Завещание рыцаря

ГЛАВА 17

Эту ночь мы провели в лагере националистов.

Да, Колька и Сашка оказались ребятами из тамбовского отделения какой-то радикальной организации, молодёжная ячейка которой совершала самый обычный поход по лесам — двое молодых мужиков, восемь мальчишек 12–16 лет и пять девчонок того же возраста. Сперва, когда я понял, что к чему — увидев флаг с какой-то свастикоподобной эмблемой и часового в форме, замершего в карауле у импровизированного флагштока, мне стало по-настоящему страшно. О подобных людях телевидение рассказывало жуткие вещи. Но то ли они опасны сезонно, как лоси, то ли телевидение по своему обычаю врало, то ли просто против нас у этих ребят ничего не было ни по цвету кожи ни по разрезу глаз (хотя другая причина была вот она!), но нас не тронули даже после того, как выяснилось, «кому Санечка обязан украшением на клювике», как ехидно определила рыжая симпатичная девчонка, сидевшая около костра.

Идеологических разговоров ни с нами ни при нас никто не вёл. Вечером ребята попели под гитару — кстати, хорошие песни; потом спел соло один из их «вожатых» — «Чужую войну», я её слышал раньше у Олега Митяева. Хорошо пел — словно про себя… а может, где и воевал?

А потом, как водится, начали травить «страшилки». Конечно, не детские там разные — про Чёрную Руку или Гроб На Колёсиках, а вроде бы вполне серьёзные истории, реально когда-то с кем-то случавшиеся. Кстати, Олег Никитович уверял нас, что в туристском фольклоре сам чёрт ногу сломит — совершенно реальные на первый взгляд истории могут оказаться выдумками, а самые невероятные — правдой, так что не верить туристу, болтающему у костра — занятие заведомо глупое, он не обидится и не станет доказывать, что всё сказанное им — правда. Просто слушай или рассказывай сам…

Когда рассказы создали соответствующее настроение, я решил рискнуть. Ни на чём не заостряя внимания, пересказал историю с письмом — якобы виденным нами в частной коллекции — и сообщил, что мы с приятелем из Санк-Петербурга ищем место, где могла стоять эта крепость. Просто из интереса.

Нас выслушали внимательно и с явным интересом — мне даже подумалось, что кое-кто из ребят не прочь присоединиться к походу. Но «вожатый» — не тот, который пел «Чужую войну», а другой — покачал головой:

— Интересное дело, сам бы, если б мог, с вами пошёл, но… — он подбросил в костёр веток, поворошил его. — Но только здесь вы крепости своей не найдёте. Если она и была — то северней.

— Почему вы в этом уверены? — быстро спросил Энтони. — Ведь здесь проходила граница Рязанского княжества!

— Проходила, — кивнул тот. — Только это была необычная граница. Тут кочевали берендеи. Знаете, кого называли берендеями?

— Кочевое племя, родственники печенегов, — сразу ответил я. — Тюрки. Союзники русских княжеств.

— Правильно, — кивнул «вожатый». — Берендеи, ковуи, часть печенегов, ещё кое-какие племена были вассалами Руси уже с начала ХII века. Все вместе они себя называли каракалпаки — «чёрные клобуки», а наши их ещё называли «свои поганые»… Если кто не знает — слово «поганый» тогда имело не какое-то обидное значение, а просто — «иноверец»… Вот эти самые «свои поганые» охраняли южные границы русских княжеств, в том числе — и Рязанского, там, где начиналась Степь. И крепостей здесь наши не ставили — не имело смысла просто. Так что тут вашей Краевой быть не может — только на севере, где начинаются самые густые леса, прицнинские…

Мы с Энтони переглянулись. Олег Никитович не мог не знать этого — а мы, как назло, не догадались всё-таки рискнуть и расспросить его поподробнее… Сообщение о бесперспективности поисков было неприятным, но не трагическим — мы решили прислушаться к авторитетному мнению и с утра скорым маршем выдвигаться севернее, к селу Татариново.

Нам предложили место в одной из мальчишеских палаток, но мы гордо отказались, заявив, что, во-первых, у нас есть своя, английская, а во-вторых мы переночуем на свежем воздухе в спальных мешках, так как обладаем секретным оружием против комаров.

— Гвоздичное масло? — немного недоверчиво спросил тот, кто пел у костра. Мы удивились и не смогли этого скрыть. Энтони спросил:

— Откуда вы знаете?

— Доводилось пользоваться, — не вдаваясь в подробности, ответил тот.

Укладываясь около догорающего костра, я обратил внимание, как здорово устроен лагерь — почти с комфортом, нигде ничего не валяется, нет замусоренных, загаженных кустов. Энтони тоже одобрительно посматривал вокруг и благосклонно высказал одобрение Кольке, который задержался у костра. Наш знакомый по спаррингу пожал плечами и с серьёзной миной ответил:

— Уходя из леса, всегда необходимо закапывать все бутылки, банки и всё, что осталось от человека… Нас так учат и, по-моему, это правильно. А в такую сушь, как в это лето, нужно быть вдвойне осторожными. Вы лесной пожар видели? — он задумался и признался: — Я один раз видел. Мы с пацанами сами его устроили и еле от него сбежали — реку пришлось переплывать!

Он ушёл в палатку, и лагерь практически затих, только в девчоночьей — большой — палатке тихо перешёптывались и что-то шуршало: похоже, по кругу ходила плитка шоколада. Часовой отошёл от костра и растворился в темноте. Мы лежали возле углей костра, над которыми танцевали синие и рыжие султанчики пламени — лежали голова к голове и смотрели в небо, отчего у меня постепенно возникало чувство, что то ли я плавно поднимаюсь вверх, то ли небо неспешно и ровно опускается на меня со всеми созвездиями — необычайно яркими, крупными, словно… да, словно по тёмно-синей ткани вышили узоры бриллиантами… Нет, не только бриллиантами — я начал различать среди звёзд зеленоватые… голубые…

— Я знаешь о чём подумал? — негромко спросил Энтони, но я вздрогнул — задремал незаметно, чуть ли не с открытыми глазами. — Вот мы говорим: сто лет назад — много. И триста — много, семьсот — вообще непредставимая давность… А ведь звёзды — они и тогда такими были. Ничуть не изменились. Для нас — эпоха, а для них — ничего. Понимаешь, небо — оно такое же было над той крепостью в ту зиму, Эндрю. Обидно…

— Обидно? — удивлённо спросил я.

— Да, обидно, — неожиданно горячо сказал Энтони. — Что же выходит — мы строим, ненавидим, любим, воюем, умираем, дружим, мечтаем — а звёздам всё равно! Они так далеко, что все наши проблемы для их вечности — ерунда, мышиная возня какая-то на захолустной планетке… А это неправильно. Мы — люди! Когда-нибудь мы и до этих звёзд доберёмся… — и вдруг продолжал потускневшим голосом: — Или не доберёмся. Так и будем делать всё новые и новые телевизоры с суперплоскими экранами… вместо звездолётов…

— Ты о чём? — осторожно поинтересовался я.

— Так… Эндрю, тебе не кажется, что люди разучились мечтать? Что они стараются побольше развлекаться и поменьше делать… а открывать новое — сидя у телеэкрана?

— Я про это никогда не думал, — честно сказал я. — Я-то очень люблю мечтать!

— Я тоже, — признался Энтони. — А то, что я сказал, говорит отец. И мне часто кажется, что он прав…Знаешь, а ведь те двое скотов ни за что не поверят, что я ищу не клад, Эндрю. А если их в этом как-то убедить — решат, что я сумасшедший.

— Да ты и правда сумасшедший, — серьёзно сказал я. — Сам подумай: припёрся в Россию искать Святой Грааль и останки своего предка, погибшего семь веков назад!

— И правда, — уже весело согласился Энтони, — сумасшедший. Только почему же ты тогда пошёл со мной?

— Дурак дурака видит издалека, — буркнул я. — Давай-ка спать, милорд, нам завтра шагать весь день!

— Гуд найт эврибоди, гуд найт[11] — дурачась, пропел Энтони и с шумом повернулся в своём спальнике.