За лесными шеломами

Глава 37

На обратном пути за купеческим караваном увязались какие-то подозрительные немцы. По обличью они скорее смахивали на воинов, чем на торговцев.

Немцев было пять человек — все рослые молодцы с двуручными варяжскими мечами у пояса. Главным у них, как понял Гюря, считался пожилой мужчина с длинными волосами. Лицо у него было изрыто морщинами, похожими на застарелые трещины.

На привалах немцы сперва кормили коней, а уж потом ели сами, сидя возле костра отдельным кружком. На все вопросы спутников иноземцы отвечали неохотно, и вскоре их оставили в покое.

Во Владимир приехали поздним вечером, когда городские ворота уже закрывались. Пока новгородские купцы платили мытникам пошлину, Гюря и немцы проехали в город, поскольку клади у них никакой не было.

Пожилой немец придержал коня и на ломаном русском спросил у Гюри, как проехать ко дворцу великого князя.

— Я туда же, — коротко ответил тиун.

Во всём тереме было темно, потому что челядь укладывалась спать с курами. Только во втором ярусе, из рабочей горницы Всеволода, пробивался сквозь туман жёлтый, как лепесток подсолнуха, свет.

Стража узнала тиуна и пропустила его в детинец вместе с немцами.

— Этим, — Гюря показал на гостей, — дайте умыться и поесть.

Пожилой немец, спешившись, отвёл его в сторону.

— О, ти большой натшальник, — тихо сказал немец. — Перетай своему кназь: я есть посол от император германский Фридрих. Но то есть тайна.

Немец приложил палец к губам, и Гюря понимающе кивнул.

«Эвон их откуда принесло», — подумал он и, поколебавшись, поднялся к горнице великого князя.

Всеволод Юрьевич был не один — у него сидел Кузьма Ратишич.

— Прости, государь, что являюсь к тебе в дорожном виде, — перекрестившись на образа и поздоровавшись, заговорил Гюря. — Поспешил тебя обрадовать. Недруг твой, архиепископ Илья, волей божией скончался.

— Негоже христианину радоваться чьей бы то ни было смерти, — услышал он спокойный ответ, но Гюря-то успел заметить, как внутренне напрягся великий князь, скрывая волнение. — Отчего же он умер? Хворал?

— Прихварывал, государь, и давно.

Синие глаза Всеволода Юрьевича упёрлись в лицо тиуна, и тот слегка побледнел.

«Догадался, — мелькнула у Гюри мысль, — обо всём догадался. Оборони меня, Господи, и помилуй. Не для себя согрешил — для него же».

— Кого же новгородцы избрали владыкой?

— Брата усопшего архиепископа, Гавриила. Этот тебе помехой не будет, смирен и покладист.

Великий князь повертел в руках какой-то свиток и бросил его в шкатулку.

— Стало быть, так и порешим, — сказал он, обращаясь к Кузьме Ратишичу. — Бери в придачу муромские полки и ступай к Пронску. Ещё наши предки говаривали: славная война лучше постыдного мира. — Всеволод Юрьевич вновь поднял глаза на Гюрю и пояснил: — Роман захватил Пронск и перевязал мою дружину, что была послана в помощь младшим Глебовичам. Я просил отдать её добром — не вышло. Что ж, пускай Рязань пеняет на себя, а с меня довольно. Всякому терпению бывает предел.

Кузьма Ратишич выслушал последние наставления Всеволода и вышел, бесшумно прикрыв за собою дверь. Чтобы великий князь вновь не вернулся к расспросам о внезапной смерти Ильи, Гюря сказал:

— К тебе, государь, приехали немцы. Бают, вроде от короля германского Фридриха. Старшой их просил: пускай, мол, приезд посольства останется в тайне.

— Нынче уже поздно, — отозвался Всеволод Юрьевич, — привезёшь их ко мне завтра утром, в Боголюбово.

Гюря поклонился и покинул горницу, спиной чувствуя внимательный взгляд своего господина.

Посла принимали не по обычаю, в загородном дворце. В трапезной было накрыто два стола: один для гостей, другой — рядом, но на небольшом возвышении — для Всеволода. За обедом о делах не было произнесено ни слова. Говорили на латыни о разных разностях. Посол хвалил виденные им города и удивлялся обширности Русской земли. Всеволод Юрьевич вежливо поддерживал беседу. Один раз он едва удержался от улыбки, но рассмешила его вовсе не чья-то шутка, а поведение немцев за столом. Они явно не знали, для чего предназначены двузубые серебряные вилки, и ели прямо руками, как простолюдины.

Наконец все насытились, и посол перешёл к цели своего приезда:

— Великий князь и государь! Твой брат и друг, а наш славный император Фридрих предлагает заключить с ним военный союз.

— Против итальянских городов?

— Нет, против безбожного и кровожадного султана Саладина.

— Снова крестовый поход?

В этом вопросе послу почудилась насмешка, но бритое лицо русского князя ничего не выражало, даже простого любопытства.

— Императора Фридриха в его богоугодной борьбе за освобождение гроба господня поддерживает сам папа римский, наместник апостольский, а также сильнейшие государи Европы — король английский Ричард и Филипп-Август, король Франции. Если ты, великий князь, согласишься помочь нам своим войском, то его святейшество папа обещает тебе своё покровительство во всех твоих деяниях...

«Он уже сулил это Роману Волынскому», — ехидно подумал Всеволод Юрьевич. «Не воюй Польшу, прими истинную латинскую веру, и папа наделит тебя новыми городами и сделает великим королём посредством меча Петрова», — уговаривал Романа велеречивый папский легат. Ответ немало позабавил всех русских князей. Достав из ножен свой собственный меч, Роман сказал: «А есть ли такой у вашего папы? Доколе ношу его при бедре, не имею нужды в ином, а города я покупаю кровью по примеру наших дедов, которые возвеличили землю Русскую!»

— Когда же короли мыслят начать поход? — вслух спросил Всеволод Юрьевич.

— Года через два, государь, как только всё будет готово.

— А ромеи?

— Василевс Исаак Ангел согласен пропустить отряды крестоносцев через свою империю и даже обещал переправить их в Малую Азию. Сейчас ведутся окончательные переговоры.

— А где же наши войска сумеют встретиться?

— На Босфоре, ваше величество!

Всеволод Юрьевич пропустил мимо ушей эту неуклюжую лесть.

— Что ж, я должен подумать, — вставая, сказал он. — О своих намерениях я извещу моего брата Фридриха...

Конечно, никаких намерений относительно военных действий против арабов у великого князя не было и быть не могло. Идти ратью на Иерусалим, когда по горло своих забот и неурядиц, смеху подобно. Но Всеволод Юрьевич помнил слова своего первого наставника, аввы[82] Василия: «Умный политик никогда не даёт прямого и однозначного ответа. Даже отказывая, он никого не лишает надежды и потому не наживает себе врагов». Пусть Краснобородый надеется. Недаром и в народе говорят: «Не плюй в колодец — пригодится воды напиться».

Всеволод Юрьевич подошёл к окну. Во дворе немцы садились на коней. Из туч проглянуло солнце и осветило за рекой гнедые осенние увалы, напоминавшие издали боевые шеломы, слегка помятые и тронутые ржавчиной.