Я лежал на земле, но был в сознании. Голова гудела, но в глазах не плыло. Парень в обмотках был близко, но ещё не сидел на мне верхом — значит между пропущенным ударом и этим моментом прошло не больше секунды. Потеряться на секунду всё равно плохо, но я был рад тому, что всё ещё соображаю.
— Не так уж ты и хорош, — усмехнулся я, и парень в обмотках попытался меня оседлать. Нет ничего проще — сесть на грудь лежащему и нанося удар за ударом по лицу и черепу уже не позволить ему встать.
Я встретил подонка ударом ноги, прямо под коленку. Получилось хорошо, и парень в обмотках взвыл, его нога подогнулась, и этой заминки мне хватило, чтобы оказаться на ногах. Я пропустил два удара в голову и остался в сознании — это придавало уверенности в себе.
— Ты себе эти тряпки, что, ради понтов намотал? — подбадривая самого себя, спросил я. Парень посмотрел на меня с ненавистью, сплюнул на асфальт и двинулся вперёд, впрочем, уже не так уверенно. Мне с самого начала нужно было внимательнее отнестись к его внешнему виду — да, руки длиннее чем мои, и достаточно жилистые, чтобы быть руками боксёра, но живот дряблый, ноги в джинсах и мажорских туфельках, говорят о том, что парнишка рассчитывал на лёгкую драку.
Новую серию коротких выпадов — левый, правый прямой — я отвёл в сторону намного увереннее. Вторую, более сложную — левый в голову, левый в корпус, правый в корпус, левый прямой — с некоторым трудом. Я никогда не умел боксировать, и выйти из глухой обороны для меня означало пропустить очередной удар. Парень в обмотках теснил меня всё дальше и дальше, уводя из двора в котором началась драка, что в общем-то мне было только на руку. Олега я уже не видел, значит он скорее всего смог сбежать. Парень в обмотках набросился снова, но в этот раз, я уже не смог заблокировать все удары — стоило один раз повестись на обманку и подставить корпус, как моя удача закончилась. Кулак в тканевой обмотке вошёл мне в бок, сбил дыхание, и следом за ним, на меня обрушился новый град ударов. И конечно же, все в голову. Я думал, что на этом всё и закончится, но внезапно удары прекратились. Когда мир вокруг меня снова обрёл резкость, я увидел перед собой Олега.
— Спасибо, — прочитал я по губам, хотя никогда и не умел этого. Звука не было. Только разбитое в кровь лицо моего сослуживца, и стоящий на коленях парень в обмотках. Олег снова ударил его, уже по затылку, но чем я разглядеть не мог. Наш противник снова упал. Олег схватил меня за руку и потащил прочь от места драки. Я перешагнул через тело парня в обмотках — крови не было видно, но ублюдок лежал смирно. Описать дорогу мне сложно — пару раз сознание тухло, но не больше, чем на секунду или две. Да и ноги продолжали в этот момент меня послушно нести туда, куда вёл Олег. Я был бы благодарен, если бы был в себе. Возле оператора, все ещё лежавшего без сознания, Олег и бросил своё оружие — железный штатив. Он быстро обтёр его какой-то тряпкой, и мы пошли дальше. Только через квартал или два, я наконец-то пришёл в себя.
— Ты в порядке? — спросил Олег, когда мы остановились возле одного из одинаковых подъездов многоквартирного дома. Я кивнул, ощупывая лицо. Оно горело, и каждое прикосновение вызывало боль. Нос был разбит, но вроде не сломан.
— А ты? — спросил я в ответ. Олег пожал плечами. Его физиономия напоминала скорее два плохо слепленных между собой куска пластилина — красный и синий. Он достал из кармана лазерный ключ — небольшой медальончик с золотистым кружком, и приложил его к алому отверстию на двери подъезда. Та послушно отворилась, и мы вошли внутрь.
По лестнице мы поднимались молча, и даже когда Олег открыл дверь своей квартиры и пропустил меня внутрь, мы не произнесли ни слова. В квартире горел свет, но было пусто. Я с трудом стянул с себя обувь, и прошёл на кухню, следом за Олегом. Тот даже разуваться не стал. Уселся на стул, вытянул ноги, закрыл глаза. Я сел напротив него, приложив к лицу то ли солонку, то ли перечницу. Холодная, стеклянная, и на том спасибо. Мы так просидели минут пять.
— Один живёшь? — спросил я зачем-то.
— Ну, — сын синяка и кровоподтёка, который раньше был лицом Олега, раскрылся в чём-то, похожем на рот. — Сходил, называется, в ларёк за кофе. Хоть с паспортом ходи теперь.
— Регистрация есть?
— Ну конечно, — мне сложно было разобрать эмоции в голосе Олега. Он дёрнул плечом, встал, подошёл к холодильнику, достал оттуда кусок замороженного мяса. Посмотрел на меня, достал ещё один, протянул мне. Я с благодарность кивнул, прикладывая мясо к лицу. Олег сделал то же самое.
Мы снова замолчали — разговаривать то особо было не о чем. Я осматривал вполглаза кухню — никаких предметов, которые могли бы выдать религиозность моего коллеги не было видно. Это успокаивало, но в то же время становилось немного неловко — Олег не дал отморозку расстелить твою кожу по асфальту, а ты напрягаешься, боишься. Но этот страх нельзя было просто выключить.
— А ты чего так поздно с работы шёл, Нарица? — Олег, как и все, называл меня исключительно по фамилии. Я не был против.
— Огр попросил помочь с одним делом, — уклончиво ответил я. — По итогу, только вечером и освободился, когда все ушли уже. Думал, что на последний поезд смогу успеть.
— Спасибо ещё раз, что встрял.
— Тебе спасибо, — я попытался улыбнуться, но улыбаться было намного больнее, чем просто говорить. Понятия не имею почему, челюсть сломана не была. — Я вообще надеялся, что ты убежать успеешь.
— Я тоже, — Олег пожал плечами. Он переложил кусок мяса на другую сторону лица, я последовал его примеру. — Надеюсь ты на камеру не попал. За нападение на оператора могут и подтянуть.
— Нет, я сзади подошёл. А вот тебя то засняли. Надо было камеру разбить, наверное. Но я не в том состоянии был.
— Ну, у меня регистрация есть, значит напасть на меня права не имели, — Олег неуверенно повёл плечо. В целом он был прав. Вряд ли налётчик или оператор будут пытаться выяснять отношения в суде, если конечно удар штативом не нанёс парню в обмотках каких-то серьёзных повреждений. Всё-таки не самая лёгкая штука. Однако, от этих уродов всего можно было бы ждать. — Если решатся выставить видео, придётся писать заявление.
— Я бы на твоём месте сразу писал. Если они уже нападают на граждан, значит совсем от рук отбились. Нужно какую-то огласку придать.
— Сейчас бы геройствовать, — отверстие, похожее на рот, снова согнулось в подобии грустной усмешки. — С полицией разговаривать совсем не улыбается. Вдруг, этот урод после штатива в больницу попадёт.
Я кивнул. Олег рассуждал правильно — пока лучше не отсвечивать, и ждать что сделают ночные борцы с нелегалами. Он отложил мясо в сторону, я тоже. Мужчина достал из кармана мятую пачку дешёвых сигарет и протянул мне. Я в ответ достал свою. Усмехнувшись почти синхронно, мы также одновременно закурили. Жить стало чуть лучше.
— Прокурить кухню не боишься? — спросил я.
— Сейчас можно. Лучше конечно на балконе, но… — Олег замолчал, посмотрев на сигарету в собственных руках. Затем снова улыбнулся, и добавил. — Может меня за это бог наказал?
Я пожал плечами, не до конца понимая, шутит ли Олег или говорит серьёзно. Или вперемешку. Но мне стало не по себе, и ответить я не решился. Не хотелось спрашивать о чём-то, не хотелось подавать виду, что эта тема меня смущает, но кажется Олег понял всё по моему лицу. Или, тому что от этого лица осталось. Он повернулся ко мне, внимательно посмотрел мне в глаза, и сказал:
— Ты напрягся.
— Немного.
— Что-то случилось?
— Нет, — я вздохнул. Все удивлялись тому, что после перехода власти в руки Корпоративного Совета, мусульманские республики не стал сразу объявлять о своей независимости сразу же. Сперва отвалился восток, затем часть севера, и только после этого, одна за одной, автономные республики начали выходить из состава умирающей страны. — Извини.
Я снова затянулся, дольше и глубже чем до этого, стараясь продлить момент до последнего. Олег не сводил с меня глаз. Мне казалось, что я физически могу ощутить его обиду и непонимание. Мы докурили, молча, после чего я встал со стула и направился к выходу из квартиры. Олег встал следом, почти сразу же после этого. Голос его звучал обеспокоенно.
— Брось дурить, Нарица. Поезда уже не ходят, куда ты пойдёшь.
Я обернулся. Было очень стыдно, и именно стыд гнал меня на улицу. Разведя руками, я ответил.
— Ну не у тебя же до утра сидеть. Завтра на работу.
— Я расстелю тебе на полу, — ответил Олег. Совершенно спокойно, без нажима. Он предлагал, а не ставил перед фактом. Я кивнул, понимая что мой сослуживец прав. Идти пару часов по городу пешком, тем более с таким лицом, могло быть опасно. Некоторые уличные искатели приключений как падальщики — нападают на уже побитых, надеясь найти в карманах хоть что-то.
— Извини ещё раз, — сказал я, но Олег только махнул рукой.
— У тебя ещё будет повод поволноваться, — усмехнулся он. — Иша минут через пять начнётся.
— Ночная молитва?
— Ну, — Олег по-прежнему улыбался, и я тоже позволил себе смешок. — Не заходи в комнату, пожалуйста, хорошо?
— Конечно, — я кивнул. — Если разрешишь, могу приготовить что-нибудь пока. Чтобы на голодный желудок спать не ложиться.
Олег кивнул. Какое-то время он показывал мне что и в каких ящиках лежит, а затем заперся в единственной комнате. Я старался сильно не шуметь и не греметь посудой, но пару раз всё же стукнул чем-то лязгающим и громким. Подобие холостяцкой еды — невкусной и вредной — я накрошил минут за двадцать. Она была горячей, а вкус её мимикрировал под тот соус или приправу, которым эту бурду заливали. Я разложил еду по тарелкам, достал вилки, выставил на стол все найденные в доме приправы. Ещё минут через десять, из комнаты вышел Олег. Он улыбнулся мне, и сев за стол, сказал:
— Разговаривать после ночной молитвы также плохо, как и курить.
— Я могу и молча поесть.
— Не страшно. Я расстелил тебе на полу, Нарица.
— Ешь давай, — я усмехнулся, и Олег тоже.
— Беседа с гостем не преступление, — пожал плечами мой собеседник. Жевать было не больно, и я с радостью принялся за еду. Олег кажется тоже. Но опустошив тарелку где-то наполовину, он вновь спросил меня. — Тебя ведь беспокоит что-то, Нарица?
— Я не думаю, что стоит об этом говорить.
— Но ты же мне помог. Ввязался, хотя эти ребята русских не трогают, — Олег посмотрел на меня, я отвернулся. Мы помолчали минуту или две, не притрагиваясь к еде.
— Я просто хочу понять, почему ты помог мне, и так напрягся, когда я заговорил о боге, — снова заговорил Олег. — Я ведь даже не говорил «Аллах», я вообще стараюсь при христианах не называть Его имя.
— Я не христианин.
— Тогда кто ты?
— Человек, которому очень нравится, когда его допрашивают, — я посмотрел Олегу в глаза, тот только пожал плечами, ни капли не смутившись. — Извини, если я тебя обижаю чем-то.
— Тебе просто неуютно?
Я не ответил, Олег и так понял. Он кивнул, и мы продолжили есть. В кино, тебе достаточно пообщаться с человеком другой национальности или другой ориентации пару минут, чтобы увидеть в нём такого же человека, и всё сразу становится хорошо. Сразу уходят все страхи, исчезают подозрения и дурные мысли, в пыль превращаются все страшные истории, которые ты мог услышать в течении жизни. Но вот мы, два взрослых мужчины, которых чуть не отправил в больницу отморозок с обмотками на руках, сидим на кухне, и молчим. Потому что каждое произнесенное слово, может сделать ситуацию ещё хуже. Смелее оказался Олег.
— Когда моя страна стала независимой, — начал он, глядя на меня. Мне пришлось поднять голову и встретить взгляд сослуживца. — Править ей начал Имам. Моя семья считала себя светской, но Имам сказал что светских мусульман не бывает. И что светский мусульманин, вероотступник. Потом Имам сказал, что такия была придумана отступниками, и что ссылающийся на такию не лучше отступника сам. Теперь мы живём здесь, но лучше не стало. Такия защищает, но оттенок кожи она скрыть не в силах.
— Я не знаю что это.
— Право мусульманина не говорить о своей вере, если за это следует наказание, — Олег встал из-за стола, взял пустые тарелки, сложил их в раковину. Молча начал мыть посуду, пока я обдумывал его слова. Когда Олег закончил, я встал и стараясь не отводить взгляд, ответил:
— Не знаю, что нужно говорить в таких случаях. Но я бы вмешался в эту драку, независимо от того светский ты мусульманин, ортодоксальный или какой-либо ещё. Я ненавижу таких ублюдков, что на тебя напали.
— Почему? — спросил Олег, уже прекрасно зная ответ. Он спрашивал, чтобы удостовериться — знаю ли я.
Я промолчал.