Золотые нашивки

В ПОРТУ

Красные черепичные крыши домов, узенькие мощенные камнем улицы, готические пики кирок и ратуши. Вверх, вниз, вверх, вниз. Город расположен на холмах. На самом высоком — старинная крепость. Заберешься на башню и перед тобою открывается весь город. Крошечные корабли стоят в игрушечных гаванях. По дорогам ползут жучки — автомобили. Зелень парков пересекают желтые ниточки песчаных дорожек. А дальше, куда только хватает глаз, расстилается голубое, сверкающее на солнце, совершенно спокойное море. Знойно в городе.

Вчера «Ригель» наконец вошел в порт. Кончились лавировки. Можно отдохнуть. Стоянка предполагается не менее пяти суток. Так объявил капитан. Все свободные курсанты ринулись на берег. Очень хочется походить по земле и посмотреть город. Многие в нем никогда не были.

Незнакомый город! Он всегда таинствен. Что ждет их здесь? Новые знакомства, приключения, необычные места? Все интересно. Можно пойти в кино, в музей, посидеть в кафе. Говорят, что в кондитерских вкусно готовят кофе и булочки с кремом. Надо попробовать.

Курсанты в парадной форме бродят по улицам. Нет-нет и бросят взгляд на них местные светловолосые девушки. Здесь многие семьи связаны с морем крепкими узами. Кто-то работает в порту, или ловит рыбу в Атлантике, или плавает на судах. В городе любят и уважают моряков. Поэтому курсанты чувствуют себя в нем уютно.

Наконец Тронев добился у Зойки согласия сходить с ним на берег. Он долго уговаривал ее, а она смеялась:

— Очередь не дошла, — но в конце концов согласилась. — Хорошо, сделаю для тебя исключение из правил. Переставлю в списке. За то, что помогал мне весь рейс.

Виктор очень обрадовался. Он даже не мог объяснить себе, почему он так обрадовался. Кто для него Зойка? А вот, поди же… Днем он не сходил с судна. Гладил свою форменку, брюки. Собирался, как на бал. Томительно ждал, когда Зойка кончит работу.

Они сошли на берег.

— Смотри, не обижай Зоеньку, — крикнул им вдогонку Орлов и в шутку поднял кулак.

— Пожалуй, такую обидишь, — махнул рукой Тронев. — Она сама любого обидит.

Зойка, в белых туфлях, с белой сумочкой и в белых перчатках, выглядела очень нарядной. А какую прическу придумала! Она любила сооружать себе разнообразные прически. То распускала волосы до плеч, то сворачивала их в тугие валики и укладывала короной, то воздвигала высокие башни или связывала волосы в пучок…

— Я парикмахер-художник, — шутила Зойка, когда кто-нибудь восклицал: «Опять новая прическа!»

Тронев и Зойка отошли от судна, и он спросил:

— Куда пойдем? Хочешь на английскую комедию? Ребята видели, говорят, очень смешно.

— Хочу.

— Какая ты сегодня необычная…

— Ты просто привык видеть меня на работе.

В кинозале было душно. Светились красные табло над дверями выходов. Тронев повернулся, посмотрел на Зойкино лицо. В полумраке оно казалось чужим, незнакомым. Он нерешительно положил руку на Зойкино колено. Она тотчас же отодвинулась и сердито прошипела:

— Убери руку. Опять за свое принимаешься? И не смей больше. А то уйду.

Комедия была веселой, и они от души смеялись. В зале зажегся свет. Тронев виновато посмотрел на Зойку.

— Рано еще. Пойдем пить лимонад. Очень жарко.

Она насмешливо сказала:

— Не умеешь себя вести. Запомни раз и навсегда. Я не фифочка. Для тебя, видно, нужна другая партнерша. Идем домой.

Тронев смутился. Вероятно, он выглядел законченным дураком. Какая-то девчонка читает ему нотации! Надо бы ответить ей что-нибудь в его обычной шутливой манере, но слов не находилось. Он тихо сказал:

— Не сердись. Я не потому… Больше не будет.

— «Не потому»… — передразнила Зойка. — Привыкли нас ни во что не ставить. Так просто, по-человечески, по-дружески, никак не можете? Девушка — ну и давай применять испытанные методы. Так? Идем домой.

— Не так. Я тебе обещал — больше не будет. Честное слово, — умоляюще сказал Тронев. Ему не хотелось расставаться с Зойкой.

Она почувствовала искренность его слов, сказала:

— Ладно. Не переношу неуважения к себе. Подумай сам. Кто ты мне? Пошли вместе в кино, и все. А ты… Ладно. Идем пить лимонад.

Тронев обрадовался. Не сердится. Они дошли до ярко освещенной площади и уселись за столик в кафе на открытом воздухе. Виктор заказал две маленькие бутылочки лимонада.

— Как пить хочется, — сказала Зойка. — Возьми еще.

Они смотрели на гуляющую публику. Тронев рассказывал Зойке какие-то веселые истории, но она сидела хмурая, безучастная к тому, что он ей говорил. Почему-то настроение у нее испортилось.

— Что с тобой, Зоенька? — спросил Виктор, заметив ее состояние.

— Не знаю. Пойдем отсюда.

Они дошли до центрального парка. Зойка опустилась на скамейку.

— Посидим немного.

Виктор послушно сел. Зойка молчала. Тронев чувствовал себя не в своей тарелке. Неужели он послужил причиной испорченного Зойкиного настроения? Вдруг она сказала:

— В детстве я очень любила петь и танцевать. Была совсем маленькая и выступала в самодеятельности. Потом подросла, и все говорили, что у меня способности. А теперь я не пою. Негде.

— Почему же? Пой себе на здоровье, — засмеялся Тронев.

— Где петь-то? На судне? Мне хотелось бы выступать…

— Артисткой собираешься быть?

— Не артисткой. Просто заниматься в каком-нибудь хорошем кружке. Да не в этом главное, — тоскливо сказала Зойка. — Вообще, все неправильно…

— Что неправильно?

— Понимаешь, не могу я так жить, — взволнованно заговорила Зойка, нервно теребя ручку сумочки. — За городом… Тишина, народу мало, один магазин… Мне говорят — дура, дыши воздухом. Здесь воздух кристальный. Не надо мне воздуха, не надо. Мне не шестьдесят лет. Хочу чтобы трамваи, троллейбусы, автобусы, чтобы магазины были кругом, люди, много людей… Стосковалась я по людям. Все одна и одна. Никого у меня нет.

— Как одна? Ведь ты в таком коллективе плаваешь!

— Нет, нет, это совсем не то, — с отчаянием проговорила Зойка. — Ничего ты не понял. Что же мне делать? Неужели всю жизнь посуду мыть, каюты убирать? Лучше умереть.

— С ума сошла.

— Да, да, лучше. Я даже иногда думаю, пусть какой-нибудь пароход разрежет «Ригель» пополам, ночью. И все, конец.

— Совсем больная, — с испугом посмотрел на нее Тронев. — Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь?

— Отдаю. Пусть больная. Я хочу в туристский поход с рюкзаком, хочу на лыжах вместе со всеми, хочу в коллектив большой, в девичье общежитие. Чтобы вечером гости приходили. И в театр, и в кино, на стадион. Все вместе. Чтобы утром на работу ходить с удовольствием. Хочу, чтобы кто-то ждал меня настоящий, не такой, как ты, любил, цветы дарил…

— Кто же тебе мешает? Иди поступай! Везде сотни объявлений.

— Так у меня же специальности нет.

— Учись. Вот поступай в троллейбусный парк водителем. Форма красивая, работа чистая и, я бы сказал, довольно живая.

— Нет, нет. Не хочу. Это работа для индивидуалистов. Приехал, сдал машину сменщику и больше никого не видишь. А я к людям хочу.

— Я понял. Постараюсь помочь тебе. Попрошу одного знакомого. Он на радиозаводе. Завод огромный, новый, тысячи рабочих, работа чистая, в белых халатах. Понравится тебе. Вот увидишь — понравится.

— Я же ничего не умею делать.

— Научат. Там учеников берут. Три месяца — и будешь сборщицей. У них и радиотехникум есть. Подойдет?

— Хорошо бы, — неуверенно сказала Зойка. — А деньги там платят, пока учишься? Матери ведь надо помогать.

— Платят. Не очень много, но платят. Да и три месяца — не три года.

— Хорошо бы, — повторила Зойка.

— Ну, а цветы я тебе дарить стану, — опять улыбнулся Тронев.

— Твоих мне не надо.

— Почему же?

— Потому… Цветы пусть мне дарит тот, кто меня полюбит и кого я полюблю. Понял?

— А может быть, я уже начинаю любить тебя? — серьезно сказал Виктор.

— Что-то не видно. Да и второго условия нет. Ты для меня — никто.

— Будущее покажет.

— Трепач ты, Витька. Спасибо на добром слове. В общем, не придавай значения. На меня иногда находит. Все в порядке. Пошли?

Они поднялись. Теперь Зойка болтала без умолку. Говорила всякие глупости. Зачем она поделилась сокровенным с этим парнем? Кто он ей? Славный, правда. Но все-таки чужой.

Виктор же, наоборот, был задумчив. Отвечал Зойке односложно. Он не считал ее легкомысленной, но того, что она рассказала ему сегодня, не ожидал. Вот как может быть. Внешне она всегда выглядела веселой, острой на язык, а в душе, оказывается, совсем не то. Серьезная, думающая девушка.

— Ну чего молчишь, как воды в рот набрал? — дернула его за рукав Зойка. — То был очень говорлив, нес всякую чушь…

— Все в порядке. Иду, тебя слушаю. Умных людей всегда приятно послушать.

— Ты смотри, Витька, о том, что я тебе говорила, ни слова, никому. Врагом будешь. Ерунда все.

— Не ерунда. Мне кажется, ты все верно… С «Ригеля» надо уходить. Девчонке на нем нечего делать. Вот, ты держишься, держишься — не тронь меня, а найдется какой-нибудь хлюст, под настроение… И пропала недотрога. А там пойдет.

— Ты за меня не беспокойся. Миссионер какой нашелся. За собой лучше смотри. Никуда я не уйду. Наболтала тебе, а ты и поверил. — У Зойки вырвался короткий смешок. — Идем.

Тронев опустил голову.

Они подходили к «Ригелю». У трапа с повязкой дежурного стоял Орлов. Он взял под козырек, шутливо доложил:

— На судне в ваше отсутствие ничего не произошло.

— Вольно! — сказал Тронев. — Спокойной ночи, Зоенька.

Валерия Николаевна приехала неожиданно. Нардин вернулся из города за час до назначенного им отхода, спустился к себе в каюту и увидел ее сидящую на диване. Она даже не сняла пальто. Казалось, вот-вот встанет и уйдет.

— Лерочка? — обрадованно и удивленно вскрикнул Нардин. — Вот сюрприз! Какими судьбами? — он поцеловал ее.

— Простите, капитан, что я нарушила свои правила, — пришла на судно. Но другого выхода не было. Узнала в училище, что вы стоите здесь, и приехала. Вахтенный с трудом пустил меня к тебе в каюту.

— Какие глупости. Я очень рад. Раздевайся.

Он попытался снять с нее пальто. Валерия Николаевна задержала его руки:

— Нет. Я ненадолго. Приехала проститься.

— Проститься?

В ее голосе Нардин уловил что-то необычное. И сразу появилось беспокойство. Валерия Николаевна улыбалась, но глаза ее смотрели грустно.

— Уберите со стола фотографию этой женщины, капитан. Она предала вас…

— Оставь свои шутки, Лера.

— Я не шучу. Приехала проститься с тобой, Володя. — Она отвернулась к переборке, вынула из сумочки платок, вытерла щеку.

— Что же случилось? — одеревенело спросил Нардин. В голове билось слово «проститься». Валерия взяла его руку, приложила к своему лицу.

— Ты помнишь, Володя, я тебе как-то говорила, что хочу уйти от тебя раньше, чем ты меня бросишь? Помнишь? Вот этот момент наступил.

— Я не понимаю тебя.

— Сейчас… Вмешалась судьба, чтобы сделать все, как лучше и проще. Меня посылают на два года за границу…

— Ну и что?

— Мы взрослые люди, Володя. Не надо иллюзий…

На два года! Теперь Нардин понял все. То, чего он так боялся, случилось. Он привык к тому, что у него есть Валерия, думал о ней в море, терпеливо ждал встреч, зная, что они принесут радость. Он любил ее — насмешливую, независимую, иногда очень ласковую и нежную. Любил ее челку, спускающуюся к бровям, стройные длинные ноги, твердые маленькие ладони. Для Нардина не существовало других женщин. Он был верен Валерии и ждал только ее. Сейчас все рушилось. Она уходила из его жизни.

Нардин вскочил с кресла, неловко толкнул стол. Фотография Валерии Николаевны упала.

— Ты материалистка и никогда не любила меня по-настоящему. И все твои слова о любви — болтовня, ложь. Если бы ты любила меня, то разве согласилась бы на поездку?

— Зачем ты так, Володя? — с тоской сказала Валерия Николаевна. — Мне предлагают интересную экспедицию. Назначают начальником. Самостоятельно буду вести изыскания. Такой билет вытаскивают раз в жизни. Два года большой срок, очень большой для нашего стремительного времени. Все может случиться.

— Ты не поедешь, — сказал Нардин, беря ее руки в свои.

Валерия Николаевна покачала головой.

— Невозможно, Володя. Документы уже оформлены, паспорта готовы.

— Можно не ехать, — упрямо повторил Нардин.

— Странный человек. Понимаешь, я не могу. Допустим, тебе предложили бы отказаться от работы, от моря, от парусников? Что тогда?

— Это совсем другое дело.

Нардин глядел на Валерию Николаевну отчужденно, даже с неприязнью.

— Никуда ты не поедешь, — упрямо повторил Нардин. — Поняла?

— Не поняла.

— Так вот. Отход назначен через час. Все люди на борту. Я снимусь не через час, а сию минуту. Ты будешь плавать со мной до тех пор, пока не изменишь своего решения!

Нардин схватил со стола фуражку и выскочил из каюты. В дверях щелкнул ключ.

— Володя! — вскрикнула Валерия. — Володя, не надо…

Она принялась колотить кулаками в дверь.

«Сумасбродство, мальчишество? — мелькнуло у Нардина. — А черт с ним! Не отпущу. Может быть, одумается».

Он поднялся на мостик.

Через несколько минут Валерия услышала звонки громкого боя, топот ног по палубе, отрывистые команды. Затарахтел мотор.

«И правда, снимается со швартовов, сумасшедший, — подумала Валерия. — Кинофильм, да и только. Но чем же все это кончится? Билеты заказаны на завтра. Ах, как глупо. Я же не могу остаться».

Она опять встала, подошла к двери, постучала. Никто не отозвался. Все заглушало тарахтенье мотора. Прошло минут пятнадцать. Внезапно наступила тишина. Остановили машину. Валерия услышала шаги на трапе. В каюту вошел Нардин.

Не глядя на нее, спросил:

— Не передумала?

— Вы долго предполагаете держать меня здесь, капитан? Или прикажете бросаться за борт и плыть к берегу? Пират ты мой, пират… Я такая счастливая и такая несчастная. Но я все равно не могу остаться. Поцелуй меня и высади на берег.

Капитан не подошел к ней.

— Значит, не передумала.

Он вышел из каюты. На палубе стояла команда, готовая к постановке парусов.

— Пускайте машину. Лево руль, правьте к порту, Тронев, — скомандовал капитан рулевому.

— В чем дело? — удивленно спросил Моргунов. — Забыли что-нибудь?

Судно поворачивало.

— Моя знакомая не успела выйти. Надо ее высадить.

— Ах, вот что… Ну, понятно, — с улыбочкой пропел Моргунов. — Что же, опять швартоваться?

— На якорь встанем, — делая вид, что не заметил намека старпома, сказал Нардин. — Шлюпку правого борта к спуску!

— Есть шлюпку к спуску!

У самого волнолома «Ригель» отдал якорь. Спустили шлюпку и трап. Переглядывались ничего не понимающие курсанты.

— Валерия Николаевна, прошу вас. Все готово, — позвал Нардин, наклоняясь над рубкой своей каюты.

Валерия вышла на залитую солнцем палубу.

— Как же вы остались? — стараясь сдержать все еще кипевшее в нем бешенство и придать своему голосу шутливый оттенок, говорил Нардин, провожая ее к трапу. — Я, я виноват. Поторопился с отходом и в горячке совсем забыл про вас. Простите великодушно.

Он помог ей спуститься в шлюпку.

— До свидания. Передавайте привет вашим. Пишите, — деланно улыбался Нардин.

— Прощайте, капитан, — холодно ответила Валерия Николаевна. — Извините за беспокойство. Очень неудачно получилось. Надеюсь, что ваши моряки не будут сердиться на меня за то, что им придется немного погрести? Правда? — Она улыбнулась сидящим в шлюпке курсантам. — Прощайте.

— Доставите Валерию Николаевну на волнолом, ребята, и быстро обратно, — приказал Нардин.

Шлюпка отвалила от борта. Валерия обернулась, помахала рукой. Нардин не ответил. Зато оставшиеся на борту курсанты все подняли руки в прощальном приветствии. Нардин глядел вслед удаляющейся шлюпке.

Попрощались, называется. Зачем он ее обидел? Вел себя как мальчишка, затеял всю эту комедию? Знал же он Валерию. Что подумают курсанты, команда? В конце концов ему наплевать. Пусть думают, что хотят. А вот Валерию он потерял… От этой мысли стало нестерпимо тяжело.

Шлюпка уже подошла к волнолому. Валерия вышла. Вот она что-то говорит гребцам, прощается с ними и медленно идет к порту… Не обернулась даже. Увидит ли он ее когда-нибудь?