Завещание рыцаря

ГЛАВА 11

До Фирсанова мы добрались мокрые, как мыши, усталые и злые — не от тяжести, а от непонятности произошедшего. Ещё в автобусе мы договорились до самого вроде бы вероятного варианта — что моему знакомцу и в самом деле просто захотелось сделать приятное двум мальчишкам за свой счёт: он или какой-нибудь «новый русский» — или — что вероятнее — фермер из богатеньких. Я его подробно описал — Энтони такого не знал и не помнил.

В дом никто не забирался. Вернее — так мне показалось сначала. Да я бы так и продолжал думать, если бы не то, что Геббельс дрых и не поднял головы, когда я лязгнул калиткой.

— Разоспался, — буркнул я, сваливая рюкзак на крыльцо. Геббельс с усилием приоткрыл один глаз, что-то пробурчал и уснул снова. — Соня… — нагнувшись, я потерзал его уши. — Жарко, вот и спит, — извиняясь за своего пса, сказал я Энтони — прислонив рюкзак к лестнице, он что-то внимательно рассматривал на дорожке из серых бетонных плит. Потом, не обращая внимания на мои слова, быстро наклонился и поднял коричнево-бурый сухой мазок глины с отпечатком протектора с носка ботинка.

— Так, — он шагнул мимо меня, сразу через ступеньку, нагнулся к Геббельсу, запустил пальцы в шерсть на лапе. Подержал секунду, выпрямился. — У нас были гости. Никогда бы не подумал, что эти ничтожества способны так действовать…

— Что случилось? — быстро спросил я его. Тревога в голосе Энтони передалась мне.

— Твоего пса усыпили, — медленно произнёс он, осматривая двор.

— Он не берёт у чужих, — возразил я, мельком посмотрев на Геббельса.

— Не в еде, — поморщился Энтони, — стрелкой со снотворным, как в зоопарке хищников для осмотра… — он посмотрел на замок на двери. — Вроде не открывали… хотя тут я не специалист…

…В доме следов обыска не было. Их так явно не было, что я был уверен — обыск состоялся. Энтони снова зачем-то выбежал во двор и вернулся бледный, с кривой улыбочкой.

— Кто-то провода на бензобак замкнул, — пояснил он. Мне стало не по себе окончательно. Неплохо! Врубаешь мотоцикл — и тут же взрыв… Но Энтони, тряхнув головой, сказал:

— Убивать меня они не собираются, я им живым нужен. Это так… напоминание о своих возможностях. Получается у нас с тобой настоящий крестовый поход, Эндрю!

— Крестовый поход, — проворчал я, справившись с собой. — Пойдём за консервами и аптечкой, крестоносец? У тебя деньги-то ещё есть?

— Сейчас напечатаю и пойдём, — ответил Энтони с таким серьёзным видом, что я подозрительно на него уставился: шутит? — Не волнуйся, ещё достаточно!

…Конкуренты наши как сквозь землю провалились. Мы их не видели ни по дороге в магазин, ни там, ни когда шли обратно. Вообще почти никого не видели. Геббельс проснулся — сидел на крыльце, зевал во всю пасть и виновато смотрел в сторону, даже не запротестовал, когда я повёл его к соседке, хотя обычно в таких случаях поднимал настоящий скандал и упирался всеми четырьмя лапами не слабее упрямого осла.

Вернувшись обратно, я запер калитку изнутри на засов и довольно долго стоял у забора. Мне было немного грустно и слегка не по себе, а кроме того ещё и почему-то стыдно перед мамой. Неожиданно пришла в голову идиотская мысль: а что если я не вернусь, как она будет?! Что я вообще творю, какое мне дело до этого чокнутого англичанина — у неё никого нет, кроме меня! Надо пойти и отказаться, вернуть деньги и отказаться…

Я стоял, думал так и понимал, что не откажусь — и не из-за десяти тысяч, нет. Из-за… а, да что там! Стоило мне подумать так — и приступ тоски прошёл, как по волшебству. Теперь я думал уже только о том, какие интересные деньки нас ждут. И… чем чёрт не шутит — вдруг мы и впрямь найдём Святой Грааль?! Где-то я читал, что на вершине горы Арарат учёные обнаружили остатки какого-то судна — многие считают, что это ковчег из Библии…Почему бы не найтись в средней полосе России Граалю, занесённому сюда рыцарем ХIII века?

…Энтони сидел перед включенным телевизором и смотрел «Угадай мелодию». Вернее — смотрел на экран и думал о чём-то своём; как тут же выяснилось — о нашем, потому что, едва я вошёл, он поднял на меня глаза и медлено сказал:

— Я вот что подумал… С твоего двора никаким другим путём нельзя выбраться? Ну… через огороды, что ли?

— И к Котовскому? — серьёзно спросил я. Энтони нахмурился:

— К кому?

— Ни к кому. Это вроде пословицы, — пояснил я, плюхаясь в кресло, — огородами и к Котовскому… Можно, если пораньше и по-тихому, а то соседи гвалт поднимут. Выйдем к речке, пройдём лугом к почте, а дальше — на вокзал. А там — Ягуар выйдет на тропу войны, и тем, кто творит зло, придётся заплатить адскую цену, — процитировал я телерекламу видеофильма.

— Лучше сделать так, — решил Энтони. — Дольше и сложнее, но, может, сразу и стряхнём их с себя. Или хоть задержим…

— Решили, — легко согласился я. — Давай рюкзаки собирать?

— Давай, — охотно откликнулся Энтони. — Выбирай, какой хочешь…

…Когда я проснулся, Энтони без света заваривал на кухне чай. Мы молча попили его, даже не присаживаясь, вымыли чашки, и англичанин пошёл на задний двор, а я задержался, запирая двери и всё ли в порядке остаётся дома.

Энтони стоял уже около туалета — по колено в траве и по пояс в белёсом тумане. Я, ступая как можно тише, подошёл к нему, и мы несколько секунд стояли, прислушиваясь. У соседки за стеной возились в сарае куры. Гавкнул Геббельс, где-то на лугу замычала корова. И мне вдруг пришло в голову, что сцена напоминает кусочек из книги Толкиена «Властелин Колец» — там вот так же отправляется в путь главный герой: под утро, не зная, что у него впереди, тишком…

— Как у Толкиена, — одними губами сказал Энтони, и я удивлённо посмотрел в его сторону:

— Я тоже подумал… Ну что?…

— Бороться и искать, — серьёзно кивнул Энтони.

— Найти и перепрятать, — так же серьёзно поддержал я.

Мы пересекли огород и, открыв заднюю калитку, вышли на соседские — тоже плавающие в тумане, из-за которого невозможно было определить, что впереди — безобиднейшее пугало, охраняющее тыквы, или сосед, которому с утра пораньше приспичило полить огурцы, пока те ещё не совсем загнулись от жарищи. Однако, никого на огородах не было, и мы шли, собирая на себя всю росу. Тут я открыл к своему большому удовольствию, что камуфляж не промокает — вода скатывалась по нему, даже не оставляя следов.

Этот путь я хорошо помнил, так как десятки раз пользовался им — с тех пор, как себя помню — и ни разу не был замечен шастающим по чужим огородам и дворам. И всё-таки — по тому же закону подлости! — нам «повезло» именно сейчас.

Мы шли мимо крыльца дома — ещё десяток шагов, и окажемся около речки, а там — лугом и вперёд… но дверь на крыльце вполне гостеприимно распахнулась, и ветхая бабуля остолбенело уставилась на две фигуры в камуфлированной форме, с рюкзаками за плечами, деловито движущиеся через её суверенную территорию. К счастью, бабуля и не подумала о защите своего суверенитета — пискнув, она несколько раз перекрестилась и замерла на крыльце.

Не прибавляя и не замедляя шага, ни слова не говоря, я медленно поднял палец к губам и так же медленно опустил его. Мы с Энтони прошли мимо крыльца, я открыл калитку, пропустил англичанина на улицу, запер за собой щеколду — и только отойдя к мосту через речку, за которым начинался луг, мы захохотали, держась за перила и глядя друг на друга.

— Нехорошо старушек пугать, — выговорил я наконец — и мы зашли снова. В свою очередь, Энтони спросил:

— За кого она нас приняла, интересно? — и мы опять заикали, потому что смеяться по-нормальному сил уже не было. Всё ещё фыркая и побулькивая, выбрались мы на луг и окончательно перестали веселиться только когда подошли к большому мосту около почты, по которому изредка проносились машины. Здесь остановились — поправить тяжёленькие, надо сказать, рюкзаки, прислушаться и осмотреться.

— Тихо у вас, — сказал Энтони, приглушив голос. — Как ТОГДА.

Я понял, о чём он говорит, и в душе согласился, но вслух поправил:

— Нет, тогда было ещё тише. А тут, где мы с тобой стоим, текла река…

— А сейчас — помойка, — проницательно заметил Энтони, глядя на свалку пустых пластиковых бутылок и пакетов с какой-то гадостью, раскинувшуюся около тропинки под ветвями ивы. — У вас же стоят контейнеры, так почему туда не складывают?

— Лень дойти, — настроение у меня испортилось окончательно. — Самое обидное знаешь что? Вот тут гадят те, кто у себя во дворах каждую бумажку подбирает. А сюда что — вали, раз не моё! Хуже завоевателей любых…

Я просунул большие пальцы рук под широкие, удобные лямки рюкзака и первым зашагал по крутой тропинке вверх, на дорогу.

…В поезд мы пролезли нелегально — не с перрона, а с обратной стороны, найдя незапертую дверь — и долго осматривались, прежде чем войти в вагон и сесть. К радости Энтони, вагон оказался с откидными мягкими сиденьями — у нас иногда цепляют один такой — и англичанин, впихнув рюкзак на цивилизованную багажную полку, со вздохом откинул сиденье на максимум и вытянул ноги под кресло напротив:

— Ух! Начинаем…

— И, похоже, без наших товарищей, — заметил я, плюхнувшись с ним рядом и тоже подальше откинув сиденье. — Господ крестоносцев просят предъявить билеты на проезд до Тамбова…

В душе я был согласен с Энтони. Сейчас ощущалось полное и приятное спокойствие — путешествие началось, теперь надо только придерживаться маршрута и не унывать. Интересно, сколько времени пройдёт, прежде чем Сергеич, Витёк и их неизвестный подельник сообразят, что дом, за которым они следят — пуст, как найденная на помойке консервная банка? Даже если каким-то чудом уже сообразили — они в пролёте. Откуда им знать, куда мы направимся из Тамбова? Похоже, я зря так уж беспокоился…

Поезд мягко дёрнулся и покатил по рельсам, плавно набирая скорость. Проехал мимо вокзал легкомысленного розового цвета, пробежали столбики перрона… Всё. Едем.

— Сами мы люди не местные…

Я даже не оглянулся на эту запевку, надоевшую, как реклама. Жертвы всех мыслимых и немыслимых войн, несчастий и стихийных бедствий обращались с ней к пассажирам всех видов транспорта, на котором мне только доводилось ездить — ну, может быть, в самолётах их не было. Я — человек злой и недоверчивый не в меру (это мне так одна… один мой знакомый сказал), поэтому несчастных страдальцев я никогда не слушал и ничего им не подавал. Но на этот раз привычное начало сменилось мальчишеским голосом, звонко провозгласившим:

— Подайте нам на билет до Петропавловска-Камчатского!..

— …и обратно, — поддержал мужской голос.

— Не дайте нам с папашей умереть, не увидев Петропавловска-Камчатского! — вновь провозгласил мальчишеский голос.

Пассажиры начали смеяться. Я выглянул из-за сидений — мужика не увидел, он стоял в тамбуре, за открытой дверью, а мальчишка лет десяти, одетый в шорты, драные кроссовки на босу ногу и распахнутый армейский камуфляж, грязный и великоватый ему на десяток размеров, уже двигался по проходу, держа в руке… пробковый шлем, в котором блестела мелочь.

Когда он поравнялся со мной, я достал из кармана на рукаве первое, что подвернулось — десятирублёвую купюру — и бросил в шлем со словами:

— Повидай Петропавловск-Камчатский. Нужное дело.