За лесными шеломами

Глава 26

С началом весны, едва на пригорках пошли в рост первые травы, во Владимир изо всех городов потянулись братчины корабельных плотников.

Их встречали тиуны Всеволода и отправляли в Городец. Там, по приказу великого князя, нужно было построить в кратчайший срок множество ладей, насадов и стругов, общим числом около двухсот.

Ещё зимой княжеские лесорубы заготовили и вывезли в Городец склады мелкослойной унжинской сосны, которая славилась своей прочностью. Тут же были поставлены и новые срубы для жилья, так что Всеволод остался доволен, когда приехал сюда присмотреть за началом работ.

Часть кораблей строилась и в Коломне для рязанского ополчения. С паводком обе судовые рати должны были сойтись в устье Оки.

Чтобы привлечь к делу побольше умелых рук, великий князь распорядился платить работникам по ногате в день. При даровых харчах это были немалые деньги — за месяц человек мог скопить на доброго коня. Тиунам-надсмотрщикам Всеволод пригрозил отдать в обельные холопы всякого из них, кто запустит руку в котёл братчины.

Прослышав про хорошие заработки, в Городец пришли даже новгородцы, а уж они-то в судостроении знали толк. Ладьи, сработанные их руками, бегали не только в Варяжское, но и в Средиземное море.

Поэтому дело подвигалось споро. Да и погода благоприятствовала. Дни стояли погожие и тёплые. Уже с конца апреля отцвели осина и вяз, а теперь повсюду развесила свои серьги берёза. Дух от неё шёл, как от старого мёда, — хмельной и с горчинкой. Но ещё крепче пахло на улицах свежей сосновой щепой. Ядрёные звонкие бревна слезились смолой, их ошкуренные бока лоснились и, отражая солнце, сверкали, словно морской камень янтарь.

Тут же, на берегу Волги, раскинулись лавки, ларьки, пекарни и бани: предприимчивые купцы тоже не хотели упускать своей выгоды. По вечерам на этом маленьком Торжке гомонил и толокся работный люд. Здесь-то, идя из церкви, и повстречал однажды великий князь своего старого знакомца, кузнеца Братилу.

— Ты-то сюда какими ветрами? — удивился Всеволод.

— А теми же, что и все, — весело отвечал кузнец. — Подрядились мы с сыном гвозди ковать для твоих стругов. Я человек на подъём лёгкий, собрал свой снаряд, избу заколотил — и в Городец. Кузню ведь где хочешь поставить можно, была бы под рукой вода да глина.

— Сына-то оженил?

— Оженил, государь. Девка справная, но с норовом: не захотела одна домовничать, за нами увязалась.

— Ну, зови на крестины, когда внуки пойдут, — пошутил Всеволод, останавливаясь перед лавкой, где речистый волжанин сыпал скороговоркой:

— Кому красного товару — всего векша[62] за пару! Торгую красным товаром, отдаю чуть не даром!

Перед ним лежала груда лаптей, действительно красных, как спелая земляника.

— Эх, кому лаптей — обувай и не потей! Год в руках проносишь — не износишь и бросишь!

Мужики вокруг хохотали:

— Дядя Митрий, а ежели твои лапти на ногах носить, сколь проносишь?

— Дураки вы самородковые, — скаля зубы, говорил волжанин. — Да разве этакую красоту можно на ногах носить? По соломке свеженькой пройтись — куда ни шло, да и то с оглядкой.

Зазывая покупателей, не уступали ему в бойкости и торговки-пирожницы.

— Пироги подо-овые, сладкие, медо-овые, — пели они наперебой. — С рыбой, с кашей, печены Машей!

— Железа-то у тебя хватит? — спросил Всеволод кузнеца.

— Пока запасец есть, да скоро, боюсь, кончится. Работаем стемна и дотемна.

— Велю привезти. — Великий князь подумал и добавил: — А помощников тебе не дать?

— Благодарствую, государь, сами управимся.

— Смотри, тебе виднее. Но стоит ли жадничать? Ещё пуп надорвёшь.

Всеволод попрощался с кузнецом и пошёл в дом местного священника, где он обычно ночевал. В горнице его ждал накрытый стол. Поужинав, великий князь достал из походного ковчежца хартию, зажёг ещё три свечи и сел работать.

«Рать судовую надо посылать сразу, как лёд пройдёт, — думал он. — Ледоход-то и не даст булгарским ладьям встретить нас на Волге. Часть дружин оставлю в устье Камы, чтобы не ударила в спину черемиса. Они, слыхать, народ воинственный...»

В соседней комнате, укладывая спать многочисленных детей, пела попадья:

Всеволод стал исчислять в поприщах путь от Волги до Великого города. Выходило около двух переходов. Вот оно, торговое перепутье... Как-то там сейчас Гюря? Сумеет ли выбраться из вражеского стана невредимым? От вестей, которые он привезёт, будет зависеть многое. И в первую очередь — количество полков, нужных для похода. Не больно-то разумно брать с собой все войска, когда можно обойтись меньшими силами. И людей и коней в дороге кормить надо — каждый лишний рот в тягость.

«Прищемим хвост булгарам, а там и до половцев доберусь, — подумал Всеволод. — Только бы никто из князей снова свары не затеял».

Через два дня Всеволод с отцом Иваном провожали отроков, ехавших учиться в Византию. Пятнадцать юношей тесной кучкой стояли в Соборной церкви и слушали напутственное слово священника:

— Дети мои, великий князь посылает вас в дальние земли, дабы вы своими молодыми очами и сердцем чистым впитали всё лучшее, что создано в других странах. Будьте же внимательны и прилежны ко всякому делу, коему вам надлежит обучиться. Не смейтесь над обычаями чужих народов, но постарайтесь понять их. Не вступайте в споры с инакомыслящими, но твёрдо держитесь своей православной веры. Еретика же и латынина при случае избавьте от беды, ибо все мы — дети одного творца, хоть и веруем в него по-разному. Помните, что вы — сыновья Руси, и по вашим поступкам и словам будут судить иноземцы о нашей родине и о народе нашем.

Вместе с отроками стоял их наставник, зодчий Елисей Никитин. Ему было уже за пятьдесят; из-под выпуклого высокого лба глядели спокойные светлые глаза.

После молебна во здравие путешествующих великий князь подозвал зодчего:

— Помни особо о болгарских розмыслах.

— Помню, государь.

— Скоро, Елисей, мы начнём строить много. Но много — не значит плохо. Церквы и детинцы должны стоять веками, чтобы потомки наши дивились, глядя на них. Кто из мальчиков окажется неспособным, отправляй назад. Пришлю взамен других. И ещё один совет: не толкитесь всё время на русских гостиных дворах, а живите среди чужеземцев. Так и язык выучить легче, и понять душу народа. Крепко надеюсь на тебя, Елисей. Ежели доведётся увидеть брата Василька, поклонись ему от меня до земли...

— Будь покоен, князь-батюшка, — твёрдо сказал зодчий.

На паперти, утирая слёзы, ждали часа прощания матери отъезжавших. Отцы же вели друг с другом степенную беседу, толкуя о трудностях дороги в Византию, хотя никто из них не бывал дальше Рязани.

— Идут, идут наши соколики, — зашептались женщины.

— А разодели-то их, господи! Чисто княжичи!

Юноши чинно вышли из церкви вслед за своим наставником. Одеты они и впрямь были по-княжески: на каждом кунья шапка, новый охабень[63], а поверх на плечи наброшен плащ, подбитый мехом. Постарались не ударить лицом в грязь и княжеские сапожники: ноги отроков были будто облиты цветным сафьяном.

По знаку Никитина юноши подошли к родителям за благословением. Матери кинулись к своим чадам. Осыпая поцелуями, совали им в руки какие-то узелки и нагрудные иконки, крестили и плакали в голос.

— Ну будет вам, — строго сказал Никитин, — небось не на тот свет провожаете. Наберутся ума-разума и приедут.

— Батюшка, родимый наш, — причитали бабы, — присмотри, кормилец, за дитяткой!

— Дитятко, — усмехался наставник, — вон уж отца на голову перерос.

— Перерос, милостивец, да ведь в голове-то у него пока мякина одна.

На княжом дворе уже ждали осёдланные кони. Юноши по очереди целовали руку государю и отходили в сторонку. Последним приблизился Воибор.

— Береги себя, — тихо сказал ему Всеволод. — Ведь ты для меня стал вроде сына. А что же твоего дружка не видно?

Воибор просиял: ему было приятно, что великий князь ещё помнит Прокшу.

— Он ратник, государь. На волжской заставе с твоей сотней стоит.

— Ну, ступай с богом. — Всеволод перекрестил юношу и пошёл в терем. Из окна он видел, как маленький отряд конников выехал со двора. Вот и последний всадник промелькнул, исчезнув за стенами детинца. А великий князь всё не трогался с места. И была у него на сердце тихая грусть, словно только что умчалась без возврата его молодость.