Золотые нашивки

ПРОЩАЙ, «РИГЕЛЬ»!

Перед тем как встать окончательно в городе у своего штатного причала на набережной, Нардин зашел на бункерную базу в порт. Поэтому «Ригель» ошвартовался у набережной на десять часов позже, чем «Алтаир». Курсанты рвались на берег и проклинали все на свете. Но Нардин хотел иметь полный запас топлива на зиму. Взял — и голова не болит. Можно устраиваться фундаментально.

Спустя три дня после прихода «Ригеля» в город смущенная Зойка появилась у Нардина в каюте. Она присела на краешек стула, мяла в руках носовой платок и никак не могла начать разговор.

— Что у тебя, Зоя? — спросил Нардин, заметив ее необычное состояние.

— Я к вам, Владимир Васильевич…

— Вижу, что ко мне. В чем дело?

— Ухожу я…

— Как «ухожу»? Откуда уходишь? — не понял капитан.

— Ухожу совсем с «Ригеля».

— Ты что, нездорова? Почему же я ничего раньше не знал? Почему молчала? — Нардин нахмурился. — Ну, говори, говори.

— Не сердитесь, Владимир Васильевич. Вы только поймите меня. Я вам так благодарна. Вы для меня самый, ну… самый близкий человек, — бессвязно залепетала Зойка. — Вроде старшего брата.

— Допустим. Из-за этого нужно уходить с судна?

— Я у вас на «Ригеле» вот уже два года. А дальше что? Все та же посуда, тряпки, ведра? Ни специальности, ничего. Как жить дальше? Вы должны мне сказать, правильно ли я решила.

— Вот, оказывается, в чем дело. Что же ты решила?

— Хочу получить специальность. Берут меня на радиозавод ученицей. Через несколько месяцев стану радиосборщицей. А там учиться, наверное, пойду. Так решила. Правильно?

Зойка с волнением глядела на Нардина. А вдруг не одобрит? Может быть, надо было посоветоваться с ним раньше?

Капитан в раздумье барабанил пальцами по столу.

— Значит, радиосборщицей? — наконец сказал он, поймав взглядом Зойкины беспокойные глаза.

— Угу. Сборщицей. Потом обязательно учиться.

Ей очень хотелось, чтобы капитан поддержал ее, одобрил.

— Правильно решила, — проговорил Нардин. — Совершенно правильно. И хотя мне очень не хочется отпускать тебя, задерживать не буду и не имею права. Только надо было заявить мне о своих намерениях сразу.

— Ох, Владимир Васильевич, как я рада! Если бы вы сказали не ходить, я бы не пошла. Знаете, какой там завод? Огромный, цеха светлые, чистые. Все в белых халатах работают. Девчат много. Общежитие дают, деньги платят.

Глаза у Зойки горели. Чувствовалось, что ей так хочется очутиться в этих цехах, среди новых людей, жить вместе с ними! Нардин с грустью смотрел на Зойку. Он не любил, когда с «Ригеля» уходил кто-нибудь из команды. Как будто что-то отрывали от сердца. А тут Зойка. Он так привык к ней.

— Ну что ж, Зоя, — вздохнул Нардин. — Будем искать тебе замену. Когда ты начинаешь работать на заводе?

— Оформляюсь. Наверное, дней через десять. — И, заметив невеселый вид капитана, настойчиво спросила: — Вы прямо говорите, Владимир Васильевич. Может быть, что-нибудь не так делаю?

Нардин покачал головой:

— Все так. Жаль с тобою расставаться. Почему-то я раньше не додумался, что тебе хочется чего-то другого, чем плавать на «Ригеле». Сужу по себе, наверное, никуда не стремлюсь, считаю, что другие тоже…

— Мне на «Ригеле» было очень хорошо, — сказала Зойка, желая утешить Нардина. — Очень.

— Желаю тебе всего хорошего. Ты права. Тут должна работать пожилая женщина. Тебе на судне делать нечего. Там все шире. Возможности, перспективы… Смотри только, не сбейся с пути. С девушками такое случается.

— Вы что, меня не знаете, Владимир Васильевич? — засмеялась Зойка. — Уж если в вашем мужском монастыре не сбилась, так среди девчат не собьюсь… Вы прямо как пастор заговорили. Напутствие и отпущение грехов. Хороший вы человек…

— Ладно. В глаза хвалят только дураков.

— Я вас и за глаза всегда хвалю. А что, Валерия Николаевна не пишет?

— Какая Валерия Николаевна? Что ты плетешь?

— Вот эта, — Зойка скосила глаза на портрет, стоявший на столе.

— Не твое дело, — буркнул Нардин. — Откуда вы все знаете, удивляюсь?

— Знаем. Напишет. А если не напишет — стерва она. Вот кто, — с испугом и злостью сказала Зойка, вставая со стула. — Думаете, я не вижу, как вы переменились после ее отъезда? Пришла фифочка, топ-топ ножками и улетучилась. А человек… Так бы ее и разорвала на мелкие кусочки.

— Да ты что, спятила? Замолчи сейчас же! И не лезь не в свои дела, — рассердился Нардин.

Но Зойку уже ничто не могло остановить.

— Думаете, не вижу, как в портах на почтамтах в очередях до востребования стоите и с каким лицом выходите оттуда?

— Вот что. Хватит. Давай свое заявление и уматывай. Некогда мне с тобой тут болтовней заниматься. Давай заявление.

— Ненавижу я ее, вашу Валерию Николаевну. Из-за вас ненавижу. Она вам жизнь портит. Дура несчастная. Вы не такой женщины заслуживаете…

Зойка выбежала из каюты, забыв оставить заявление.

Закончено учебное плавание. Курсанты возвратились в училище. Штатная команда разошлась по отпускам. Разоруженный «Ригель» стоит на своем: обычном месте у набережной. Нет парусов на реях, убран такелаж, не слышно звонких молодых голосов на палубе. Заведены дополнительные швартовы. Механики приступили к переборке машин. Баркентина приготовилась к зиме. Осенние штормы приносят с ближайших бульваров желтые кленовые листья. Они кружатся в воздухе, ложатся на асфальт набережной, падают на палубу «Ригеля». Все чаще хмурится небо, и ветер тоскливо гудит в вантах. Ночью черная вода реки холодно отражает огни проходящих судов. С утра идет дождь, блестит гранитный тротуар. Идет, идет, и, кажется, нет ему конца.

Не хочется вылезать из каюты в такую погоду. Тут тепло, светло, уютно потрескивает паровое отопление, занавески закрывают иллюминаторы, по которым ползут слезливые струйки дождя. У Владимира Васильевича Нардина настроение под стать погоде.

Октябрь… Обычно в октябре Валерия возвращалась из своих экспедиций… Нардин сидит в кресле, смотрит на фотографию Валерии. Хочется не думать о ней и вообще ни о чем не думать, но всякие мысли помимо его воли лезут в голову. Вспоминаются какие-то отдельные случаи.

…Однажды они ходили в театр и встретили там высокого, грузного человека с седыми волосами и моложавым лицом. Валерия представила его, назвала фамилию. Она звучала коротко. Борк или Корк. Нардин не запомнил, но, встретившись с ним глазами, понял, что человек этот не просто знакомый Валерии. Он глядел на капитана оценивающе и ревниво. Позже, когда возвращались домой, Нардин спросил у нее:

«Кто это?» — «Наш инженер. Начальник группы и мой непосредственный тоже, — и, помолчав, добавила с усмешкой: — Предлагал мне руку и сердце».

Где он сейчас, тот инженер? Может быть, с ней?

Прошло два месяца, как Валерия уехала в ОАР, но он не получил от нее ни одной строчки. Нардину сейчас очень одиноко. Он избегает встречаться с людьми, хотя свободного времени у капитана достаточно. Владимир Васильевич сутками не сходит с судна. Часто отпускает всех помощников. Сам стоит вахту. Слушает, как скрипят швартовы, плещется вода между бортом и стенкой, шумит ветер. Капли ударяют по палубе то очень часто — значит, дождь усилился, то совсем затихают — значит, дождь перестал… Как ему хочется услышать чуть насмешливое: «Мой капитан»…

Ушла Зойка, нет Валерии, несколько дней назад покинул «Алтаир» Шведов. Добился перевода на большой теплоход, который ходит в Канаду. Казалось бы, что ему Шведов? Особой симпатии он к Анатолию Ивановичу не питал. И все же жаль, что на «Алтаире» другой капитан.

В последнее время их отношения как-то изменились. То ли Нардин заметил у капитана «Алтаира» какие-то новые черточки характера, которые ему понравились, то ли Шведов стал относиться к Нардину лучше, без обычного чувства превосходства… Вот, жили люди рядом несколько лет, плавали вместе, интересы были у них общими, но не сходились, не хотели понять друг друга, каждый выискивал у другого плохое… Конечно, Шведов поступил с Парамоновым неправильно, но ошибаются все, и Нардин, наверное, не безгрешен… А теперь вот расстались, и вроде чего-то не хватает. Непонятно устроен человек. Почему он никогда не приглашал Шведова к себе в каюту, так просто, посидеть, поговорить, выпить рюмку? Он знал его как капитана «Алтаира», требовательного и заносчивого. А какой он человек? О чем он думает, чем живет, какая у него семья… Нардин не знает. И Шведов никогда не делал попыток к сближению. Недавно они встретились у трапа. Оба уходили в город. Шведов неожиданно, не глядя ему в глаза, предложил:

— Может быть, зайдем в «Золотой якорь», поужинаем? Чего-то домой не хочется идти. Я вам про одну девушку расскажу…

Нардин удивился и вежливо отказался, сославшись на занятость. А идти ему было некуда, он с удовольствием бы посидел в тепле, за дружеской беседой. Шведов сразу изменился, подтянулся и сказал своим обычным насмешливым тоном:

— Ну, ну… Не настаиваю. Вы, наверное, ужинали на судне? — И они разошлись.

Почему он не пошел? Ему так не хватало в тот вечер человеческого слова. Думал, что со Шведовым не о чем говорить или считал его своим недоброжелателем? Не пошел… А теперь вот жалеет об этом. Ни к чему такие отношения между людьми. Когда Шведов окончательно уходил с «Алтаира», он все же зашел на «Ригель» проститься.

— Ухожу от вас. Замену прислали. Знаете, кто принял «Алтаир»? Капитан Королев. Теперь с ним в паре плавать будете. Довольны?

Нардин пожал плечами:

— Нет.

— Почему же?

— Привык к вам.

Сказал это искренне.

Шведов полез в карман за сигаретами. Наступило короткое, неловкое молчание.

— Что ж, Владимир Васильевич, — заторопился Шведов. — Счастливого плавания. — Он протянул руку.

После его ухода Нардину стало как-то не по себе. Он действительно привык к Шведову.

Вот и сейчас. Наступил вечер. Нардин сидит в каюте. На столе остывший кофе и большая нетронутая стопка коньяку. Приготовил сам, а пить не хочется. На диване — открытая книга. Начал и бросил. Не читается.

Недавно приходила к нему Зойка. Работает на радиозаводе. Пришла, принесла несколько белых астр.

— Вам, Владимир Васильевич. Я посижу немного?

— Посиди. Поставь цветы в вазу. Как живется?

— Прекрасно. Знаете, Владимир Васильевич, — затараторила Зойка, — я сдала свою конуру жакту. Обещали скоро дать в городе. Взамен той, что отдала. А пока живу в общежитии с двумя девчонками, Тоськой и Муськой. Весело, вы себе представить не можете. Каждый вечер куда-нибудь ходим. На будущий год поступлю в техникум. Через месяц иду на курсы подготовки. В театральный кружок записалась. Знаете, кого буду играть? Элизу Дулитл из «Пигмалиона». Роль разучиваю. Специальность осваиваю. Во, какая жизнь началась! Скоро буду много зарабатывать.

— Рад за тебя.

— Вам надо спасибо сказать.

— Мне-то за что?

— За то, что пригрели. За то, что все время я чувствовала «Ригель» у себя за спиной. Знала: что бы ни случилось, обратно вы меня возьмете. Правда?

— Я же сказал. Не понравится — приходи.

— Спасибо, Владимир Васильевич, но я… не приду.

— Я знаю. И это хорошо. Кого-нибудь из курсантов видишь?

Зойка засмеялась:

— Хитрый вы, Владимир Васильевич. Все хотите знать. Вижу Тронева.

— Ну и как?

— Пока никак.

— Хороший он парень, Зоя. Серьезный.

— Сватаете? Не люблю я его, как надо. Пока только как товарища.

— Пока? — улыбнулся Нардин.

Зойка взглянула на Нардина, покраснела, но глаз не отвела.

— Я ведь вас… — она не закончила, отвернулась, у нее подозрительно задрожали губы.

Нардин понял.

— Совсем с ума сошла. Ну, зачем я тебе такой старик нужен? Болтаешь сама не знаешь что.

— Я знаю, — хмуро сказала Зойка. — И все понимаю. Это я вам не нужна. У вас есть эта… Вы о ней все думаете. А меня и не замечали никогда. А я и не надеялась. И говорить не хотела. Так вот, пришлось. Сами завели. Ничего, все пройдет, как с белых яблонь дым.

— Зойка ты, Зойка… — пробормотал Нардин.

— Можно, я вас поцелую и пойду? — попросила Зойка. — В щеку? За все.

— Можно.

Зойка обняла Нардина и крепко поцеловала в губы.

— Вот дуреха, — смущенно сказал капитан. — Ты же взрослая, и я не маленький…

— Для вас не опасно. Это за все. Увидимся еще.

На трапе Зойка остановилась:

— Не пишет?

Нардин нахмурился.

— Ну не буду, не буду. Напишет.

Она помахала рукой и убежала.

…Нардин выпил коньяк, запил его холодным кофе. Над головой раздались шаги. Кто-то шел к нему. В дверь постучали. На трапе показался третий помощник.

— Владимир Васильевич, простите меня. Не передал вам письмо. Днем почтальон принес. Я совсем забыл. Вот…

По конверту и маркам Нардин сразу понял, что оно из-за границы. От Валерии. Письмо белым прямоугольником лежало на столе. Долгожданное, первое. Нардин не торопился его вскрыть. Что она пишет ему? Может быть, сообщает о том, что нашла нефть или делится впечатлениями о Египте? Может быть, оно первое и последнее? Он подержал конверт в руках и, решившись, резко надорвал его. Знакомые каракули запрыгали в глазах.

Валерия Николаевна писала: «Мой капитан, я начинаю понемногу забывать вас. Когда я покидала «Ригель» и видела вас разгневанным, несправедливым и даже грубым, то подумала, что сделала правильно, положив конец нашим отношениям. Наверное, если бы мы остались вместе и дальше, у нас ничего не получилось. Мы оба одержимы — и вы, и я. Вы — своими кораблями, я — своей нефтью. А это чревато последствиями. Кроме того, у вас обнаружились черты характера, о которых я раньше не подозревала. Вы эгоист, вы думали только о себе и ни минуты обо мне. Вы не оставили за мной права даже любить свою работу, быть к чему-то привязанной. Нет, не таким я представляла вас, капитан.

Мы очень много работаем, так много, что мне некогда вспоминать о вас. Я прихожу усталая, валюсь на койку и сразу засыпаю. Без сновидений. Это хорошо. Пустыня, жара и работа, работа, работа.

Может быть, вы скажете, что я вас не любила. Любила, очень любила. Но такие связи не бывают долговечными. Нет, вам нужна жена молодая, неопытная, домашняя. Она будет ждать вас, когда вы вернетесь усталый, с моря, создаст уют, в котором вы так нуждаетесь. Моряк должен иметь свой угол, где он сможет приклонить голову после тяжелого плавания. А что я… Перелетная птица. Ну, вот, пожалуй, и все. Больше я писать не буду. Прости меня, все пройдет. Целую

Валерия».

А дальше, под подписью, уже совсем невозможными каракулями было написано:

«Все я наврала. Все, все. От первой до последней строчки. Хотела перебороть себя. Нет… Володя, прими меня обратно. Я собиралась отправить письмо, но ночью сделала эту приписку. Теперь уже все правда.

Я хочу быть снова счастливой. Пусть наша любовь продолжается так долго, как ей отпущено судьбой. Неделю, год, три… Что бы ты ни ответил мне — я люблю тебя. Время пройдет быстро, и я приеду только к тебе. Видишь, у меня нет гордости, я хочу возвратить то, что имела. Мне было так хорошо… Володя, если еще не поздно, напиши, что я смогу вернуться к тебе. Пусть, когда я приеду, все будет не так, но сейчас я должна знать, что ты любишь меня по-прежнему и хочешь, чтобы я была с тобой. Я по два раза в день буду ходить на почту. Целую тебя, мой дорогой, и плачу… Ведь ты можешь не позвать меня… И жду, жду… Мой адрес…»

Нардин сунул письмо в карман, сорвал с крючка плащ и, забыв о фуражке, выскочил на палубу. Увидев в открытую дверь камбуза прячущегося от дождя вахтенного, он крикнул:

— Скажите помощнику, я сейчас вернусь!

Капитан, попадая ногами в лужи, не обращая внимания на них, пересек улицу и побежал к дому, на фасаде которого светились неоновые буквы: «Телеграф».

Сегодня город прекрасен. Улицы залиты солнцем, небо голубое, совсем тепло. Редко выпадают такие дни в октябре. Люди поснимали надоевшие за время дождей плащи, оставили дома зонтики и, как летом, вышли в одних костюмах. «Улыбка осени», — сказал кто-то из прохожих.

Тронев и Роганов шли по шумному Главному проспекту. Оба в хорошо пригнанной, наутюженной форме. Загорелые, рослые — моряки! Курсанты завернули за угол, остановились у маленького ресторанчика «Пингвин». Тронев вопросительно посмотрел на товарища.

— Зайдем?

— Давай зайдем, — согласился Роганов.

Они с трудом нашли себе место у окна. Кругом громко разговаривали, смеялись, звенели рюмками.

— Что будем пить? — спросил Тронев.

— Я — стакан сухого вина и больше ничего.

— Что так скромно? Надо отметить возвращение из плавания.

— Мне хватит и этого. Только ради традиции.

— Ну, как хочешь, а я возьму себе покрепче.

Когда курсанты выпили, Роганов спросил Тронева.

— Рассказывай, как плавалось?

— Отлично плавалось. Как тебе?

Димке очень хотелось рассказать Троневу про Шведова, про то, что с ним случилось в Тронгейме, про Марину, но он коротко ответил:

— Хорошо.

— Привык к высоте?

— Привык. Меня после падения перевели работать на грот, но я все время тренировался.

— А я последний месяц работал на бом-брамселе. Никакого впечатления. Совсем не ощущал высоты. Но больше всего люблю стоять на руле. Меня всегда в узкостях ставили. Капитан говорил, что я лучший рулевой на «Ригеле».

— Не хвастайся.

— Нет, правда. Знаешь, это такое наслаждение чувствовать судно. Чуть повернул штурвал, и оно слушается тебя. Причем, соображать надо, не вывести его из ветра.

— Да знаю я. Кому ты рассказываешь? Жаль только, что такой прекрасный матрос и рулевой в конце концов пропадет где-то в пыльных залах ЦКБ, — засмеялся Димка.

— Вот и ошибаетесь, товарищ Роганов. Вряд ли какое-нибудь ЦКБ увидит в своих стенах штурмана, нет, бери выше — инженера-судоводителя Виктора Тронева.

— Ого! Это что-то новое. Рассказывай.

— Решено окончательно. Буду капитаном. К черту всякие конструкторские бюро, научно-исследовательские институты и прочие фокусы. Кто может плавать — не должен ползать. Море мне нравится. Проверено практикой. Когда-нибудь получу четыре золотых, — Виктор шутливо приложил четыре пальца к своему рукаву, — поднимусь на мостик какого-нибудь красавца вроде «Краснокамска» и дам ход. Дзинь-дзинь! Капитан Тронев вышел в рейс. За будущее! — он поднял рюмку, но тут же поставил ее. — Но своего маленького «Ригеля» и Володю Нардина я никогда не забуду. Эх, и хороший парень Володя!

— Так же, как и я «Алтаир». Не все мне там нравилось, но научился на нем я многому, — сказал Роганов.

— Пусть как можно дольше наполняют ветры их паруса, пусть на их палубах учатся любить море такие же оболтусы, какими были мы с тобой. За «Ригель» и «Алтаир»! Встали, — проговорил Виктор.

Они поднялись и, звонко чокнувшись, выпили.

— Последние новости хочешь? — спросил Виктор, садясь. — Москва поручила Нардину разработать предложения по переоборудованию «Русанова». Я заходил на «Ригель». Володя возбужден, доволен. Обложился ватманом, карандашами. Чертит с утра до вечера. Все время что-то напевает. Я его никогда таким не видел. А главное, как только проект будет готов, Володю переводят капитаном «Русанова», и после ремонта они пойдут в кругосветное плавание с курсантами. Повторят путь Крузенштерна. Так задумано. Представляешь? Под парусами, на таком огромном красавце барке. Блеск! Володя мне сам рассказывал.

— Ты думаешь, пойдут?

— Пойдут. Интереснейшее плавание, богатая практика. Но в конце концов я пришел к выводу, что не имеет значения, где мы проходим практику. На каких судах. Важно отношение к делу, любишь ли ты его. Научиться матросской работе можно везде, если захочешь.

— А знаешь, что говорит один из величайших морских писателей Джозеф Конрад? Читал?

— Нет.

— Непременно прочитай. Так вот примерно что он сказал: плавание на паруснике создает ту близость с морем, которой никогда не может быть у современных моряков, какими бы славными ребятами они ни были. И еще: они никогда не познают такого триумфа победы над стихией, ибо победить ее на паруснике, являющемся игрушкой волн, во много раз труднее… В этом мы убедились сами.

— Согласен. Но основное все же — внутри тебя. Призвание. Нам придется плавать на новых судах, но и на них иногда бывает трудно. Известны случаи, когда огромные, построенные по последнему слову техники теплоходы попадали в безвыходное положение. Море есть море. Правда? Ну, ладно. Как у тебя с кэпом после того случая?

Димка насторожился:

— После какого случая?

— Ну, после падения. По-моему, дрянь.

Димка облегченно вздохнул. О Тронгейме Виктор не знает.

— Я тоже так сначала думал. А теперь понял — он неплохой человек.

— Вот как хочешь, а у меня к нему душа не лежит. Фанфарон.

— Есть немного, — Димка усмехнулся. — А в общем, он парень стоящий.

— Ну, как Марина?

— Марина? — с какой-то гордостью проговорил Димка. — Марина… Она будет ждать до тех пор, пока штурман Роганов повезет ее на своей машине.

— Куда?

— В сказочную страну. Понял, голова и два уха? Будет ждать.

— Долго ей придется ходить пешком.

— Я говорил ей об этом. Согласна подождать. А что твоя Люка?

— «Моей» Люки уже давно не существует. По последним сведениям, есть мадам Горлова. Жена подающего надежды студента, будущего инженера.

— Быстро она… Жалеешь?

— О, нет. Люка не для меня. Для меня другая…

Тронев перестал улыбаться.

— Кто?

— Не имеет значения, кто. Только бы она подождала, когда и я повезу ее на своей машине…

— Подождет?

Тронев погрустнел:

— Не знаю. Очень хочу и очень надеюсь.

— Что ты все загадки говоришь? Кто она? Зоя?

Виктор помолчал, потом испытующе взглянул на товарища:

— Ну, если она? Что тогда?

— Ничего. Хорошая девушка. Я так и думал…

— Хорошая? Не то слово.

— Почему?

— Долго рассказывать. Как-нибудь потом. Давай выпьем за наше счастье и за тех, кто хочет в море!

Ветер ворвался в открытое окно, парусом надул занавеску. Где-то далеко на реке пробили склянки. Завтра начинались занятия в училище. Впереди лежало море, новые корабли и океанские плавания.

…Зима. В морозные ночи потрескивает лед на реке. Гаснут квадраты освещенных окон, выключаются уличные фонари, и город погружается во тьму. Спят баркентины, запорошенные снегом. И снова им снится море и голубое небо над клотиками их мачт, они слышат свист ветра в снастях и команду: «Все наверх! Паруса ставить!» Все это придет вместе с весенними ветрами…