Золотые нашивки

ПАРАМОНОВ

В дверь каюты постучали.

— Да, да, входите! — Шведов обернулся.

На пороге стоял высокий худой человек в засаленной белой куртке.

— Прошу обедать, Анатолий Иванович.

Шведов брезгливо посмотрел на буфетчика.

— Слушайте, Парамонов, сколько раз я вам говорил, чтобы вы переодевались к столу, почему вы…

— Сейчас переоденусь, — послушно сказал буфетчик и закрыл дверь.

Григорий Алексеевич Парамонов пришел на «Алтаир» год назад. Раньше он никогда не плавал, попал на судно по распоряжению начальника училища без согласия капитана, по «блату», как говорил Шведов, за «кормой» имел какую-то историю, связанную «с бабой»; капитан что-то слышал, но деталями не интересовался. Он сразу невзлюбил Парамонова. За то, что он ставленник начальства. Кроме того, Шведов хотел, чтоб буфетчицей на судне была женщина. Его раздражали длинный нос Парамонова, виноватые глаза, вечно грязная куртка и неловкость. Парамонов часто ронял посуду, в качку двигался неуверенно, работу знал плохо, хотя и очень старался. Парамонов абсолютно не пил, и это вызывало подозрение капитана.

«Хитрован. Придуривается. Пьет, наверное, втихаря». Капитан никак не мог привыкнуть к своему буфетчику. За глаза Шведов называл его не иначе, как «деятель». Парамонов чувствовал неприязнь капитана, но из кожи лез, чтобы угодить ему. Шведов часто придирался к буфетчику. Приглашал его к себе, делал саркастические замечания, учил, как надо работать.

Парамонов на все отвечал:

— Есть. Учту. Переделаю.

Стоял вытянувшись, длинные руки висели по швам, он только нервно шевелил пальцами. Но однажды ночью, когда «Алтаир» шел в море и капитан спустился на палубу промять ноги, он услышал тихий разговор. Вероятно, Шведов прошел бы мимо, если бы говорившие не упомянули его имя. По голосу он узнал Парамонова и остановился.

— …Анатолий Иванович? Что ж… Моряк он хороший, но уж слишком ограничен. Моллюск. Широты у него нет, кругозора…

Это уж было слишком! Парамонов — недотепа, растяпа, чуждый на флоте человек, безвольная тряпка, обозвал его, Шведова, моллюском! Скоро капитан успокоился и решил, что в конце концов каждый имеет право на собственное мнение, а мнение Парамонова ему совсем неважно. Наплевать, пусть думает, что хочет! Но неприятный осадок остался, и теперь, когда Шведов видел буфетчика, он всегда вспоминал «моллюска». Он с удовольствием освободился бы от него, но формальных поводов к этому не находилось. И вдруг в последнюю стоянку «Алтаира» у набережной Парамонов трое суток не вышел на работу.

Как только Парамонов явился на судно, капитан пригласил его к себе. Лицо у буфетчика было желтое, под глазами лежали тени.

«С похмелья. Ну, ладно», — подумал Шведов. И сказал:

— Ну так что?

Григорий Алексеевич молчал.

— За трехдневный прогул без уважительных причин полагается увольнение, — продолжал Шведов. — Или причины уважительные?

Буфетчик пожал плечами.

— Я вас спрашиваю, — не повышая голоса, сказал капитан.

— Для меня уважительные.

— Для вас? А для судна, для закона?

Григорий Алексеевич тоскливо взглянул на Шведова: «Ну, не мучай меня. Чего уж тут говорить…»

Шведов начал терять терпение.

— Вот что, Парамонов. Хватит играть в молчанку. Я с вами серьезно говорю. В чем дело?

Парамонов беспомощно оглянулся на дверь.

— Жена ко мне приехала, — наконец выдавил он.

— Ну и что? Радостная встреча, гулянка на три дня, а судно как хочет. Так, что ли?

— Нет. Приехала сына отбирать. Вы поймите, сына… Зачем он ей? А для меня он все.

— Не вижу связи…

— Эх, товарищ капитан. Трагедия это. Документов на такое дело не представишь. Пока мы тут разбирались… Не мог мальчишку оставить одного.

— В общем, Парамонов, ваши личные дела не должны отражаться на внутреннем распорядке судна. Сдайте инвентарь боцману и получите расчет у старпома. Приказ будет сегодня. С завтрашнего дня вы свободны, — жестко сказал Шведов. — Можете идти.

Григорий Алексеевич не тронулся с места.

— Анатолий Иванович, — тихо, просительно проговорил он. — Оставьте меня на судне. Все отработаю с лихвой. Я понимаю, три дня прогула…

— Видите ли, Парамонов, человек, который наплевательски смотрит на судно, пьянствует…

Парамонов сделал протестующий жест.

— …три дня не является на работу, не заслуживает снисхождения. Какой пример для остальной команды? У нас учебное судно, не забывайте, и дисциплина здесь должна быть на высоте. Мы учим молодежь.

Все это Шведов сказал монотонно, назидательным тоном.

— Я вас очень прошу, товарищ капитан. Я не выпил ни грамма за эти три дня. Даю слово. Так случилось…

— Не будем терять драгоценное время, Парамонов. Идите, Можете обратиться в судком, но вряд ли он вас поддержит.

Буфетчик безнадежно махнул рукой. Что уж там, если капитан принял решение. Он вышел, забыв наклонить голову, ударившись лбом о крышку рубки.

«Вот растяпа», — подумал Шведов и облегченно вздохнул. Неприятный разговор окончен. Пусть себе идет, работает где-нибудь в другом месте, поищет себе начальника с более широким кругозором. Не морской он человек. А на «Алтаир» надо взять толковую, чистоплотную женщину. Жена приехала мальчишку забрать, трагедия… Вздумал обмануть капитана. По лицу видно, что «давил банку». А может быть, правду говорил? Да нет, очень смахивает на липу. И все-таки как-то жаль человека, что-то у него было в глазах такое… Какой-то он необычный, подавленный. Ведь уволят человека. Запишут в трудовую книжку… Потом трудно будет устроиться…

Шведов встал, открыл дверь:

— Вахтенный!

Через минуту на палубе появился курсант с повязкой вахтенного на рукаве.

— Позовите-ка Парамонова ко мне.

Буфетчик сейчас же явился. Он смотрел на капитана с надеждой. Может быть, капитан передумал?

— Вот что, Парамонов, я решил вам помочь. Правда, это противозаконно и против моих правил, но… Подайте заявление, что просите уволить вас по собственному желанию. Ну, в связи с семейными обстоятельствами. Понимаете?

— Понимаю, — безучастно сказал буфетчик. — Так, конечно, лучше, чем за прогул… Сейчас принесу.

Ну вот, теперь, кажется, все в порядке. Пусть себе идет, Шведов ему зла не желает. Устроится. Надо срочно заявить в кадры, чтобы прислали буфетчицу.

Но почему-то эти мысли не радовали Шведова. Ведь с Парамоновым ему давно хотелось расстаться. Вот и расстался. А удовлетворения нет. Вообще-то он не любил увольнять людей. Говорил о своем экипаже, что он самый лучший, что на судне порядок. Ну да ладно, дело сделано…

Нардин встретил Парамонова на следующий день, когда тот с чемоданом в руках стоял на набережной и смотрел на парусник. Капитана поразил его печальный вид, чемодан и выходной костюм в рабочее время.

— Уезжаете куда-нибудь? — спросил Нардин, подходя к буфетчику.

— Уволили.

— Уволили? За что же?

— За прогул. Три дня не был на судне.

— Ого! — удивился Нардин. — Теперь за такие дела строго взыскивают. Да и правильно. Прогульщиков не жалуют.

— Не гулял я, — хмуро сказал буфетчик. — Понимаете, не гулял. Впрочем, никому не интересно, что я делал. Есть порядок, закон, а что там и как…

— Напрасно вы, ведь кругом люди. Всегда можно объяснить…

— В том-то и дело, что не всегда.

— Говорили Анатолию Ивановичу? Объяснили?

— Пытался.

— А он что? Не понял?

— Не захотел понять. Закон. Да он меня вообще не очень жаловал. Так что причина нашлась, личная антипатия…

— Бросьте болтать зря. Шведов справедливый человек.

— Как для кого.

— Что же у вас случилось?

— Длинная история. Длинная и не новая.

— Ну ладно. Желаю успеха. Счастливо вам. — Нардин протянул руку. — А все-таки что ж у вас произошло? Если не секрет, конечно.

— Какой там секрет.

— Пойдемте ко мне — расскажете. Может быть, сумею помочь чем-нибудь.

Буфетчик неуверенно двинулся за Нардиным.

В каюте стоял полумрак. Судно низко сидело в воде, высокая стенка закрывала иллюминаторы. Капитан включил свет, вынул из шкафчика две рюмки и глиняную бутылку.

— Мне, пожалуйста, не надо, — проговорил Парамонов.

— Что так?

— Не пью.

— Тогда не настаиваю.

Нардин убрал рюмки.

— Так что же произошло?

— Разрешите закурить?

Парамонов вытащил из пачки папиросу и зажег спичку.

— Вы только меня не перебивайте, Владимир Васильевич. Мне выговориться надо. Может быть, легче станет.

Нардин кивнул в знак согласия и тоже закурил.

— Так вот. Вчера меня уволил Шведов. Поступил, как с нашкодившим мальчишкой. В его глазах я увидел радость. Наконец-то нашелся повод, и он может со мною расстаться. Формально он был прав. Но как было бы плохо жить на свете, если б все люди поступали так, как предписано, не разобравшись в сущности дела. Верно? Я работал честно. Даже старпом не делал мне замечаний, а он у нас строгий. Знаете Константина Петровича Кравченко? Так вот…

Парамонов рассказал Нардину, как два года назад от него ушла жена, бросив сынишку; как не давала о себе знать, и вдруг на днях приехала. Сашка растет без матери. Ему уже шесть… Так вот, приехала Тамара и грозится отобрать мальчишку силой, через милицию. Она, мол, мать, и закон на ее стороне. Но сын ей совсем не нужен. По всему видно. Да и семья у нее сейчас другая. Он, Парамонов, умолял ее оставить их в покое, но Тамара не такая женщина. Говорила, что увезет сына тайком, когда Парамонова не будет дома. Вот он и не отходил от Сашки три дня. Прогул сделал, боялся, чтобы Тамара на самом деле чего-нибудь не выкинула. Но напрасно боялся. Походила она по магазинам, накупила всяких тряпок и уехала. Даже не простилась…

— Вот, собственно, и все, — закончил Парамонов и зажег потухшую папиросу.

— Да… — пробормотал Нардин. — Сложно. Неужели Шведов не понял? Или не поверил вам?

— Не знаю.

— Вот что, — решительно вдруг сказал Нардин. — Посидите у меня, а я схожу на «Алтаир», поговорю с капитаном.

— Стоит ли?

— Попробую.

Нардин перелез через фальшборты обоих судов и постучал в дверь капитанской каюты.

— А, Владимир Васильевич, прошу, — приветствовал Нардина Шведов. — Не часто вы меня навещаете. Каким ветром?

Нардин сел в кресло. Начинать разговор сразу о Парамонове было как-то неудобно. Он сказал:

— Просто так зашел. Может быть, новости какие-нибудь есть?

— Какие тут новости. На днях уходим на Дерхольм, вот и все новости. Хотите водочки? Замечательный омуль мне с севера прислали.

— Нет, благодарю. Вы Парамонова уволили?

Шведов недовольно взглянул на Нардина.

— Уволил. А что такое? Три дня прогулял.

— Вы меня извините, Анатолий Иванович, что я вмешиваюсь не в свои дела, но тут особый случай. Вы вот послушайте…

Шведов выпрямился, лицо его сделалось недовольным.

— Выступаете в роли адвоката, Владимир Васильевич? Либерализм не дает вам спокойно жить. Я думаю, что…

— Вы подождите, пожалуйста…

Но Шведов не желал слушать. Какой-то романтик смеет указывать ему, как следовало поступить с Парамоновым. И было бы за кого просить. Ну там первоклассный боцман, матрос, ценный человек для судна, а тут какой-то недотепа, буфетчик! Полное отсутствие морской этики! Разве он, Шведов, позволил бы себе поучать капитана, обвинять в нечуткости и несправедливости. Наглость, по меньшей мере.

— Вот такая история, Анатолий Иванович. Согласитесь, что человек был…

— Владимир Васильевич, я очень ценю ваши советы и отдаю должное вашей доброте, — вкрадчиво сказал Шведов. — Но лучше бы вы занимались вашим собственным экипажем. Мне кажется, что не очень тактично приходить на чужое судно и лезть в дела, которые вас совершенно не касаются. Вы меня извините за резкость.

В первый момент Нардин удивился тону, каким были произнесены эти слова, но тотчас же в нем начала подниматься злость. Подумаешь, непререкаемый авторитет, человек, никогда не совершавший ошибок.

— Это вы меня извините, — Нардин невежливо уставился на Шведова. — Я пришел не советовать, а рассказать вам о том, чего вы, вероятно, не знаете, иначе не поступили бы так.

— Оставьте, — прервал его Шведов. — Давайте поговорим о другом. О женщинах, хотя бы. И кто, позвольте вас спросить, может утверждать, что Парамонов говорит правду? Я вот, например, уверен, что он пропьянствовал эти три дня. Достаточно посмотреть на его рожу.

— Вы ошибаетесь. Парамонов не пьет.

Шведов захохотал:

— Посмотрите на него. Плевако! Да что Парамонов — ваш друг, которого вы давно знаете, живете с ним в одной квартире? Не пьет! Откуда вы знаете?

— Поверил ему.

— Поверили? Хорошо. Людям надо верить. Нас так учили, — назидательно сказал Шведов. — Но помимо веры есть еще личные наблюдения. Короче говоря, он мне на судне не нужен. Я давно хотел освободиться от него, но не было повода.

— Воспользовались моментом?

— Да, воспользовался. Воспользовался правом капитана подбирать себе команду. Вопросы еще есть? — насмешливо спросил Шведов.

— Вопросов нет. Жаль человека. Нехорошо как-то получилось. Случай не обычный…

— Вы считаете?

Нардин бросил быстрый взгляд на Шведова и твердо сказал:

— Да. Я бы, на вашем месте, оставил его.

— Так то вы, — усмехнулся Шведов. — А мне уже надоел разговор о Парамонове.

— А знаете, Анатолий Иванович, если Парамонов обратится в судком, вам придется отменить приказ.

— Пусть попробует, — высокомерно сказал Шведов. — Я уже все согласовал.

— Тем хуже. По-моему, прежде всего надо быть человеком. Позиция, которую вы занимаете, не достойна капитана. Что-то в ней, вы меня простите, есть мелочное.

Шведов побледнел, в глазах у него появились злые огоньки. Он очень тихо проговорил:

— Ну вот что, уважаемый Владимир Васильевич. Хватит читать мне лекции на морально-этические темы. У нас с вами разные точки зрения на вещи. Будьте здоровы.

Шведов встал, всем своим видом показывая, что беседа окончена. Нардин, не прощаясь, вышел. Он ругал себя за то, что так по-мальчишески неумело повел этот серьезный разговор, ничем не помог человеку, а может быть, даже ухудшил его положение. Надо было как-то подипломатичнее, поделикатнее.

Взбешенный Шведов топтался в своей маленькой каюте. Он не находил себе места. Наглец, мальчишка! Он-то уж знает, что правильно.

Парамонов тоже хорош. Объяснил бы все толком, попросил. Наверное, Шведов при всей своей антипатии к буфетчику оставил бы его, раз такой случай… А то явился, молча подал заявление и отбыл, не сказав ни слова. Как будто не он, а Шведов совершил прогул. А Нардину он этой лекции не забудет. «Недостойная позиция»? Ну, ладно, придет случай, Шведов постарается преподать ему несколько уроков морской этики. Запомнит на всю жизнь.

Парамонов встал, когда в каюту вошел Нардин. По его виду буфетчик сразу определил, что попытка уговорить Шведова успеха не имела.

— Ничего не вышло, Григорий Алексеевич, — огорченно сказал Нардин.

— Я так и думал. Не стоило ходить. Спасибо вам, в общем. Так я пойду.

— Одну минуту, — проговорил Нардин. — Есть один вариант. С будущего рейса у меня уходит подшкипер. На его место я могу взять вас. Будете числиться подшкипером, а заниматься продовольствием и отвечать за все материальные ценности на судне. Считать умеете, человек вы аккуратный. Думаю, справитесь.

— Думаю, что да.

— Ну вот и выход из положения. Правда, «Ригель» придет обратно через месяц. Вам придется подождать.

— Хорошо. Спасибо вам, Владимир Васильевич, большое, — голос Парамонова дрогнул. — Мне уж не так место на «Алтаире» дорого, как престиж. Как мальчишку выгнал.

— Отчасти вы сами виноваты. Пошли бы в судком, и я уверен, что остались бы на судне.

— Не хотелось перед всеми душу открывать. По всякому люди могли принять. До свидания, Владимир Васильевич. Я вас буду ожидать.