Вишенка на десерт

Глава 7

После случившегося в примерочной желание выходить из комнаты исчезает. Дело в том, что я не могу четко сказать, откуда взялся тот шар. Действительно защитил меня Уильям, или это была его вина. Снова вызвать у себя подобные ощущения и создать такой же светлячок ни разу не удается. Наконец решаю, что все же братишка начудил и успокаиваюсь. Если подумать, то и правда откуда у меня магические способности. В том, что Вив дочь лорда Роуза уже сомнений нет. Я не поленилась и нашла портрет покойного. Своими веснушками, рыжими вьющимися волосами и слегка курносым носом Вивьен пошла в отца, как и Уильям, кстати. Гены, как говорится, на лицо.

Но маленькие остатки сомнений еще немного терзают, и я время от времени пытаюсь вызвать пульсар. Правда, только в ванной у воды, чтобы сразу потушить.

Со своими мыслями и переживаниями совсем забываю о вечере у леди Берроуз. После завтрака сажусь читать учебник по всемирной истории — надо же знакомиться и с соседними государствами — и совсем теряю чувство времени. Только когда в комнату вбегает Мэри с поросячьим платьем в руках, а Сара направляется набирать ванну, у меня закрадываются смутные подозрения.

Откладываю книгу, сажусь на кровати и неуверенно спрашиваю:

― Сегодня воскресенье?

Мэри, которая как раз вешает платье на дверцу шкафа, поворачивается так быстро, что поток воздуха всколыхивает приторно розовый подол.

— Конечно, леди Вивьен. И радость-то какая, наконец, хоть из четырех стен выберетесь. Развлечетесь, потанцуете…

Я угрюмо смотрю на наряд. Что-то меня грызут сомнения, что кто-то рискнет пригласить жабу в розовом безобразии. Одно радует — на воротнике белеет кружево. Мадам Жельбен выполнила просьбу. И я все больше и больше начинаю испытывать симпатию к этой замечательной женщине.

А дальше Мэри и Сара принимаются усердно готовить меня к выходу в свет. Впервые после длительной болезни. Я безропотно отдаюсь в их руки и будто со стороны наблюдаю за процессом. Новый комплект симпатичного белья, мягкая нижняя рубашечка, платье, которое без корсета сидит довольно-таки неплохо. Кружево действительно прикрывает стратегические места и немного усмиряет яркое господство розового. Я больше не похожа на перетянутую рюмку, из которой торчит тесто. Да, не стройная лань, но и не клоун. Только один раз я решительно обрываю действия своих служанок — когда Мэри тянется за сундучком с пудрой для волос.

— Никакой пудры! — твердо говорю.

Девушка нерешительно замирает.

— Но… ваша маман… — наконец решается пролепетать.

— Вот моя маман пусть и осыпает себя этой гадостью. От нее потом и плечи, и руки, и лицо кажутся грязными. Будто у меня перхоть. Никакой пудры! Категорически!

— Тогда что? — первой приходит в себя Сара. Ее холодный подход и внутренний стержень мне импонирует, и я хитро смотрю из-под ресниц на служанку.

— Давайте просто их расчешем и как-нибудь закрутим на затылке. А несколько локонов можно пустить на плечо. И, Мэри, сбрызни их водой, тогда сами локоны станут аккуратными, а я перестану напоминать одуванчик. Вообще после мытья попробуем не расчесывать. Пусть высыхают так. Промокнем шелковой тканью. Вот увидите, они станут довольно милыми.

Служанки смотрят, как будто у меня две головы внезапно выросло.

— Прочла, — развожу руками. Не говорить же им, что имея на Земле такие же кудри, давно пользуюсь «кудрявым методом» и расчесываю волосы до мытья, а не после. Конечно, здесь нет фена, пенки для фиксации и бальзама. Но должно выйти неплохо. Во всяком случае не хуже, чем сейчас. Потому что в данный момент я действительно похожа на одуванчик.

Мэри немного сомневаясь, все же принимается выполнять приказ. Сара находит в шкафу шелковый палантин.

— Это пригодится для вытирания, — показывает кусок ткани, киваю и с удовольствием смотрю, как пушистые волосы завиваются в тугие спиральки.

— А теперь вот так, — забираю палантин и начинаю аккуратно промакивать каждую пружинку. — Тогда не разрушается структура локона, и волос не пушится.

В общем, когда все приготовления заканчиваются, то, что вижу в зеркале не то чтобы устраивает, во всяком случае ужаса не вызывает. А прической вообще остаюсь довольна. Высокий пучок придает стройности всей фигуре, а кудряшки — кокетливости. Вивьен действительно очень мила, уверена, я еще буду красавицей. Только нужно подобрать собственный стиль и подчеркнуть преимущества.

А теперь интересно, как маман отреагирует на мое самоуправство.

В холле уже ждут собранные сестры. Они действительно невероятно хорошенькие в своих бальных платьях. И похожи друг на друга, как близнецы. Впервые задумываюсь, а сколько нам всем лет. Выглядим как ровесницы. Но у кого такое спросишь, не вызывая подозрений?

Гортензия нервно мнет белоснежный веер в руках и кусает губы. Смущается. Она более неуверенна в себе, зависит от мнения Селесты. Нежное сиреневое платье ей очень к лицу, и невероятно красиво оттеняет цвет глаз. Они тоже кажутся сиреневыми, и от этого еще более загадочными.

На Селесте — зеленое, яркое. Волосы завиты и перекинуты на грудь, сверкают золотистым оттенком, выгодно подчеркнутые удачным выбором цвета.

Ну и я ― поросенок в кружеве.

— Ох, ты забыла пудру. Скорее беги наверх, пока маман не увидела! ― первой замечает мою прическу Гортензия.

― Не забыла. Просто не хочу, — спокойно отвечаю.

— Вивьен, ты что задумала? — подключается к разговору Селеста, шипит раздраженно. ― Как без пудры? С такими волосами!

― С какими такими? — невинно смотрю ей в глаза.

Она боязливо осматривается и наклоняется ко мне, будто секрет готовится рассказать.

— Рыжими… — шепчет, будто я не видела себя в зеркале.

― И?

― Рыжий обычно у… у… ― бросает беспомощный взгляд на Гортензию.

Но та стоит свекольная, будто не дышит.

― У девушек… у леди… в доме терпимости… ― последнее слово говорит одними губами. Почти не слышно.

Теперь и ее щеки пылают.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

― Вот прямо по цвету выбирают?

Едва не смеюсь в голос. Ну что за ерунда!

— Просто у рыжеволосых очень пылкая натура, — кусает губы. ― Не выходят из них верные жены.

― А что блондинки не изменяют, или брюнетки? ― уже не сдерживаю хохот.

― Ну конечно и такое бывает. Но рыжеволосые чаще, — нравоучительно изрекает. — Понятно, что пудра не скроет цвет полностью, но хоть не будешь так демонстративно выглядеть. Демонстрировать пошло! Как будто ты готова… будто ты приглашаешь… Предлагаешь… ― фразу она не заканчивает, совсем сникнув.

Я закатываю глаза. И именно в этот момент слышится гневный крик маман.

— Вивьен!

Мои волосы несомненно видны с лестничной площадки. Леди Роуз замерла на ней, как статуя, приложив ладонь к груди. Нетрудно догадаться, что ее так поразило.

― Пудры не будет! ― кричу в ответ.

Она белеет. Отмирает. И быстро сбегает вниз. Служанки спешат за ней, едва не падают, готовы в любой момент подхватить хозяйку — вдруг потеряет сознание от потрясения.

― Или я еду так, или никак! ― добавляю.

― Да… да как ты…

Демонстративно складываю руки на груди.

— Или так или никак, — повторяю. ― Нести меня будете?

— Позор, позор, — вздыхает маман. Прижимает ладонь к глазам, словно ей стыдно смотреть на мой рыжий цвет.

― Идемте, цыплятки! ― наконец говорит, удивляя таким быстрым согласием. Я ожидала гораздо более ожесточенного боя. Невольно просыпаются подозрения. Только что уже поделаешь.

Мы вереницей покидаем холл.

Во дворе ждет карета. Прямо на улице под домом. Мощеная дорога освещена фонарями, соседние дома увиты побегами роз и винограда.

Я оглядываюсь на наш. Восторженно таращусь, приоткрыв рот. Он значительно больше других и красивее. Сразу становится понятно, что здесь живет достаточно состоятельная семья, и проблем с деньгами у Роузов нет. Видно покойный лорд был довольно умным, и заботился обо всем. Даже после его смерти семья не нуждается.

― Чего застыла? Лезь! ― дергает за рукав Гортензия.

Я безропотно ныряю в карету. Она влезает следом. И мы трогаемся.

Стараюсь не пялиться, не показывать удивления, хотя сама время от времени щипаю себя за руку. Кажется, что в сказку попала: кареты, бальные платья, прием.

Кстати, сам экипаж движется невероятно плавно, словно мы не подпрыгиваем на булыжной мостовой, а плывем по спокойным волнам. Страх как хочется рассмотреть, что обеспечивает подобную амортизацию. Я бывало ездила на подводах. Впечатления остались неповторимые, пару раз умудрялась чуть не прикусить язык. И это по асфальту. А тут брусчатка и резины на колесах нет.

― Чего ты вернешься, Вивьен! ― шикает мама. ― Всю прическу растрепаешь! Сядь, в конце концов, смирно! Мы уже почти подъехали.

Я замираю и сцепляю руки на коленях. Оставшуюся дорогу стараюсь не двигаться.

Карета плавно сворачивает и через несколько минут останавливается.

— Приехали, — шепчет Гортензия, дрожит от нетерпения и волнуется.

На сиденье напротив презрительно фыркает Селеста. Она во всем копирует маман. Пытается казаться опытной и невозмутимой.

Лакей отрывает дверцу, а у меня впервые просыпается страх — а ну как выдам себя чем-то, действительно опозорюсь. Может, не стоило сюда ехать?

Плохое предчувствие тошнотворным комком оседает в желудке.

Разглядываю все вокруг, чуть не открыв рот от изумления. Подъездная аллея освещена десятками фонариков. Они висят на деревьях и столбцах, мерцают, как гигантские светлячки. К крыльцу один за другим подъезжают экипажи, из которых выходят пышно одетые леди и джентльмены. Все сияет, блестит, и музыка звучит из открытых окон.

― Чего стоишь? — толкает в спину Селеста.

Маман уже «вышивает» впереди как королева. Шлейф ее платья метет пыль на мощеной дорожке, а длинное перо в высокой прическе колеблется в такт каждому движению.

Я шагаю вперед. Но Селеста наоборот внезапно останавливает.

— Чего тебе? ― рыкаю раздраженно. То толкает, то держит.

― Цить! Забыла совсем, что по старшинству нужно идти, ― хмурится. ― Думаешь, как засватали, так уже впереди меня можно?

Хлопаю ошарашено глазами. И в мыслях такого не было. Но теперь хоть знаю, кто из нас старше.

— Да забирай его себе, этого Спайка, — дергаю плечом, сбрасывая ее руку. ― И милуйтесь на здоровье друг с другом.

— Спайк для тебя, пончик, — протягивает ладонь, будто хочет ущипнуть за щеку. ― Я здесь для более крупной рыбки…

Уклоняюсь и пропускаю ее вперед.

― Вив, что с тобой?

Это уже Гортензия, она тоже обогнала и остановилась между мной и Селестой.

— Что? ― поднимаю брови.

― Ты другая… совсем на себя не похожа, ― нерешительно смотрит в глаза. ― Это болезнь на тебя так повлияла? Близкая смерть?

Закусываю губу. Думаю, что, возможно, надо сдержаннее себя вести. Но просто выворачивает от мысли, что мной будут помыкать как несчастной Вив. Даже на минутку представить не могу, что разрешаю с собой так поступать. И если Селеста еще пытается продолжать гнуть линию привычного поведения, то Гортензия боится и слово произнести.

― Скорее жених… Бывший жених, ― нахожусь с ответом. — Он прекрасно дал понять, какой я была дурой и как все этим умело пользовались, — внимательно смотрю в ее глаза. И сестра смущенно отводит взгляд.

— Цыплята! Что вы там застряли? Быстрее! ― маман неожиданно осматривается и понимает, что ее выводок скопился в самом начале дорожки.

— Бегом! — торопит Селеста, всегда готовая по первому щелчку пальцев слушаться маман. ― Дома наговоритесь! Я вижу, как лорд и леди Барроуз уже ждут нас в дверях, чтобы поздороваться.

Мы трогаемся гуськом, действительно как цыплята за наседкой. И уже там, в дверном проеме, выстраиваемся в шеренгу. Приседаем в поклоне. Я старательно копирую движения маман и сестер. Выходит кривовато. Но мне почему-то кажется, что Вив и так была немного неуклюжа.

— Не плачь, Тыковка, — словно наяву слышу голос из воспоминаний. Нежный, ласковый. И кто-то теплой ладонью стирает слезы со щек, а разбитое колено щемит уже меньше. ― До свадьбы заживет…

Поднимаю голову, оглядываюсь в панике. Будто могу увидеть обладателя этого голоса. Хотя в глубине души почему-то уверена, что он принадлежит покойному лорду Роузу. И натыкаюсь на жгучий взгляд Торнтона. Он смотрит пристально, прислонившись спиной к стене. Через весь зал сверлит глазюками.

Взгляд удручает. Тяжелый и неприятный. В висках неожиданно начинает пульсировать боль.

— Вив, — дергает Гортензия.

Поворачиваюсь к хозяевам и натыкаюсь на чуть натянутую улыбку леди Барроуз. Судя по всему, женщина только что спросила у меня какую-то мелочь. И возникшая пауза выглядит довольно неудобной. Щеки вспыхивают.

— Простите, — опускаю ресницы. Маман раздраженно начинает сопеть.

— Я спросила, дорогая, как чувствуешь себя? ― повторяет леди Барроуз.

― Уж лучше. Спасибо, ― улыбаюсь в ответ, искренне надеясь, что моя улыбка все же выглядит более натурально, чем у нее.

— Вот и прекрасно, — сияет. — Хорошо повеселились, дорогая. Мы соскучились по тебе.

Рядом кивает лорд Барроуз, меряющий меня колючим взглядом из-под густых седых бровей. Разница в возрасте между супругами существенна. Однако никого это не удивляет — вероятно, родители брак устроили.

― Люси уже сгорает от нетерпения увидеть тебя.

― Спасибо… ― лепечу смущенно. Кто такая Люси?

Но меня уже затягивают внутрь, и я оказываюсь в настоящем круговороте музыки, света, пестрых платьев, цветочных ароматов и сплетен.

Невольно снова пытаюсь найти глазами Торнтона. Однако его уже нет у стены.

Напряжение немного отпускает. Надо держаться от него как можно дальше, и все будет хорошо.