Золотые нашивки

ОСТРОВ ДЕРХОЛЬМ

Отражая солнечный свет в желтых лакированных мачтах, «Ригель» под мотором шел по каналу на остров Дерхольм. Курсанты высыпали на палубу. Началось долгожданное плавание. Тронев сидел на кнехте, с любопытством рассматривая суда под разными флагами, стоящие вдоль стенки. Вдруг он услышал:

— Здоро́во, Витька! Счастливого плавания! Привет ребятам!

С грязноватого портового буксира, притулившегося между двумя корпусами океанских судов, кричал парень, одетый в ватник и засаленную кепочку. Он улыбался, приветственно махая рукой.

Виктор сразу узнал Ростика Слонова. Тронев обрадовался, тоже замахал рукой, закричал:

— Здоро́во, Ростик! Вернешься осенью-ю?

«Ригель» уже миновал буксир.

— Не-е-ет! В военный флот иду-у-у! — донеслось оттуда. Из-за шума мотора уже нельзя было разобрать, что кричит парень в ватнике, а Тронев все махал и махал ему рукой, пока «Ригель» не повернул и буксир не скрылся из глаз.

— Витька, кто это был на «Буйном»? Неужели Слонов? Вот куда его занесло, оказывается, — сказал подошедший Батенин.

«Ригель» вышел из канала и очутился в открытом море. Он держал курс на Дерхольм. На палубе стало прохладно. Виктор спустился в кубрик.

Восьмой день стоят баркентины в живописном месте у острова Дерхольм. Парусники отдали якоря в небольшой, удобной бухте, окруженной сосновым лесом. Выходишь из бухты и попадаешь в шхеры. Десятки островов на пути, между ними глубокие, узкие проливы. Острова покрыты густой, сочной зеленью. Когда светит солнце и нет ветра, они отражаются в воде, будто в зеркале. Тихо кругом, голоса слышатся отчетливо и разносятся далеко. Ночью на каждом острове мигает свой маячок. Плывут корабли, переходят из белого сектора в зеленый, в красный. Тут никогда не бывает большого волнения, можно укрыться от любого ветра. Лучшего места для парусных учений найти нельзя.

После разговора с Нардиным Шведов решил не вставать рядом с «Ригелем». Теперь «Алтаир» всегда находился от него в нескольких кабельтовых. Курсанты уже заметили, что отношения между капитанами испортились. Строят всякие догадки.

Сразу же, как «Алтаир» отдал якорь у Дерхольма, смущенный Роганов подошел к боцману. Димке было очень неприятно начинать этот разговор, он долго колебался, раздумывал, но другого выхода не нашел.

— Ну, чего тебе? — спросил удивленный Миша, когда Димка отвел его в сторону.

— Я хотел просить, чтобы меня пока не посылали на мачту.

— Ты что, больной?

— Нет. Но, понимаете, у меня еще не выработалось чувство высоты…

— То есть как? — не понял Миша.

— Ну… как только я поднимаюсь, кружится голова.

— Ах, вот что. Дело поправимое. Нам такие ребята попадались. Я буду тебя тренировать. Подвязывать к беседке и поднимать на самый верх. Привыкнешь, и все будет в порядке.

Роганов отрицательно покачал головой:

— Перед ребятами неудобно. На беседке! Лучше разрешите мне самому тренироваться. По ночам. Постепенно буду набирать высоту, а пока можете мне давать любые работы.

— Самому тренироваться? — переспросил Миша. — А не упадешь?

— Ни в коем случае. Я постепенно.

— Ну давай. Имей в виду, лазить будешь со страховочным поясом. Если увижу, что ты его не надел, — считай, кончились твои индивидуальные тренировки.

— Есть. Обещаю. А вы, пожалуйста, никому не говорите про меня. Ладно?

— Не беспокойся, не скажу. Только все равно узнают, увидят.

— Нет. Я буду тренироваться на своей вахте. Мы с Гуковым стоим. Он мой корешок.

— Хорошо. Когда освоишься, скажешь мне. Привыкают быстро. Несколько раз поднимешься — и порядок.

Миша сдержал слово. Он никому не рассказал о просьбе Роганова, и, когда проводили парусные учения, курсант всегда оказывался занятым каким-нибудь другим делом. Как-то старпом спросил у боцмана, почему он никогда не видит Роганова на учениях. Миша небрежно ответил:

— Я его посылаю на ответственные работы.

Этим дело и кончилось. Боцман имел право выбирать курсантам работы по своему усмотрению. Зато Роганов стал преданным помощником Миши Бастанже. Димка был благодарен боцману за его доброжелательное отношение к нему и старался изо всех сил. Драил, мыл, чистил, красил. Ни от чего не отказывался. Все делал добросовестно, аккуратно, быстро. Роганову даже нравилось, что каждый раз боцман, выходя на палубу, искал его глазами и, найдя, говорил:

— А ты, Роганов, пойдешь в малярку. Вымоешь в керосине кисти, там в ведре стоят, возьмешь белила и загрунтуешь штурманскую рубку. Вот ключи.

Кротов считал такое доверие незаслуженным. Он самый опытный, бывалый моряк, а тут какой-то Роганов! Курсант совсем не стремился выполнять работы, которые делал Димка, но отношение боцмана к Роганову злило. Кротов даже как-то язвительно бросил:

— Замену себе готовишь, Миша?

Боцман блеснул глазами:

— Гальюны захотел чистить? Роганов, отдай ему швабру и ключи от кладовки. Давай, Кротов, дуй на бак.

— Нет, нет, боцман, — испугался Кротов. — Я совсем не к тому. Пошутил просто. Смотрю, Димка у тебя правой рукой стал. Не зазнался бы.

— Дурак ты, Крот, — засмеялся Роганов. — При чем тут зазнался? Можно подумать, что меня в должности повысили.

— Вот что я тебе скажу, Кротов, — серьезно сказал Бастанже. — Если бы ты так работал, как Роганов, было бы очень хорошо. А за тобой ходить сзади надо. Вчера красил фальшборт против камбуза?

— Ну, красил. А что?

— Иди посмотри, сколько там пропусков. Перекрашивать надо. Вот что.

— Не может быть.

Сконфуженный Кротов пошел смотреть на свою вчерашнюю работу.

Роганов твердо решил освободиться от страха перед высотой. Он попросил, чтобы его перевели на вахту вместе с Гуковым с двенадцати ночи до четырех утра. В это время все спали. Он и Гуков находились на палубе, да в рубке подремывал штурман. Стояли светлые северные ночи. Роганову никто не мешал заниматься тренировкой. На случай вопроса вахтенного штурмана, что, мол, курсант делает на рее, всегда имелась тысяча правдоподобных объяснений.

Обычно Гуков садился где-нибудь у дверей в кубрик и, задрав голову, наблюдал за Рогановым.

Димка подходил к мачте, брался руками за ванты и, быстро перебирая ногами, поднимался до марсовой площадки. Отдохнув несколько секунд, он поднимался на фор-стень-ванты. Тут движения его становились скованнее. Роганов старался не смотреть вниз — кружилась голова.

Он ступал на перты марса-рея, лихорадочно торопился застегнуть карабин страховочного пояса за заспинник и наваливался животом на рей. Туловище перегибалось. Ноги начинали мерзко дрожать. В глазах плыли белые круги. Он ничего не соображал. О дальнейшем подъеме нечего было и думать. Даже на такой высоте работать он пока не мог. Как слепой, нащупывал Димка выбленки и медленно спускался по вантам.

— Как сегодня? Лучше? — участливо спрашивал Гуков, заглядывая Димке в глаза.

— Мне кажется, все так же. Как доберусь до нижнего марса-рея, так и стоп. Выше подняться не могу.

Прошло еще несколько тренировок, и после одной из них Гуков сказал:

— Сегодня ты подвинулся к самому ноку реи.

Он говорил правду. Роганов постепенно привыкал к высоте. Незаметно для самого себя, он свободнее передвигался по рею, до марса поднимался теперь очень легко, у него меньше кружилась голова, он мог уже смотреть вниз. Надо было еще несколько ночей таких тренировок, чтобы окончательно победить страх и работать на самом верху. Но случилось непредвиденное.

Однажды, когда курсанты тренировались, Шведов вышел на палубу. Он остановился, поднял голову, с удовольствием наблюдая, как быстро бегут вниз по вантам курсанты. У мачты стоял боцман с секундомером. Когда последний практикант спустился и встал в строй, капитан подозвал Мишу.

— Какие результаты, боцман?

— Нормально. Сорок пять секунд.

— Надо быстрее. Сорок секунд — не больше. Тогда с «Ригелем» можем потягаться. А почему я никогда не вижу Роганова на постановке и уборке парусов, на тренировках. Ты что его не посылаешь наверх?

Шведов посмотрел на Мишу. Боцман молчал.

— Так в чем дело?

— Он не может еще работать на реях, Анатолий Иванович, не привык к высоте, а так хороший, знающий и старательный курсант, — неохотно ответил Миша. — Разрешите идти?

Шведов недовольно покачал головой:

— Напрасно ты не сказал мне об этом раньше. Приучать надо, поднимать на беседке привязанным. Ведь сам прекрасно знаешь, что надо делать в таких случаях.

— Стесняется парень. Обещал сам привыкнуть.

— Стесняется… — Шведов пожал плечами. Он взглянул на строй практикантов. Они тихо переговаривались, ожидая, когда их отпустят. Учения закончились.

— Роганов! — позвал капитан.

Димка вышел из строя, подошел к Шведову, стал по стойке «смирно».

— Не надо бояться высоты. Моряк не должен ее бояться, — тихо, чтобы не слышали в строю, сказал Шведов. — Докажите, что вы не трус. С вами ничего плохого не случится. Вас страхует тросик с карабином. Идите на бом-брам-рей. Сразу.

— Товарищ капитан, — умоляюще проговорил Роганов. — Я еще не готов. Я пробовал, но пока еще… Очень прошу, не посылайте. Ведь смеяться будут.

— Не трусьте, Роганов. Только раз преодолеете страх — и навсегда. Идите, не бойтесь.

— Анатолий Иванович…

Видя, что Роганов не двигается, Шведов громко и жестко, будто отдавал команды в море, приказал:

— Курсант Роганов, на бом-брам-рей! Быстро!

Роганов повернулся и деревянным шагом подошел к вантам. Все головы повернулись к нему. Боцман неодобрительно смотрел на капитана.

— Не дрейфь, Димка! — крикнул Гуков из строя. — Не дрейфь!

Но Роганов не услышал этого дружеского голоса. Он смотрел на ванты и думал лишь о том, чтобы не опозориться, не оказаться смешным. Белые круги пошли перед глазами. Он подошел к вантам, ступил на первые выбленки и медленно, неуверенно переставляя ноги, полез наверх. До марсовой площадки Димка добрался сравнительно быстро. Помогли ночные тренировки. Он остановился, передохнул, посмотрел вниз. Там расплывчатыми пятнами качались задранные вверх головы курсантов. Белые круги в глазах замелькали быстрее, голова закружилась. Роганов стиснул зубы и, стараясь больше не смотреть вниз, полез дальше. Он ненавидел Шведова.

«Зачем послал на посмешище. Зачем? Сволочь, свинья — мелькало в Димкином затуманенном мозгу. — Просил ведь. Объяснял. Ну, ничего. Только бы долезть, только бы не опозориться перед всеми… Назад дороги нет. Я докажу им».

Он перебрался на брам-стень-ванты. Руки ослабели. Роганов опять непроизвольно посмотрел вниз. Палубы он не увидел. Внизу блестящее, холодное расстилалось море. Роганов закачался, судорожно вцепился в выбленки…

…Шведов стоял, засунув руки в карманы тужурки. Видя неуверенные движения Роганова, он уже сожалел о том, что послал его на мачту.

«Почему я это сделал? Парень не готов. Сумеет ли он преодолеть страх? Вот так, сразу… Неправильно, черт возьми, напрасно…»

Роганов замер на вантах.

— Вниз, Роганов! — крикнул капитан и, заметив, что курсант не двигается, повторил: — Немедленно вниз, Роганов!

Димка услышал, но приказание капитана подхлестнуло его. Вниз? Нет, только вверх. Он должен доказать капитану и ребятам, что он не трус. Курсант перелез на рей. Он шарил за спиной, пытаясь защелкнуть карабин на заспинке. Так. Кажется, зацепил. Ноги дрожали от напряжения. Он всем телом навалился на рей. Димка выполнил приказ. Отдохнуть, прийти в себя… Потом обратно. Спускаться страшнее, чем лезть наверх. Димка попытался передвинуться ближе к мачте. Он закачался и вдруг почувствовал, как задрожали перты, ноги ушли вперед… Как будто он садился в кресло и проваливался, проваливался в пустоту… Димка закрыл глаза.

Сильный рывок, боль от врезавшегося в тело пояса — Роганов понял, что он сорвался, повис в воздухе. Невыносимо резал сместившийся под мышки пояс… Димка болтался, как мешок на стропе. Позор! Упал с рея! Такого еще не бывало на «Алтаире».

…Роганов еще держался на рее, когда Шведов понял, что сейчас произойдет то, чего он боялся, не хотел. Только непоколебимая уверенность в том, что он всегда знает, как и что надо делать, толкнула его на такое легкомыслие. Страхующий тросик выдержит, он не сомневался, их проверяли неоднократно, а вот выдержит ли у парня сердце?

Стоящие на палубе молча наблюдали за товарищем. Сначала кое-кто пытался острить, но чем выше поднимался Роганов, тем серьезнее становился строй. Когда Димка достиг бом-брам-рея, курсанты замерли.

— Сорвался! — вдруг закричал боцман и бросился к вантам. Строй рассыпался. И тут раздался резкий голос Шведова:

— Штатная команда первой вахты. Наверх! Помочь курсанту спуститься! Быстро!

Матросы по вантам обоих бортов побежали к бом-брам-рею. Спуск Роганова произвели за несколько минут. Умелые руки обвязали его свободным фалом, отцепили карабин и бережно спустили на палубу. Смущенный Роганов стоял окруженный курсантами. Он виновато улыбался, как бы прося извинить его за причиненное беспокойство. К нему подошел Шведов.

— Как себя чувствуете, Роганов? — участливо спросил он. — Ничего с вами не случилось? Ну вот и хорошо. Не очень успешный подъем, зато в следующий раз смело пойдете наверх. Не у всякого курсанта такая практика. Правда?

Шведов посмотрел в глаза Роганову и увидел в них что-то такое, отчего ему не захотелось больше шутить.

— Идите, Роганов, к врачу. Пусть он вас осмотрит. Отдохните, успокойтесь. — Шведов повернулся и, провожаемый молчанием, пошел к себе в каюту.

В каюте капитан лег на диван, закинул руки за голову.

«Очень скверно получилось. Надо объяснить Роганову, почему я послал его на мачту. Он должен понять. Сейчас парень обозлен. Но это пройдет…» — так думал капитан, ворочаясь на коротком диване.

А в это время в курсантском кубрике кипели страсти.

— Ну и вид ты имел, когда болтался на тросике! Как препарированная лягушка, — хохотал Кротов.

— Как тебя угораздило, Димка? Говорят, что такого случая никогда не было на «Алтаире».

— А все-таки кэп напрасно послал его на мачту, — осторожно заметил Гуков. — Ты говорил ему?

— Охо-хо! Не тот пошел моряк, — не унимался Кротов. — С такими много не наработаешь. Особенно в шторм. Как начнут валиться горохом с мачт. Охо-хо!

— Выглядел ты действительно смешно, Димка, — улыбнулся Бибиков. — Висеть-то не страшно?

— Как же ты, Роганов, полезешь на рей в шторм? Тогда похуже будет. Качка, — насмешливо спрашивал Кротов.

— Швед правильно поступил. Надо воспитывать в себе чувство высоты. Верно, Роганов? — важно сказал Варенков. — В военном флоте как учат новичков плавать? Бросят в воду, а там как хочешь.

Димка почти не слышал, что говорили товарищи. Он лег на свою койку, повернулся к переборке. Он никак не мог прийти в себя. Только на одну секунду ему стало очень страшно — это когда он почувствовал, что перты уходят вперед… Потом уже, когда он висел на тросике, страх прошел, тросик выдержал. Осталось чувство стыда за свою неловкость. Особенно, когда матросы «Алтаира» спускали его вниз. Наверное, это выглядело смешно. Но тогда никто не смеялся. Перепугались или не хотели обидеть? Теперь же насмешкам не будет конца. Шведов… Лучше о нем не думать. Он казался ему человеком достойным подражания. Сегодня ореол, сиявший вокруг капитана, померк. Остался мелочный человек, желающий показать, что он может не считаться с самолюбием других, попирать его, выставить на посмешище… Лучше не думать. Разочарование слишком велико. Обида росла в Димкином сердце. Человек, которого он ставил выше других, оказался…

Роганов натянул на голову одеяло.

Утром Шведов — выбритый, в легкой форменной курточке с погонами на плечах — вышел к подъему флага. Когда практикантов распустили, он подошел к Роганову.

— Здравствуйте, Роганов, — как ни в чем не бывало поздоровался капитан. — Надеюсь, чувствуете себя хорошо? Все прошло? Вид у вас отличный. Ровно в двенадцать прошу пожаловать ко мне.

— Есть явиться, — отчеканил Роганов.

«Зачем он меня зовет? — подумал Димка, принимаясь за работу. — Раздалбывать за вчерашнее падение?»

Без пяти двенадцать он помылся, переоделся в чистую робу и отправился к капитану.

— Вы, наверное, удивились, что я пригласил вас, — сказал Шведов, усаживая курсанта. — Я хотел объяснить, почему послал вас вчера на мачту.

Димка сидел в напряженной позе, немигающими глазами уставившись на капитана. Зачем еще эта, никому не нужная, дурацкая встреча? Все уже пережито, все ясно. Точки поставлены. Он боялся за себя. Боялся нагрубить.

— Так вот, Роганов, — начал Шведов, отпивая воду из стакана. Видно было, что он чувствует себя неловко. — Вчера я увидел, что вы обижены, наверное, считаете меня самодуром, мое решение неправильным и жестоким. Верно?

Димка молчал.

— Мне не хотелось, чтобы вы думали так. Я руководствовался только добрым отношением к вам. Поймите, что вам как моряку, будущему командиру флота, с кого будут брать пример подчиненные, надо показывать образцы, — Шведов отхлебнул воды.

«Ну что я говорю? Каким-то дубовым языком. Не так надо, не так», — мелькнуло в голове, когда он взглянул на неподвижное лицо Роганова.

— Да, вот так… Моряк должен быть смелым. В вашей жизни будет еще много случаев, когда придется преодолевать страх. Я могу привести десятки примеров: спасение людей на шлюпке в шторм, тушение пожара, да много их… Страшно, не хочется, но долг заставляет. И если человек начинает тренировать себя преодолевать страх смолоду, потом ему значительно легче… Мне казалось вчера, вы сумеете положить фундамент этому преодолению страха. Поэтому я считал, что своим приказом помогу вам, облегчу задачу. Вы понимаете меня, Роганов?

Димка кивнул головой. Шведов облегченно вздохнул. Кажется, парень понял.

— Конечно, очень неудачно получилось то, что вы сорвались с рея. Но ведь этого могло и не быть. Правда? Вы молодец, Роганов. В какой-то момент я уже начал сомневаться в вас, но оказывается напрасно. Рубикон перейден. Вы согласны со мной? — спросил капитан, обеспокоенный молчанием курсанта.

Димка так же напряженно смотрел на Шведова. Потом неестественно хриплым голосом проговорил:

— Я могу говорить откровенно?

— Безусловно. Наш разговор с глазу на глаз.

— Я думаю, что вы… Вы не тот человек, за которого я принимал вас. Самодур не должен быть капитаном учебного судна. Я могу идти?

Шведов не ожидал такого. Он покраснел, встал с кресла и, с трудом сдерживая гнев, сказал:

— Вы обидели меня, курсант Роганов. Причем обидели напрасно. Но вы можете думать, как вам угодно. Жаль, что вы ничего не поняли. Душевной беседы, на какую я надеялся, не получилось. Жаль. Можете идти, Роганов.

Роганов поднялся и, повернувшись на каблуках, вышел. Он шел по палубе и думал: «Хорошо, что я ему откровенно все сказал. Пусть знает».