За лесными шеломами

Глава 21

Всё лето по северу Руси, вплоть до петровок, дожди лили как из ведра. С хлебов водой смыло почти весь цвет, и много ржи и пшеницы пошло в пустую метёлку. Травы полегли, и косьба была для мужиков сущим мучением. К тому же сметанное в копны сено «горело» — сунешь руку в стожок, а внутри влажная жара, будто в бане.

Не дожидаясь, пока станет Волга, Всеволод Юрьевич отправил в Булгарию до полусотни насадов[47] с наказом закупить хлеба побольше, сколько поднимут суда.

Осень ознаменовалась двумя событиями.

Двадцать шестого октября, в день именин великого князя, родилась у него дочь Сбыслава, наречённая христианским именем Пелагея. Крестила девочку Ольга Юрьевна, княгиня галицкая.

А незадолго перед тем Всеволод отдал свою племянницу Пребрану за Владимира Святославича и отпустил княжича к отцу со многими дарами.

Браком этим он надеялся ещё больше упрочить союз со Святославом. Но судьба распорядилась иначе и заставила двух великих князей сойтись не на весёлом пиру, а в буераках и лесистых логах реки Влены[48].

Раздор начался из-за Рязани, и виною всему был Роман. Отпущенный Всеволодом, он целый год жил тихо-мирно и занимался лишь тем, что поднимал из пепла разорённые половцами порубежные городки.

Но однажды вечером во Владимир прискакал гонец с челобитной от братьев Романа. Всеволод только что вернулся из поездки в Суздаль и ещё не успел отдохнуть с дороги, когда Гюря привёл гонца.

Прочитав челобитную, великий князь нахмурился. В письме меньшие Глебовичи слёзно жаловались на старшего брата, который ни с того ни с сего отнял у них уделы и теперь гонит вон из Рязанской земли.

«Батюшкина кровь взыграла, — недобро подумал Всеволод о Романе. — Неймётся ему. Что ж, придётся проучить».

— От князя Святослава в Рязань никто не приезжал? — спросил он гонца.

— Как не приезжать, милостивец наш! — отвечал тот. — Роман Глебович, почитай, каждую седмицу с Киевом пересылается. Святослав-то и науськивает князя на братьев.

«Вот он, корень Романовской дерзости», — мелькнула у Всеволода мысль.

Отпустив гонца, великий князь беспокойно заходил из угла в угол. Дело оборачивалось совсем не так, как он предполагал. Стало быть, со стороны Романа это не просто наглая выходка, а хорошо продуманный шаг. Роман надеется на черниговские полки — ведь Святослав доводится ему тестем. Неужто будет война? Не приведи господь... Впрочем, Святослав вряд ли решится выступить против Залесья оружно, хоть он и не доволен, что Рязань вот-вот станет волостью Всеволода.

Прикинув все возможные способы избежать кровопролития, Всеволод Юрьевич попробовал действовать увещеванием. На другое же утро он отправил Роману письмо, в котором уговаривал рязанского князя прекратить вражду с братьями и оставить их в покое. Он ещё не знал, что Святослав строит против него козни и в Новгороде-Великом.

Палаты новогородского архиепископа Ильи помещались рядом с собором святой Софии, по левую сторону Волхова. Из покоев были видны проездные ворота детинца, которые выходили на реку.

Владыка то и дело подходил к окну: ещё со вчерашнего дня он ждал гонца от Святослава. Месяц назад начались тайные переговоры между новгородскими боярами и князем киевским.

Лжеслепец Мстислав Ростиславич помер вскоре после своего приезда, и место в Рюриковом Городище пока пустовало. По смерти Мстислава новгородцы не шибко-то и горевали: сказать по правде, князёк был бросовый. Однако именитые люди забеспокоились, как бы Всеволод Юрьевич не прислал в Новгород своего наместника. На совете у архиепископа было решено: пригласить на княжение Святославова сына Владимира. Умысел владыки был прост и надёжен: столкнуть лбами двух сильнейших князей. Тогда им будет не до Новгорода, и всё останется по-старому, а боярству не придётся опасаться за свою волю...

Гонец прибыл, когда владыка возвращался из собора от обедни. Илья провёл его к себе в горницу и нетерпеливо спросил:

— Ну, какие вести?

— Княжич Владимир с дружиной будет здесь к вечеру, святой отец. Он велел узнать, что порешило вече.

— Вече порешит то, на чём я поставлю, — сурово ответил архиепископ и приказал закладывать кошеву: по сану ему даже летом полагалось ездить только на полозьях. — Скажи княжичу, пускай идёт прямо в Городище. А я всё улажу...

Вскоре по деревянному мосту, перекинутому на Торговую сторону, простучал копытами поезд архиепископа. Рядом с Торгом лежал Ярославов двор с княжим теремом и храмом Николы-чудотворца. Когда-то, при сильных русских князьях, здесь было место главного судилища, а теперь собиралось горластое и неуёмное вече.

От вечевой площади тянулись дворы купцов, своих и иноземных — Готский, Немецкий, Псковский. Немецкий — подальше от греха! — опасливые германцы обнесли высокими стенами, и запирался он коваными воротами.

Волховское побережье, битком набитое торговыми складами и лавками, служило и главной пристанью, где всегда гомонил деловой и досужий народ.

При выходе из Ильменя Волхов отделял от себя рукав Волховец, а под самой Торговой стороной — другой рукав, Жилотуг. Между ними, на взлобке, в трёх верстах от города стояло село с теремом, конюшнями и прочими службами. Это и было Рюриково Городище.

Владыка задержался здесь недолго. По-хозяйски оглядев все комнаты и постройки, он распорядился навести везде чистоту, и челядинцы-монахи сразу принялись за дело.

— Чтоб ни пылинки, ни соринки, — наказал он. — Да баню истопить на славу. Питие и прочие припасы доставить из моих погребов в обилии.

И святитель укатил в город.

Через полчаса затрезвонил вечевой колокол, созывая на Ярославов двор людей всех сословий — и нарочитых, и чёрных.

Посадник Мирошка Нездилич явился на площадь разгневанный. Да и было ему от чего осерчать: он даже не знал, зачем без его ведома собралось вече и что задумали на сей раз его недруги. А когда узнал, было уже поздно.

Архиепископ оплёл новгородцев такой хитрой речью, столько насулил им выгод от союза со Святославом, что посадник только зубами скрипел. За княжича Владимира кричали даже ремесленники: видно, не одну корчагу вина выставил святитель их старостам.

Мирошка Нездилич попробовал было образумить народ. Он советовал испросить сперва согласия у Всеволода Юрьевича, а то, не дай бог, великий князь наложит на Новгород опалу.

— Опамятуйтесь, люди! — взывал посадник. — Против кого подымаетесь? Да через две седмицы Всеволод перекроет все дороги, и вы останетесь без хлеба. А хлеб у кого? Небось сами знаете, чьи закрома ломятся от зерна...

Толпа намёк поняла и угрожающе загудела:

— Ты святителя не трожь!

— Владимирский прихвостень!

— Ишь язык-то развесил, дак укоротить недолго!

Мирошка Нездилич махнул рукой и сошёл с помоста. Правда, его пытались поддержать два-три купца, которые тоже понимали, что ссора с великим князем обернётся большими убытками торговле — ведь Волга-то в руках Всеволода. Но разумных слов никто не слушал.

Приверженцы архиепископа одержали верх, и он поехал в Городище в добром расположении духа.

Княжич Владимир с дружиной был уже здесь. На подворье суетились повара, бегали конюхи с торбами овса, и всюду слышался непривычный для уха мягкий южный говор.

Владимир Святославич встретил архиепископа сдержанно. Подойдя под благословение, он указал на столец:

— Садись, святой отец, и давай потолкуем.

Владыка, человек опытный и умный, сразу заметил, что княжич сильно озабочен и далее подавлен.

— По здорову ли доехал? — спросил Илья.

— По здорову, — вяло ответил княжич.

— Я вижу, тебя гложет какая-то забота, сын мой.

Владимир кивнул.

— Руки опускаются, святой отец, как подумаю о Всеволоде Юрьиче. Неужто мне придётся обнажить меч против человека, которого я всегда почитал? Ведь он для меня будто старший брат.

— Нынче он посягает на Рязань, а что удумает завтра? — Архиепископ огладил кольцеватую бороду и сурово добавил: — Дела государственные должно править умом, а не сердцем.

— И всё равно батюшкина затея мне не глянется, говорю как на духу, владыко.

— Грешные слова говоришь. Отцова воля для сына — закон.

— Знаю. — Княжич опустил голову и замолчал. В этот миг он подумал о Пребране. Как-то встретит она весть о том, что муж её сел на чужое место и готов защищать неправду с оружием в руках?..

Архиепископ ещё продолжал что-то говорить, но Владимир Святославич уже не вникал в его слова. На душе у княжича было тяжело.

Всеволод Юрьевич, сведав о приезде Владимира в Новгород, затаил на своего недавнего союзника горькую обиду: ведь новгородская область искони считалась родовым уделом Мономашичей.

Увещевательное письмо Всеволода к Роману осталось без ответа. Рязанский князь уже закусил удила и стал собирать войско. Он чувствовал себя тем более безнаказанным, что к нему на помощь спешил другой сын киевского князя — Глеб Святославич. Переправившись через Оку, Глеб остановился в Коломне, в одном переходе от границы Владимирского княжества. Не успели Святославич и его воины помыться в бане после долгого пути, как под стенами появилась рать Всеволода Юрьевича.

Великий князь и Кузьма Ратишич объехали городские укрепления. Стены вокруг Коломны оказались невысоки и трухлявы, а местами и вовсе завалились, так что из сопа выглядывали брёвна опорных клетей.

Владимирское войско по-хозяйски располагалось станом в окрестностях города. Ратники, выставив сторожевое охранение, занимались своими делами: варили пищу, стирали порты в Коломенке и точили рожны копий.

— Поезжай-ка, Ратишич, к Глебу, — сказал Всеволод, — и передай ему: пускай выйдет ко мне с повинной головой, да не мешкая. Иначе от его норы останутся одни головешки.

Воевода понимающе усмехнулся и направил коня к крепостным воротам. Всеволод видел, как распахнулись ворота, впуская посла. Через некоторое время из города выехал небольшой отряд. В переднем из всадников Всеволод узнал Глеба. Княжич держался в седле как-то неуверенно, словно сидел на коне впервые. Только когда он подъехал вплотную, великий князь понял, в чём дело.

— П-по зову твому я-явился, — сказал княжич и икнул. — Г-говори, зачем...

— Поговорим завтра, когда проспишься, — перебил его Всеволод. — Ты пьян.

— Да р-разве я пьян, коли шапка на голове? — удивился Глеб. — Вот она, шапка-то.

— Вели дружине бросить оружие и идти по домам.

— И велю. А мне тоже по д-домам? — спросил Глеб и вдруг всхлипнул. — Убьёт меня батюшка, что сдался. А к-как я мог воевать, коли ты мне люб? Ой, убьёт!

— Не убьёт. Поживёшь у меня, пока он остынет.

— В плену п-поживу?

— Нет, в гостях, — без улыбки сказал Всеволод и повернулся к Кузьме Ратишичу: — Отведи княжича спать да положи на телегу — мы сейчас выступаем.

Княжича увели. Из ворот города, не дождавшись никакого приказа, выезжали Глебовы дружинники. У них отнимали оружие, коней и отпускали восвояси. Задержаны были только боярские дети. Их под стражей отправили во Владимир.

На другой день, разбив по пути сторожевой отряд Романа и наполовину перетопив его в реке, войско великого князя захватило город Борисов. Отсюда до Рязани[49] оставалось всего четыре поприща.

Из Борисова вниз по Оке шли не торопясь. Всеволод надеялся, что Роман образумится: времени для раздумий у него было довольно.

Так оно и случилось. В десяти верстах от Рязани войско встретили коленопреклонённые бояре и вручили великому князю грамоту Романа. Всеволод надорвал холщовый мешочек, в котором был зашит свиток, и пробежал глазами послание.

«Великий государь, милостию божией господине Всеволод Юрьевич, — писал Роман. — Да живи сто лет. Челом тебе бью: умилосердись на град мой. Грозы твоей страшась, не смею явиться сам пред очи твои, а посылаю бояр. Будь моим отцом и государем, я твой со всею Рязанью и впредь буду жить по твоему слову, а братьям дам уделы, какие укажешь. Прости, государь, грехи мои...»

Письмо было длинным, и Всеволод не стал читать его до конца.

— Завтра получите ответ, — сказал он рязанским послам.