Отчаянно стараясь не рассмеяться в голос, Гвендолин смотрела, как Бриджет передает ее кузену пояс с перчаткой. Ради всего святого! Гвен стояла от него на том же расстоянии, причем с пустыми руками, и тем не менее Бенни как по наитию повернулся к девушке с котом, едва только начав расстегивать пряжки.
Раз за разом Бенедикт недвусмысленно выражал Гвен свою решимость избежать тенет брака. Пару лет назад, на балу, он даже чуть не нагрубил матери, когда та навязала ему чересчур много партнерш для танцев.
Не то чтобы юные леди вовсе не проявляли к нему интерес. Разумеется, ни одна из свободных девушек высшего света не стала бы рассматривать возможность вступления в союз с молодым боерожденным, будь он даже полновесным представителем дома Ланкастер… ну, разве что если бы Бенедикт был наследником дома… Хотя дамы не столь высокого происхождения вполне могли бы захотеть упрочить свои позиции благодаря союзу с ним.
Не стоит еще забывать, подумалось Гвен, что всегда может объявиться женщина того сорта, что с радостью готовы закрутить интрижку с кем-то из боерожденных просто ради острых ощущений от подобной выходки. Бенедикт, конечно, был красивым юношей и с момента достижения совершеннолетия не испытывал недостатка во внимании молодых (или молодящихся) вдов, чье заигрывание встречал с неизменно учтивым холодком.
Сейчас Бенедикт стоял, негромко беседуя с Бриджет и монахом-путником, и Гвендолин была безмерно рада за кузена. За последние дни она достаточно хорошо разобралась в характере Бриджет, чтобы понять: у этой девушки нет корыстных планов на Бенедикта. Она не намерена воспользоваться его связями или завладеть его деньгами, имуществом или чем-то подобным. И пускай в светских манерах у Бриджет зиял очевидный провал, таким вещам несложно научиться. В любом случае смелость и порядочность куда важнее, а у нее в избытке и того и другого. Да и имя Тэгвиннов все еще имеет вес в некоторых закоулках хаббла. Мать можно убедить благословить их союз.
Конечно, Бенедикт только испортит все и запутает, если дать ему волю. До чего же хорошо, что у кузена есть кто-то, готовый расчистить дорогу, — когда настанет нужный момент, разумеется.
Довольно улыбаясь, Гвендолин последовала за монахом и остальными на храмовую территорию.
Увиденное там совершенно ее потрясло. Девушка ожидала обнаружить относительно скромную обстановку. Но только не это: монахи превратили внутренний двор за тяжелыми храмовыми воротами в сады столь пышные и густые, что с ними не смогли бы тягаться даже разбитые в семейных поместьях Ланкастеров.
Каждый квадратный фут свободного пространства, как сразу стало ясно Гвендолин, был заставлен здесь каменными кадками, доверху наполненными жирным черноземом, собранным на Поверхности и заботливо доставленным сюда. И над каждой кадкой — тонкая сеть из шелковых нитей, усыпанная крошечными люмен-кристаллами, которые мерцали тысячью звезд, заливая все пространство двора серебристым сиянием. Под этой светоносной паутиной процветали плодовые деревья, виноградная лоза, гряды овощей и островки злаков, а также цветы, папоротники и ягодные кусты с незнакомыми листьями. Пищевые припасы, взращиваемые в издалека поднятой грязной почве, а не в обычных водных садах с обогащенным питательными веществами, чистым песком? Сама мысль вызвала у девушки легкую тошноту. Зачем было устраивать что-то подобное?
Самыми сногсшибательными здесь были запахи. Гостей встретило буйство самых разных ароматов: острых, и едких, и прелых, и сладких, — и, прежде всего, очень-очень живых. Сам воздух казался диковинным, он был густой и словно набухший от влаги. Вместе это производило впечатление неистовства жизни, безудержно разраставшейся с тою же свирепостью, что и смертоносный зеленый ад, затянувший всю Поверхность мира. При виде храмового сада девушка ощутила, как ее сердце колотится все быстрее: ее мгновенной, интуитивной реакцией стал сильный испуг.
Разум, напротив, подсказывал, что здесь ей совершенно ничего не угрожает. Сквозь проходы в пышной зелени тихо скользили фигуры монахов в горчичных одеяниях: они были заняты стрижкой растений, уходом за ними, поливкой и прополкой. В воздухе с жужжанием носились насекомые, причем многие — в черно-желтую полоску. Неужто пчелы? Гвендолин и понятия не имела, что кому-то в Копье Альбион удалось успешно развести их колонию. Насколько ей было известно, только жителям Пайка повезло добиться успеха с ульями, и их почти исключительная монополия на рынках меда и медовухи краеугольным камнем поддерживала всю их экономику.
Ладно. Если в храмовом саду водятся такие хрупкие существа, как пчелы, это место просто не может быть настолько опасным, каким кажется на первый взгляд. Гвендолин выдохнула и, немного успокоившись, двинулась вперед по дорожкам вслед за братом Винсентом и своим кузеном.
Между воротами и Храмом как таковым сады протянулись, должно быть, футов на двести. Сам храм насчитывал целых четыре яруса и мог похвастать превосходной каменной кладкой стен. Сложенное из копьекамня, здание выглядело таким же угловатым, прочным и вечным, под стать творениям самих Строителей. Несмотря на его высоту, Храму Пути как-то удавалось выглядеть приземистым и широким, будто он был исполнен решимости сопротивляться даже самой мысли о нападении, не говоря уже о любом реальном натиске врага. Еще двое монахов, вооруженные по примеру брата Винсента, стояли на страже у главных ворот Храма и в стоической неподвижности наблюдали, как Гвендолин и ее товарищи проходят внутрь вслед за своим провожатым.
Гвен ожидала, что внутреннее убранство Храма будет соответствовать внешней строгости, однако обнаружила, к своему немалому удивлению, что внутри Храм ярко освещен и обильно украшен картинами и полотнищами с начертанными излюбленным почерком путников изречениями. Некоторые из картин, хотя и изображавшие канонические сюжеты их веры, выполнены были поистине мастерски. Столь богатая коллекция предметов искусства в определенном смысле легко могла спорить с собранием, которое они видели во дворце копьеарха.
Выложенный из больших каменных блоков пол был выкрашен в насыщенный зеленый, за единственным исключением в виде песочного цвета дорожки, петляющей по всему залу. За многие века по ней уже прошло столько ног, что ближе к середине краска оказалась стерта, заодно с самим камнем. Вместе с остальными Гвен поняла, что и сама старается придерживаться этой вышарканной в давние времена колеи, на дюйм ниже остального пола.
— В трапезную? — спросил Бенедикт.
— Так проще всего, — ответил брат Винсент. Оглянувшись, монах улыбнулся Гвен. — Вас что-то удивляет, мисс?
— Здесь… признаться, тут у вас очень мило, — не успев подумать, выпалила Гвен. — И все совсем не так, каким выглядит снаружи.
— Разве это не свойство всего сущего? — чуть усмехнулся брат Винсент.
— Начинается… — едва слышно вздохнул шагавший рядом Бенедикт.
Метнув в кузена косой недоуменный взгляд, Гвен вновь повернулась к монаху:
— Не быстрее было бы ходить напрямик, а не кружить, описывая все эти повороты? Такой маршрут не кажется разумным.
Улыбка монаха сделалась шире.
— А вам кто-то запретил ходить по прямой?
— Нет, вообще-то… — сказала Гвен.
— Тогда почему вы не выбрали тот маршрут, который представляется самым разумным?
Гвен на миг зажмурилась.
— Ну… Очевидно же, что тут все ходят только кругами. Думаю, поэтому.
— Значит, вы решили, что тем самым можете оскорбить наши чувства?
— Нет. То есть не совсем так, — протянула Гвен. — Просто… Такой выбор показался единственно верным.
Брат Винсент понимающе кивнул:
— Но почему?
— Потому что… Сами посмотрите. Плиты заметно стерлись там, где все по ним ходят.
— Получается, мисс, что вы почувствовали себя обязанной пройти тем же сложным маршрутом, потому что великое множество людей следовали ему до вашего появления здесь?
Гвен снова покосилась на Бенедикта, но кузен лишь молча смотрел на нее с непроницаемым выражением на лице — очевидно, дожидаясь ответа.
— Нет, конечно же, нет! Хотя в некотором смысле да. Признаться, я об этом вообще не задумывалась.
— Мало кто задумывается.
Сказав это, брат Винсент склонил голову и отвернулся от девушки, продолжая вести их по залу, и у Гвен появилось вдруг ощущение, судя по его жестам и мимике, что монах был учителем, который только что подвел итог уроку.
Спина девушки немного напряглась, выпрямляясь.
— Брат Винсент, — окликнула монаха Гвен, как ей самой показалось, сдержанным, но все же твердым тоном. — Никак вы пытаетесь залучить меня в свою веру? Сделать путницей?
Лица его Гвен по-настоящему не видела, но заметила, как округлились от широкой улыбки щеки монаха.
— В бездне восток ничем не отличен от запада.
Такой ответ заставил Гвен моргнуть.
— Каждое из этих слов мне знакомо, но в таком порядке? Я теряюсь в догадках, что они могут значить.
Монах кивнул.
— Возможно, вы предпочтете не слышать их вовсе?
Гвен задохнулась от гнева.
— Бенедикт!
Замедлив шаг, ее кузен отстал на пару шагов и улыбнулся.
— Такой уж он человек, сестрица. Я тоже без понятия, что брат Винсент имел в виду. Обычное дело.
Лица монаха ей не было видно, но у Гвен родилась вдруг мысль, что брат Винсент, возможно, потешается над ней. Поэтому девушка громко фыркнула, вскинула голову и, сойдя с дорожки, зашагала по зеленым плитам по прямой линии. Чтоб они провалились, все привычки и обычаи путников!
Уже через несколько секунд неровность плит заставила ее споткнуться, и Гвен чуть не растянулась на полу Храма. После этого Гвен пришлось чуть наклонить голову, чтобы хоть немного видеть, куда ступают ее ноги.
— Прошу прощения, брат Винсент, — заговорил тем временем мастер Ферус. — Могу ли я обеспокоить вас просьбой показать нам вашу коллекцию, если это не слишком обременительно? Моя ученица еще никогда ее не видела.
Лицо брата Винсента расплылось в такой широкой улыбке, словно эфирреалист предложил приготовить для него изысканный ужин.
— Разумеется, сэр. К тому же это как раз по пути.
Мастер Ферус просиял:
— Великолепно. Прояви внимание, Чудачка.
— Да, учитель, — поклонилась та.
— Коллекцию? — сбила шаг Гвен. — Какую еще коллекцию?
Глаза Винсента сияли. Он остановился у очень большой, очень тяжелой двери, чтобы открыть ее мягким толчком ладони. Огромная створка беззвучно и плавно распахнулась, открывая за собой помещение колоссальных размеров.
— Дамы и господа, — негромко, с внезапной дрожью в голосе возвестил монах, — перед вами Великая библиотека Копья Альбион.
И тут у Гвен глаза из орбит полезли.
Великая библиотека была неохватна; должно быть, ее фондами было занято не меньше трех четвертей всей площади Храма. Первый ярус оказался уставлен рабочими столами в окружении книжных стеллажей, и каждый дюйм полок был забит книгами — всех мыслимых форм, размеров и цветов. Если на то пошло, библиотека Академии этому собранию и в подметки не годилась (она не заняла бы и десятой доли пространства этих полок), а ведь над ним расположились еще три яруса шкафов, попасть на которые можно было с помощью хитроумной системы балконов и лестниц. Там, наверху, тенями скользили монахи; они смахивали пыль с полок и расставляли книги в надлежащем порядке. Покрутив головой еще немного, Гвен уверилась, что здесь собрано значительно больше книг, чем ей приходилось видеть за всю жизнь.
За столами сидели писцы в монашеских одеяниях знакомого горчичного цвета; они вручную копировали содержание раскрытых перед ними фолиантов, тогда как молодые послушники плавно двигались вокруг, поднося стопки бумаги, посыпая песком влажные чернила только что завершенных страниц и исполняя все прочие действия, необходимые для этой кропотливой работы. В воздухе кружили легкие, сложно переплетающиеся мелодии, исполняемые парой монахов с деревянными флейтами.
Гвен несколько секунд потрясенно оглядывала это великолепие, а затем сообразила, что пытается вычислить стоимость всех этих книг, учитывая исключительно цену их материалов. Бумага в каждой из книг содержала в себе куда больше дерева, чем можно вообразить, исходя из объема. Дом Ланкастер владел собственной библиотекой в несколько сотен томов, но он ведь был одним из самых богатых домов во всем Копье Альбион. Академия хаббла Утро обладала почти тысячей томов, собранных за два столетия, — включая старинные и весьма ценные. Но здесь…
Будь даже стены и полы Великой библиотеки сплошь покрыты золотом, это лишь слегка добавило бы ей ценности — в чисто денежном выражении.
Но это, предположила Гвен, вполне увязывалось с причудами остальной части хаббла Платформа. В безумном дележе полезного пространства здесь выстроили целые здания, целиком состоящие из дерева! Гвен прекрасно знала о процветании местной экономики, но девушка не подозревала о том, что уровень ведущейся здесь торговли давно затмил даже сам хаббл Утро. Стройка такого размаха потребовала налаженной индустрии деревообработки, в результате чего появились целые горы опилок. Вероятно, они и стали сырьем для бумаги в собранных здесь книжных томах. Допустим, это немного снижало затраты, — но книги в любом случае выглядят настоящим богатством. При этом оно принадлежит группе людей, которые особо кичатся своим презрением к любым излишествам и материальному достатку.
Кроме того, рассудила Гвен, это объясняло, отчего монахи так категоричны в своем стремлении уберечь Храм от посещения случайными людьми. Чанерии, принадлежащие ее собственному семейству, тоже не спешат распахнуть свои двери перед всеми желающими.
— Ой, — громко выдохнула Чудачка. Странно одетая девушка смотрела на полки Великой библиотеки округлившимися глазами. — Ой, неужели это…
— О да, — ответил ей мастер Ферус.
— Я никогда… еще никогда не чувствовала такого в нашей библиотеке, мастер.
— Чего ты не чувствовала? — осведомился Ферус. Голос его был кроток, но взгляд, как показалось Гвен, обладал способностью обжигать.
Чудачка помолчала немного, прежде чем пролепетать:
— Еще не уверена.
— Обдумай это, — посоветовал Ферус. И повернулся к брату Винсенту с вопросом: — Нельзя ли моей ученице тихонько побыть здесь, пока мы пьем чай, брат? Даю слово, вам не за что будет ее упрекнуть.
Брат Винсент отвесил старику низкий поклон. Затем отошел в сторону и прошептал что-то одному из послушников, прежде чем вернуться.
— Мисс, прошу вас не прикасаться к книгам, не спросив прежде дозволения у кого-то из моих братьев.
Чудачка сжалась немного, когда монах обратился к ней, и прижала банку крошечных кристаллов к своей щеке.
— Ой, он заговорил со мной. Стоит ли сказать, что я все поняла? Нет, конечно же, в этом нет никакого смысла: он ведь и так уже знает, потому что я спросила вас об этом.
— Что ж, — с довольной улыбкой вымолвил мастер Ферус. — А теперь, как насчет чашечки чая?
Брат Винсент еще немного времени задумчиво разглядывал ученицу эфирреалиста, затем улыбнулся мастеру Ферусу и сказал:
— Сюда, пожалуйста.
Монах привел их в скромно обставленную трапезную с низкими круглыми столиками из омедненного железа, окруженными вместо стульев плотными подушками. Гвен не знала, сумеет ли сохранить чувство собственного достоинства, устраиваясь на подобном… оригинальном сиденье, но уселась на одну из подушек даже с каким-то подобием изящества, и очень скоро они уже потягивали из чашек восхитительный горячий чай, подслащенный безобразно щедрым количеством меда. Роулю чай подали в маленькой мисочке. Кот не успокоился, пока Бриджет не размешала в его чае двойную порцию меда по сравнению с остальными.
Как только каждый успел пригубить чай (или полакать его из мисочки), брат Винсент кивнул и повернулся к сидевшему справа от него Бенедикту:
— Очень хорошо. Теперь рассказывай.
Бенедикт представил каждого из своих спутников по очереди и коротко пересказал события нескольких последних дней, включая и цель их прибытия в Платформу.
— Одним словом, — добавил он, — нам нужно поселиться где-то, не привлекая к себе внимания гильдий. Сам я надеюсь, что Идущего можно будет убедить позволить нам обосноваться прямо здесь, брат. Это самое безопасное место, о каком мы только могли мечтать.
— Идущего? — переспросила Гвен.
— Глава нашего Храма, будь то брат или сестра. Лучший из нас, — улыбаясь, пояснил Винсент. Повернулся к Бенедикту и покачал лишенной волос головой. — Мне очень жаль, сынок, но правила нашего ордена весьма строги. Храмы путников не принимают сторон в каких бы то ни было политических спорах.
— Но это же ваш дом! — вспылила Гвен. — Если аврорианцы захватят Альбион, заодно с ним они захватят и вас!
— Храму Пути в Копье Аврора живется вполне спокойно, — ровным голосом возразил ей брат Винсент. — Если завоевание обернется человеческими жертвами, мы будем глубоко скорбеть о них. Мы постараемся помочь раненым и обездоленным чем только сможем. Любая бесчеловечность, совершенная любой из сторон, встретит наш мирный протест, и мы смиренно примем любые последствия такого протеста. Мы не солдаты и не участвуем в сражениях, мисс Ланкастер. Это не наша тропа.
— Не припомню, чтобы я просила вас сразиться за меня, брат Винсент, — спокойно ответила Гвендолин. — Как выяснилось совсем недавно, у меня и самой это неплохо получается.
— Стоит нам позволить вашей экспедиции разместиться в Храме, это немедленно создаст впечатление тайной поддержки нами политики копьеарха. Мы глубоко уважаем его, признаем авторитет, но цель нашего Храма — служить всему человечеству, а не только гражданам какого-то одного Копья.
В улыбке Бенедикта не отразилось подлинного веселья.
— Именно такого ответа я и ждал, брат. Быть может, ты поможешь советом — где бы нам остановиться в относительной безопасности? Много времени прошло с тех пор, как я бывал здесь в последний раз, но даже тогда я не знал этого хаббла настолько же хорошо, как братия ордена.
Брат Винсент сузил глаза в задумчивости и не спеша прихлебнул чаю.
— Если вы ищете в этом хаббле постоялый двор с безупречной репутацией, надеюсь, у вас достаточно средств для проживания. — На кислую улыбку Бенедикта он ответил ее зеркальным отражением. — Думаю, тут все дело в деньгах. На некоторых они оказывают весьма странное действие.
— Но кто-то же должен быть лучше других, — предположил Бенедикт.
— Кое-кто таковыми определенно кажется, — ответил ему Винсент. — Соответствует ли содержание внешнему лоску — другой вопрос. Мне часто доводилось слышать, что всё в хаббле Платформа имеет свою ценность. Но особенно дорого ценится верность уже заключенному договору.
Опустив на стол свою чашку, Гвендолин объявила:
— Нам не нужен постоялый двор с хорошей репутацией, Бенни.
Кузен недоуменно повернулся к ней:
— Разве?
— Совершенно не нужен. Нам нужен хозяин постоялого двора, готовый на сделку и способный держать данное слово. — Она повернулась к брату Винсенту: — Отыщется ли здесь таверна, хозяин которой, будучи куплен, не продастся еще раз кому-то другому?
Монах приподнял брови.
— Продажный хозяин таверны?
— Это скорейший способ, а нам приходится спешить, — сказала Гвен.
Винсенту, кажется, пришлось обдумать это, прежде чем он заговорил снова:
— Даже такая мелочь, как совет в подобном вопросе, пошатнет с таким трудом взращенное беспристрастие.
— Что, если мы просим помощи не у брата Винсента? — настаивала Гвен. — Допустим, мы обратились за дружеским советом к старому наставнику моего кузена?
— Словесная уловка, — определил монах. — И притом банальная.
— Мы ведь просто беседуем за чаем, — напомнила ему Гвен. — Копьеарх ведь не отправлял вам письменного распоряжения помогать нам.
Брат Винсент поджал губы.
— Я обязан тщательно обдумывать то, как мои действия могут повлиять на весь орден и на каждого, кто следует Пути.
— А пока вы этим заняты, — твердо парировала Гвен, — будет, возможно, не лишне заодно изучить, как отсутствие действий может повлиять на всех путников Копья Альбион и на их соседей заодно. Они наверняка помянуты в списке представителей человечества, служить которому вы, по вашим же словам, стремитесь.
Брат Винсент несколько раз моргнул. И затем вкрадчиво заметил:
— Вы совсем не понимаете намеков, мисс Ланкастер?
— Возможно, я предпочитаю не слышать их вовсе, — сладким голоском пропела Гвен.
Что-то, подозрительно напоминающее новорожденную улыбку, заплясало вдруг в глазах монаха.
Гвендолин широко улыбнулась ему в ответ.