Золотые нашивки

НА «БУЙНОМ»

Тронев бесцельно шел по берегу. Товарищи отправились в поселок, в кино, а ему не захотелось. Он долго уговаривал Зойку поехать с ним, но девушка отказалась.

— Не пойду. У меня на судне дел полно. Стирка.

Виктор нагибался, поднимал камешки и бросал их в тихую воду бухты. «Блинчики» не получались. Он дошел до маленького деревянного пирса с пришвартованной к нему баржей. Когда-то ярко-желтый гусеничный кран, пыхтя и лязгая, перегружал на берег серые шлакоблоки. В поселке собирались строить дома.

Тронев присел на валун и принялся лениво наблюдать за работой крана. Он уже пожалел, что не пошел с ребятами в кино. Что ему делать? Пойти в поселок?

Солнце зашло за скалистый остров. На воду, на камни легли тени. Все сделалось серым, скучным. Из-за поворота показался буксир с двумя баржами за кормой.

«Шлакоблоки везет», — подумал Виктор, глядя на приближающийся буксир. Кран замолк. Из кабины выскочил чумазый машинист и тоже уставился на судно.

— «Буйный», — сказал он, оборачиваясь к Троневу, — блоки притащил. План выполняет. Я еще эти не выгрузил. Ну и дает!

— «Буйный»? — переспросил Тронев и тут же вспомнил, что именно с «Буйного» кричал ему Слонов, когда они несколько дней назад проходили по каналу. Слонов! Интересно узнать, как он живет? Порасспросить поподробнее.

В памяти всплыла нашумевшая история исключения Ростика из училища. И надо же ему было полезть в драку со старшиной. Дурак. Кулаками решил доказывать свою правоту. Правда, и старшина Рабизов зря придирался к парню на каждом шагу, не выносил независимого вида Ростика. Ни курсанты, ни он, комсорг Тронев, не придавали значения этой обоюдной неприязни. И только когда дело дошло до драки — вмешались. Но было уже поздно. Дисциплинарный совет постановил исключить Слонова из училища, а старшину Рабизова лишить старшинского звания.

Тем временем «Буйный» подходил к причалу. По мостику носился маленький человечек в форменном капитанском костюме и огромной фуражке. Он непрерывно дергал ручку телеграфа, менял хода, перегибался через борт и подавал команды на корму.

Первую баржу подтянули вплотную к буксиру. На нее спрыгнули два матроса. «Буйный» лихо развернулся и отдал буксирный трос. Баржи самостоятельно поплыли к причалу.

— Видал, как работает? Степаныч — мастер! — воскликнул крановщик. — На барже, давай конец!

Матросы не торопились. Они поглядывали на буксир. «Буйный» уперся носом в борт первой баржи и, работая малым ходом, прижал ее к причалу. Лишь тогда матросы сошли на берег и закрепили швартовы.

Капитан прозвонил телеграфом отбой и, увидя на пирсе крановщика, закричал:

— Что же ты, Иван, копаешься? Мне порожняк уводить надо.

Крановщик заулыбался, помахал рукой:

— Все равно ночь стоять, Николай Степаныч. Я работать буду. К утру всю тройку закончу. Не думал, что вы так быстро.

— Ну, добро, если так. Давай, Иван, жми. С рассветом уйду, — сказал капитан, спускаясь вниз.

Из рулевой рубки вышел Слонов с тряпкой в руке. Он по-хозяйски принялся протирать стекла.

— Ростик! — крикнул Тронев.

Слонов прекратил работу, удивленно посмотрел на берег, узнав Тронева, соскользнул по поручням на палубу.

— Давай заходи! Вы тут давно стоите?

Тронев перелез на баржи, оттуда на «Буйный».

— Здоро́во, Слон, — сказал он, пожимая руку товарищу. — Как жизнь?

— Лучше всех, — усмехнулся Слонов. — Пойдем ко мне в каюту. Вахта кончилась.

Они спустились в помещение. В маленькой каюте Слонова было неуютно. На одной койке, небрежно застеленной серым байковым одеялом, лежала грязноватая подушка и пыльный ватник. На другой, видимо, недавно спали. Одеяло, простыни, тоже какие-то серые, в желтых пятнах, сбились в неопрятный комок. Хозяин даже не потрудился застелить койку. Встал и ушел. Палуба, когда-то покрытая коричневым линолеумом, сейчас была неопределенного грязного цвета. Коврик, лежавший у двери, из зеленого превратился в черный. На столике валялись корки хлеба, стояла тарелка с алюминиевой ложкой и остатками засохшей каши. Вместо пепельницы — банка из-под мясных консервов, до краев наполненная окурками.

— Садись, — пригласил Слонов и, подтянув под себя одеяло, плюхнулся на койку.

— Да… — протянул Виктор, осматривая каюту. — Не лайнер. Может, за маленькой сбегать в магазин. Со встречей.

— Не надо. У меня тут что-то осталось.

Ростислав встал, открыл шкафчик, достал бутылку плодово-ягодного вина, поставил на стол.

— Плодовыгодное. Не тот нарзан. Бедно живете. — Тронев повертел бутылку в руках. — Четырнадцать градусов всего.

Слонов ничего не ответил. Из ящика стола он достал два мутных граненых стакана, посмотрел через них на свет:

— Сойдет. Закрой-ка дверь на ключ.

Тронев щелкнул замком.

— Так-с. Вот заесть нечем. Придется зефиром закусывать. Не возражаешь? На камбуз идти неохота.

Ростислав наполнил стаканы:

— Ну, давай со встречей.

Он поднял стакан, стукнул донышком о столик, почему-то сказал: «Кук открыл Северный полюс» — и опрокинул в рот содержимое. Тронев тоже выпил. Он взял розовый липкий зефир, пожевал, чтобы отбить противный вкус вина.

— Рассказывай, как живешь, — попросил он Слонова.

— Как видишь. Ничего, — хмуро ответил Ростислав и отвел глаза. — Живу. А как там наши прославленные мореходы? Орел, Курейко, Тихомиров?

— На месте. Изучают фалы, лазают на мачты, гребут. Замучили нас учениями совсем. Ты что же на военку не идешь?

— Иду. В ноябре призыв. Я уже и комиссию прошел.

— Неохота?

— Охота — неохота, а надо.

— А потом что?

Слонов с усмешкой взглянул на товарища:

— Потом? Отслужу, вернусь в училище. Назло всем. Всем моим «друзьям» — Клокову, Рабизову, Мазурову.

— Почему назло?

— Потому что сволочи они.

— Почему сволочи? — перебил Слонова Тронев. — Сам дураком был, так и пенять не на кого.

— Ладно. Дураком или умным, это как сказать. Я все помню… — Тронев поразился злости, которая зазвучала в голосе Слонова. — Сам-то что Рабизов делал? Ведь знаю я… Рассказывать только на совете не хотелось.

— Брось, брось, Ростик, не перегибай. Ты сам понимаешь, что виноват. Кулак — не решение вопроса. Не в каменном веке живем. Так?

— Так. Но помыкать собой каждому подонку вроде Рабизова я не позволю. Был бы кто! Ладно, черт с ним. Вспоминать не стоит. Давай за счастливое плавание.

Ростислав снова наполнил стаканы.

— А как ты попал на «Буйный»? — спросил Тронев.

— Так и попал. До призыва что-то надо делать. Дома родители запилили. Опротивело. Вот и пошел в портофлот. До ноября поработаю. Все же дело, — невесело закончил Слонов.

Снаружи кто-то подергал ручку двери, и мальчишеский голос спросил:

— Ты дома, Слон? В восемь часов собрание. Старик созывает насчет Григорьева.

— Ладно, приду, — отозвался Слонов.

— А как ваш старик?

— Кэп мировой.

— А мне он почему-то не понравился. Маломерок какой-то. Орет, бегает… Не звучит…

— Ты на внешность не смотри. Мал золотник, да дорог. Звучит как хороший рояль, — глаза у Слонова подобрели. — Мудрый старик, хороший. Тяжелую жизнь прожил, поэтому много понимает.

— Что же он на «Буйном» сидит в таком разе?

— А где же ему сидеть? Диплом у него короткий, годков много. Куда же ему теперь податься? На пенсию скоро. Тем более, что буксировщик он великолепный. Зарабатывает прилично.

— Понятно. Как у вас насчет этого дела? Разрешается? — Тронев щелкнул себя по горлу.

— Пьют понемножку, втихую. Но старик за пьянку строго наказывает. Премии лишает. Рублем, в общем, бьет. Боятся.

— Но ты, я смотрю, запас все-таки держишь, — кивнул Тронев на опорожненную бутылку.

— Нет. Это случайно. Вчера день рождения одного пацана праздновали. Вот и осталось. А так, я на судне не пью. — Слонов засмеялся. — Сегодня исключение ради встречи. Ты, вероятно, единственный из Мореходки, кого я уважаю.

— А я думаю, что ты все-таки к нам после службы не вернешься, — задумчиво сказал Тронев. — Не вернешься…

— Это еще почему?

— Не захочешь. Снова дисциплина, строй, старшины…

Слонов допил остатки из стакана, высунул голову в иллюминатор, посмотрел, нет ли кого на причале, выбросил бутылку и только после этого раздельно ответил:

— Запомни раз и навсегда. Я моряк по призванию. Мне нужен диплом штурмана. И никакой другой. Диплом врача или инженера меня не устраивает. Усвоил?

Слонов говорил громко, вызывающе.

— Значит, вперед до капитана? — усмехнулся Тронев.

— Только так, — без улыбки проговорил Слонов. — Буду капитаном — и хорошим.

Тронева почему-то рассердил самоуверенный тон Слонова, и он, иронически оглядев каюту, желая уколоть, сказал:

— Давай, давай. А вот живешь не по-капитански. Не каюта, а гадюшник какой-то. На других судах такого бы не потерпели.

Ростислав снисходительно посмотрел на Виктора:

— Ты прав — гадюшник. Некогда, Витек. Знаешь, как мы работаем. Вкалываем день и ночь. Подай буксир, крепи буксир, отдай буксир. Все руками. Не успели прийти, сейчас же и отход. Переходы тоже. Морские пасынки. Команда держится потому, что ребят понемногу забирают на большие суда. Нет времени за порядком следить. Вот так.

В каюту постучали.

— Открой-ка, Слонов.

— Старик, — испуганно прошептал Слонов. — Убери скорее стаканы.

Тронев сунул стаканы в стол, и Ростислав открыл дверь.

— Пожалуйста, Николай Степанович.

Вошел капитан. Сейчас Тронев рассмотрел его. Маленького роста, большеголовый, с морщинистым, похожим на печеное яблоко лицом, он не производил впечатление «мастера», как о нем с восхищением говорил крановщик. Кустистые седые брови и смешной нос Сирано де Бержерака дополняли портрет. Но маленькие, какие-то пестрые глаза смотрели остро и цепко.

— Чего закрылись? — недовольно сказал капитан, подозрительно оглядывая стол. — Каюту бы прибрал. Не совестно? Кавардак! Сколько раз я говорил… Встанешь на береговую вахту с восьми. Григорьева буду списывать. Не забудь, смотри…

Не обратив никакого внимания на курсанта, капитан вышел.

— Заметил? — вопросительно посмотрел Тронев на Ростислава.

— Не думаю. Заметил бы — разнес тут же.

— Хорошо тогда. А что с Григорьевым? — поинтересовался Тронев.

— С Григорьевым… Да воду мутит. Николай Степанович прихватил его с бутылкой. Отнял и выкинул за борт. Предупредил, что если еще заметит, то Григорьев вместе с водкой вылетит. А тут неделю назад Григорьев опять на судне банкет устроил. Да какой еще! А на следующий день у его напарника обнаружилась пропажа денег. Старик сам занялся расследованием. Григорьев сознался, просил деньги удержать из получки, отдать потерпевшему. Вот такое дело.

— Гнать подлюгу. Самое страшное, когда на судне заводится вор. Подозрение на всех падает, — с возмущением сказал Виктор. — Немедленно гнать.

— И выгоним. Были бы хоть смягчающие обстоятельства. А то на все деньги водки накупил и напарника еще угощал. И ходит как ни в чем не бывало. Ребята очень возмущены.

— Неприятно, — посочувствовал Тронев. — Ну, мне пора. Скоро шлюпка наша должна прийти. Поедем к нам на «Ригель», Ростик. Ребят повидаешь. Поехали?

— Не поеду. Времени нет. Да и было бы, не поехал, — жестко сказал Слонов. — Видеть не хочу эти рожи. Вернусь в училище — увидимся. Вы уж тогда на пятом курсе будете.

— Жаль все-таки, что тебя отчислили. Много времени потеряешь.

— Не стоит говорить про то, что было, Витька. Обидно, конечно. Но теперь поздно ахать. Но ты не сомневайся — я вернусь. Воли у меня хватит и упрямства тоже.

— Да уж с упрямством твоим мы знакомы. Не принесло бы оно вреда.

— Будет пущено по другим рельсам. Кое-что и я понял, когда сидел всеми вами покинутый. О тебе не говорю. Ты здорово выступал на совете. Остальные… Ну, ладно… Это пройденный этап. Пойдем, я провожу тебя немного.

Они спустились на берег. На фоне зеленого острова стояли баркентины.

— Красивые все-таки суденышки, — с грустью проговорил Слонов.

Виктор взглянул на него.

— Откровенно скажу, я полагал, что ты при помощи папаши поступишь в какой-нибудь вуз. Все равно в какой. Пойдешь по линии наименьшего сопротивления.

— Зря так думал. Ну, давай плавник. Вон ваша шлюпка идет.

— Будь. Счастливо тебе, Ростик!

Они попрощались. Виктор побежал на мысок, куда должна была пристать шлюпка с «Ригеля».

Слонов посмотрел на приближающуюся шлюпку, поднял приветственно руку и пошел на «Буйный».