вопросы придержала. Вслушалась в грустную повесть.

Так выяснилось, что мать Кондрата (а впоследствии и Иннокентия) Марфа была могучей волшебницей, но по юности не очень-то разбиралась в людях. Поэтому влюбилась в речистого человека с очень слабенькими зачатками магии по имени Лавр.

— Всего-то магии в нем было, — с кислой миной рассказывал отшельник, — что речами людей очаровывать, да с пути истинного сбивать. Но разговоры разговаривать он был горазд!.. В общем, вышла за него Марфа. Она была беременна Кондратом, когда Лавр погубил одну юную девчушку, снасильничал. Та еще из-за него в Бездну бросилась. Нет, без троп — прямиков в пламя! Беременная колдунья осерчала и столкнула неблаговерного в Бездну. Чтобы на своей шкуре прочувствовал, так сказать…

— Но, получается, Лавр выжил?!

— Еще как выжил-то, — невесело усмехнулся Иннокентий. — Появился в Пограничье в третьем тысячелетии и снова за свое принялся. Людей водить за нос и пакостить. Там же, по воле Бездны, уже жила Марфа. При рождении Христа, видишь ли, выплеск сильный случился. Вот всех жителей Пограничья и разметало по временам — кого куда. Марфу вынесло в третье тысячелетие, где она и познакомилась с Велимиром, моим будущим отцом. Но речь сейчас не о нем. Так вот, Марфа, к тому времени, как Лавр объявился, уже старенькая была. Правнуки у нее уже были… — Отшельник, повернувшись, пристально посмотрел на Сашу: — Ты, внучка.

Саша молча кивнула. Слова не шли. Слишком все было запутанно. Слишком сложно на первый взгляд. Она потом разложит полученную информацию по полочкам, а пока просто послушает.

— Я был вторым сыном Марфы, — продолжил рассказ Иннокентий. — Мой отец Велимир был хорошим человеком. И дети, и внуки были замечательными. И мама была уважаемой колдуньей. И вообще все люди в Пограничье жили очень ладно. Но потом появился Лавр и начал баламутить народ…

— Вот… слизняк! — не выдержала Саша. — Надо немедленно его найти!

Девушка так резко вскочила с места, что псы тоже взвились на лапы. Но, поняв, что угрозы нет, укоризненно посмотрели на Сашу и улеглись.

— Ох, внучка… Права ты, — вздохнул Иннокентий… — Но ты сядь. Дослушай повесть, а уж после мы постараемся негодяя отыскать.

Отшельник продолжил рассказ.

Лавр или, как он себя начал называть впоследствии, Лаврентий, завел в тупик много доверчивых душ. Люди верили его словам — о равенстве всех перед неким высшим началом, об изначальной червоточине зла и о пути преодоления, который якобы известен только ему. Жители долины забрасывали семьи, батрачили на новоявленного пророка, некоторые даже отбирали добро у родных и близких — чтобы отдать Лаврентию. Но это было наименьшим злом. Вскоре из-за Лаврентия начали гибнуть молоденькие девицы.

— И тогда я не выдержал, — вздохнул Иннокентий, — и начал негодяя публично обличать. А, надо сказать, у меня был вес в обществе, ко мне прислушивались… Раньше прислушивались. Чем все это закончилось, вы в курсе.

Рассказчик замолчал. Невидящими глазами смотрел он перед собой, а по щекам катились слезы.

— Кажется, я припоминаю… — Саше было жаль, очень жаль этого человека. Она хотела бы его отвлечь, но не знала, как. — Нам рассказывали в Школе, мол, был один-единственный период в Пограничье, когда брат шел войной на брата. После этого выжившие и стали жить единой коммуной. Но нам не называли век…

— И нам не назвали. — На Амвросия было страшно смотреть.

Казалось, дай ему волю, и он сей же миг отправится в прошлое, покарает негодяя! А там — хоть трава не расти! Видя это, Звеновой поспешил направить разговор в более конструктивное русло. Им ведь надо было не крушить все и вся, а решить поставленную задачу.

— А что Лаврентий? — почти спокойным тоном осведомился Звеновой. — Куда он делся после твоей смерти, не знаешь?

— Знаю, но далеко не все, — вздохнул Иннокентий. — Точно мне известно только то, о чем рассказал сводный брат Кондрат, во время одно из своих недавних визитов. Так вот, Лавр снова объявился в его времени, в первом веке до нашей эры. Разыскал его, своего сына…

— И зачем?

— Поквитаться хотел, — как само собой разумеющееся, ответил рассказчик. — Но не смог. Руки были коротки. Кондрат, он знаешь, какой силы колдун? Куда Лавру до него!

При этих словах парни многозначительно переглянулись. Неизвестно, что бы они надумали ответить затворнику, если бы не характерный звук объекта, с огромной скоростью приближающегося к ним.