Завещание рыцаря

ГЛАВА 8

…— Началось это в 1223 году. Летом. К галицкому князю Мстиславу Удалому прискакали гонцы от половецкого хана Котяна. С половцами — народом, кочевавшим у южных границ Руси — наши предки то воевали, то мирились, то даже заключали браки. Короче говоря, это были хоть и враги, но «свои», «домашние» враги. Котян сообщал, что в степях появился неведомый и многочисленный народ, беспощадно изгоняющий половецкие роды с их кочевий. «Помогите нам, — передавали гонцы слова хана, — а не то придут неведомые люди к вам и над вами то же учинят». Летопись же сообщает, что «пришла неслыханная рать, безбожные моавитяне, называемые татары. Их же никто ясно не знает, кто они, и откуда пришли, и каков язык их, и какого племени они, и что за вера их. И зовут их татары. А иные говорят — тоурмены, а другие — печенеги». Кое-кто даже говорил, что настал, мол, конец света, ибо было предсказано, что перед этим событием придут «нечестивые народы Гог и Магог»! Но, конечно же, это были не «гог и магог», а всего лишь передовая рать жестокого покорителя всего Востока — от Тихого Океана до Грузии и от Индии до холодных морей! — Чингисхана! Вели её испытанные полководцы — нойоны Джэбе, Бурундай, Субэдэй и Тохучар. Их повелитель мечтал дойти до «тёплого моря» — Атлантики — и весь свет обратить в пастбище для монгольских коней…

Олег Никитович помолчал, глядя через наши головы.

— Вот так… Сколько их приходило таких — не счесть! И для всех стеной на пути, щитом в руке воина вставала Русь… Мстислав Удалой не стал дожидаться помощи с Севера. Со своими союзниками и ближними князьями — Даниилом Романовичем, Мстиславом Луцким, Олегом Курским, Мстиславом Романовичем Киевским — собрав пятнадцать тысяч воинов из южнорусских княжеств, он выступил в степь, на помощь половцам. Рати соединились у границ Дикого Поля, дальше шли вместе. Шли по сухой, бескрайней степи, с ходу сметая небольшие монгольские отряды. Воевать наши предки умели хорошо, да и враг не казался опасным — маленькие, кривоногие воины в кожаной броне, на выносливых, но тоже маленьких мохнатых лошадках. Невдомёк было Мстиславу Удалому, что враги лишь заманивают союзников, дразнят лёгкими победами…И вот русско-половецкая рать вышла к реке Калке. А у реки уже стояло ВСЁ монгольское войско — чернела от края до края земли степь и трудно было дышать от вони лошадиного пота и людских тел. Вчетверо больше было монголов! Да разве лишь в численности дело? Перед самым боем Мстислав Киевский поссорился с Удалым, увёл свои полки, да и встал лагерем на холме: вы, мол, давайте, бейтесь, а мы сами с усами! Своей силой управимся!

— И управились? — жадно спросил Энтони. Я покосился на него и увидел, как блестят глаза англичанина — рассказ заинтересовал его.

— Управились, — тяжело сказал Олег Никитович. — Только не они с татарами, а татары с ними… Как ударила конница Бурундая в центр союзной рати, так и бросились бежать половецкие отряды. И смяли наших, что стояли позади… И ворвались в эту кашу монголы — на плечах половцев… — наш историк стоял возле стола, держась за его верх пальцами. Пальцы были белые… — Бой получился коротким и для наших неудачным. Мстислав Удалой пробился сквозь врагов и, раненый, ускакал. Больше полусотни князей, княжичей и бояр в плен попали… А Мстислав Киевский стоял на холме и смотрел! И дружина его стояла. Кровавыми слезами плакала — и смотрела, как гибнет русское войско из-за княжьей розни.

— Ну и союзнички, — насмешливо сказал Энтони. Я зло посмотрел на него, но тут услышал, как он тихо бормотнул себе под нос: «Впрочем, наши не лучше…»

— Да, вот такие союзники, — с горечью подтвердил Олег Никитович. — А потом настал черёд и Мстислава. Три дня оборонялись киевляне на холме за наспех сооружённым частоколом! Монголы не могли взять эту импровизированную крепость… Тогда они пошли на обман — своё излюбленное оружие, безотказное с европейцами тех времён. Они пообещали, что сохранят жизнь сдавшимся и отпустят их при условии сдачи оружия. Киевляне вышли из лагеря — не знали они тогда всей подлости незваных гостей! И, едва сложили воины оружие, как монголы тут же перебили всех простых воинов, а князя и бояр схватили… Пленных русских военачальников победители, связав, уложили на землю, настлали на них доски, а на тех досках устроили пир с плясками… Так и задавили пленных татары, — сказал, помолчав, Олег Никитович, мы вздрогнули. — А сами вдруг повернули. Ушли на Волгу, где потерпели обидное и неожиданное поражение от волжских болгар, после чего скрылись в своих степях — на долгие четырнадцать лет. На Руси вздохнули с облегчением — и забыли про незваных гостей, снова увлеклись княжескими междуусобицами… И князья, как сказано в «Слове о полку Игореве», «то — моё, и то — моё тоже» говорили, и «малое называли великим», и «сами на себя крамолу ковали»… Успокоилась Русь напрасно! Наступал роковой 1237 год — самый тяжёлый в нашей нелёгкой, кровавой истории. Чингисхан умер — снедаемый манией преследования великий убийца, «Потрясатель Вселенной», закончил свои дни в железной юрте, из которой не выходил даже по нужде — достойный финал карьеры! Но его внук, хан Батый, повёл путями деда, к «тёплому морю», трёхсоттысячную орду жестоких, диких, беззаветно, фанатично преданных ему кочевников. Ещё в 1236 году эта орда дотла разорила Волжскую Болгарию, прошла через мордовские леса по замёрзшим рекам и неожиданно появилась у границ русских княжеств. Как раз где-то здесь, в наших местах… Вот это и была настоящая беда, грозная и неотвратимая. Такую если встречать — то всем миром, всей силой, сообща. Если бы встретили так — может, и отбились бы! Сообща наши княжества могли выставить «в поле» 150–170 тысяч воинов, и каких — лучших в Европе, наверное! Но ведь то сообща… А порознь самые сильные из княжеств едва-едва могли наскрести 15–20 тысяч — против единой, свирепой, беспощадной, оснащённой китайской боевой техникой трёхсоттысячной армии!.. — Олег Никитович на мгновение остановился и вдруг прочёл:

В самом деле, монгольская орда казалась неисчислимой! Первым русским городом, оказавшимся на пути завоевателей, стала Рязань — древний, богатый город, где сидел князь Фёдор. Он послал гонцов на север, за помощью к великому князю владимирскому Юрию Всеволодовичу. Но князь Юрий не дал воинов Фёдору, памятуя о старой распре и не понимая, что по замёрзшим рекам, как по широким дорогам, войска Батыя легко пройдут через густые леса, которые веками надёжно берегли покой Руси… Не дождавшись подмоги, князь Фёдор, скрепя сердце, выехал в лагерь Батыя, везя с собой дары. Хан принял их, казалось, благосклонно. И столь же благосклонно выслушал просьбу Фёдора не жечь Рязань, не чинить вреда русским людям. Но потом вдруг потребовал отдать себе в наложницы жену Фёдора! Тогда-де уйдут монголы… В гневе вскочил князь и закричал в лицо хану: «Жены моей, пёс, ты не получишь! Город поберёшь, а её не коснёшься!» Батый взмахнул рукой — и погиб князь Фёдор, веривший в неприкосновенность посла…

Между Коломной и Рязанью было разбито войско князей, шедших на помощь городу. Да какое там войско — семь-десять тысяч воинов, слёзы горькие! После того монголы вновь подступили к Рязани и выставили унизительные условия: отдать каждого десятого коня, каждую десятую монету и каждого десятого человека в рабство. Рязанцы же ответили: «Отцы наши и деды этой землёй владели и в холопах ни у кого не бывали. Когда нас не будет, то всё ваше будет, а до той поры нет вам коней, монет да людей!» Но выстоять Рязань, конечно, не могла. Её взяли штурмом на шестой день…

Шумели деревья — еле слышно, их раскачивал не ветер, а идущий от нагретой земли тёплый воздух. На улице прошуршали колёса автомобиля, свистнул кто-то. Прожужжал, летя мимо, шмель…

— Она осталась верна мужу и в смерти. Князь Фёдор сказал правду — Батый не получил княгиню… И впервые монголы столкнулись с таким упорным сопротивлением! Жители дрались на улицах и в домах — раскопки Рязани нарисовали нам картину людей — мужчин, женщин, детей — погибавших на порогах своих жилищ с ножами, топорами и вилами в руках… Кроме того, впервые монголы узнали и то, что всегда страшило врагов Руси — народную войну. В лесах бесследно исчезали небольшие отряды захватчиков. По ночам пропадали стражи…

— Х-хахх… — тихо выдохнул рядом со мной Энтони. Наверное, он, как и я, представлял себе нарисованную в стихах картину схватки, ропот войск, визг коней и искристые удары мечей в руках поединщиков.

— Ещё бы, — сказал Энтони, — триста тысяч на тысячу семьсот…

— Несколько израненных русских воинов были захвачены и приведены к Батыю. Хан спросил их: «Какого народа вы люди и зачем так много зла мне чините?» Раненые отвечали: «Мы люди князя рязанского, а посланы тебя, сильна зверя, попотчевать, да с честью проводить!» Между тем остаток дружины Евпатия бился в окружении — бился так, что монголы не смели больше к нему подступиться и пошли на обычную для себя подлость.

— Как Леонид с его спартанцами, — Энтони вздохнул. — Их персы тоже не смогли взять в рукопашной и расстреляли из луков…

— А Батый, — продолжал Олег Никитович, — стоя над изуродованным телом Коловрата, сказал: «Когда бы этот воин служил мне, я бы держал его у самого сердца!» Потом приказал отдать труп русским пленным и отпустить их… А сам двинулся по нашей земле, множа горе и смерть. Пала Коломна. На очереди оказалась Москва — тогда просто пограничная владимирская крепость.

— Ну ч-чёрт! — снова не выдержал Энтони. — Это же прямо Толкиен какой-то! Нашествие Великого Врага из «Сильмарилионна»!

— Понял князь Юрий Всеволодович, — снова заговорил историк, — куда, в какую бездну, скудоумием своим и гордыней нелепой толкнул он русскую землю. Бросился собирать полки, оставив Владимир на родичей своих и воеводу Петра Ослядюковича. И молодые князья говорили: «Пойдём в поле и поревнуем за землю нашу и семьи наши…» Однако Пётр уговорил владимирцев отбиваться за стенами, да только не помогло и это… В летописи говорится, что татары «облегоша весь град». Нойон Гуюк захватил Суздаль и, пригнав под стены Владимира пленных, приказал казнить и пытать их на глазах у осаждённых. Но владимирцы не сдались. Тогда татары разбили стены камнями из пороков-катапульт и ворвались в город. Княгиня с детьми и последние защитники Владимира отступили к Успенскому собору, затворились в нём и погибли в огне, ответив отказом на предложение сдаться… Тем временем, князь Юрий, собрав тридцатитысячное войско, вышел на реку Сить; река эта текла через Ярославское княжество…

— Опомнился, блин, — вырвалось у меня. Сколько раз я слушал рассказы о монгольском нашествии и остро жалел, что не могу вмешаться! Олег Никитович кивнул:

— Да, было уже поздно… «И была бронь велика, и сеча зла, и лилась кровь, как вода,» — сказано в летописи. Князю Юрию повезло — он пал в бою и не увидел разгрома своей рати. Не увидел, как его племяннику Васильку, которому было всего семнадцать лет, татары предложили перейти на их сторону. Но Василько рассмеялся им в лицо и отверг вражьи посулы. Татары замучили парня… А орда уже валила на земли Великого Новгорода. Пограничный город Торжок на две недели задержал врага, и снова бились русские люди на порогах домов — гибли, но не отступали. Всего сто вёрст оставалось пройти татарам до Новгорода, но у местечка Игнач Крест Батый вдруг резко повернул обратно на юг. Начиналась распутица, да и донесли Батыю, что Новгород собрал сорок тысяч войска и «готовится всеми людьми стать крепко». А у Батыя оставалась едва половина его армии — остальные лежали в заснеженных лесах, под стенами городов, на полях выигранных битв…

— Струсил, — определил Энтони. И Олег Никитович вдруг улыбнулся:

— Струсил… На обратном пути Батый «мимоходом» решил захватить маленький городок Козельск — жило там всего семь сотен человек, а князь Василий был совсем ещё малолеток. Батый бросил на штурм Козельска свои орды. Казалось, они просто зальют невысокие стены, как серый кипяток… Но городишко продержался СЕМЬ НЕДЕЛЬ! Представляете — семьсот человек почти два месяца отбивали атаки стотысячной вражеской армии! Батый приказал разрушить стены города пороками. Тогда ночью козельчане вышли через проломы в стенах, пожгли пороки и побили всю стражу, а с нею — нескольких темников и нойонов, прибежавших на пожар. Утром Батый в страшном гневе вновь бросил орду на штурм. Наши резались в проломах, потом — на городских улицах, в домах и во дворах. Князь Василий укрылся в храме. Там и захлебнулся он в крови врагов, перебитых его охраной… Батый приказал дочиста разрушить Козельск и назвал его в гневе Злым Городом. Под стенами этой маленькой крепостцы только убитыми враг потерял больше семи тысяч воинов!

Из-под Козельска Батый, нигде не задерживаясь, ушёл на бг, в степи. «И было то лето всё тихо и мирно от татар» — скажет летопись. Казалось, что миновала беда… Но в 1239 году орды Батыя появились вновь, величившись чуть ли не вшестеро против прежнего!!! На этот раз монголы ударили по южным княжества…

— Подождите! — вскинулся Энтони. — А эти… новгородцы, у которых сорок тысяч войска наготове было… неужели они не пришли на помощь?!

— Не пришли, — горько ответил Олег Никитович. — Избавившись от великой опасности, распустили они войско. Думали лишь о своей земле, а не о Руси! А орда взяла Переяславль Южный. И подступила к Чернигову. «Лют бой у Чернигова,» — сказано в летописи. Долго монголы не могли сломить сопротивление горожан… А в Европе уже гремела в соборах молитва: «Спаси нас, Бог, от ярости монголов!» И всего-то… Где были отважный рыцари?

— Фридрих, Император Священной Римской Империи, пытался собрать войско на помощь Руси, — тихо сказал Энтони, глядя в стол.

— Чернигов взяли тоже! В 1240 году монголы подступили к Киеву — «матери городов русских»! Так велико было их множество, что в городе нельзя было разговаривать — всё заглушали рёв и гул вражьего стана! Началась осада. День и ночь били в стены пороки и тараны. Но на предложение хана сдаться ответили киевляне, которых возглавил храбрый воевода Дмитр, согласно летописи, «злословием и проклятием»! Когда же в проломы пошли татарские полчища, киевляне встретили их на улицах. «Стрелы омрачили свет… видеть и слышать страшно лом копейный, треск щитов… всюду лежат мёртвые, всюду течёт кровь, как вода…» Когда на ночь бой утих, наши возвели новую стену-баррикаду вокруг церкви Святой Софии. И снова сражались… но отбиться так и не смогли. Последние защитники укрылись в церкви и обрушили её своды на себя и ворвавшуюся нечисть… Израненный воевода Дмитр попал в плен, но Батый велел пощадить его «ради мужества»… Орда, пройдя по Киевским Землям, вошла на территорию Галицко-Волынского княжества. Князь Даниил, пытавшийся создать союз с поляками и венграми, не преуспел в этом и с трудом отстоял Галич. В 1240 году на реке Лигнице монголы уничтожили польское войско, а в 1242 на Сайо — венгерско-немецкое. Но в том же году под стенами Праги их разбил наконец-то князь Ярослав. Орда бросилась к югу, в Сербию, и там войско отважного жупана Шубича Дринского нанесло монголам ещё одно поражение. Европа была спасена отвагой славян…

Но Русь!!! Что стало с нашей землёй?! Ведь неделями можно было ехать по недавно ещё многолюдным местам, не слыша человеческого голоса! Лишь выли собаки на пепелищах, да смеялись с обочин дорог черепа… А по дорогам монголы угоняли в рабство десятки тысяч людей. Самых искусных ремесленников и строителей, самых красивых девушек, самых крепких мальчиков гнали, как скот, на арканах! А самые смелые, самые благородные, самые-самые — погибали, потому что не могли спокойно смотреть на муки родной земли. Это была национальная трагедия! Ото всей Руси уцелели лишь Новгородская земля, да несколько центральных княжеств. 4/5 населения было угнано в рабство или убито! Навеки пропали произведения искусства, неведомые нам культурные ценности. На полтора века на Руси разучились строить из камня, ковать булат, варить стекло… Своей кровью и великой культурой мы заплатили за свободу Европы. Получили мы за это благодарность? О да! Литовцы ринулись в наши западные земли, немцы, шведы, датчане — на Псков и Новгород… Где были крестоносные рати, разгонявшие десятикратно превосходившие их числом сарацинские полчища?! Только отважные и благородные одиночки из Европы сражались плечо в плечо с нашими витязями — их имена безвестны, но они были, и для меня они — настоящие герои того времени. Они, а не вожди крестовых походов… И к чести их сказано не в одной родовой летописи: «И пал он на Востоке, ревнуя за веру Христову против полчищ татарских в рядах русов. Где же могила — неизвестно…»

Олег Никитович замолчал. Энтони молчал тоже… а я мечтал. А если бы знать, что Чаша Грааля здесь, в наших местах? Попасть в то время… Ворваться в здание орденского капитула — где-нибудь на Кипре… или в Пруссии — в плаще с алым крестом, с мечом на бедре… «Братья-рыцари! Чаша с кровью Христовой в руках язычников! Поднимайтесь на защиту Святого Грааля!» Неужели не пошли бы?! А что если сэр Энтони вёз чашу на Русь именно за тем, чтобы потом «выманить» на неё крестоносцев — в поход на помощь Руси?!. Нет, когда он выехал с Востока, ни о каком нашествии речи ещё не было…

— Вот такова настоящая история, товарища из Петрограда, — неожиданно весело сказал Олег Никитович, поднимаясь на ноги. — Ладно, валите отсюда, дети мои, а то вся подготовка к походу с вами рушится… Снова заходить не приглашаю — через пару часов ухожу — но рад быть полезным…