Время для жизни - 2

Глава 11

— Не так, Косов! Локоть выше! Алешин! Ну что ты винтовку держишь, как вилы?! Ты навоз кидать собрался? — Кравцов был предельно недоволен, а от того — чрезвычайно желчен, — Косов! Работай обычным хватом! Что ты тут мне «девушку с веслом» изображаешь?

После нескольких месяцев базовой подготовки по штыковому бою, они перешли к более «продвинутым занятиям». Как сказал инструктор:

— Хватит вам мешки дырявить! Так на вас их — не напасешься!

После разминки, они разбивались по парам и начинали отрабатывать защиту-нападение. Это можно было бы назвать фехтованием, если бы не их чрезвычайно неуклюжие «финты». Хохоту временами — хватало! Знатно поваляли друг друга по утоптанному снегу курсантики.

Занятия проводились по-прежнему на спортплощадке. Курсантам, для предотвращения возможных травм, выдавались стеганые куртки и маски — похожие на маски фехтовальщиков в будущем. Только все это было довольно грубое, и носило на себе следы многочисленных тренировок, занятий и схваток их предшественников. На учебные винтовки одевались учебные же штыки, где втулка была — от нормального штыка, а все остальное тело штыка — резиновое.

Кравцов гонял их — до седьмого пота, не чураясь высказывать все, что он думает по поводу их ловкости и мастерства. Комментарии были едкие и частенько — очень смешные! И вообще, капитан был преподом хорошим, курсанты на него зла не держали. А как Кравцов умудрялся расшвыривать их по площадке, во время показательных боев! Это же — песня!

Благо погода стала частенько радовать — в середине февраля «вдруг» стало больше солнца, метели перемежались днями с оттепелями. Появились первые, еще совсем короткие сосульки. И это — поднимало настроение «курков». Ну а как же — все ближе конец первого курса, а значит поднимется и их статус. Появиться новая форма — сапоги, фуражки, командирские ремни. А не эти… обрыдшие ботинки с обмотками!

Ивана выглядывающее солнышко тоже радовало. Весна… она для любого сибиряка — время радостное! Какие-то, пусть и ничем не обоснованные, ожидание улучшений, расцвета природы, хорошей погоды, настроения. И девушки — расцветут опять же! Не иначе — солнышко так действует на жителей Сибири. Предвкушение…

Вспомнив про девушек, Косов поневоле вспомнил и про то, что «благодаря» «особой одаренности» его приятеля Ильичева, они уже второй месяц — «постятся»!

«Мудень сраный! Повбивав бы, хада! Хуинная голова! Вместо мозгов — сплошной спермотоксикоз! Нет… ну как нужно было все поломать, а?! Зараза блудливая!».

«Зараза блудливая» неподалеку «сражался» в штыковой с Амбарцумяном. И пар валил уже от обоих бойцов! Оба — товарищи упрямые, на драку — злые.

Разозлившись, Косов и сам не заметил, как перешел в атаку, сбил попытку Алешина уколоть его «на противоходе», и коротким ударом приклада в грудь, подставив под ногу соперника свой носок, зацепив его таким макаром, опрокинул Андрея на утоптанный тысячами ног снег. И завершил схватку, демонстративно ткнул Алешина резиновым штыком в грудь, картинно прокрутив-развернув винтовку меж рук.

— Ну… ничё так получилось, Косов! Неплохо! Только ты… товарища все же — жалей! Так и ребра поломать друг другу можно! — оценил его «финт ушами» Кравцов.

Иван подал руку Андрею, поднял того и хлопнул по плечу, в ответ на шипение курсанта, потирающего грудь.

— Вот, товарищи курсанты, пример, как можно действовать в бою! А то вы подчас забываете, что кроме рук с винтовкой, у вас еще имеются и ноги! Работайте всем телом. С выдумкой работайте, не шаблонно! — поставил его в пример Кравцов.

Как-то получалось, что по физическим кондициям, и по ловкости, вкупе со смекалкой, Косов встал в один ряд с лучшими в их взводе — Алешиным, Амбарцумяном. Ну и с этим… «ебарем-перехватчиком»… Ильичевым. Ах да! Еще и Капинус! Этот упрямый сибирский литовец, похоже, только на морально-волевых, старался не отстать от лидеров этой учебно-боевой дисциплины.

А лучшим стрелком продолжал оставаться все тот же Гиршиц. Очень уж хорош был глазомер у «сына богоизбранного народа»! И выдержка — тоже хороша, что для стрелка, безусловно, являлось одной из обязательных черт. Причем, Юрка был хорош во всем — по любому виду оружия, будь то винтовки, короткоствол, пулеметы. И даже из всеми уже проклятого ротного миномета, умудрялся класть мины в круг диаметром два-три метра. Уникум, что еще скажешь! Глядя на Гиршица, Кравцов все вздыхал, что вот — «лыжи бы еще тебе подтянуть, и тогда — точно в команду училища по «гонкам патрулей»!

По предложению того же Гиршица, которое поддержал Капинус, они, то есть эти двое упомянутых и… примкнувший к ним Шелепин… Отставить! Косов, конечно же! Выбирали более спокойные и насыщенные учебными занятиями в аудиториях дни и старались полностью говорить по-немецки. И в такие дни Ивану приходилось… нелегко. Капинус, изощрённо «тролил» отделенного командира, а Гиршиц усмехался, а то и в открытую хихикал, глядя, как Косов и половины не понимает, из того, что говорят его «литовско-еврейские» враги. Нет… так-то он понимал, что — про него, и что — ничего хорошего! Но… ответить толком не мог, выхватывая из разговора лишь отдельные, понятные ему фразы.

— Тьфу ты! Ду… Капинус — швайнехунд и думкопф! — плевался Косов.

— Ну… кто тут швайнехунд — еще можно поспорить! А вот думкопф — это ты, товарищ отделенный! Тут и спора нет! — переходил на русский оппонент.

Было весело, в общем…

«Обгадивший всю малину» Степа, периодически делал попытки наладить отношения, но Косов, демонстративно держал дистанцию, был вежлив, дружелюбен, но — не более.

«Хотя… вот злиться на этого… хуеголового — не очень-то получается. Честно признаться — вот не уверен я, что не соблазнился бы в открытую предлагающей себя дамочкой. Если она еще и нравится! Помурыжить его еще?».

Но все-таки Ильичев нашел, чем «купить» хорошее расположение Косова.

— Пошли… хватит груши околачивать! — ткнул его в плечо Степан.

— Куда, товарищ сержант? — поинтересовался Иван.

— Пошли, пошли… Одевайся! Вон — старый свой бушлат надевай и пошли! — торопил его Ильичев.

«Ну… пошли, так пошли!».

— Нам, татарам… поебать — наступать бежать, отступать — бежать! — бубнил негромко Косов, направляясь вслед за сержантом.

«Ага… конюшня!».

— Стыдоба смотреть на тебя, будущего красного командира, как ты боишься к лошади подойти! — укоризненно протянул Степан, — Казака я из тебя не сделаю! И даже — красного конника — не сделаю. Но хоть что-то ты знать и уметь — должен!

И теперь… по вечерам Ильичев таскал Ивана в конюшню. Начали с того, что сержант объяснял Косову, как ухаживать за лошадьми. Как кормить, как поить, как чистить их.

— Вот так вот… щеткой, уверенно, но — не сильно… Раз! Раз! — показывал Степан, — Потом… когда видишь, что щетку уже нужно чистить… Вот так ее… скребком! Раз! Раз! Почистил, да? И снова! Коняшки, они тоже чистоту любят! Ты к ним с добром, и они тебя уважать будут!

И как-то сам Иван не заметил, что с ужина стал стараться прихватить несколько кусков хлеба. И соли мешочек у него в тумбочке… за учебниками и тетрадями сзади появился. А ведь действительно… уже через несколько их приходов, лошади сами тянулись за угощением, и ржанием приветствовали их в конюшне.

«М-да… «лучшие люди — это лошади!».

В конюшне же стояло некое сооружение. «Болваном» его было не назвать — «болваны», они же у портных? И не бочка, и не бревно… В общем — этакий тренажер, на котором можно было отработать посадку, а также — процесс седловки. И раз за разом Ильичев показывал Косову, как правильно оседлать животное.

— Степ! Ну сколько можно, а? Ну вроде же все правильно делаю! — ныл Косов.

— Ни хрена неправильно! Подпругу толком не затянул! И сам сверзишься с коня, и коняшке спину натрешь! Ткни его кулаком в брюхо. Бывает, что лошади сами брюха надувают — балуются так. А ткнешь, она брюхо втянет, а ты и подпругу сильнее затянешь. И не ной! Пока ты мне десять раз безошибочно не заседлаешь, будем тренироваться! — «рубанул» рукой сержант, — А потом — на время, по нормативу!

И за полтора месяца натаскал Ивана и ухаживать за конями, и седлать их правильно и быстро. Ну — довольно быстро, хотя сам Ильичев кривил морду от его «быстроты». А потом — занялся посадкой Косова.

— Вот! Спину прямо! Спину! Чего ты сутулишься, как собака на заборе? Грудь вперед, лопатки сведи, выпрямись. Зафиксируй положение тела. Вот! И только так…

— Ногами работай, ногами! Да не подскакивай ты так! Чего ты… как будто тебя шилом в жопу ткнули? Чуть-чуть… пружинь ногами! На рысях, когда идешь, нужно вот так помогать лошадке. А то — набьешь ей спину! И ноги в стремена не засовывай до самого каблука — носки только… ну или ступня до середины, не более. Не дай Бог, конь повалиться, не успеешь ноги освободить — подомнет под себя!

— Коленями фиксируй, крепче сжимай бока. Пятки врозь, а колени — вместе. Вот так… шенкелями управляя конем. Ну — ногайкой еще. Но ногайкой — запомни! Ногайкой коня никогда не бьют! Слегка только прихлопывают по крупу — так подают команды — быстрее! Или там — вправо, влево. Шенкелями и ногайкой. Зачем коняшку лупить что есть силы? Кони — они умные, все понимают! — продолжал объяснения Ильичев.

— Степ! А вот как же шпоры? — удивился Иван, — Шпоры тогда зачем?

Сержант скривился как от зубной боли:

— Шпоры… шпоры придумали разные придурки! Которые толком ездить не умеют, коней не знают! Ездюки, мать иху! Я же тебе показываю, как казаки конями управляют. Казачьи эти ухватки. Такие же как вон у степняков разных. Что киргизов тех же возьми, что бурят… если у нас там, на Востоке. Ни у кого нет шпор! Ни у кого! А эти народы веками на лошадях ездят! Уж кто бы лучше них лошадок знает? Шпоры… в задницу бы забить эти железяки тому, кто их придумал! И ладно еще сейчас… нынешние шпоры — они такие… более щадящие! Уже не колют и не режут лошадке бока. А раньше-то… ох и упыри были, ох и палачи лошадиные! Ведь до крови лошадей пытали! Суки… гребанные!

Потом, с установлением оттепелей, по вечерам они седлали пару коняшек, из тех, что поспокойнее и шагом сначала, шагом! Гуляли-бродили по дороге, по периметру двора училища. Потом — Ильичев начал гонять лошадок рысью, и все наставлял-обучал Ивана. Порой — мог и нагайкой по спине стегануть. Не сильно, но — неприятно!

В целях всей этой учебы, что шла сверх учебного плана, пришлось Косову, достать немного деньжат из своей заначки — «подмазать» училищных штатных конюхов. Спиртное, табак, немудренная закуска. Сами они с Ильичевым в этих посиделках участия не принимали. Одно дело — «проставиться», другое дело — самим «бухать». На это уже командиры не посмотрят спокойно.

Все это не стало тайной для командиров роты-батальона, да и училища. Но, судя по тому, что никто им не делал замечаний, не пресекал эти дополнительные занятия, выходило, что руководство сочло эти занятия — приемлемым видом времяпрепровождения курсантов. А потом, как-то Ильичев договорился и их стали выпускать за пределы училища, прогулять-промять лошадок. В вечернее время транспорта на улицах становилось совсем мало, и им никто не мешал шагом или рысью объезжать близлежащие улицы, а то и спускаться к Иртышу — прогуляться вдоль все той же лыжной трассы. Благо снег там был утоптан за зиму изрядно, и кони шли легко, не проваливаясь в снег.

Конюхи поставили условие — менять лошадок от случая к случаю. Тем тоже не надо бы застаиваться в конюшне. А занятия второго курса на лошадях были далеко не каждый день. И постепенно Косов привык к этим умным животинкам, и ему даже стало нравится и чистка их, кормление/поение, и эти конные прогулки.

К тому же этот уход и обихаживание лошадок здорово успокаивало нервы. А то Косов стал замечать за собой некоторые перепады настроения и излишнюю раздражительность. Ну а как не раздражаться-то, когда по утрам… «стояк» не побороть! И без всякой надежды на ближайшее будущее! Оставалось лишь шипеть в сторону приятеля.

Основная масса курсантов пусть и чувствовала некоторое неудобство и «томление духа», но напрямую все это… не связывало с отсутствием женского тепла и ласки. Ну что с них взять — мальчики, не целованные в большинстве. А вот Ивану приходилось сложно. И даже дополнительные физические упражнения здесь не очень-то помогали. Мышцы-то загрузить — загрузишь, а с психологией что делать?

Как заметил Косов, Ильичев тоже не мог похвастать новыми победами и пассиями в большом количестве. Хоть несколько раз Степа и исчезал по субботам и воскресеньям в неизвестном направлении, но — видно было по раздраженной морде — все не то!

— Что? Не клюет? — подкалывал Косов сержанта.

— Да… мля… все как-то — не так! Да и зима же опять же! Толком-то не разглядишь же. Все укутаются во сто одежек! Тут в прошлом увольнении с дамочкой вроде бы неплохой признакомился. Ну — туда-сюда… В кино ее пригласил. Посидели, фильм посмотрели. Потискал я ее… И вроде бы — все ничего! Даже в гости напросился, дескать — чайку попить, а то морозец изрядный.

— Ну и?

— А чего ну и? Ни хрена хорошего! Как разделась она… мама дорогая! Да ей — лет сорок уже! Старуха же!

— Сбежал? — захохотал Иван.

— Скажешь тоже! Сбежал… Красные командиры не пасуют перед трудностями и опасностями!

— И что?

— Что, что… зажмурился… И отодрал ее! Со всей пролетарской ненавистью, как ты говоришь! Только… туда я больше ни ногой! В Моздок я больше — не ездок! — еще больше развеселил Косова сержант.

— Да… гроза бабулек и престарелых прелестниц. Ты смотри так-то… на «конец» что-нибудь не намотай! А то будет еще — позорище!

Ильичев в ответ только дернул головой — типа «сам с усам!».

Кроме проставления конюхам, Косов провернул еще парочку операций. С помощью все того же проныры-каптера, прикупил себе за недорого новый бушлат. Потому как, и ухаживать за лошадьми и верхом кататься в шинели было все же неудобно! Пехотная она у них, шинелька, а не кавалерийская, не шибко-то приспособлена к верховой езде.

Потом, через того же каптера, сошелся поближе со «спецами» в училищной «швальне». Была у них и такая, так же, как и сапожная мастерская. Именно здесь выпускникам подгоняли форменное обмундирование, обувь и снаряжение. А за небольшую денежку — могли и выполнить некоторые, выходящие за пределы строевого устава и наставлений по ношению формы, «апгрейды» всего этого. Но — неприметные такие «апгрейды», если специально не смотреть — не увидишь и не поймешь!

Так, купленный бушлат Косов отнес в швальню, объяснил, что ему нужно. Портные, хоть и покачали головами, но — переделали бушлат, сделав ватную подкладку съемной. А также пришпандорили, к воротнику дополнительные крючки и пуговицы, чтобы можно было пристегнуть серый цигейковый воротник. Сам воротник достали все те же портные.

Услышав, что курсанты, прошедшие в основной конкурс самодеятельности, и участвующие в концерте в конце апреля, будут обмундированы в новую форму — по образцу второго курса, Косов заранее подсуетился и заказал себе хромовые сапоги. Только не с простой кожаной подметкой, а с прошитой и подклеенной резиновой. Поверх той же кожаной! Носки же и внешние края каблука — велел усилить от истирания. Сам сапожник предложил не мудрить с металлическими набойками, а сделать набойки деревянными.

— Цокать при ходьбе не будут! Ты ж не лошадь с подковами, зачем тебе цокать? А дерево это — крепкое, высушенное, да слоенное — клееное! Сносу — век не будет! Да я тебе и еще пару наборов дам, чуть что — тебе любой сапожник за пять минут поменяет! — мастер казался опытным и умелым, а потому — причин ему не доверять у Ивана не было.

— А чего фуражку не заказываешь? Если в концерте будешь участвовать — то фуражка нужна же! Все сделаем в лучшем виде! Тебе что больше по душе — «жоржик» или «лопата»? Ага… «жоржик»! Вот смотри — и сукно поставим командирское, и внутри околыша подкладкой — не дерматин вошьем, а чисто лайковую кожу! Козырек — кожаный лакированный! Красота же!

На возражение Ивана — мол, «не по чину» такую «фураньку» себе строить, портной отмахнулся:

— А то у нас ты первый такой будешь?! Да каждый год человек десять, а то и больше к нам прутся со всем этим. Ну — у кого деньжата доплатить есть. Так что… все будет — и неброско, чтобы начальству в глаза не бросалось, но и аккуратно, качественно. Да и мануфактуру задействуем хорошую. Не так что… что со склада тебе выдадут!

Почему Косов был уверен, что будет участвовать в заключительном концерте? Да потому, что и видел, и послушал, кого от роты выбирали для участия в конкурсе ротный и политрук. Нет, так-то… парни играли и пели — неплохо, но… самодеятельность все-таки! А вот у них с Гиршицем дуэт уже сложился, и очень надо признать — неплохой дуэт. Да это все, кто их слышал, признавали.

Поначалу другие курсанты вообще не хотели участвовать в этом ротном отборочном конкурсе — дескать, вон, понятно уже, кто пройдет на училищный уровень. Но сам Косов настоял на отборе в роте — ему и на хрен не нужны были все эти разговоры и шепотки за спиной. Мало того, он подошел к Кавтаськину и предложил ротный конкурс устроить в виде концерта — к 23 февраля. А что — суббота. Утром, на подъеме флага, руководство училища всех поздравит, потом — занятия по распорядку, потом, после обеда — увольнения. А после ужина, в ротной Ленинской комнате, можно и провести этот концерт — и к празднику, и оформить как конкурс. Еще он предложил, что найдет пекаря и закажет пироги. Можно будет и концерт посмотреть, и чаю попить с пирогами — в честь праздника-то!

«Этакий — тим-билдинг устроить! Правда — этот термин употреблять все же не стоит!».

Кавтаськин — воодушевился! Это же и ему — такой бонус к политруковской карме! И хоть ротный — засомневался, позволит ли руководство вот все это… Но политрука было уже не сбить с пути! Он, по совету Косова, расписал все грамотно — изложил на бумаге доводы, плюсы и минусы… Фактически Иван ему помог сценарий составить. А уж подкрепить предложение политически грамотными доводами — тут Кавтаськину и помощи не надо было — сам как тот кот Баюн, кого угодно заболтает!

В общем… Кавтаськина руководство, в качестве эксперимента, решило поддержать. Ну а вдруг получится? Это же… политическая работа с личным составом! Новые формы и методы! И праздник отмечен будет, что политически — грамотно! И новая форма проведения! А то… митинги — дело хорошее и уже давным-давно успешно применяемое. Но и нового чураться нельзя. И опять же — культурное мероприятие! Это даже… не просто — «галочку» поставить! Это… это — если грамотно подать… это может и новыми «кубарями», «шпалами» все завершиться! Это же… такое можно развернуть!

— Представьте, тащ политрук! Если у нас все пройдет нормально… Ну — успешно, я хотел сказать! — Косов был вынужден поправиться, увидев искреннее непонимание, и даже — возмущение, на лице Кавтаськина, от одной даже мысли, что что-то может пойти не так! — Представьте! Это же можно — не только на уровне роты проводить, а? На следующий год… в столовой же училища — подготовить концерт всеми силами. В честь праздника! Столы там накрыть — вечером, прямо за ужином! Поздравления руководства, награждение там… вручение петлиц с новыми званиями, благодарности опять же, почетные грамоты! А все это — перемежается с концертными номерами! И можно… да вот даже комсостав — можно же и семьи пригласить. Супруги, дети, если кто постарше! Ну и окончание — бал! Ну или там — танцы! Думаю и женам комсостава тоже не каждый день на таких праздниках собираться удается, а?

И Иван, продолжая «курлыкать» как та птица Гамаюн, видел, как политрук ушел в себя, и в глазах у Кавтаськина мелькали и новые номера, и новые петлицы, и даже — новые… более высокие должности. А чем черт не шутит?!

— Так! — пришел в себя политрук, — Косов! Я сейчас к тебе даже не как к курсанту обращаюсь… Как к комсомольцу, как к политически грамотному товарищу своему! Нельзя чтобы — неуспешно! Никак нельзя, Иван! Надо бы… чтобы — на «ять» все прошло, понял! А я… я еще подумаю, как тут можно все… что еще сделать, чем помочь… Да! К утру мне список — кого считаешь нужным привлечь! Кто что поет, кто и что — играет! Да… на столы же еще… Ладно, это еще подумаем! А кого пригласить-то — политрук снова ушел в себя, — Нет, ну Верейкис — само собой! Груздев… Груздев… пойдет ли? С комиссаром посоветуюсь! Ротный — тот понятно. Комбат? Если Верейкис придет, и комбат никуда не денется! Дальше… ладно! Подумаю еще!

— Тащ политрук! — позвал он «из небытия» Кавтаськина.

— Чего тебе?

— Надо бы… заранее знать — кто будет! А то вдруг и места не хватит.

— Как это — не хватит? Ты чего? Должно хватить! — возмутился политработник.

— Так ротное же мероприятие все же… Курсанты же должны быть.

— М-да… курсанты… куда их деть? Увольнение! Всех в увольнение, нах! — рубанул рукой политрук.

— Ну… может всех-то и не надо. Надо посчитать прежде всего — сколько от руководства народу будет.

— М-да… Ладно! Я — к Верейкису, посоветуюсь! Все! А с тебя список! Понял, Иван? К утру — список чтобы был!

Список было подготовить несложно. Да и что там… Пара курсантов играла на гармонях. Неплохо, кстати сказать!

«Надо бы им посоветовать — в дуэт организоваться! Пусть порепетируют… да хоть то же попурри из маршей! А что — может неплохо получиться! Этот… чтец-декламатор из третьей роты. Здорово пацан стихи читает, зажигательно так! Этот еще… гитарист из второго… Хотя там… не знаю, не знаю. Девчонкам только на лавочке «блатняк» исполнять, если? Не уровень, в общем-то!».

Как было приказано, к утру список Косов — предоставил.

— Сегодня мы с Верейкисом к Груздеву идем! Будем предлагать это мероприятие, объяснять. Верейскис — двумя руками проголосовал за это. Я ему еще и про следующий праздник… ну — училищного уровня, предложил. Он тоже — очень заинтересовался! — рассказывал ему Кавтаськин.

«Интересно девки пляшут — по четыре штуки в ряд! Мероприятие — ротное, а к начальнику училища с предложением идут замкомиссара и ротный политрук! А где — ротный? Где — комбат? М-дя-я-я… товарищи политработники! На ходу подметки режут! Вот за что их и не любят: если, где успех — там тут же — «Грамотно поставленная политработа! Организованное и проведенное общественно-массовое мероприятие!». А где какая «лажа» — там политруков не видать! Не может быть, чтобы политрук и «лажа» рядом стояли! И ведь это, в принципе, еще неплохие политические руководители! Нормальные мужики, если можно так сказать! А если где среди них «говно» окопалось? Там что — вообще сливай воду, чеши грудь? Нет… не зря про них в будущем говорили — «Выше кадров — только солнце!». В будущем же кадровики — те же замполиты сейчас? Тьфу ты… политруки, конечно же! Но… как-то не хочется против ветра писать… Хрен с имя, как говориться. Глядишь и мы свои плюшки получим. Какие-нибудь. Может быть!».

Времени для подготовки всего этого… оставалось не так чтобы много. Да мало времени оставалось — меньше двух недель. Но Кавтаськин — развел бурную деятельность. Ивана даже к Верейкису вызывали, где провели эдакую… «отеческую», добрую, но по сути — ультимативную накачку. Только, мол, попробуй «налажать»! А если уж «соскочить» решишь?! То — восемь лет непрерывного расстрела!

Косов задумался — а в какой это раз он уже всячески костерит себя за то, что влез в то, во что влазить было — необязательно? За свой длинный язык, когда болтовня опережает мысли? Получается — ни хрена Ваня не умнеет, все также — дурачок болтливый! Вякает, что ни попадя, налево и направо, а потом — сам же и разгребает, то, что «навякал»!

Но ему предоставили своего рода — карт-бланш. И по привлечению к подготовке курсантов, и по выдвижению предложений по организации и проведению… Ну — курсанты, в общем-то, были и не против! Любое новое, если оно не связано с тяжелым физическим трудом, или — длительным пребыванием на морозном свежем воздухе — это же здорово! И из прошлой жизни Косов помнил, что сложнее всего в училище было терпеть рутину и скуку. Когда вроде бы все устаканилось, все стало привычным, размеренным — и через некоторое время чувствуешь, что вот-вот и волком взвоешь от скуки!

Косов собрал всех, кого внес в список выступающих после занятий, и группой отвел в подвал к Буняеву. Ага, в подвал! Но — не на расстрелы и пытки.

— Вот, Виктор Мефодьевич! Вас же уже предупредили об инициативе второй роты по проведению конкурса-отбора на училищный уровень, да? Во-о-о-т… Прошу Вас послушать ребят, дать рекомендации, посоветовать может быть что-то… Вы же и сами будете на нашем концерте, правильно? Вы же — в жюри? Ага…

— Да, слышал про вашу инициативу. Интересно-интересно… А что товарищи будут показывать? — потер кончик носа музрук.

— Вот… Иван — чтец-декламатор. Прошу Вас послушать. Может, Евдокию Петровну еще привлечете? И по чтению произведения, и по акцентированию… по модуляции еще какой. В общем, я плохо в этом разбираюсь! Дальше — вот ребята… Игорь и Сева — они гармонисты. Тоже хорошо бы послушать, дать советы…

— А что молодые люди будут исполнять? — посмотрел с интересом Буняев.

— Да они вообще сначала хотели по одиночке выступать, но… скажем честно — вокал у них не очень. Кстати! А что, если ребят потом подтянуть по вокалу, да и по игре тоже — они вполне могут на училищном уровне выступать в концертах. Как Вы считаете, Виктор Мефодьевич?

— Ну… послушаем, послушаем… Может что и выйдет…

— А сейчас я им предлагаю выступить с чем-то вроде попурри — из популярных вальсов, маршей, песен. Берем, к примеру — на «Сопках Манчжурии», играем куплет-два, а потом переходим на «Амурские волны», дальше — «Голубой Дунай», еще дальше… да тот же встречный марш! И так далее… Я думаю, будет интересно!

— Х-м-м… ну да, я такое слышал как-то. Действительно — может быть интересным. И на сколько по времени это… попурри? — задумался Буняев.

— Да думаю… пусть будет — шесть-восемь минут, чтобы и устать не успели, и без фальши отыграли.

— Хорошо, послушаем, подумаем! — кивнул головой Буняев, — А этот молодой человек что будет исполнять?

«Этот молодой человек», который с гитарой и дворовым шансоном — был слабым местом Косова. Так-то — вроде и играл, и даже пел… Но — вообще не тот уровень! Но и в сторону отставлять парня Иван не хотел. Не хотел сбивать его настрой и желание!

— Ну-у-у… пока Захар может только шансон показать. Но… думаю предложить ему одну песню…, - Косов уже думал отдать парню на исполнение «Заводскую проходную».

А чего — песня не сложная, особых требований к вокалу там нет. Пой с душой, да и все!

— Вот текст песни… Вот только в нотной грамоте — я не силен! Но — могу показать и спеть…

В общем… со свободным временем у Косова стало — совсем все грустно!

«А еще же… угощение! Столы-то нужно будет чем-то заполнить! И как тут быть? Ну там… выпечка, может — бутерброды какие. Чай опять же… Спиртное? Не… со спиртным — тут явно сразу зарубят! Хотя… в той же командирской, для приглашенных, членов жюри, членов их семей… Вино для женщин, водочка и коньяк — для мужчин. Ну и закусь какую… «Опять расходы непредвиденные!» — как ворчал кот Матроскин. Нет, так-то и не жалко! Деньги-то есть, и даже потратить какую-то часть — можно. Чего они у меня просто так в ранце пылятся? Только… где все это заказывать-то? Это же — не будущее, где кафешек и столовок — немеряно и все только рады будут такой неплохой заказ получить. А сейчас?».

М-д-я-я… получалось, что из всех работников общепита, у него в знакомых — только все та же Глаша, бывшая подруга мудака Ильичева.

«К Глашке на поклон идти? Так себе затея… Но, если рассудить, я-то тут причем, во всех этих… негораздах? Я же… вообще, можно сказать, сторона — потерпевшая! От распутницы Кати и этого… членоголового… Бедненький я, несчастный совсем парнишечка! Хнык-хнык… Только вот… не затеяла бы Глаша «жалеть» такого… всего несчастного меня. А то — взбредёт ей в голову прижать парнишечку к большой горячей груди, да пожалеть. Дескать — оба мы — пострадавшие от развратников! А она — вот совсем не в моем вкусе!».

Иван вспомнил богатые стати сержантовой подружки.

«Не-не-не… На надь! И даром не надь!».

«Ладно… решено! Придется идти на поклон к Глафире!».

Косов без зазрения решил пользоваться предоставленной ему свободой — «Все на благо предстоящего концерта!». Уже через день, отговорившись организационной необходимостью, заверенной увольнительной, подписанной комиссаром Верейкисом, проманкировав занятиями, с утра пораньше, он вышагивал в знакомую «рюмочную-пельменную».

В зале столовки было пустовато — пара-тройка ранних клиентов за столиком в углу, да скучающая за прилавком Глафира.

— Доброго Вам утречка, красавица-буфетчица! — стянув буденовку с головы, и расстегнул шинель, чуть поклонился женщине Косов.

— Ой, Ванюшка! А ты какими судьбами тут? — сначала Глаша, явно от неожиданности, обрадовалась ему. И это был добрый признак! Но потом дама, поджала губки и нахмурилась, — Ты один? Или… с некоторыми?

— Один я, Глаша… совсем один! Никто не будет мозолить твои глазки своей распутной, наглой мордой! — покачал головой Иван.

— Ой! А чего так? То все вдвоем везде ходили… а сейчас — вдруг один? — нараспев тянула с усмешкой буфетчица.

— Так… понятно же, почему один-то…

— Ну да, ну да… Понятно все с вами…, - снова протянула женщина с усмешкой глядя на Ивана, — Поди ходатайствовать за дружка сваво беспутнего пришел, а?

— Ну дак… Глафира Батьковна… я ж всегда Вас почитал за женщину умную, проницательную…, - понурился головой Косов.

— А самому-то как — не обидно-то, что «объездил» дружок твой подружку Катеньку… кошку эту драную! — снова поджала губы Глаша.

— Дак… понятно же… что — обидно! Но… тут же как… он же, придурок этот не головой думает, а… известно чем! — вздохнул Иван.

— Ага, ага… тем самым и думает! — опять певуче тянула Глаша, упиваясь моментом, — Так ты что же… простил его, что ли? Раз пришел просить за него?

— Да ведь… тут как получается — и Катя мне не жена, и не невеста. А с этим мудаком — мы же живем вместях, койки-то по соседству стоят. Тут волей-неволей каждый день эту рожу вижу…

— И-эх! Добрый ты парень, Ванька! — махнула рукой Глаша, — Скажи еще… что и Катьку простил?

Она притворно охнула и прижала руку к губам.

— Ну-у-у…

— Ой, телок! Ой, валенок! Ты, Ваня, как — на голову не скорбен ли? — захихикала Глаша, — Или не противно тебе будет-то… вот так-то…

— А чего — противно-то? Он ее чего — в навозе обвалял, да она после того — не мылась? — удивился Иван, — Да ведь и не девушка Катя давно. Откуда же я знаю… сколько у нее до меня было? И сколько еще может будет?

«Ага… это ты, Глаша, не знаешь, какие в будущем варианты бывали. Там и «тройнички» всякие — вполне в ходу, да и прочий — свальный грех! Хотя… почему мы думаем, что предки были такие дремучие в этих вопросах? Или те же «хлысты» — не были уже в истории? Да и горничные всякие у «чистой публики», переходящие от хозяина к хозяину? Не говоря уж о явных «дамах полусвета»? Вон — тот же Николашка, ту же Мотю Кшесинскую… он с кем там ее делил, с братом, по-моему? Или — с дядей? Так что… пусть это все и редко, и далеко не у всех, но… бывало всякое, и люди о таком — знают!».

— Интересно как…, - покачала головой Глаша.

— А вот, Глаша, ты у меня интересуешься, простил ли я Степана… А сама-то как — Катьку простила? Или… совсем разбежались?

Буфетчица засмеялась, даже вроде бы — с удовольствием:

— Ну как… Сначала-то я так опешила, а потом — разозлилась! Ага! Как этот… ебаришка сбежал… Потаскала эту курву за волосья, поорала. А потом…, - Глаша вздохнула, махнула рукой, — Мы ж с ней давно приятельствуем. Что я — не знала, что она «на передок» слаба? Знала, конечно! Я ведь, тогда-то, по просьбе Степана, именно про нее и подумала, когда он за тебя просить стал…

Женщина всплеснула руками и снова засмеялась.

— Ты чего, Глаш? — удивился Косов.

— Да случай такой… смешной ведь! Кому расскажи — не поверят же, а уж хохоту будет! Прям… кумовья какие-то вы получается!

И продолжая смеяться, Глаша негромко спела:

— Что за кума, коль под кумом не была?

Коль под кумом не была — это что за кума?

Косов поморщился. Было все-таки — не очень приятно.

Буфетчица, увидев его реакцию, замолчала, навалилась своей немалой грудью, на прилавок, приблизилась к Ивану и шепотом спросила:

— А тебе… что же… Катька так понравилась… ну — в этом самом?

Косов хмыкнул, почесал затылок, продолжая играть такого… простоватого парнягу:

— Ну дык… понравилась, конечно. Горячая она баба, что уж тут…

Глаша выпрямилась, усмехнулась и иронично протянула:

— Вот ты… телок! За «кунку» все готов простить… как тот теленок за цыцкой тянешься!

Косову такое заявление снова не понравилось:

— Так и вы… бывает, за толстым да длинным — тоже бегаете!

Глаша на удивление на обиделась, а захохотала, а потом, вытерев глаза уголком рукава, признала:

— Да и мы… бывает. Тоже бегаем! Если, как ты сказал — длинный да толстый! Чего уж греха таить?

— Ну так и что тогда… подковыривать? — насупился Косов.

— Да не подковыриваю я тебя… Просто… глупо все получается. Глупо и смешно!

«Ага! Санта-Барбара, мля!».

— Ладно… чего-то я тебя заболтала! Ты, поди, есть хочешь? А у нас как раз горячие чебуреки поспели. Будешь?

При упоминании о чебуреках… горячих, у Косова рот явно наполнился слюной.

— Буду! — решительно кивнул Иван.

— Садись вон туда, за столик! Сейчас принесу. Да сама с тобой перекушу… чего-то уже проголодалась я.

— Сколько должен буду?

— Да брось ты! — махнула рукой Глаша, — Свои люди — сочтемся!

А потом снова расхохоталась:

— Мы ж с тобой сейчас… навроде родственников! Через этих-то… Степана с Катькой! Ой, не могу! — тряслась она от смеха, — Ой, помру сейчас со смеху! Родственнички, мать иху!

Потом они с аппетитом ели горячие чебуреки и какое-то время пришлось помолчать.

— А я ведь… к тебе, Глаша… еще по одному делу, ага!

Женщина продолжая запивать «вкуснятину» горячим чаем, вопросительно приподняла бровь.

— У нас там, в училище… скоро концерт будет. В аккурат — двадцать третьего февраля вечером! Ну вот… решили по-праздничному все это дело обставить — с чаепитием там, прочим — угощением.

— Ага… ну и что? — вытерла руки принесенным полотенцем буфетчица.

— Да вот… нужны будут чебуреки ваши, да пирожки еще… Может что и еще посоветуешь…

— А сколько надо-то? — заинтересовалась Глаша.

— Дак вот… посчитай сама. Курсантов будет — как бы не под девяноста человек. А это — если по порции чебуреков… по три же чебурека в порции, да? Ну и пирожков там разных… с картошкой, что ли, с капустой… да и с повидлом можно! Там приглашенные еще будут…

Глаша опешила.

— Так это ж… сколько всего-то надо?

— Ну сама посуди… чебуреков — штук триста пусть будет! Пирожков… ну — пусть столько же. Да может… бутербродов еще каких? С колбасой там… с сыром!

— Это ж… с ума сойти! Да мы ж… за день столько не печем! Это же… мы дня за три только такие объемы продаем!

Вилка упала со стола, сбитая локтем все еще ошеломленной женщины. Глаша чертыхнулась и полезла под стол ее поднимать.

«Вот ни хрена ж себе… ну у нее и задница! Это же… монументально! Тут одному обхватить — даже и пробовать нечего! Феерическая женщина! Вроде бы уже и видел… а все равно — поражает! Но… опасная! Такая, если в сексе не задушит всей своей страстью, то уже после… просто во сне — повернется эдак… и придавит! Как того мышонка! Все-таки Ильичев — смелый тип! Или просто — бесшабашный!».

Женщина, хихикая и трясясь, вылезла из-под стола.

— Ой, не могу! А ты чего ж так на мою задницу… пялился-то? Или решил Катьку на меня сменять? — покачивая головой, продолжала смеяться.

«Бляха-муха! А как это она? От же ж… шкаф же вон стоит! А в нем — створки стеклянные. Вот они «припалила» мой взгляд на ее корму! Только вот… выводы сделала не те, что надо! Как-то надо это… разруливать!».

— Вы, Глаша, выдающихся пропорций женщина! — покачал головой Иван, — Я Вами, Глафира, завсегда восхищался! Ну — внешне… Только вот… опасаюсь, что не справлюсь я с такой вот… красотой. Если вдруг доведется. Сомнение у меня по этому поводу…

Глаша затихая смехом, снова вытерла руки о полотенце, потом — гулко высморкалась туда же, покачала головой:

— Да уж… это дело такое! Если есть сомнения — то и начинать даже не надо! Слушай! Тут до обеда, считай, народу и не будет! Может… мы с тобой по рюмочке примем, а?

Косов прислушался к себе:

— Ну если только по рюмочке… Мне же — в училище. Как бы меня там… за жопу с перегаром не прихватили. У нас с этим — строго!

— Ай, да ладно тебе! Говорю же — по рюмочке! А потом… я тебе корешок дам. Тут у нас летом чурки торговали. Всяким… овощи там, фрукты. А осенью, как домой засобирались, давай раздавать все что осталось… Вот и мне корешки да порошки всякие для готовки отдали. Там этот… имбирь, во! Дам тебе кусочек, пожуешь — и никакого запаха!

Глаша принесла тарелку с солеными огурцами и бутербродами, и початую бутылку водки.

— Ты это не смотри, что бутылка початая! Мы тут для себя хорошую водку держим! Ну, давай… за нас и за этих… развратников! Дай нам Бог здоровья! — налила она за малым не по половине стакана.

Водка упала в желудок, на ранее съеденные жирные и вкусные чебуреки, и ничего, кроме тепла и разморенности не принесла. Хмеля — не было. А вот Глафира — явно повеселела.

— А мне ведь и Катька тоже говорила, что ей с тобой — нравится! Говорит и горячо, и не скучно! — начала откровенничать женщина.

— Да? А чего тогда она… со Степаном? — хмыкнув недоверчиво Косов.

— Ай! — отмахнулась от него Глаша, — Вы, мужики, ни хрена баб не знаете! Что со Степаном, спрашиваешь? Да позавидовала, говорит! Вон какой мужчина представительный. А ты, Ваня, только не обижайся… Хоть и смазливый, и крепенький такой, но все же — парнишка еще! Молодой совсем!

«Чего-то я не понимаю! Да он же старше меня всего на… четыре, да? Нет — на пять лет! Всего!».

— И чего? — не понимая, спросил Косов.

Глаша опять захихикала:

— Давай еще… по одной и все! — разлила остатки водки по стаканам.

— Чего, чего…, - смачно закусила соленым огурцом, рассол из огурца стекал по ее руке и капал на стол, — Ага… больше, говорит у Степана! Немного… но — больше! Только вот выдумки, говорит, у Степы в этом деле нет! Все как-то… хоть хорошо, но… однообразно, вот! Так что… если хочешь… я могу передать Катьке, что ты зла на нее не держишь. А то… она тоже сама себя костерит!

Косов кивнул головой — «вот сейчас в голову — «торкнуло!»:

— Передай… Так и скажи — мол, зла не держу… и… соскучился!

Глаша с каким-то сожалением посмотрела на него:

— Ой, Вань… телок ты все-таки! Соскучился он! — передразнила его Глаша, — Фасон держи! Мужик ты или… кто? Мол… на хрен не надо! У меня таких… вагон! А потом… нехотя так… загнул ее раком и… А хочешь… я скажу, что мы с тобой… ага. Ну — что ты такой… здоровский! И как мне понравилось. В этом-то деле, а? Раззадорю ее! Хочешь?

— А то она сама не знает? — Косов был несколько сбит с панталыку таким вот… участием в своей судьбе, да и подозрения стали более весомыми, что все может не обойтись только предложением «рассказа», что последует и предложение — «Отомстить!».

— Ладно, Глаш… Давай прикинем все-таки — чего-сколько и сколько я буду за это должен.

С некоторым явно видимым разочарованием, Глаша притащила счеты, листок бумаги. Определились, и посчитали итог…

«Ну а чего? Нормально! Думал — больше получится!».

— В общем, в субботу, двадцать третьего… К семи вечера я буду ждать. Не моя смена, но я — подменюсь. На праздник-то моя сменщица с удовольствием поменяется. Прослежу, чтобы и свежим, и горячим все было. Забирать будете все в лотках, есть у нас металлические большие. Я их еще и холстиной укрою — все меньше остывать будут. Лотки — вернуть! А то потом с тебя взыщу! — Глафира засмеялась, отчего было непонятно — как она с него взыскивать будет! — И это… Вань! Пусть этот кобель забирать приезжает. Скажи… поговорим с ним! Может и прощу…

Косов засмеялся:

— Глаш! Так ты ж уже его простила!

— А вот это ты ему не вздумай говорить! Это будет моя просьба к тебе! Пусть… жопой покрутит тут. А я в ответ… найду, что Катьке сказать. Она под тобой стелиться будет — вот увидишь! Еще и спасибо скажешь! Правда, правда!

Потом Глаша задумалась:

— Слушай… А чего — спиртного вовсе не надо?

— Ну, курсантам — нельзя. А вот командирам, да прочим — приглашенным… Тем да, нужно хоть немного. Я уже думал — вина там женщинам, водка-коньяк — мужчинам. Пробегусь потом, возьму…

— Да чего ж ты бегать-то будешь? Давай у меня все и покупай. И наценку сделаю небольшую. И все будет — отличного качества! У той же Катьки со склада и возьму — Глаша снова засмеялась, — Говори — чего и сколько.

Косов прикинул.

— Давай так… лишнее — лучше, чем «не хватило»! Правильно? Тогда… водки — десять бутылок. Коньяка… коньяка — четыре. Хотя — пусть будет — пять! Вино… вино красное полусухое — пять, да столько же белого полусухого. Да… пивка еще пару ящиков!

Глафира была довольна:

— Это же я на тебе недельную выручку сделаю! Ай да, Ваня! Каков клиент у меня сегодня! Еще чего?

— Да вроде бы все…

Чувствуя все же легкий хмель, Косов не торопился в училище, прогулялся по улицам. Легкий морозец бодрил, и настроение было — отличное! Покурил, стоя на углу Карла Маркса, поглядел на разных девушек-дамочек, и закинув в рот кусочек выделенного Глашей розоватого корешка, посасывая его, двинул в училище.

«А может — нужно было «вдуть» Глашке? Ну и что, что она не в моем вкусе? Ведь шевелилось же в штанах, шевелилось! Хотя… не, не надо! А они вишь ты… обсуждают, значит, кто там и как, да у кого — больше! Ишь ты… А вот… с Катьки — если Глаша права! Можно будет и взыскать, ага! Только вот — правильно себя повести, тут Глафира, опять же, — права! Интересно… а вот Катьку… если со Степаном… Не… чего-то я уже не в ту степь! Тут такое… вряд ли. Не те люди, не тот уровень разврата! Ни Катька не поймет такого предложения, ни даже — сам Степан… скорее всего!».

— Ну все… в общем-то… Приглашенных оказалось не так уж мало. Тут ты был прав! Ты даже не представляешь, с какой радостью женщины наши… ну — командиров и политработников жены откликнулись на предложение поприсутствовать на концерте! — возбужденно говорил ему Кавтаськин, — Прямо вот… с радостью… Да, и правда, как-то с развлечениями у наших боевых подруг пока не очень…

Политрук задумался.

— Так сколько всего получается? — одернул его Иван.

— Ага… вот смотри! Комбат с женой; потом я — с супругой; Карасев тоже с женой; ротный опять же… еще пара. Взводные наши… с других взводов. Но там — женатиков только один еще. Но — подруги у них есть! Верейкис еще с женой. Груздев… Груздев сначала согласился, а потом подумал… Могут неправильно понять — дескать, начальник училища выделил одну вторую роту со всего училища. В общем… не будет начальника! Вот и посчитай сам! Ах да… еще же Буняев и Евдокия Петровна! Ну вот… вроде бы и все!

— А как по окончанию все расходиться будут, об этом подумали? — поинтересовался Косов.

«Все же — запоминается все по последнему и не только в разговоре! А то потом будут брести наши командиры в потемках да в метели, с женами! Все настроение будет испорчено!».

— Ха! — Кавтаськин был явно доволен собой, — Груздев разрешил для развоза командиров после концерта наш новый училищный автобус взять!

Да, появился такой, новенький совсем автобус в училище. То есть — сейчас не только полуторки и «захары» имеются.

«Но на той же базе «газона», как мне кажется!».

— Это хорошо…, - задумался Иван.

— О чем думаешь? — Кавтаськину не стоялось на месте — настолько он был доволен разворачивающимся действом, и как пока все складно и хорошо получалось.

— Да вот… товарищ политрук, думаю, что Вы… да и не только Вы, а все командиры, как-то забываете, что курсанты… они хоть и молодые совсем, но — мужчины. И пусть женщин у нас в училище очень не много, а выход из училища — не свободный… Но и просто посмотреть на девушку или женщину рядом — курсанту очень приятно. Просто — посмотреть. Глаз же радуется! И как-то нрав смягчается…

Кавтаськин задумался:

— Ты сейчас это о чем? Девушек каких-нибудь пригласить? Не думаю, что это — хорошая идея. Нет, так-то иногда у нас устраиваются такие мероприятия, вечера, к примеру… Но — не в училище, а, как правило, на стороне. Да и только — для второго курса.

— Да я даже не об этом! Понятно, что каких-нибудь студенток в расположение роты никто не пустит…

Кавтаськин, видно представив такое… Ленкомната, девушки, а напротив — спальные помещения! взгоготнул стоялым жеребцом, но сразу же осекся:

— М-да… в расположение роты девушки… это как-то… сильно!

— Да вы меня выслушайте! Ну есть же у нас санчасть, к примеру! Почему бы военврачей и девчонок медсестер не пригласить? Вот еще — канцелярия есть, там тоже есть дамы.

— Ну… военврачей-женщин у нас всего двое. А медсестры… да, ты прав, есть такие! И канцелярия… ага. Вопрос подлежит обдумыванию и согласованию с руководством! — и задумчивый Кавтаськин побрел «обдумывать и согласовывать».

А Косов стал обмозговывать, как и что ему еще поправить в предстоящем концерте. Дело в том, что он вспомнил, как Ильичев настаивал, чтобы Иван спел казачьи песни… Розенбаума, конечно же! старшине Захарову. Вот и… хотя… все это попахивало идеологической диверсией. Как еще воспримут «отцы-командиры» пение песен недавнего кровного врага. И то еще, со времен лагеря, обоснование этих песен перед Капинусом — могло не прокатить! Надо подумать…

А пока… пока он почти в приказном порядке сгонял свое отделение к Ковальковой Евдокии Петровне и попросил прослушать их всех.

— Понимаете, Евдокия Петровна… есть задумка спеть несколько песен «а капелла». Без инструментов…, - попытался объяснить свою задумку Иван.

— Косов! Вы меня оскорбить хотите?! Мне известно, представьте себе, что такое «а капелла». Ну знаете ли… Так во мне сомневаются впервые! — взъерошилась бабка.

— Ну что Вы, уважаемая Евдокия Петровна! Вовсе не было и мысли такой! Просто я сам… дубоват во всем этом, вот и бывает у меня такое — когда не знаешь, как правильно объяснить человеку.

— Ладно, все с тобой ясно… неуч ты, Косов! — смилостивилась бабуля и перешла на ты, — А какие песни собрались исполнять? Надеюсь, не грузинское многоголосие? Не францисканский монашеский хор?

«И фыркает еще, кобыла старая! Вот что за снобизм у наших «интелей»? Это их постоянное… перманентное состояние? Если вокруг все выходцы из народа — значит бескультурье, варварство, и прочее невежество!».

— Нет… на такое мы не замахиваемся! Да и про монахов… с идеологической точки зрения будет выглядеть предосудительно. Просто русские песни, либо — явно народные, либо — стилизация под народные.

Бабка пыхнула дымом папиросы, зажатой в длинный мундштук в низкий потолок подвального помещения:

— Ну давайте… посмотрим, что у вас там…

Степан Ильичев внешне оставался невозмутим, но Косов видел, что в глазах приятеля появилось довольное выражение. Весть о прощении Глашей «непутевого» сержанта явно пришлась по душе последнему.

— Степ! Только… я пообещал, что ты будешь вести себя хорошо, понял!

Но Ильичев не был бы Ильичевым, если бы не попытался взбрыкнуть:

— И чего мне теперь — на цыпочках перед ней ходить?!

— Вот же дурень, где, а? — Косов изобразил «фейспалм», — Никто тебе не предлагает ходить на цыпочках! Просто… она сначала, конечно, покобенится для вида. А как же? Но… да она и сама хочет! Хочет, понял ты, пенек забайкальский?! Ну погладь ее побольше, потискай за жопу, какую-нибудь чушь на ушко пошепчи… Да и вдуй! Со всем старанием — вдуй! Это же не ты ее из-под кого-то вытащил, а она тебя с Катьки сняла! Так что… покажи понимание вины, но — в меру!

— А ты что же… тоже Катьке вдуешь? — немного удивленно спросил Ильичев.

— Нет! Как же с тобой сложно, Степан Ильичев! Я уже почти полтора месяца «на голодняке» сижу! Или тебе это — неизвестно, а? Мой жестокосердный приятель? Не известно тебе? Я скоро… на баб буду бросаться, невзирая на их возраст, семейное положение и состояние общей «мордальности»! Или ты полагал, что до встречи со мной Катерина была девственницей? Или что — после меня она уйдет в монастырь?

Косов постучал костяшками пальцев по лбу приятеля:

— Степа! Мне Катька нужна — для выпуска пара, понял? Она вполне симпатичная баба, и все — при ней. А что на передок слаба — так это мне и нужно! Или ты думал — я с ней ячейку общества создавать собрался? Только… мой блудливый друг! Моя к тебе просьба! Христом-Богом прошу — даже не вздумай коситься в сторону Катьки! Второй раз я не пойму и поругаемся всерьез!

— Да чё я… не понимаю, что ли…, - пыхтел сержант.

— Ну вот и заруби себе на носу — даже не гляди в ту сторону, даже если, где вдруг случайно встретишь, понял? Что-то я сомневаюсь, что нас обоих одновременно туда пригласят. Разбил ты компанию. А так душевно сидели… Э-э-х!

— Да понял я, понял… Но, Ваня… она же сама передо мной жопой крутила!

«Пиздец! Кино и немцы! Ну вот как с ним разговаривать, а? Там же одна извилина, и та — от фуражки! И из всех инстинктов — дыхательный и пихательный!».

Ильичев посопел в раздумьях и пробухтел:

— Знаешь, Ваня… вот найдем мы себе баб получше… А мы их — точно найдем! Вот только потеплее станет, и — ага! Так вот… найдем этих баб, и я все одно — Катьке вдую! Чтобы точку поставить, в этом вопросе, так сказать! Все! Все, успокойся, не кипятись! Пока я… пока она для меня — и вовсе не существует!

«Вот же… упрямый дуб-дубом! Запала она ему, что ли? Или это такое тупое упрямство?».

Косов нашел среди подвальных помещений, недалеко от музыкальных всех залов, пустое, никому не нужное. Там они и репетировали. Хотя «Евдокия» и предлагала репетировать в самом помещении, где располагался хор. Но — тут уж Иван уперся. Не хотел показывать раньше времени подготовки… Пусть сюрприз будет!

Они, конечно, не «Бабкины внуки». Даже — близко не… Но — постепенно стало что-то получаться. «Хоровичка» отобрала для его задумки Алешина, Гиршица — конечно же!

«У него слух — близок к идеальному! Абсолютному! И голос, пусть и слабый, но — приятный!» — так она охарактеризовала Юрку.

Еще, к удивлению Косова — Капинуса. А еще — Гончаренко. И уж совсем удивился Иван, когда к ним, по собственной инициативе, примкнул Амбарцумян!

— Ты, что же, думаешь, на Кавказе одни грузины петь умеют? Я, между прочим, и в школе в хоре занимался! — кипятился ара.

— Да успокойся ты, Серега! Ничего я не думал! Просто… у тебя же и так сейчас хлопот со взводом — выше головы!

— Я найду время! — упрямо кивнул головой Серж.

А вот голос у этого армянина был — хорош. И вправду — хорош. Тут даже небольшого опыта Косова хватило, чтобы понять. И он, армянин этот, саратовский, мля… даже несколько заглушал чистотой своего пения самого Косова.

Выход нашла Евдокия:

— Ты его поставь подальше… Чуть в стороне, и немного сзади. Попробуйте.

Они — попробовали. Получилось…