Золотой Стряпчий

18. Поверенная суета

При этом обстановка в алькове-кабинете хоть и была не слишком приятная, но полностью аутентичной для моего «приведа» не была. Млада сжалась перед здоровенным Боричем, чуть не плакала, но трахать её пока никто не трахал. Ни сексом, ни по голове. К тому же девица была вне оборота, так что если бы её трахали, да и пожётче — только заслужила бы своим дурацким поведением! Дело в том, что механизм импринтинга запускал секс именно в обороте. Добровольном, если страсть-чуйства, или вынужденном, если в поединке, не важно. Важно, что оборотни должны были совокупляться в обороте, причём оба партнёра (а, возможно, и более сложносоставные конструкции с большим количеством причастных, тут черт знает), иначе не выходил каменный цветок, и привязки не возникало.

Далее, в алькове с видом «а я тут вовсе не причём» пребывал явный Разич, полу мужеского, возраста подходящего, морды схожей. Барисул, собственной персоной. Хотя морда «я тут не причём» была у засранца только первую секунду моего появления. Потом он, как и Борич, исполняли пантомиму «никто не ждал Михайло Потапыча». Ну и в качестве небрежного штриха к интерьеру в уголке валялись пара одарённых стражей, которых я видел в особняке Разичей. Без признаков сознания, но с признаками ударенности средней тяжести. Видимо, начали исполнять служебный долг, оберегая подопечную (лучше бы не выпускали, воены картонные, да хоть меня бы разбудили!), ну и закономерно огребли от неслабого владетеля.

Ну и Млада эта, чтоб её, пырилась на моё почтенство с надеждой и прочими дурацкими чуйствами. Нет, в свете наличия присутствия её братца — я, в общем, причины, сподвигнувшие дурынду припереться в Собрание, понимаю. Вот только её на два голоса на уши (между которыми, судя по результатам, только гулкая пустота) трындели: «О-па-сно! До суда всё делать ТОЛЬКО с дозволения поверенного!»

Но вытаскивать дурынду всё равно надо. Может, повзрослеет когда-нибудь. И Лисе подруга… Но что самое главное — я уже ВЗЯЛСЯ за дело, и идиотизм клиента в таких раскладах — оправдание, но никак не отсутствие уязвлённости в самый профессионализм…

«В задницу твою шебуршную!» — захамила медвежатина. — «Чего стоишь, кого ждёшь? Прибей этих придурков по-быстрому!»

Вот только непонятно, что всё же тут происходит. В то, что Борич собрался насиловать (что само по себе очень постыдная вещь, подоплёку которой я узнал только сейчас, когда узнал про «привязку» владеющих) при братце сестрёну? Ну вот как-то совсем перебор, да ещё в Собрании… Да его самого на такое затейливое макраме порвут, что флагов таких нет. В очередь владеющие встанут, рядиться станут, кто такую несимпатичную личность карать будет. А если Боричи заступаться станут — их тоже порвут, невзирая на пол и возраст. Запугивает или вызывает на поединок?

Тем временем Борич, как самый свинский и матёрый, пришёл в себя первым. Уставился на меня с опасением, но и с вызовом.

— Ты, надо полагать, видом Потапыч, — хрюкнул он, задирая пятак.

И узнал он меня неспроста. Беролаки — товарищи редкие, не потому, что медведь, как тотемный зверь, хуже…

«Пну», — веско посулил Потап.

— Так отвечу, — посулил я. — И думал же, что «не хуже»!

«Р-р-р-ры!» — задумчиво пророкотал Потап.

А потому, что медведи — очень территориальны и семейны. В Золотой Волости, судя по всему, мне известному, всего три рода беролаков, причём каждый — в небольшом городке без владеющих, или с обширными владениями пейзанского толка. В Золотой не стремятся, так что определить, кто я в обороте — может любой, читающий Лисью Правду, Вестник Корифея, да и просто слушающий слухи.

— И по какой причине ты столь нагло врываешься… — уже решительнее продолжил Борич, развернувшись ко мне и положив верхние копыта на пояс с шашкой и пистолем.

— Не к тебе дело, — небрежно бросил я, даже не смотря на него прямо.

— Да как ты…

— Заткнись, а? — вежливо попросил я.

— Наглец! — рванул свинтус шашку, после чего получил по шеям.

Я, всё-таки, в отличие от него был в полном обороте. Хотя довольно ощутимый лещ Борича не вырубил: копошился на земле, копытцами сучил, зыркал на моё почтенство неподобающе.

— Млада, следуй со мной, — не стал разбрасывать бисер перед свиньями я.

— Я… почтенный, тут…

— За оскорбление Млада Разич получила вызов как владетель и приняла его! — злобно и радостно прохрюкало с пола.

Ожидаемо, но неприятно. Хотя тут опять два конца палки, нужно отметить.

— А кто это там расхрюкался? — широко оскалился я. — Прохиндей и каналья! — театрально развёл я лапами, ответив на свой же риторический вопрос. — Меня вызвать не желаешь? — с заинтересованной мордой уставился на напольного свинтуса.

Свинтус явно не желал. Задрал пятак в сторону, стараясь на меня не смотреть, но на рыле имел выражение хоть и опасливое, но торжествующее.

— Или попинать тебя как следует, раз уж вызов не принимаешь, а самого почтенного меня погаными словами поносишь? — поинтересовался я.

Последнее было, конечно, возможно. Но уж больно «тухло», тем более, всякие свидетели из владеющих уже виднелись мордами в коридоре, грели уши.

— Не знаю что тебе толку с этой девки, видом, но поединок назначен и проведётся тотчас же! — прохрюкал Борич. — И я в своём праве! — задрал он пятак.

— Угу. Поединок, — покивал я с широким оскалом. — Млада, иди-ка пока к уважаемой Лисе. А ты, Борич, поднимайся. Сам про поединок хрюкал.

— Она приняла вызов! — аж завизжал свин, а эта дурында коротко кивнула, опустив глаза.

— И замечательно. Потому и говорю — поднимайся, ломать тебя буду, — сообщил я.

— Попрание чести владетельной аж в собрании!!! — завизжал Борич, видя владеющих в коридоре.

При этом этот Барисул в сторонке пытался притворится ветошью, стараясь вообще ни на кого не смотреть. Засранец и есть засранец, да и хрен с ним.

— Попрание слуха уважаемых владеющих отвратными визгами и скудоумием! — громогласно провозгласил я. — Я — поверенный владетельницы Млады Разич: словами, делами и рядом. Или тебе, визгуну, ряд явить? — поинтересовался я.

— Хрю… — натурально хрюкнул растерянный Борич.

— Вызов на поединок был и был принят, — произнёс я, на что Млада опять коротко кивнула, не поднимая глаза. — Либо признавай себя неблагородным, канальей и пустословом, — обратился я к сведшему на пятаке глазёнки свинтусу. — Или хорош валяться, не трать время моего почтенства: пошли поединок проводить.

— Хорошо же, — злобно зыркнул на меня Борич, поднимаясь.

— А ты, уважаемая Млада, — на «уважаемой» у меня с трудом не скривилась морда, — Ступай к Лисе, да обожди конца поединка.

— Хорошо, Михайло Потапыч, — пискнула она.

Посеменила из алькова, по пути бросив взгляд на братца-засранца. Который этого взгляда даже не заметил: любовался мозаикой потолка с видом непричастного слепоглухонемого.

Ну да и чёрт с ним. А я гордо вышагивал на третий этаж, к залу Собрания и месту проведения поединков. За мной, злобно хрюкая под нос, топал Борич, уже в полноценном обороте. И, кстати, в отличие от довольно антропоморфных Капросов, Борич был кабан-кабаном. Горб, густая, аж вьющаяся, пусть и короткая, шерсть, пятак в пол-рыла. Даже пальцы, пусть не перестали быть пальцами, но ороговели и заострились, не говоря о том, что было их у Борича по три штуки на руку, с одним отстоящим. И двигался, пригибаясь к полу — тут и горб, и строение нижних ходилок, явно затрудняющих свободное прямохождение. Ну и клычищи, лютые и злостные, хоть отламывай на память в комплект к околачивательным слонячьим бивням и носорожьему рогу на стене кабинета.

Вот только чего-то он хоть явно не в восторге, на спину падать не спешит или ссаться. Не то, чтобы я стремился усладить обоняние обоссавшимся свинтусом, но я ЯВНО сильнее, что прекрасно чувствуется в полноценном обороте. Значит, на что-то рассчитывает, а значит — надо не щёлкать клювом. И, опять же, чтоб его: не стоит убивать. Я — не горлорез-наёмник, а адвокат, ну а резня по линии «поверенного» довольно быстро превратит меня в общественном сознании в бретера. Кроме того, пока, несмотря на явные «разногласия» с Боричами, у них просто нет общественно принимаемой причины враждовать со мной. Это, конечно, не гарантия безопасности от всякой подковёрщины, но если я противника прибью — могут объявить мне, и именно мне, полноценную и официальную вражду. И придётся весь этот род вырезать, по примеру Феллисов, или сдыхать им на радость. Хотя беречь свинтуса, с риском для себя, тоже смысла нет: поверенный в поединке — вещь пусть не частая, но встречающаяся, ну и прибить противника, вызвавшего поверителя, вполне допустимо. Общественно приемлема же вражда в таком случае не с поверенным, а с поверителем, а Млада эта… Ну в общем, прибить свина можно, но лучше не нужно.

Дотопали до уже подготовленного зала — Кацлу плюс в карму, расстарался толстяк, гоняя подчинённых. Очевидцев набилось не меньше полусотни и, кстати, была парочка Боришен, помладше и постарше. А вот Барисула не наблюдалось — срулил в какие-то недра, засранец.

Глава Собрания, традиционно и «антрепренёр поединков», пошуршал, выясняя, с какого хрена почтенный и уважаемый изволят друг другу кишки выпускать, ну и провозгласил, что так, мол, и так, Борич имеет претензии к Младе Разич, которую замещает почтенный поверенный Потапыч. Клаш Борич поверенного не имеет, не говоря о том, что вызывающая сторона, так что изволит резаться сам. А я отстранённо размышлял, что поединки будут не только в судах, и вообще, как бы мне ни было ле-е-ень, являются нормой на Зиманде. Социум и сословие такое, что, реализуя себя как адвокат, я с высокой степенью вероятности могу участвовать в поединке. Не вполне то, чем бы хотелось заниматься, но без этого остаётся быть только независимым стряпчим.

Наконец, глава дал отмашку. Я выпустил в рванувшего на меня Борича несколько духов, подпаливших свинтусу щетину, но в остальном — без результатов. И на клычищи ему лучше не попадать, а быстрый, заррраза. Впрочем, я — тоже не муха, тем более что я, как приличный беролак, встречал свинтуса на двух лапах, а он клацал по полу всеми четырьмя копытами. Увернулся, полоснул лапой, оставив ощутимые царапины на боку свинины. Что свинину не смутило: рванула на меня снова, но как-то… Еле успел отпрыгнуть от этого свинского последователя пути «необоримого выхватывания шашки»! Дело в том, что я по движениям заметил некоторую странность, ну как-то неправильно он на клычины меня насадить метит. Ну и вместо того, чтобы рвать на меня и получить ещё раз лапой, Борич рывком сменил направление, рывком выхватив шашку и полоснув по мне. Отскочил (не охота одежду портить) небрежно принял удар шашки на когти…

— ПОТААААП! — если не паникующе, то очень настойчиво внутренне заголосил я.

«Вижу, не верещи, шебуршень», — деловито откликнулся топтыгин. — «Это не ковырялка, а кусок здорового зуба свиньи» — пояснил он. — «Так что тыкать им в себя не давай!»

Вот какое злобное, мерзкое и коварное свинство! И мне коготь сломали, блин! Отрастёт, но сам факт! Впрочем, понимая ситуацию, я встретил Борича на следующем заходе не когтями, а тесаком. На последнем, несмотря на подпущенного зверодуха, появилась ощутимая зазубрина, но шашку из копыта Борича ударом (моим и его собственной скоростью) вырвало. И притормозило шуструю свинину, так что я, мысленно поморщившись, полез обниматься.

«Не обниматься, а ломать», — экспертно поправил Потап.

Вот именно. Сказать, что было особо удобно — не выходит. Свинина с заблокированными верхними копытами метко и неприятно пиналась нижними, противно визжала и норовила мою почтенную морду насадить на клыки, мотая башкой. Что меня достало, и я, дождавшись «отвода» кабаньей морды для следующего удара, долбанул лоб в лоб, избегая клыков. Лоб был у меня покрепче, а разум — помогущественнее. Так что свин свёл глазки на пятаке, начал приходить в себя, но тут же получил ещё раз, уже в пятак. Поплыл, пустил кровавые сопли, да и обмяк: ломать его, сжимая лапами, я продолжал. Ну и сломался он, пусть не весь и полностью, но достаточно, чтобы брякнуться под мои победоносные лапы скорбной тушей.

— Победитель…

— Я ещё не закончил, — вскинул я лапу, на что глава-распорядитель поморщился, но замолчал.

По укладом я был вправе, но в Собрании «трахать, жрать и обоссывать» было… не слишком принято. Хоть и не запрещено.

— Сожрать тебя, что ли, каналью? — риторически поинтересовался я, оскалившись.

«Свинина вкуууусная!» — сообщил Потап. — «Но ты же сам прибивать его не хотел?» — озадачился он. — «Понял, хочешь кусочек. Одобряю!»

Жраться Борич не пожелал. Немного оклемался, уставился косящими глазёнками на мои зубищи в оскаленной пасти… и втопил! С визгом убежал из зала Собрания, мало что не разметав наблюдающих владетелей. Ну и хрен с ним, махнул я лапой. Я так, слегка попинать хотел, для общественного понимания, что пусть Потапыч может и не убить, но больно будет. Но этим бегством Борич себя довольно ощутимо опозорил, так что хрен с ним.

Среди владеющих послышался гул и смешки, меня всё же объявили победителем. Ну а я, раз уж так сложилось, решил ковать железо, не отходя от владеющих.

— Уважаемые! — обратился я к присутствующим. — Уведомляю присутствующих, а главное — Боричей. Завтра в суде корифеевом, в полдень, буду вести тяжбу с Боричами.

Гул был сильный, а Боришна… Хм, а она одна. Та что помладше — уже куда-то свалила раньше. Так вот, Боришна утопала, ну а я направился к Лисе с Младой.

— Михайло, поздравляю, — затараторила Лиса. — Только мне…

— Иди, — кивнул я.

В общем-то, очевидная вещь: оповещать владетелей не надо, я уже сам оповестил. А вот статью тиснуть — сама профессия велела, так что рыжей прям припекает, как хочется в редакцию.

— Вечером буду, — посулила словами и несколькими ОЧЕНЬ многообещающими жестами Лиса, после чего ускакала.

А я жестом остановил нескольких намылившихся ко мне владетелей, мол, дела. Ухватил Младу за плечо, на что последняя только пискнула, покраснев, ну и повёл её из собрания.

По дороге присоединились как оклемавшиеся (с покаянным видом), так и ожидающие гвардейцы. Девица пыталась что-то пискнуть, но я отрезал:

— Не тут, уважаемая.

А уже в особняке девица зачастила, оправдываясь. И, нужно признать, что моё определение «дурында» вышло несколько чрезмерным. Дура — это да, но такая, среднебольничная. Уровня той же Лиры, хотя скорее поумнее. Потому как библиотечная девка имела доступ и время для изучения к ГОРАЗДО большему количеству достоверной информации.

А вот у Млады вышло так, что я чрезмерно подробно описал бытие «примаков с приданным» в роду Боричей. Точнее, подробностей я особо не описывал, но лучше бы вовсе промолчал. Потому что на жалобное письмо о встрече от Барисула Млада отреагировала… Ну как любящая родственница, воспринявшая это послание как некий «крик о помощи». Правда, точно дура. Если бы она просто забыла «в порыве чувств-с» обо мне — была бы глупышка. А так призналась, что «боялась, что отговорите» и рванула к братцу.

— Ладно, — махнул я лапой на всю эту сантабарбару. — До суда немного, я буду сидеть тут, пока Лиса не вернётся. А то мало ли что, — развалился я на кресле в девичьей спальне.

— А-а-а… — отчаянно покраснела она.

— Яриться не будем, — отрезал я. — Не имею желания.

И внутренне ржал: краснющая, губки надула, зыркает обиженно. Нет, вообще — забавная такая девчонка, не был бы я почтенным собой, а лет этак двадцати вьюношем, так и «повёлся» бы на неё. Несмотря ни на что, её наивность одновременно и некий шарм создаёт. Но я — это я, а никакой шарм не окупит гемороя с её воспитанием, обереганием и прочим. Не говоря о том, что меня Лиса вполне устраивает, а разводить многожёнство… Разве что в почтенном возрасте, как я и прикидывал, когда дел, кроме как трахать орду девиц и плодить мелких Потапычей, не будет. На последнюю мысль топтыгин выразил одобрение, неоформленное но ощущаемое.

А я, развалившись в кресле, прикидывал. До суда — меньше суток. И вроде ничего Боричи не успеют, да и причину тяжбы к ним я не озвучивал… Хотя понятно, что поймут. Так вот, хоть времени мало, но могут свинтусы попробовать что-то насвинячить. Криво, косо, через пень-колоду, но попробовать могут. Так что направил я Диньку облетать особняк дозором, как и его окрестности. И, как оказалось через час, не зря. Слуга, тащивший поднос с жратвой, остановился, отставил поднос, и накапал в сосуд с какао каких-то капель. И завалился в спальню.

— Постой, Млада, — остановил я жестом девицу. — А испей-ка какао, парень, — оскалился я. — Это приказ, твоей хозяйки тоже, — жёстко дополнил я, на что Млада кивнула.

И через секунду я почувствовал желание побиться башкой о стену. Этот… слов нет, взял и выпил. И сдох, предварительно посучив ножками-ручками и пустив пастью пену! Ну вот вообще в голову не пришло, что отравитель будет своё зелье хлебать, причём… Ну скажем так, на морде слуги было УДИВЛЕНИЕ приказом, но никакой паники или страха. Если бы я не видел Динькой, что он сам подливал яд — в жизни бы по его удивлённой морде не догадался.

— А что с ним, Михайло Потапыч⁈

— Сдох. Яд. Сам и подлил в какао. И не чувствую, что это, — констатировал я. — Ладно, будем разбираться.

Разбор показал, что данный слуга и доставил письмо от Барисула: он был «молодым и на посылках», периодически покидая особняк по всяким надобностям. И я бы подумал, что его подкупили. Но тогда все оскары для дохлых этого трупа: с ТАКОЙ мордой принимать подлитый самим собой яд — просто нереально. Зачарован? Так и я вчувствовался, и Потап.

«Варево противное», — буркнул мохнатый. — «Ни я не почую, ни ты. Но сдохнешь… вряд ли, я помогу. Но плохо будет», — посулил он, с образами всяких нехороших страданий типа поносов, рвот, судорог просто эпической силы.

Хотя то, что вытащит — хорошо. Но постараюсь яд не пить.

Вечером заявилась Лиса, настолько вымотана, что требовать с неё выполнять жестовые обещания было бы слишком жёстким проявлением БДСМа, на мой вкус. Так что девицы завалились дрыхнуть, а я до утра бдел, приглядывая Динькой за особняком и округой — может, ещё что насвинствовать попробуют.

Но свинство в закромах Боричей явно иссякло, так что в одиннадцать пополуночи из особняка выдвинулась пролётка с Младой, ну и я с Лисой. Вообще, присутствие на суде доверителя — вещь совершенно необязательная. Но оставлять эту клушу без присмотра у меня не было никакого желания.