Золотые нашивки

В ТРОНГЕЙМЕ

Семь суток плавания в Норвегию были тяжелыми. Почти всю дорогу дул сильный ветер. Баркентины шли с большим креном, поднимая вокруг себя тучи брызг.

Ходить по палубе трудно, скользко. Корма то взлетает вверх, то проваливается в водяную яму. Пенные потоки заливают подветренный борт, наполняют палубу до середины. Волны с громким шипеньем обрушиваются на судно. Кажется, вот сейчас все смоет, но корма уже снова взмывает кверху, а волна уходит под корпус. Бушприт глубоко ныряет в воду, сердитый бурун поднимается у штевня и падает обратно в море бурлящим каскадом.

По серому, низко нависшему небу несутся рваные клочья облаков. Море тоже серое, с бесконечной вереницей волн. Они бегут за кормой до самого горизонта. Солнце не показывается, как его ни ждут моряки.

Ребятам достается здорово. Вахтенные вымокли до нитки. Не спасает и штормовка. Но курсантов это не смущает. Все работают быстро, четко, весело. Никто не жалуется на трудности. Все как-то подтянулись. Правда, длительная качка сказывается. Кое-кто укачался, но и они не оставляют работу.

Ночью прошли Зунд — пролив между Данией и Швецией. Навстречу попадалось много судов. Их огни виднелись повсюду. Капитаны опасались столкновения и не сходили с мостика до тех пор, пока парусники не миновали Скаген. К большому удовольствию всех, погода здесь начала исправляться, а когда баркентины вышли в Северное море, появилось солнце. Все кругом засверкало, заискрилось. Ветер перешел на попутный. Под горячими лучами высыхала палуба. От нее поднимался пар. Курсанты вытаскивали свои постели и одежду для просушки.

Вскоре в дымке открылись синие скалистые берега Норвегии. До Тронгейма оставалось немного. На «Алтаире» прибавили парусов, и он стал обгонять «Ригель». Шведов хотел войти в порт первым. Нардин понял его замысел, усмехнулся и парусов не прибавил. Ну, придет «Алтаир» на какой-нибудь час раньше? Что из этого? А у него на «Ригеле» еще полно всякой работы: надо привести судно в порядок после штормовой недели.

Берег приближался, становился выше. Он менял окраску, из синего превращаясь в серый с зелеными пятнами лугов. Уже можно было разглядеть, как по дорогам катятся крошки-автомобили, стоят домики под красными крышами, обнесенные белыми квадратиками заборов, и полосатые, похожие на матросские тельняшки, маяки. Баркентины еще раз сменили галс и легли курсом на Тронгейм.

К «Ригелю» ошвартовался мореходный, увешанный толстыми кранцами, бот. На палубу поднялся норвежский лоцман — толстый, низенький, с обветренным, изборожденным мелкими морщинками лицом и короткой трубкой в зубах. Настоящий «морской волк».

— Приветствую вас, капитан. Лоцман Иверсен. Какую погоду встретили? — поздоровался он с Нардиным, подавая ему лоцманскую квитанцию. — Потом заполните. Так держать! Можно убирать паруса.

Впереди уже различались строения города, песчаная отмель слева с маячком-мигалкой на ее оконечности и черная полоска волнолома. Волнолом и причальная стенка образовывали ворота, узкие и длинные. Они вели в обширный закрытый бассейн. Владимир Васильевич в бинокль видел, как «Алтаир» спустил все паруса и под мотором проскользнул в гавань.

Вблизи от «Ригеля», купая палубы в воде, крутилось несколько спортивных яхт. Загорелые парни и девушки в темных очках, шортах и ярких свитерах приветственно поднимали руки. Сделав поворот под кормой баркентины, яхты неслись к воротам, как бы приглашая «Ригель» следовать за ними.

«А что, если… — мелькнула озорная мысль у капитана, — пусть мальчики поволнуются и почувствуют свою ответственность за все…»

Он посмотрел на тугие паруса, наполненные ветром. Снова взял бинокль. До порта оставалось не больше двух миль. Вход в гавань казался очень узким. Малейшее изменение ветра — и судно может нанести на одну из дамб. «Все должны быть наготове, — подумал он, — если увижу, что чисто не проходим — помогу машиной».

— Я хотел бы войти в порт под парусами, пайлот[2]. — Нардин остановил лоцмана, прохаживавшегося по мостику.

— Под парусами? Рискованно, здесь узкий вход.

— Ничего. Ветер благоприятный. Войдем.

— Что ж, давайте. — Старик весело взглянул на Нардина. — Если уверены в успехе. Но прошу записать, что я советовал пустить машину. Вы понимаете, я обязан так говорить. В нашем деле риск исключается, если он не вызван необходимостью.

Нардин кивнул головой:

— Да, конечно, но мы войдем.

— Машину пускать? — подошел к нему третий помощник, видя, как уменьшается расстояние между судном и берегом.

— Подождите. Пойдем так. Все по местам! Скажите механикам, чтобы не было осечки. Телеграф на «товсь».

— Пожалуй, не пройдем, Владимир Васильевич, — с сомнением сказал третий помощник. — Узко.

— Пройдем.

Нардин взял мегафон. Команда стояла по местам, ожидая распоряжений.

— Будем входить под парусами! Все зависит от вашей работы. Действовать — быстро и точно.

Курсанты с восхищением смотрели на капитана. Заход в гавань под парусами. Об этом они мечтали. Шикарно! Они уж постараются.

— Я говорил, что Володя все может, — сказал Тронев Батенину. — Сейчас норвежцы увидят класс.

— Как бы в лужу не сесть. Опасно.

— И не думай. Войдем. Если Володя решил, значит, он все учел, рассчитал.

«Ригель» шел левым галсом, поднимая под штевнем невысокий бурун.

— Левые брасы подобрать! Правые гико-шкоты травить! — раздалась команда третьего помощника.

Нардин впился глазами в дамбы. Сейчас, кроме узкого пространства между ними, для него ничего не существовало. С проплывающей мимо яхты что-то кричали, показывали на паруса. Но капитану было не до них. Лишь бы не изменилось направление ветра, а он как нарочно начал заходить. Собьет все расчеты! Заполоскали передние паруса. Ого, это уже неприятно.

Лоцман молчал и тревожно поглядывал на капитана. Он знал — в такие минуты вмешиваться не следует. Обычно спокойное лицо Нардина посуровело, губы сжались.

Резко и отрывисто отдается команда. Тронев, Батенин, Курейко стремительно бросаются к шкотам. Матросы приготовились у брасов. Одно слово с мостика — и судно переменит галс. Неумолимо приближаются ворота. Ох, как узко!

«Ничего. Если начнет прижимать, пустим машину», — успокаивает себя Нардин.

Черт возьми! Судно медленно сносит на песчаную отмель. Течение, может быть? Капитан прикидывает расстояние и командует взять немного правее. Теперь рулевой держит прямо на маячок волнолома.

Лоцман нервно раскуривает свою трубку. Смелый парень, этот русский капитан. Давно в порт не входили такие большие суда под парусами. Надо быть уверенным в своей команде. Стоит замешкаться у снастей, и маневр не выйдет. Вот и ворота…

— У телеграфа. Товсь! — тихо говорит Нардин.

Третий помощник наклоняется вперед, кладет руку на телеграф. Внезапно усиливается ветер. «Ригель» резко уваливает вправо. Рядченко — он сейчас стоит на руле — старается удержать судно посередине прохода. Лоцман вынимает изо рта трубку, краска сбегает с его лица. Сейчас нос парусника ударится в волнолом…

— Врежемся, обязательно врежемся, — в ужасе шепчет Курейко, вцепившись в кливершкот. Он не знает, что делать. — Мы…

— Молчи ты, — раздраженно останавливает его Орлов. — Не каркай.

Тронев волнуется. Он весь там, на мостике, с Нардиным. Виктор представляет себя капитаном. Решился бы он на такое? Рискованно, но красиво! Если пройдут чисто, какое удовлетворение получит капитан! Наверное, когда все кончится, капитан спустится в каюту, бросит фуражку на диван и небрежно скажет лоцману: «Вот и все…» У лоцмана не найдется слов, чтобы выразить свое восхищение. Здорово! А Тронев будет командовать большим теплоходом. Он изучит все его повадки, характер, возможности. Он достигнет небывалого искусства в управлении кораблем. Швартоваться будет без буксиров, удивляя своим умением портовых лоцманов. Вот он поднимается на высокий мостик своего судна. Красивого, стремительного, огромного. На рукавах сверкают нашивки, костюм с иголочки, белая рубашка… Он подходит к телеграфу, берется за теплые черные ручки.

«Здравствуй, — говорит ему теплоход. — Не бойся. Я не подведу». Надо поставить его между двумя судами, стоящими у стенки. Места в обрез. Только-только втиснуться. Лоцман осторожно говорит: «Хорошо бы взять один буксир, капитан». — «Думаю, поставим и так». Он дает малый ход, командует рулевому и чувствует, как охотно подчиняется ему судно. Проходит двадцать минут, и швартовка окончена. Лоцман с уважением смотрит на него. Такой молодой и такой мастер. В этом порту даже очень опытные капитаны не отказываются от буксиров. А на берегу стоит восхищенная Зойка с цветами. Она-то ведь понимает в морском деле…

Размышления Тронева прерывает спокойный голос Нардина:

— Полборта лево, Рядченко! Бизань-шкоты втугую!

Он не успевает закончить команды, как шкоты бизани уже выбраны. Нос «Ригеля» начинает уклоняться влево. Баркентина входит в ворота. Секунды становятся долгими, как часы. По обоим бортам, совсем близко, проплывают каменные стенки… Они тянутся бесконечно. Люди на берегу замерли. Кажется, до них можно дотянуться рукой.

«Пройдем ли мы когда-нибудь?» — думает капитан, глядя на приближающуюся к волнолому корму. Она проходит чисто — всего в двух метрах. Впереди расстилается водная гладь бассейна. Прошли! — Нардин облегченно вздыхает, достает сигареты.

— Отлично! — кричит лоцман. — Вставайте вон там, позади «Алтаира». Видите свободное место? — Он показывает на стенку, где уже скопилась порядочная толпа. Любуются «Ригелем».

— Паруса долой, быстро! Оставить кливер! — командует в мегафон Нардин — и рулевому:

— Не зевай, Рядченко. Держи вдоль причала, поближе.

— Есть вдоль причала поближе, — хрипло отзывается матрос.

Рядченко ведет судно безукоризненно. Один за другим падают паруса. «Ригель» замедляет движение. Толпа на берегу приветствует баркентину криками, машет платками, шляпами. Норвежцы хорошие моряки. Они понимают, что значит войти в порт через узкие ворота под одними парусами.

— Кливер долой!

«Ригель» по инерции подходит к причалу.

— Подавай концы на берег!

Швартовщики на стенке подхватывают бросательные концы, тянут стальные швартовы, набрасывают их на чугунные «пушки».

— Задержать кормовой!

«Ригель» останавливается, мягко прижимается к причалу и так замирает. Прекрасно сделано! Лоцман подходит к Нардину, жмет руку.

— Великолепно, капитан. Я давно не получал такого удовольствия. Первоклассная команда. Сколько лет плавают ваши мальчики?

— Первый год.

— О, они хорошо натренированы. Очень хорошо. Я наблюдал за их работой.

Нардин доволен. Ему приятно услышать эту похвалу от старого, много повидавшего на своем веку моряка. Это не просто слова, желание польстить, нет, — оценка объективна. Ребята работали с «душой», быстро выполняли команды, угадывали, что хочет сделать капитан.

— Ну что ж, мистер пайлот, благодарю за комплименты. Прошу ко мне. Я угощу вас прекрасной русской водкой и заодно подпишу лоцманскую квитанцию.

Лоцман смеется:

— Это будет достойным завершением такого блестящего входа в порт. Мы выпьем за морское искусство. Так?

На «Алтаире» сразу заметили намерение Нардина войти в гавань под парусами. Все прекратили работу, глядя на приближающийся «Ригель». Даже повар вышел из камбуза.

— Посмотрим, как он произведет маневр, — с видом знатока говорит Димка Роганов.

Сегодня курсанты не просто зрители. Они уже специалисты, моряки, судьи, от чьих глаз не должна укрыться плохая выучка команды. Так же внимательно наблюдает за «Ригелем» вышедший на палубу Шведов. Презрительно поджав губы, он поворачивается к старшему помощнику.

— Видите, что «академик» вытворяет? Навалит его на волнолом, тогда узнает, почем фунт лиха. Убрал бы заранее паруса, как мы сделали, запустил машину и спокойно зашел в порт. Конечно, под парусами эффектнее, но машина в таких случаях надежнее.

«Очень ты осторожным стал после Тага-лахт», — думает старпом, но вслух говорит:

— Верно, машина надежнее, но зато… — Кравченко умолкает.

Шведов недовольно морщится.

«Ригель» подходит к воротам.

— Не сдрейфовало бы ветром, — с опаской замечает Кротов.

Но его страхи напрасны. Баркентина благополучно минует опасное место. По рейду несется пронзительный свисток, слышатся отрывистые команды, и через минуту мачты «Ригеля» остаются без парусов.

— Быстро работают, — одобрительно восклицает Миша Бастанже. — Хорошо!

«Ригель» под одним кливером приближается к причалу. Шведов мрачнеет.

Капитан не может удержаться от критики.

— Я бы так не поступил. При наличии машины совершенно не нужная показуха. Чуть дырку в корме не сделал.

Он сердито сплевывает за борт и спускается к себе в каюту. Сегодня отдых. Завтра начнутся всякие дела.

После обычного оформления документов, связанного с приходом судна в иностранный порт, Нардин попросил Моргунова собрать экипаж.

— Построить? — спросил старпом.

— Нет, просто собрать.

Когда все расселись на палубе, Нардин сказал:

— Спасибо, ребята. Все работали отлично. Мы не ударили в грязь лицом и заслужили похвалу норвежцев. Вы сами убедились, что от каждого из вас зависело, удачно ли мы пройдем в порт. Замешкайся Алексеев и Рунге у бизань-шкота, Курейко с Троневым у шкотов кливеров или запоздали бы с уборкой парусов на фок-мачте, все выглядело бы иначе. Не получилось бы красивого захода. Вы недаром проплавали на «Ригеле». Особенно отмечаю Рядченко. Он виртуозно провел судно.

Матрос покраснел от удовольствия.

— Можно вопрос? — поднял руку невысокий курсант. — А что если бы в воротах изменился ветер?

— Пустили бы машину. Прошли бы благополучно, но это было бы совсем не то.

— Нет, у нас классно получилось, Владимир Васильевич, — потирая от удовольствия свой острый носик, сказал Курейко. — Даже самим приятно.

— А с другим ветром, скажем, в бейдевинд[3] можно было бы входить?

— Да ты что? Понимать надо.

— Почему нет? По-моему, можно.

Курсанты заспорили. Некоторые доказывали, что подошел бы любой ветер, другие кричали, что только попутный годился. Хабибулин выхватил карандаш и на доске от ящика чертил план порта, направление ветра и расположение парусов.

Нардин с улыбкой наблюдал за ними.

«Будут моряками», — думал он.

— Ну кто из нас прав, Владимир Васильевич? — подбежал к капитану Курейко. — Скажите Орлову, что он ерунду порет. Разве в бейдевинд зайдешь?

— Спокойно, ребята. Заходить можно было только с попутным ветром, и то с некоторым риском. Вот такое мое мнение.

Нардин ушел с палубы, а курсанты еще долго обсуждали заход в гавань.

На следующий день Димка пошел на «Ригель». Он был свободен и хотел позвать Тронева погулять по городу.

— Здорово, Рожок, — поздоровался с ним Орлов, когда Димка поднялся на палубу. — Ты к Виктору?

— Ага. Где он?

— Он? Где-нибудь с нашей княгиней. Как будто бы в кают-компании белье в стирку готовят.

— Белье?

— Ты удивляешься? В последнее время Витька от нее не отходит. В подручные записался в надежде на будущие милости.

В кают-компании Димка увидел Зойку, две короткие тугие косички торчали в разные стороны.

Она складывала белье в пачки. Виктор сидел за столом, что-то отмечая на бумаге. Увидев Роганова, вскочил:

— Димка! Молодец, что зашел. А я собирался к вам на «Алтаир». Как дела?

— В порядке. Пойдем на берег?

— Мы собирались после обеда. Ты не будешь против, если с нами пойдет Зоя?

Димка пожал плечами:

— Пожалуйста.

Зойка фыркнула:

— Подумаешь, какой! А если он будет против, тогда меня не возьмешь, что ли?

— Да что вы, Зоя. Я буду очень рад, если вы пойдете с нами, — искренне заверил Димка. — Не нападайте на Витьку, это он из вежливости спросил.

— Точно. Под ее влиянием все люди становятся более вежливыми. Так устраивает тебя после обеда?

— А сейчас?

— Да с бельем надо закончить, обед подать, убраться, и тогда пойдем.

— Да, — покачал головой Димка. — Много у тебя работы. Я по глупости думал, что это все буфетчица делает. У нас на «Алтаире» так.

— То у вас, а то у нас, — строго сказала Зойка. — Могу его освободить, если очень торопитесь.

— Не надо. Служба прежде всего, — отказался Виктор.

— Ты кем здесь числишься, Витек?

Тронев показал глазами на Зойку.

— Ее помощником. По-английски — младшим стюардом.

— Добровольная нагрузка, так сказать?

— Сам напросился, — засмеялась Зойка. — Ну ладно, не мешайте, а то мы и к ужину не кончим.

В час дня Виктор подошел к «Алтаиру».

— Роганова позовите! — крикнул он, но Димка уже спускался по трапу.

— А где же Зоя?

— Сейчас придет. Подождем.

— Слушай, что ты к ней привязался, белье считаешь…

Тронев рассмеялся.

— Надо же помочь девушке.

— Может быть, награду надеешься получить?

Виктор нахмурился:

— Не болтай лишнего, Димка. Я за такие разговоры Орлу чуть по морде не съездил. Ну, зачем так шлепать языком? Ничего мне от нее не надо.

— Ладно, не буду. Я это просто так…

Подошла Зойка.

— Пошли, мальчики? Я свободна до ужина.

В городе уже знали о прибытии советских парусников. Газеты напечатали фотографии «Алтаира» у причала и «Ригеля», входящего в порт под парусами. Незнакомая форма привлекала внимание. Норвежцы останавливались, смотрели вслед курсантам.

Они прошли по короткому мостику и вышли на набережную неширокой речки Нид, сплошь заставленной рыбачьими судами. Чистенькие, пузатые боты стояли вдоль стенки. На некоторых были подняты паруса для просушки, на других скатывали палубы, смывая серебристую рыбную чешую. На одном из ботов молодой парень в толстом синем свитере сидел на рубке и читал газету. Увидя курсантов, он помахал им, развернул лист, показывая на помещенную там фотографию «Ригеля».

— Fine! — крикнул он, поднимая кверху большой палец.

— Знают, — с гордостью сказал Тронев. — Почему, интересно, ваш Швед упустил такой случай прославиться?

Димка пожал плечами:

— Побоялся, наверное. Он после потери стеньги стал более осторожным. На собрании клялся, что никогда не пойдет на ненужный риск. А вас могло навалить.

— Никогда. Володя все учел. И ветер, и возможности.

— Показуха все-таки, а?

— Нет. Искусство и вера в свою команду. Знал, что не подведем.

— Возможно. Сделано было красиво, надо отдать справедливость. Я сам любовался, когда «Ригель» на большом ходу вошел в гавань. Ты бы видел лицо Шведа! Как будто он касторку принял.

— Ему полезно, такому зазнавахе. А то еле здоровается с нами. Курсантов с «Ригеля» и не замечает совсем, — сказала Зойка. — Что у него там вышло с Владимиром Васильевичем, не знаете, мальчики?

— Поссорились, а почему — не знаю, — мотнул головой Роганов. — Швед вообще тяжелый человек, но моряк…

— Против нашего Володи — он никто, — безапелляционно сказала Зойка. — Моряк! Тоже сказал. Стеньгу у Тага-лахт потерял.

Димка вспыхнул:

— А все-таки «Алтаир» обогнал ваш «Ригель»? Показал вам корму. А как летел! Птица, распустившая крылья… Утер вам нос по всем правилам.

— А стеньга, бом-брамсель? — ехидно напомнил Тронев.

— Что стеньга? Все было бы в порядке, да Швед запоздал немного с уборкой парусов. Подумаешь. Но зато показал, что моряк может выжать из судна.

— Ладно. Дело прошлое, — примирительно сказал Тронев, видя, что Роганов начинает сердиться. — А на этом переходе мы здорово устали, многие укачались. Трудное было плавание, верно? Но мне понравилось.

— А мне так не понравилось. Стоять нельзя, сидеть тоже. В койке ездишь взад-вперед! Посуда со стола падает, супу не поешь, ноги разъезжаются. Чего тут хорошего? — поежилась Зойка и тут же звонко рассмеялась: — Я вам такую историю сейчас расскажу, умрете. Помните, когда мы прошли Скаген? Качало нас еще зверски, но солнышко печет, небо ясное, голубое. Выходит Владимир Васильевич и командует добавить парусов. Наш старпом надевает дождевик, натягивает капюшон на голову и идет к формачте. Капитан кричит ему: «Вы что, заболели, Юрий Викторович? Погода-то какая». — «А вы постойте под формантой в такую погоду», — отвечает тот. — «Что, дождик, что ли, начинается?» — смеется Володя. — «Не дождик, а травят сверху ваши курсанты. Укачиваются».

Димка засмеялся.

— И у нас такое бывает. Наверху розмахи сильнее, качка ощущается больше. Правда, старпом плащ не надевает.

— Наш старпом за конец взяться боится, — презрительно сказал Тронев. — Какой-то белоручка. Ложечка, вилочка. «Зоенька, принесите тарелочку супчика, кусочек хлебчика с маслишком». Терпеть не могу.

— Ко мне он ничего относится, не привязывается по пустякам, — сказала Зойка.

— Ну к тебе. Он на тебя сам смотрит как котишка на маслишко, — ревниво усмехнулся Тронев. — Думаешь, не вижу.

— Никак он на меня не смотрит. Не говори гадости, Витька, — рассердилась Зойка. — Ой, как красиво!

Они стояли у маленького естественного озера, в середине которого торчала покрытая зеленым мхом скала.

— Молодцы норвежцы. Смотрите, какой город построили на скалах. Земли-то почти нет. А какие моряки! Интересно в Осло побывать. Столица все же, — сказал Виктор.

— Во всей Норвегии народу живет меньше, чем у нас в Москве. А знаменитых людей у них много. Амундсен, Нансен, Григ, Хейердал, — заметил Димка.

— Мне почему-то Нансен больше симпатичен, чем Амундсен, хотя я и не отрицаю, что он великий человек, — сказал Тронев. — Доброты, по-моему, в нем было мало. Ну зачем он оставил записку Скотту на Южном полюсе: «Добро пожаловать!» А Скотт испытал невиданные мучения и трудности и в конце концов погиб. Зачем?

Они дошли до памятника погибшим во время войны.

— Крепкий народ, — сказал Димка. — Не поддались фрицам. Не захотели капитулировать. Защищались героически. Из китобоев создали целую боевую группу. Эти ребята здорово давали гитлеровцам по морде. Когда я услышал, что мы идем в Норвегию, я прочитал кое-что.

— Мальчики, а вы никогда не думаете о войне? — вдруг спросила Зойка.

— А что о ней думать? Войны не будет, — уверенно заявил Виктор.

— А я иногда думаю, — грустно сказала Зойка. — Не знаю ее, а думаю.

— Не будет войны. Иначе весь мир взлетит на воздух. Всем конец придет, — повторил Тронев.

Наступило молчание. Роганов вспомнил, как по утрам отец, почему-то виновато озираясь, засовывает в рукав пиджака протез на шарнирах и с ненавистью смотрит на скрюченную неживую кисть руки в натянутой черной перчатке…

И рассказы матери… В войну она работала медсестрой в госпитале.

Они завернули на улицу, мощенную крупным камнем. Над входом в маленькое кафе висел золотой крендель. У дверей стояла женщина. Она пристально смотрела на приближающихся курсантов. Когда они подошли к ней, женщина всплеснула руками и с мягким украинским акцентом сказала:

— Русские? Моряки с парусников? Да?

— Да, — коротко подтвердил Тронев и хотел пройти мимо, но женщина просительно сказала:

— Постойте, детки. Я ведь тоже русская.

Ее серые глаза смотрели ласково. Морщинки разбежались к вискам. Она приветливо улыбалась.

— Очень прошу, зайдите ко мне. Я угощу вас хорошим кофе. Посидим, поговорим… — и, видя, что молодые люди как-то смутились и собираются пройти мимо, умоляюще проговорила:

— Я от души. Платить не надо. Только бы посидеть с вами.

— Большое спасибо. Мы торопимся на корабль, — сухо поблагодарил Тронев. — Пошли, ребята.

Женщина схватила Зойку за руку:

— Барышня, ну хоть вы скажите им… На десять минут. Я вас больше не задержу.

— Зайдем, ребята?

— Опоздаем же, Зоя…

— Зайдем, — требовательно сказала Зойка, взглянув на женщину.

Больше Тронев не стал спорить. Они вошли в маленькую комнату с миниатюрной стойкой и четырьмя столами, покрытыми веселенькими клетчатыми скатертями. На каждом стояла глиняная вазочка с еловой веткой.

— Садитесь, милые, куда хотите, — засуетилась хозяйка. — Я принесу пирожные.

Посетителей в зальце не было.

— Попадешь ты, Зойка, в неприятность, — прошептал Тронев. — Лезешь очертя голову. Кто она, ты знаешь?

— Посмотри ей в глаза. Эх, ты… Деревяшка.

Появилась хозяйка. Она несла четыре огромных куска торта, политых шоколадной глазурью.

— Кушайте, милые, — сказала она, ставя тарелки на стол. — Сейчас кофе подам.

Женщина подошла к стойке, налила большие чашки кофе, положила сверху взбитые сливки.

— Ну вот, пожалуйста. — Хозяйка присела к столу. — Кушайте, не стесняйтесь.

Она не отрываясь смотрела на Зойку. Ребята чувствовали себя неловко. А женщина все смотрела и смотрела на девушку, пока слезы не показались у нее на глазах. Зойка совсем смутилась, начала размешивать кофе.

— Что это я? — очнулась хозяйка. — Пейте, пожалуйста. Ну как вас еще угощать?

Курсанты усердно стали размешивать кофе. Они никак не могли преодолеть свое смущение.

— Знаете, как я рада вас видеть? Русские, советские дети. Для меня вы дети, не обижайтесь. Я сама из-под Харькова. Немцы угнали в Германию, а потом сюда переслали. Много здесь русских было. Жили в лагерях. Умирали. Спасибо норвежцы помощь оказывали. Да вы сами читали, наверное? А как начали фрицев из Тронгейма выпирать, мы из лагерей повырывались. Оружие добыли. Я их, проклятых, несколько человек на тот свет отправила. — На какую-то секунду лицо женщины посуровело. — Да… меня Ниной зовут. Ниной Федоровной. Ну, а дальше… Был у меня хороший парень, норвежец Эрик… Кончилась война, я за него замуж вышла. Вот, живем…

— Он чем занимается, Нина Федоровна? — спросил Димка.

— Рыбачит. Сейчас в море.

— А дети у вас есть? — опять спросил Димка.

Зойка толкнула его под столом ногой.

— Детей, к сожалению, нет. Если бы были дети…

— Домой не тянет? — поинтересовался все время молчавший Тронев.

— Как не тянет? Тянет. Я бы уж сто раз уехала, если бы не Эрик…

— Что вы на меня так смотрите? Вспомнили кого-нибудь? — не удержалась от вопроса Зойка.

— Вспомнила. Харьков вспомнила, себя вспомнила… Такая же была, как и ты. Белокурая, тоненькая, боевая. Можно, я тебя на «ты» буду называть? Вот убежать от фрицев не сумела. Два раза с поезда уходила. Один раз даже стреляли в меня. Не удалось.

— Родные у вас остались в Союзе?

— Близких родных нет. Все погибли.

— Вам разве не интересно узнать, как мы живем? Ничего не спрашиваете.

— А я знаю, как вы живете, — с достоинством ответила хозяйка. — Мы «Правду» покупаем. Я книги выписываю. Симонова недавно прочла «Живые и мертвые». Хорошо написал.

— Да вы прямо молодец, Нина Федоровна.

— Молодец не молодец, а советская женщина. Как была, так и осталась. Это ничего, что тут живу. Я русская. Погодите минутку. — Хозяйка встала, скрылась в комнате и вскоре вернулась, держа в руках синюю коробочку. — Вот.

На красном бархате лежала медаль норвежского Сопротивления. На оборотной стороне было выгравировано: «Нине Гнатенко».

Нина Федоровна с гордостью глядела на курсантов, пока те разглядывали серебряный кружок.

— Зря их тут не давали. Вот поеду домой, надену.

— Поедете? Когда?

— Если все будет хорошо, на будущий год. Повезу Эрика на свою родину. Покажу ему, как у нас вишня цветет, какие домики белые… Пусть знает, о чем я тоскую. Мы поедем на Харьковщину. Да вы пейте, пейте.

— Спасибо, Нина Федоровна, — сказал Тронев, вставая. — Все было очень вкусно.

— Приходите к нам на «Ригель» с мужем. Посмотрите, что за парусник, как мы живем, — пригласила ее Зойка. — Как вы думаете, ребята, можно?

— Думаю, можно, — неуверенно сказал Тронев. — Только у капитана надо попросить разрешение.

— Мы капитану про вас расскажем, — сказала Зойка. — Обязательно приходите. Спасибо за кофе.

— Дай я тебя поцелую, Зоенька, — Нина Федоровна обняла Зойку, поцеловала.

— Интересная женщина, — проговорил Димка, когда они вышли из кафе. — Ну и судьба…

Они брели по улицам, останавливались перед витринами, с любопытством рассматривали публику. Мимо них пробегали девчонки в брючках и ярких спортивных курточках, проходили солидные норвежцы в добротных пальто, на углах стояли юноши с непокрытыми головами, в коротких плащах.

Часто встречались невысокие, опрятные кирпичные дома какого-то особенного вишневого цвета с белыми оконными рамами. Почти в каждом — лавочка.

На центральной площади, с верха высокой круглой колонны, викинг, закованный в латы, смотрел на шумный базарчик с чистыми лотками под полосатыми тентами.

Невысокие домики, черепичные крыши, ратуша, базар — все очень походило на театральную декорацию.

— Интересно, кому это? — спросила Зойка. — Посмотрим?

Они подошли к колонне, и Димка прочел:

— Улаф Первый Трюгвессен. Король, основатель города.

— Ты можешь быть гидом. Все знаешь. Сколько в Тронгейме жителей? — спросил Тронев.

— Около шестидесяти тысяч, если верить энциклопедии. Хочешь быть гидом — нужно побольше читать, поменьше бельем заниматься…

— Ладно, ладно. Каждому свое, — засмеялся Тронев.

Курсанты обогнули площадь и очутились у красивого готического собора.

— Господа, прошу обратить внимание, — подражая гиду, начал Димка. — Перед нами знаменитый Тронгеймский собор. Здесь короновались семь королей и три королевы. Редкая архитектура дает право норвежцам гордиться этим собором. Прошу вас зайти внутрь…

Они очутились под высоченными сводами. Гулко отдавались шаги на каменных плитах. Посетителей, кроме них, не было. К курсантам подошел служитель и что-то спросил по-норвежски. Димка вытащил из кармана маленькую книжечку и не очень уверенно, по складам прочел:

— Ви’ виль, бэс’э…[4]

— Ну и парень! Уже по-норвежски научился, — восхитился Тронев.

Старик кивнул и повел их в центр собора. Там лежала «Книга павших». В нее были занесены десятки тысяч норвежцев, отдавших свою жизнь в борьбе с немецкими оккупантами.

Они стояли, опустив головы. Старик что-то говорил, объяснял.

— Уйдем отсюда, — попросила Зойка. — Грустно очень.

Они вышли на главную улицу.

— Понравился Тронгейм? — спросил Виктор.

— Миленький город. Мне бы в Париж попасть, посмотреть, — мечтательно сказала Зойка, и глаза ее затуманились. — Я с детства почему-то о нем думаю. Читала много. Кажется, каждую улицу знаю. Не потерялась бы.

— Попадешь когда-нибудь, если очень захочешь. Я верю, что если человек очень хочет, то он может. Приходи, Димка. Сходим еще раз, побродим.

— Ладно, зайду. Сколько мы стоять здесь будем? Наверное, нас еще на экскурсию по окрестностям повезут. Привет!

Димка попрощался и пошел к себе на «Алтаир».

На «Ригеле» долго не спали. Многие курсанты побывали на берегу и делились впечатлениями. Первый заграничный порт! Все ново, все интересно.

— Я ожидал большего, — сказал Курейко, укладываясь на койку. — Ничего особенного. Меня поразила только чистота.

— А чего бы ты хотел? Маленький город. С чем сравниваешь? С Москвой?

— Да не с Москвой, а вообще… Думал, что увижу что-нибудь совсем непохожее. Те же люди…

— Совсем другие, — возразил Батенин. — И обычаи не те, и выглядят по-иному. Медлительные, молчаливые…

— Всякие встречаются.

— Ну, а как ты, Витька, погулял с нашей княгиней? — насмешливо спросил Орлов. Он уже разделся и собирался лечь.

— Нормально, — неохотно отозвался Тронев.

— Я все жду, когда же ты ее обкрутишь. Не скрывай. Отметим такое событие.

— Слушай, бросил бы ты трепаться, — проговорил Виктор, подходя к Орлову. — Нехорошо. Ну, чего ты привязался к девушке? Знаешь же, что Зойка девчонка порядочная. Сам пробовал, да получил по носу.

— И чего ты ее так идеализируешь? — вспыхнул Орлов. — Она такая, как все. Была у меня одна знакомая, плавала на «пассажире». Все они, судовые, одинаковы. Сегодня с одним, завтра с другим. А как может быть иначе? Судно в море, тридцать гавриков и одна баба?

В кубрике наступило неловкое молчание.

Тронев рванул Орлова за полосатую тельняшку так, что она затрещала.

— Ты что, спятил, дурак? — замахнулся на него Орлов. — По роже захотел?

— Прекратить сейчас же! — заорал Батенин, староста группы, видя, что ссора сейчас перейдет в драку. — Не подходи к нему, Витька!

Курсантов разняли.

— Расходись! — крикнул Батенин, становясь между противниками. — Расходись!

— Не бойтесь. Ничего не будет, — проговорил Тронев, тяжело дыша. — Только я хочу ему сказать. При всех. Если ты, козья морда, еще раз позволишь себе оскорбить Зойку, я тебя при случае выброшу за борт, сволочь. Я повторяю, она мне никто. Но мы ее все знаем…

— Правильно, Витька! Все для него одинаковые…

— Влюбленный Ланселот! За борт выкинет! Не много ли на себя берешь? — проговорил Орлов из другого конца кубрика, где стояли несколько курсантов, готовых его остановить, если он попытается начать драку. Но Орлов не жаждал продолжения.

— Ладно, — сказал Батенин. — Было и прошло. Вообще-то, Орел, ты свинья. Позволяешь себе много лишнего. Схлопочешь когда-нибудь по роже. И кто даст — прав будет. Не трогай Зойку. А теперь — давайте сменим пластинку. Видели, как «Ригель» в газете расписали?

— Видели. Мне одна норвежская фрёкен газету на память подарила. Буду дома показывать, — сказал Курейко.

— Мы сегодня с Гусаровым весь город обошли, — похвастался Торчинский. — А знаете, где фашисты подводные лодки прятали? У них здесь ангар железобетонный был. Мы на него случайно набрели. Толщина — во! А все равно разгромили. Не спаслись фашисты.

— Хороший народ норвежцы. К нам хорошо относятся. Какой-то рыбак увидел нас, схватил меня за руку, что-то начал рассказывать по-своему, я только одно слово понял: «Саша». Про какого-то Сашу все вспоминал. Пока мы с ним объяснялись — вокруг нас целая толпа собралась.

— На одной витрине я видел бутылку… — влез в разговор Курейко.

— Только и заметил что бутылку?

— Да вы подождите, послушайте. Бутылка, а в ней парусник с мачтами и парусами. Как его туда запихали — никак понять не могу! Горлышко-то узкое…

— Нашел чему удивляться. У нас тоже такие делают. Любители.

— Может, и делают, а все-таки как парусник туда засунули? Объясни мне, пожалуйста, если такой умный.

— Очень просто. Все мачты и реи просовывают в лежачем положении, а потом длинным пинцетом поднимают. Вот так.

— Не выйдет, пожалуй. Пинцетом! Ну, ты и даешь!

— На девчонок обратили внимание? — спросил: Орлов. — Все либо в брючках, либо в юбчонках до пупа. Наших далеко переплюнули. Прямо дикость какая-то.

Виктор не слушал, о чем говорили курсанты. Он закрыл глаза и представил себе Зойку, ее косички, вздернутый носик, чуть раскосые глаза. Подумал: «Ты сказала, что я для тебя никто. А кто ты для меня? Не знаю… Почему-то я хочу всегда сделать что-нибудь такое, чтобы тебе понравилось, чтобы ты сказала: «Молодец, Витька!» А ты молчишь»…