Воин-паразит: Стать человеком

Глава 28. Этот мир

Солдаты в ужасе подскочили. Отсутствие энергетического источника заставило их отбросить версию о нагрянувших культистах. Лейтенант поднял вытащил головёшку из костра и выставил перед собой.

— Изыди, нечисть злопоганая! — крикнул рейнджер.

Топор исчез, но лишь затем, чтобы вновь вонзиться в засов и разрубить его с концами. Двери амбара распахнулись и на пороге показался…

— Голем!

— Как он сюда пришёл!

— Должно быть, путеводный камень всё ещё в кармане лейтенанта!

Рейнджеры бурно обсуждали явление каменного воина. Загнав его внутрь, они вновь загородились. Лейтенант с удивлением залез в карман и обнаружил амулет, позволяющий управлять Големом. Только сейчас он вспомнил, что Людвиг наказал ему следить за тренажёром.

Стало быть, тот шёл пешком с места битвы с культистами, нетронутый ни ожившими деревьями, ни вендиго, ни аммастцами. Шёл туда, куда звал его внутренний компас, заложенный неизвестным архитектором.

— Что же, теперь у нас на одного бойца больше! — облегчённо вздохнул лейтенант.

— Что делать будем? — спросил Мак, опустившись на давно истлевшее сено.

— Наша боеспособность крайне низкая. Ни вендиго, ни новым отрядам культистов мы отпора дать не могём. Дай Храдхир, — мгновенно осенил себя священным знамением лейтенант, — доживём до утра и вернёмся в лагерь. Если, конечно, здешние леса позволят ориентироваться по Кустосу.

— Вот так свора — осёл, да три вора, — вздохнул Яхтир и, встретившись с непонимающими взглядами сослуживцев, добавил: — Киренейская поговорка, не обращайте внимания.

Но внимание было на что обратить. Компания в амбаре собралась действительно разношёрстная: гоблин, несколько рейнджеров, бессмертный кочевник, владелец конюшен и каменный истукан с секирой, что так и не двинулся с места, отбрасывая громадную тень на дальнюю стенку.

Ну и, само собой, оставшийся без ноги Эспен. Всё это время, он сжимал под плащом отрубленную голень культиста. К конечности был прижат меч, а сам паразит тайком читал заклинание «хладного клинка», чтобы остановить разложение.

— Предлагаю выставить караул, — сказал Яхтир. — Раз уж все, кроме меня нуждаются в отдыхе, стеречь амбар буду я.

Посидев несколько минут, адепты начали располагаться на мешках с зерном, что так и не смогло прорасти, будучи лишённым доступу к воде и плодородной почве. Эспен, кое-как допрыгал на одной ноге до самого тёмного угла амбара и укрылся плащом.

Когда последний из товарищей мерно засопел, герой вытащил замороженную ногу культиста и флакон с настойкой мандрагоры. Сжав зубами воротник плаща, они принялся пилить собственную ногу до нужной длины. Очистив культю от обгоревшего мяса и заточив кость, герой прислонил позаимствованную у жнеца голень и пустил через неё щупальца.

Вылакав настойку, герой растянулся на сене, ожидая пока регенерация не вернёт на места нервные окончания и сухожилия. Плюс, нужно было время, чтобы побороть иммунитет и заставить оный принять чужую ногу.

Увы, но Эспен мог регенерировать конечности с нуля лишь в режиме «берсерка», как он его называл. В обычном состоянии, оставалось либо вернуть собственную на место, либо, если та была уничтожена, взять чужую. Но на то он и был паразитом, что мог без зазрения совести отнимать чужое и не платить по счетам.

Или нет? Чёрт, опять дурные мысли лезут в голову…

Грезе, чей призрак он видел недавно… Разве не её жизнь взял в качестве платы Аммаст за украденное тело? Разве не скитается он который год не зная покоя из-за собственной борьбы с ветряными мельницами?

Почему-то, слова Яхтира в лагере нашли свой отклик в его сердце. А ведь и правда — культ Темнобога не был бы столь могущественной организацией, если бы такие, как Эспен, представляли для него угрозу.

«Ты что, совсем идиот?! — поругал он сам себя вдруг. — После всего, что ты прошёл? Ты хочешь остановиться?! Сплюнь, Эспен! Твой путь идёт к мести! Пока последний кирпич, последней цитадели не рухнет на голову последнего культиста ты не найдёшь покоя! Помни, ради чего умер Ульрик!»

Палач Сект в тот день, когда Эспен научился использовать заклинания, так и не дождался кролика. Лишь окровавленного ученика с разорванной спиной. Тот молча плюхнулся на относительно целый живот и калека-адепт был вынужден всю ночь лепить на его раны листья подорожника в которых содержались крохи Тельмуса. В полусознательном состоянии, Эспен продолжал качать энергию по каналам. Её требовалось особенно много после таких ран, чтобы если не к утру, то хотя бы к вечеру следующего дня встать на ноги.

Очнулся паразит крайне бодрым для своего повседневного состояния. Ощущение лёгкости и того, что твоё тело впредь лучше, чем никогда, напомнило…

— Прорвался! — выкрикнул Эспен вскочив на ноги и осматривая собственные меридианы. Батюшки, сколько же силы было в его руках и ногах! Он мог запросто оторвать от земли камень, что Ульрик использовал в качестве стула во время тренировок, и запустить его в сосну, что стояла в ста шагах.

— Али тебя ведьма в петуха обратила, червь?! Чего ты в такую рань горланишь?! — недовольно прокряхтел Палач Сект и скривился, от чего и без того обезображенное лицо стало совсем жутким. Впрочем, Эспен к такой картине был абсолютно безразличен.

«В лесу видали страшнее».

Дотронувшись до спины и не нащупав ничего, кроме вереницы шрамов, Эспен, не говоря ни слова, рванул в лес и уже через десять минут приволок целую связку убиенных кроликов.

— А, прорвался… — буркнул Ульрик, что только закончил надевать протезы на ноги. — Став «зверем», ты уже, должно быть, понял, что можешь видеть ветви Древа Жизни.

— Не тяни, старпёр, — ответил Эспен, обгладывая косточки.

— Идиот, тебе то быстро объясняй, то разжёвывай всё, как грудному дитя! — вспыхнул Ульрик.

— А ты подбери частоту подходящую! Звучишь так, будто дёснами о камни шкрябаешь!

— Я тебе сейчас подберу, собака! — сплюнул Ульрик и взяв свой посох, огрел им Эспена по макушке, когда тот вновь склонился над едой.

— Ах ты!

Эспен вскочил с места и с кулаками бросился на калеку, но неведомая сила отшвырнула его на несколько метров к ближайшему дереву. Рядом с щекой в кору вонзился прозрачный кинжал из огня. Горло спёрло от осознания, что он сейчас мог умереть, не будь Ульрик, пусть и покалеченным, но опытным мастером боевых искусств.

— Не нарывайся, глиста! — проскрипел покорёженной челюстью Палач Сект вытянув единственную руку с посохом.

Эспен, кашляя, сумел выдохнуть, после того, как колющая боль в солнечном сплетении его отпустила. Встав на четвереньки он выблевал не переварившегося кролика.

— Если ты хочешь, чтобы я и впредь относился к тебе, как к тупому животному — залай! Но если хочешь, чтобы между нами было что-то человеческое — встань и подойти ко мне!

Рыча, паразит поднялся сначала на одно колено, затем на другое и поковылял с одной не зажившей лодыжкой к Ульрику.

— У тебя неплохая энергетическая структура, — осмотрел его Палач Сект. — Кто бы ни был тот бедолага, чью тушу ты спёр, но природа его не обделила. Многие крестьяне, кто прорывается на второй или третий уровни, из-за нехватки телума в окрестных землях страдают из-за не сформировавшихся меридиан.

— Что всё это значит? — спросил Эспен, поглаживая щеку на которой медленно затягивался порез.

— Проводимость энергии хорошая, дурень! — вскинул единственную руку Ульрик. — Ты ведь знаешь про Древо Жизни и телум, раз аж до «зверя» добрался? Так вот телум — это нейтральная энергия, которой всякое живое существо распоряжается, как Бог на душу положит. Но вместе с тем, каждый отдаёт и частичку собственной силы, которая уплывает в окружающий адепта мир. Чем сильнее адепт, тем больше он отдаёт, поэтому в местах скопления более развитых воинов те же самые «звери» и «смертные» дышать не могут без защитных артефактов. А самые могущественные — привносят в мировое Древо новую силу. Так рождаются техники и заклинания. Но все они, так или иначе, основаны на первобытных энергиях. Стихий, растений, животных — на чём угодно!

— И эту энергию тоже можно использовать, — заключил Эспен.

— Ничего себе! Ты сам до этого докумекал? Или подсказал кто невидимый, признавайся? Хе-хе! — коряво улыбнулся учитель. — Но нет… Ты сейчас уже можешь видеть артерии земли, но для видения прочих источников энергии необходимо подняться до уровня «смертного», что в кустарных условиях сделать непросто.

— Что нужно?! Я всё найду!

— Смотри, чтоб губы не обветрились! Если не хочешь помереть быстро и глупо — научись выжидать! «Смертным» становится примерно один из десяти тысяч на территории внешней стены, зрозумел? Сомневаюсь, что сейчас я смогу поднять тебя на четвёртый уровень, но научить своей сильнейшей технике — просто обязан.

— Ну и каким раком ты это собрался сделать, нежить?

— Воспользуемся лазейкой. Ты всё ещё паразит, несмотря на тело человека. Значит, повадки и чутьё у тебя должны быть животные. Поскольку звери уступают по уму разумным видам…

— Ну спасибо, плесень ходячая…

— …то Древо Жизни даровало им возможность ощущать чужую энергию. Поэтому вы так хорошо ориентируетесь по запаху и к вам невозможно зайти со спины.

— Выходит, я смогу использовать технику до того, как выйду на нужный уровень?! — восторженно произнёс паразит.

— Губу закати! Нечто подобное могут лишь самые гениальные из адептов, коим ты не являешься. То, что тебе с телом повезло, не делает тебя умнее порожней бочки. Но даже обезьяне, если десять раз что-то показать, и то ясно станет. Ты червь, а потому, если хотя бы на уровень обезьяны выйдешь, сумеешь использовать технику «Союза Огня и Молнии».

— Серьёзно? Кто придумал называть атаки дебильными именами? Я читал, что техники это вовсе не заклинания, они не требуют обращения к стихии…

— Просто заткнись и следуй древним правилам поединков! — перебил Ульрик. — Хочешь атаковать — называешь технику! Ясно? Так было заведено испокон веков!

— Ладно-ладно, так уж и быть, я готов смириться с этими дебильными правилами! — махнул Эспен.

— А теперь, садись в позу для медитаций, я буду учить тебя искать источники энергии без её видения…

С того дня прошло три месяца. Рассказывать о том времени нечего, Эспен, преодолевая рвоту, внимал словам Ульрика, а вечером занимался излюбленным делом — охотой. На фоне такой жизни, воспоминания о Малых Дубках и Грезе воспринимались, как счастливый детский сон, если бы, конечно, у паразитов существовало понятие «детства».

— И как так вышло, что ты, вроде бы, и человеческий язык знаешь, и ремесло человеческое, а мыслишь, как самый настоящий гад. Так и хочется сапогом размазать, чтоб на голой земле и следа не осталось… — произнёс Ульрик, попивая брагу.

По мере того, как менялась погода и у диких хищных зверей начиналось весеннее обострение, герои меняли полянки, постепенно приближаясь к жилым местам. По пути на новую житницу, они наткнулись на прячущихся от законников воров. Тем и взять-то нечего было с учителя и ученика, но разбойники побоялись, что те их сдадут. Эспену не оставалось ничего, кроме как порубить мужчин в капусту, а заодно и приодеться.

— Если бы не эта деревня, куда меня случайно прибило течением… Было бы намного проще. Я уже не совсем паразит, но до человека мне далеко. Чёрт-те что и сбоку бантик… Когда дикие животные идут по пути Тельмуса, они, со временем, также обретают человеческий облик, но паразиты лишены Пути Тельмуса, настолько над нами поиздевалась природа. Поэтому развитие моё идёт через это тело, — герой дотронулся до плеча покрытой парочкой новых шрамов рукой. — Выходит, я мог бы стать человеком и без всей этой ереси, развития и иже с ними?

— Может и так. Не знаю, что за циник назвал пятый уровень «Человеком»… Вернее, у каждой расы он называется по своему. У гоблинов — «Гоблин», у орков — «Орк». Но не уровни делают нас теми, кто мы есть.

— Поступки? — спросил Эспен, припоминая многочисленные разговоры с Яроном и Гунхильдром.

— Нет, — качнул головой калека. — Поступки у всех разные, и каждый считает, что поступает правильно. Мы те, кто мы есть, благодаря людям вокруг нас. Потому что даже рожденный от человеческой матери не всегда становится человеком. Каждый создаёт вокруг себя поле из людей. Будут эти люди друзьями али врагами — зависит от того, какую дорогу ты выберешь. И именно эти люди скажут тебе: человек ты или нет.

— Все, кто был мне дорог — мертвы, — ответил аметистоглазый.

— Не уникальный случай для Карцера, — хмыкнул отсутствующим носом Ульрик. — Но у тебя ещё всё впереди, в отличии от меня.

— Сам говорил — дорога мести ведёт в никуда, — упрекнул его Эспен.

— Меньше слушай стариков, они, зачастую, слабоумны, хе-хе! — хрюкнул от смеха Палач Сект.

— Ты толком и не рассказал мне: зачем мстишь культу. Не думаю, что когда человек теряет руки и ноги, он стремиться потерять и жизнь в войне с Темнобогом просто так.

— Культ Аммаста пришёл сюда не так давно, по меркам жизни адептов, лет сто назад, даже меньше. И первым делом они занялись поиском рекрутов из окрестных селений.

— Погоди-погоди… Культ Аммаста пришёл в Доминос откуда-то?! — удивился Эспен.

— Конечно! Эта организация — древнее любого из существующих государств. После того, как Ипостаси Огня и Молнии, бывшие Архонты Лета и Осени изгнали Трёх Братьев из нашего мира, каждый из них, используя сладостные речи о богатстве и силе, одурманил не одну тысячу смертных. И сердце культа Аммаста находится так далеко отсюда, что ни одному окрестному адепту не хватит срока жизни, чтобы добраться туда ни верхом, ни на крыльях птицы.

«Насколько же огромен этот мир! — подумал Эспен. — Ни один окрестный адепт? Но если говорить про внешнюю стену, то здесь живут и «смертные», которые, если повезёт, могут дожить и до полутора веков!»

— Я слышал, что далеко за пределами Доминос есть земли, где даже адепты пятого уровня, что муравьи против льва. Какой тогда смысл культистам приходить в земли, где не каждый десятый даже Тельмус способен чувствовать?

— Мне почём знать? — буркнул Ульрик, делая глоток. — Чтобы это ни было, культисты вряд ли бы делали это забавы ради. У них нет цели, кроме как принести в наш мир апокалипсис. А это случится, если Темнобог вернётся.

«Стойте! А может ли это быть связано с моим телом?! Я ведь не знал! Я думал это какой-то могущественный адепт, что лечится от ран!

Та ненормальная, что убила Грезе… Рене, брось её душу Мезенгет в пропасть! Она что-то говорила про тело… Логично, что если кого-то изгоняют из нашего мира, то для начала, такого человека убивают! Но боги на то и боги, что им не обязательно иметь тело, логично ведь?»

— Многие короли и даже легендарные «Бессмертные Воители» отправлялись в самые захудалые края вроде внешней стены, чтобы обустроить свои гробницы. В месте, где живут богам подобные, такую гробницу быстро сметут в поисках древних техник и заклинаний, а вот «ничтожества» и «дохляки» их даже не заметят. А если и заметят, то кроме как поблымать глазами на вход в такую гробницу — ничего сделать не смогут.

— Давай вернёмся к твоей мести… — сказал ученик.

— Ну и, значит, когда всё это началось, местные адепты, я был в их числе, объявили войну рабам Тьмы. Подключилась даже инквизиция. Капища горели направо налево, но вот добраться до их главного замка, мы так и не сумели.

— Замок? Ты про Цитадель Аммаста, старик? — уточнил паразит.

— Да… А тебе почём знать? — замер на мгновение Ульрик.

— Слухи, — выкрутился Эспен.

— Этот замок находится на границе двух Империй — Доминос и Ультрас. Его окружает Чумной лес. Его-то мы преодолеть и не смогли. Многих наших положили, а дальше пары километров, без постоянной подпитки заклинаниями света, хотя бы от пары тысяч белых магов, пройти оказалось невозможно. Тьма в том месте буквально оживает и ты можешь до неё дотронуться… и умереть.

Когда мы поняли, что изгнать культ из наших земель не выйдет, мы перешли к обороне. Уничтожали всех, кого даже просто подозревали в связи с аммастцами. Но с каждым годом, готовых идти на борьбу с Тьмой становилось всё меньше и меньше, а жрецы культа всё сильнее промывали мозги людям, порой, уводя целые деревни во служение своему «хаспадину», — сплюнул Ульрик.

— И тогда…

— У меня была дочь. Она была замужем за плотником. Хороший, знаешь ли, парень был, не то, что ты, бездельник. Руку никогда на неё не поднимал, хотя тут скорее, уже моя заслуга, хех! Всё-таки я был «Человеком», меня все боялись и уважали. А моя дочь… Она родилась «дикаркой» и не горела желанием идти по Пути Тельмуса. Я был не против. Путь адепта слишком тернист был для неё и для большинства тех, кто считает себя достойным его пройти. Они жили в деревеньке не шибко-то и больше твоей, червь, — старик остановился. Сделал глоток браги, прополоскал беззубый рот и сплюнул на землю, после чего, убрал в сторону кувшин.

— Однажды я вернулся навестить их и увидел, что на месте деревни — пепелище. Моя дочь умерла у меня на руках, но перед этим… Я узнал, что ублюдки из культа схватили мою внучку. Мою маленькую Рене…

«Ха, её звали, прямо как эту тварюгу с косой…» — кивнул Эспен.

— Похоронив дочь и её мужа на скорую руку, прямо как ты, я бросился по горячим следам. Но культисты умели их заметать. Я уже и не помню скольких рабов Тьмы я уничтожил, сколько капищ сжёг. Тогда-то и заработал себе прозвище «Палач Сект»… А потом я встретился один на один с Патриархом культа, — единственным глазом, Ульрик уставился на деревянные конечности и остатки лица в отражении лужи. — С тех пор, прошло больше полувека. Мою Рене, вероятно, сгноили в казематах Цитадели Аммаста, а я оказался даже не в силах заставить культ умыться кровью…

— Моя жена хотела детей, — пожал плечам паразит. — Честно, мне трудно сказать, как бы я реагировал на собственное потомство: как человек или как паразит. Мы не заботимся о потомстве. Но теперь я думаю о том… Каким извергом нужно быть, чтобы родить ребёнка в нашем мире? — задумался он.

— В чём-то ты и прав, — согласился Ульрик. — Многие заканчивают свой путь ещё в пелёнках. Банально не переживают погодных условий или детский болезней. Кому не повезло дожить до зрелого возраста — редко уходят из жизни естественным путём. Не знаю, кто создал этот мир, но с названием он не прогадал. Такой мир не должен существовать. В нём нет надежды.

— Но ведь и это слово — «надежда» — кто-то придумал? — хмыкнул Эспен.

— Люди много чего придумывают. И летающие корабли, и сапоги-скороходы, и…

Ульрик замер. Его рот раскрылся в болезненной истоме. Старик чуть наклонился в бок и Эспен увидал торчащее из его спины оперение стрелы. Возникшее из спины щупальце оплело Палача Сект и дёрнуло к себе. Другое — выхватило торчащий из земли меч и отбило им другую стрелу.

— Они здесь, госпожа! — раздались крики десятков мужчин.

Из чащи показались рыцари в стальных латах, верхом на вороных мустангах. Каждый из них был уровня «смертного», то есть, любой из них был десятикратно сильнее Эспена в его нынешнем состоянии. Герой воззвал к звериному нутру, но то молча проигнорировало. Чудесного перевоплощения в берсерка не произошло, а это означало, что шансы героя в окружении, да ещё и на своих двоих, стремительно клонились даже не к нулю, а к отрицательному числу.

И тем не менее, паразит не был бы паразитом, если бы не имел подлого и практически незаметного даже глазу «смертного» оружия. Хлысты за его спиной закружились в диком, животном танце. Лошадь первого налётчика встала на дыбы и в этот миг, чёрная игла на конце розово-красного щупальца ударила скотину в самое сердце. Замерев, мустанг свалился набок замертво, придавив ногу рыцаря тьмы. Перепрыгнув коня, Эспен просунул клинок под шлем культиста, пронзив тому голову через нижнюю челюсть.

Зашедший справа воин занёс на Эспеном полуторный клеймор. Щупальце, пронзив воздух, оплелоего руку и раздробило кости, вызывая чудовищный рёв. Тут же паразит и сам почувствовал боль. Стрела разорвала щупальце, не дав закончить ему казнь культиста, а в следующую секунду на голову обрушился удар палицы, проломивший череп и выбивший один из глаз из орбиты.

Очнулся паразит, удерживаемый под мышки двумя адептами уровня «Человек». Опустив взгляд уцелевшего глаза, он узрел скрещенные бастарды вблизи шеи. Прямо перед ним, освободив ногу от шпоры, опустилась на траву девушка неземной красоты с глазами цвета изумруда.

Эспен стиснул зубы, заставив эмаль скрежетать. Рене, Песнь Безды, удерживая косу весом с молодого жеребца, опустилась на корточки, приблизившись к паразиту.

От неё пахло цветами. Могильными цветами. А её кожа, вероятно, была также сладка на вкус, как и ядовитый цветок. Да и выглядела магистр культа Аммаста соответствующим образом — ярко, привлекательно — достаточно сексапильной, чтобы свести с ума ничего не подозревающего адепта.

Среди тех, кто был наслышан о единственной женщине-магистре ходили слухи, дескать, оная изучила запретную технику, позволяющую черпать силу из адептов-мужчин в процессе прелюбодеяния.

— Какая сила… — произнесла Рене и тронула щёку Эспена рукой в длинной латной рукавице с открытым плечом. Спустя три месяца она смотрела на паразита совершенно по другому. Должно быть, тот удар, отправивший её в полёт внутрь избы, многое изменил.

Да и тот факт, что Эспен, не достигнув и двенадцатилетнего возраста поднялся на уровень «смертного» — делал его гением не только среди окрестных адептов, но и магических зверей. И всё благодаря телу, подготовленному для Аммаста. Конечно, культ рассчитывал, что Темнобог к этому времени вернёт себе свой божественный статус в этом теле, однако и без того — результат был ошеломляющий.

— Если доставить его в Цитадель сейчас, можно будет провести ритуал и вернуть Господина в этот грешный мир, — произнесла Рене.

Эспен дёрнулся от её прикосновения. Оно было подобно поцелую гадюки. Убийца его Грезе сидела в сантиметре от него, а он ничего не мог с этим поделать. Наверно, также себя ощущал и Ульрик при встрече с Патриархом.

— Магистр, тело Господина осквернено вторжением этого червя, его необходимо… — вступился Храмовник, но тут же замолчал, встретившись со взглядом Песни Бездны.

— Господин в гневе от выходки этого паразита, но ещё больший гнев его вызывает то, что мы до сих пор не открыли ему путь в этот мир, — произнесла Рене. — Сосуд есть сосуд. Он всё ещё в состоянии выполнить свою роль. После перехода на шестой уровень, даже от шрамов на прежнем теле не останется следа.

— С-сука… — прошипел Эспен.

— Что ты… — возмутился один из державших его пятиуровневых.

— Не трогай, — остановила подчинённого магистр. — Ты не представляешь, чего нам стоила твоя выходка, червь, — обратилась она к Эспену. — Твоя жена, твоя деревня — это даже не цена одной недели нашей многовековой работы. Если бы ты был бессмертным, тебе бы всё равно не хватило жизни, чтобы искупить свою вину перед Церковью!

— Ха… ха-ха! — вырвалось из лёгких героя. — О, боги… Может мозгов от природы у меня и немного, но мне хватило ума затаиться и жить в своё удовольствие… Тот, кто был — ха-ха! — рождён ползать был свободней, чем тысячи людей… Тысячи идиотов, что отбросили свои цели и мечты ради вшивого божка! А-ха-ха-ха!

— Магистр, позвольте размозжить ему голову! — вскрикнули культисты.

— И какая же цель может быть у червя? — вновь склонилась Рене.

— Раньше… Неважно, что было раньше… — прошипел разорванными губами паразит. — Теперь моя дорога лежит в преисподнюю, и заберу ваши жизни в качестве таможенной грамоты!

— У меня была другая жизнь, до Церкви, — произнесла холодно Рене. — Но этот мир отнял её у меня. И лишь Господин сумел открыть мне глаза: этот мир заслужил свою анафему ещё при жизни. Наша задача — прервать страдания ходячего трупа.

— Вы жёстко обдристались, перейдя мне дорогу… Всего-то стоило подождать сто лет… Я бы умер и хоть трава не расти после меня. Но теперь… Хе-хе! Удачи вам это сделать!

Что у Эспена было кроме угроз? На самом деле — ничего. Но уходить молча, не выбесив стерву, он не мог. У него успело сформироваться то, что двуногие называли «характером». И характер этот был весьма паршивый.

— Нужно подлатать его, чтобы не окочурился по пути в Цитадель. Ты — выйди, — Рене кинула взгляд на солдата с раздробленной рукой. Тот шагнул к магистру и та, неожиданно для всех, снесла ему голову косой.

Из тела «смертного» вышла фиолетовая дымка и втянулась в ноздри Эспена. Паразит почувствовал, как затягивается рана на голове, возвращается на место выбитый глаз, так же как и силы. Их, правда, хватало лишь на то, чтобы встать на обе ноги, когда его подняли.

— Богомерзкая тварь, — скривились от омерзения культисты.

— Считай это прощальным подарком, ха-ха! — рассмеялась Рене и, схватив Эспена за волосы, прильнула к его губам. — Скотина… — прошипела девушка, отпрянув. С нижней губы сочилась кровь.

Эспен согнулся от удара в солнечное сплетение, однако сделал это с широкой улыбкой.

— Привяжите его к лошади, пусть так топает…

— Эспен! — раздался голос над всей поляной.

Культисты обернулись к разорённой стоянке учителя и ученика. Палач Секты дёрнулся. Преодолевая муки тела, полный решимости калека принял сидячее положение.

— Может этот мир и правда потерял право на существование, но… Эти ублюдки… кха-кха… Никто не давал им право, прервать его жизнь! Не забывай мои уроки, сраный дармоед! — выкрикнул Ульрик и вокруг его тела закружились вихри энергии и мистерий огня.

«Ты врал… — склонил голову Эспен. — Ты был намного сильнее «Человека»! Но какой же силой обладает тогда Патриарх, что одолел тебя?!»

— Какого дьявола он ещё не сдох! — пришёл в ярость Храмовник.

— Эту технику я изучил в Храме Пламени Правосудия! — огонь полностью укутал тело Палача Секты, сжигая на нём одежду, обращая в прах деревянные протезы, но вместе с тем, утерянные руки и ноги заменялись мускулами из магмы. Уцелевшая рука приняла здоровый вид, покрывшись лавовыми меридианами.

Лицо излечилось от мерзких миазмов, утраченный глаз воспылал яркой звездой. Когда Ульрик опустился на отросшие ноги, земля под ним обратилась огненной пустыней.

— Мне осталось жить десять минут. Если ты хоть немного мне сочувствуешь — постарайся прожить хоть на мгновение дольше, — сказал он Эспену. — Последняя Вспышка Догорающей Свечи! — произнёс Ульрик название самоубийственной техники.

Культисты уровня «Человек», державшие паразита не успели даже пискнуть, как оказались объяты пламенем. Рухнув на колени, Эспен перекатился от потенциального удара, что мог обрушиться ему на голову, но оказалось, что напрасно.

Все до единого аммастцы принялись наносить на себя защитные амулеты и техники. Пятиуровневые культисты вынули мешочки с чёрной пылью, похожей на табак. Вдохнув её, они принялись обращаться в ужасных тварей, не имеющих ничего общего с человеком.

Их ноги и даже руки превращались в копыта, щупальца и лапы с когтями. На головах вырастали шипы, хоботы и клыкастые пасти. Взревев, они бросились в бой. Ульрик шагнул навстречу, посылая на слуг Тьмы десятки огненных сфер и эфемерных ударов кулака.

Адепты уровня «Человек», которые едва ли не богам подобны были в глазах обитателей внешней стены Доминос, не могли ничего противопоставить Палачу Сект, что стал воплощением мести и справедливости. Ошмётки их обугленных тел и плавящихся доспехов разлетались по всему лесу с каждым ударом.

Эспену очень хотелось посмотреть на всё это, но… Был высок риск, что если он задержится хоть на мгновение — смерть Ульрика окажется напрасной. Укол, так называемой двуногими, «совести», заставил его рвануть вглубь леса не оглядываясь.

— Я всё лелеял надежду пересечься с вашим Патриархом, — произнёс Ульрик, когда на поляне не осталось никого, кроме Рене и Храмовника. — Но и это, как для последнего боя, сойдёт… — некогда великий адепт чувствовал, что у него осталось двадцать секунд. — Надеюсь, хватит сил немного облегчить дорогу этому юродивому, прикончив вас.

— Магистр… — дёрнулся, было, Храмовник, но путь ему перегородило лезвие косы.

Песнь Бездны вышла вперёд. Её зрачки почернели, вокруг оружия змеёй взвилась тёмная энергия Древа Жизни. Взмахнув грозным оружием из костей поверженных врагов, она произнесла:

— Коготь Тьмы!

И двухметровый разрез в пространстве, уничтожая всё на своём пути, направился к Ульрику. Палач Сект выставил ладонь, ответив:

— Купол Ириса!

Энергия тьмы ударила о щит из пламени, силясь разорвать. Но не прошло и нескольких секунд, как техника Рене рассеялась, а Ульрик, как ни в чём не бывало, рванул вперёд, занося кулак над её головой.

В этот миг, сердце магистра замерло от страха. Она впервые в своей взрослой жизни испытывала это чувство. Помолившись Аммасту о прощении за проваленную миссию, Песнь Бездны приготовилась встретиться с Господином, но великий адепт, достигший некогда уровня «Варлорд», про который местные даже и не слышали, замер. Кулак из магмы застыл в нескольких сантиметрах от носа магистра.

Опустив его, Ульрик ошеломлённо произнёс:

— Рене? — и обратился в камень.

Десять минут прошло.