Завещание рыцаря

ГЛАВА 2

Я остановился сразу же. Благо, реакция у меня хорошая. И слух тоже. Быстро, но плавно сместился в сторону от дыры, мельком отметив, что солнце на закате светит С ТОЙ стороны забора, и значит моя тень в щелях между досками не появится. Правильней всего было бы тихонько убраться со стадиона на улицу и жать домой… но я остался. В тот момент — из чистого любопытсва.

Голоса продолжали звучать — рядом, говорившие стояли точно у самого забора.

— Но это точно не он?

— Говорю же тебе, Сергеич, обознался. Пацан похожий, но не он.

— Смотри… Дело такое. Он, гад, шустрый, вспомни, как в Питере нас наколол?

— Сергеич, кто ж знал, что у него мотоцикл будет?

— Смотри…

— Значит, прямо сегодня, Сергеич? Во сколько?

— Да прямо сейчас. Он к порядку приучен, по ночам нигде шариться не станет. Небось, уже у себя сидит, прибыль подсчитывает…

— Какой у него номер-то, напомни?

— У тебя, Витька, не память, а…

— Такть я университетов не кончал.

— Да при чём тут университеты?… Пятьдесят первый у него номер.

— А, точно, точно, вспомнил! Ну, ладно, чего ждать? Пошли к Ольке, дуру заберу, да и пойдём.

— Попалят нас с этой дурой твоей когда-никогда, Витёк.

— Привык я к ней, Сергеич… Да и чего, твоим ножиком его пугать? Не забоится, не таковский.

— Зачем пугать? — голос Сергеича стал вкрадчивым, а у меня по коже побежали мурашки.

— Откроет, ты его сразу мочи в фанеру. И дави к полу. А я по горлу, он и вякнуть не успеет. Ну а потом припрячем где-нибудь.

Наступила тишина. Потом я услышал какой-то тихий сип, и голос Витька.

— Ты что?! — он даже пискнул. — За пацана, да ещё иностранца! Пожизненное дадут, не фик делать!

— А чего ты трясешься? — презрительно и сердито спросил Сергеич. — Мало ты их кончил?

— Пацан же…

— Ведь договорились!

— Сергеич, я ж думал, ты шуткуешь… Нафик его убивать?! Пугнём, бумаги хапнем…

— …а потом на Колыму, когда он на нас покажет? Нечего и затеваться. Да не дёргайся ты так! — прикрикнул Сергеич. — Мы его сюда не звали, сам сунулся, ну и… это ж не их Европа, где фараон на каждом углу. Это Россия, понимать надо! Пошёл в лес и в болоте утоп, ну и дело с концами, а концы в воду… хе-хе! — он меленько, гадко захихикал. — Вся ООН не найдёт.

— Тоже верно, — явно повеселел Витёк. — Мы ж ему всё по-честному предлагали, скажи?

— Ну… Пойдём, что ли, свечку поставим за упокой души малолетка?

— Да зачем, Сергеич? Он же это… нехристь, лютеранец.

— Лютеранин, дурак. И не лютеранин, а англиканин… Но тоже правильно.

— Грехи наши… — вздохнул Витёк. Наступило глубокомысленное молчание. Я, почему-то, был уверен, что они крестятся на церковь и ощутил приступ тошноты, до того мерзко это было. Вдобавок меня охватило болезненное желание, непреодолимое, посмотреть на этих… людей. Так бывает во сне, в кошмаре, когда знаешь — нельзя смотреть, но смотришь.

Очень осторожно я выглянул за край щели, почти уверенный, что уже замечен, и эти двое сейчас стоят по ту сторону и смотрят на меня.

Они в самом деле смотрели… но на церковь. А я почти не удивился, увидев моего знакомого некрофила в спортивном костюме. Почему-то я сразу подумал, что это и есть Витёк (будущее показало, что я не ошибся). Рядом с ним стоял плотный, уже немолодой здоровяк с лицом самым обычным, даже скорее располагающим, и одет он был прилично, в дорогой костюм, не то что эта помесь Тараса Бульбы и Крысы Шушеры.

Пока я их разглядывал, эта парочка, так и не обернувшись, зашагала по аллее к выходу с кладбища. Я ещё какое-то время тупо смотрел в удаляющиеся спины, потом резко отпрянул и привалился к забору.

В сознательные борцы с преступностью я не гожусь, наверное. Просто не знаю, с какого конца за это браться. Да и нет у нас в городке никакой особенной преступности, только драки по пьяной лавочке, кражи кур с поросятами и кое-когда — изъятие шмали типа конопли или Госпожи Мари Хуаны. Но если вот так… на ваших глазах сговариваются убить человека — по-моему даже полный трус или совсем равнодушный побегут предупредить. Тем более, что никакой опасности в этом нет.

Номер, они номер назвали… Точно, 51! Это могла быть только наша гостиница, она у нас одна и называется очень остроумно — «Фирсанов». Простенько. И со вкусом. Если не через кладбище, а через стадион, то всего-то и две минуты бега!

Я уж было рыпнулся бежать… и меня вдруг словно за шиворот схватили. Я даже вспотел ещё больше, как будто вокруг стало градусов на десять жарче.

Погоди, Андрей, а КОГО ты собрался спасать?! Ладно, Сергеич этот с Витьком — бандиты, двух мнений быть не может. А тот, кого они прикончить собираются, он что — ангел? Откуда я знаю?! Они, правда, говорили, что он вроде малолеток, даже иностранец… ну и что? Бывают четырнадцатилетние киллеры, а в Казани трое девятиклассников вообще всю местную мафию взрывчаткой снабжали. На дому у одного парня, в ванной, делали и продавали. И это у нас! А ТАМ?! Работали втроём, не поделили чего, ну и сбежал этот парень от них в провинцию. А они его, естественно, выследили. Нормальному человеку в это дело лучше и не лезть, того и гляди, сам же «спасённый» и «поблагодарит».

Вспомнилось, как Витёк шёл за мной по кладбищу. Да уж, счастье попёрло, подставляй рюкзак… Неужели я и впрямь на их «объект» похож? Хорошо ещё, дали себе труд разобраться…

Вроде всё стало ясно. Но я по-прежнему торчал у забора, изучая носки своих кроссовок. а если всё это не так? Ты, Андрей, успокоишься и пойдёшь домой, жарить колбасу. А в пятьдесят первом номере вашей тихой гостиницы зарежут парня. Не бандита, заметь. НОРМАЛЬНОГО парня.

В сердцах я поддал камешек ногой. Чёрт! И посоветоваться не с кем! Наш историк — мужик толковый, понимающий, вот бы к кому сбегать… но ведь времени — ни капли. Да и потом, вспомнил я, он-то, должно быть, ещё в конце мая укатил в область, сдавать летнюю сессию в университете. (Это он только так говорит, а на самом деле «свалит» всё за неделю, для него это не проблема, забросит за плечи рюкзак, сунет под мышку свою мелкашку — и на турбазу, где его уже ждёт тёплая компания. А там ищи его по лесам вдоль Цны! И правда — вся ООН не найдёт…)

Мда, иногда я ему завидую. Он хоть и вырос «при застое», а видак впервые потрогал в 19 лет, в армии, но мне кажется, у него жизнь была интереснее. Во всяком случае, у него куча настоящих друзей и к 25 годам — масса интересных воспоминаний…

Я сердито дёрнулся, сообразив, что думаю о нашем историке, чтобы защититься от других мыслей. Трушу?! Попытался убедить себя, что осторожность — не трусость, но подумалось снова: «Трушу».

Правду говорят — никто не может так легко оправдать и так безжалостно осудить человека, как он сам. Это обвинение в трусости показалось мне страшнее сказанного вслух, в лицо, кем-то другим.

Я повернулся на пятках и бросился бежать по дорожке к выходу со стадиона.