Золотые нашивки

«ТРИНИТИ»

На второй день стоянки баркентин в Тронгейме на горизонте появилось маленькое белое облачко. Сначала на него никто не обратил внимания. Но вот, словно вынырнув из воды, возник парус. За ним второй, третий… Они громоздились в белую пирамиду. Наконец под этим высоким сооружением появилось черное пятно — корпус судна. Скоро можно было с уверенностью сказать, что в порт идет большой парусник. Вахтенный помощник на «Ригеле» даже определил, что это четырехмачтовый барк. Экипажи «Алтаира» и «Ригеля» высыпали на палубы своих судов.

Дул легкий встречный ветер, и корабль медленно двигался к входу в гавань. Навстречу ему из порта резво бежали два буксирчика. Видно было, как люди на паруснике быстро поднимались по вантам и вдруг, будто по велению волшебника, на всех мачтах исчезли паруса. Буксиры трудолюбивыми муравьями вертелись около огромного судна. Вот они впряглись в свои «вожжи» и потащили барк через ворота в гавань. Парусник провели мимо «Алтаира» и «Ригеля» на заранее приготовленное для него место у причала. На гафеле развевался английский флаг.

На «Ригеле» курсанты окружили Нардина.

— Владимир Васильевич, как плохо он вошел в порт, не то что мы, правда?

— Мы не сможем посмотреть их судно?

— Вы заметили? Барк называется «Тринити».

— Хорошо бы их пригласить к нам.

— Пригласи. Будешь объясняться с ними на птичьем языке или как людоед — на пальцах.

— Ну уж и сказал. Кое-что и мы умеем.

— Надо было получше учить язык, поменьше за девчонками бегать.

Нардин слушал разговоры курсантов и сожалел о том, что действительно его мальчики плохо знают язык. Ну, может быть, не так уж плохо, как представлял Орлов, но в общем недостаточно. Конечно, к концу пребывания в училище они будут знать его лучше, некоторые из них даже дипломы защитят на английском языке, но пока…

«Тринити» ошвартовали недалеко от советских парусников. Теперь, когда в гавани поднимались мачты трех судов, она становилась похожей на старинную картину времен парусного флота.

Нардин спустился в каюту, вызвал к себе старпома.

— Вот что, Юрий Викторович. Возможно, к нам придут гости. Поэтому проверьте все. Кубрики, каюты, гальюны, в общем, все помещения. Мы не должны ударить в грязь лицом.

— У нас все в порядке.

— Я не сомневаюсь, но проверьте еще раз. Не помешает.

Нардин не ошибся. Вечером на «Ригеле» появился молодой английский офицер. Он передал приглашение капитана барка прибыть на борт завтра к четырнадцати часам.

— Капитан Даусон будет рад принять у себя на борту капитанов русских учебных кораблей, — сказал он на прощание. — Наверное, у вас найдется о чем поговорить. Знаете, как приятно встретить в море корабль под парусами? Для нас это настоящий праздник. Наш старик, вдобавок, патриот парусного флота.

— Благодарите капитана Даусона, я буду ко времени. Откуда вы пришли?

— О, мы пахали Атлантику. Надоело страшно. Теперь отдых. Правда, я предпочел бы один из французских портов, там веселее, но и Тронгейм нас устраивает. До свидания, капитан. Я еще должен зайти на «Алтаир».

На следующий день точно в четырнадцать часов Нардин и Шведов, в парадной форме, блестя нашивками тужурок, подошли к трапу английского парусника. Сухо поздоровавшись с Нардиным, Шведов учтиво пропустил капитана «Ригеля» вперед.

На палубе их встретил вчерашний офицер и английский практикант. Он поднял руку к синей шапочке с коротенькими ленточками и, улыбаясь, не очень чисто произнес по-русски:

— Добро пожаловать.

Офицер повел их на корму. Там по правому борту были построены ученики. Вахтенный офицер что-то скомандовал. Строй повернул головы в сторону советских моряков. Капитан Даусон шел им навстречу.

— Я рад приветствовать вас на борту «Тринити», — произнес капитан, пожимая руки Нардину и Шведову. — Прошу ко мне в каюту. Надеюсь, вы не откажетесь пообедать со мной?

В большой капитанской каюте, отделанной мореным дубом, стол был накрыт на четыре персоны. Сверкала белизной накрахмаленная скатерть, солнечные лучи играли в рюмках, мельхиоровых ножах и вилках. Все выглядело очень торжественно.

— Вы не будете против, если я приглашу к обеду старшего офицера? Нет? — Даусон поднял телефонную трубку.

Нардин оглядел каюту. На переборках висело несколько картин, изображавших знаменитые чайные клипера. И, конечно, «Кати Сарк», несущуюся по морю под полными парусами. На полке с книгами, под стеклянным колпаком, стояла хорошо выполненная деревянная модель «Тринити».

В каюту вошел высокий, подтянутый человек с нашивками старшего офицера.

— Майкл Вудбайн. Старший помощник. Рад приветствовать вас, господа.

Старпом представлял полный контраст своему капитану. Даусон — маленький, круглый, краснолицый, красноносый, с кустиками седых волос, обрамляющих совершенно лысую голову, меньше всего походил на капитана парусника, «морского волка». Добрый дедушка, который нянчит внуков, когда мать уходит за покупками, а отец на работе. Вот какое первое впечатление производил капитан «Тринити». Но достаточно было встретиться взглядом с его узенькими заплывшими серыми глазами, как впечатление это исчезало бесследно. Сейчас его глаза искрились радушием и весельем.

— Прошу за стол, господа, — пригласил он, отодвигая стулья. — Сюда, сюда, пожалуйста. Майк, а вы садитесь напротив. Так, хорошо. Ну, а теперь, как у вас говорят: «На здоровье!» — смешно коверкая русские слова, произнес Даусон, поднимая наполненную рюмку. — Вы не можете себе представить, как я рад, что сижу за столом с моряками-парусниками.

— У вас, кажется, все судно говорит по-русски, — засмеялся Шведов. — Курсант у трапа тоже сказал нам русскую фразу.

— А что будешь делать? — комично развел руками англичанин. — Последнее время все больше и больше в обиход входит русский язык. Уже во многих странах можно встретить людей, говорящих по-русски. Понятно, конечно. Большая страна — большая торговля. Я, правда, знаю очень немного: «Пожалуйста», «До свидания», «Дай мне» и еще несколько крепких слов.

— Да, Россия торгует со многими странами. У вас очень вырос торговый флот. Мы часто встречаем советские суда. Великолепные, — сказал Вудбайн, прожевывая сэндвич.

— Да, да, прекрасные. Молодой флот, — подхватил Даусон. — Жаль, что парусное дело умирает. В Англии уже многие считают, что молодежь надо учить на современных судах. Но мы твердо держимся убеждения, что только парусное плавание выковывает настоящих моряков. Правда, Майк?

Старпом согласно кивнул головой.

— Мне кажется, что вы правы. Польза таких плаваний неоспорима, — сказал Нардин. — К сожалению, и у нас не все это понимают.

— Я не согласен с вами. Не хочется спорить и доказывать, но считайте меня противником вашей точки зрения, — улыбнулся Шведов.

— О, капитан «Алтаира» наш противник? Я хотел бы видеть в нем союзника. Почему же вы плаваете на баркентине? — спросил Даусон.

— Так пришлось. Но надеюсь скоро уйти на моторное учебное судно…

Обед проходил непринужденно. Когда подали кофе, все перешли к маленькому столу. Капитан «Тринити» предложил сигары.

Начались рассказы о плаваниях, воспоминания, интересные случаи, смешные истории. Наконец Шведов и Нардин собрались уходить, несмотря на возражения капитана Даусона. Они пробыли на «Тринити» более трех часов.

— Мы просим вас посетить наши парусники, — любезно пригласил Нардин. — Всех, кто захочет. Курсанты с удовольствием встретятся с вашими мальчиками. Я надеюсь, что вы, капитан, и мистер Вудбайн тоже будете нашими гостями.

— Непременно.

Попрощавшись, капитаны советских судов сошли на берег.

Первая группа английских практикантов пришла на «Ригель» на следующий день. Их встретил Моргунов и принялся водить по судну. Скоро ему это занятие надоело, и он передал гостей курсантам. Тут исчезла всякая официальность. Кое-кто сел играть в домино, некоторые рассматривали книги и учебники, обменивались значками, сувенирами. Мешало слабое знание языка, но улыбки, жесты и желание во что бы то ни стало понять друг друга восполняли пробел. Героем дня стал Батенин. Оказалось, что он неплохо знает язык. Учился в средней английской школе. Его окружили практиканты.

— Спроси его, Сашка, ну спроси, — приставал к Батенину Курейко, похлопывая по плечу высокого светловолосого парня, — нравятся ему наши суда?

— Очень нравятся. Мне кажется, на маленьких плавать лучше. Нас на «Тринити» очень много и на руль или в рубку мы попадаем раз в две недели.

— Нет, ты лучше спроси его, что он читал из советской литературы.

— «Тихий Дон» читал. А Диккенса вы знаете?

— Ого! Еще бы. Скажи ему, что Теккерея, и Шекспира, и Оскара Уайльда. Как его зовут?

— Чарли Стенет.

— А футбол он любит?

Англичанин оживился:

— Да, да. Я был на матче, когда советская команда приезжала в Англию.

— Девушки у них красивые?

— Молодые девушки везде красивые.

— Какой спорт больше всего любят на «Тринити»?

— Греблю и пинг-понг. Мы часто устраиваем состязания. Возим с собою две лодки для академической гребли.

— А нам гребля осточертела. Очень много учений.

— Давайте устроим гонки на вельботах?

— Прекрасно. Мы все равно вас обгоним. У нас гребля — национальный спорт.

— Посмотрим. Последнее время мы столько тренировались, впору любому чемпиону. Скажи ему, Батенин, пусть присылают вызов.

Вечером перед сном в кубриках «Ригеля» обсуждали посещение англичан.

— Что я говорил? — смеялся Орлов. — Тхе офике. Так и получилось. Двух слов не могли связать. Иес, ноу, тенк-ю и пальцы вдобавок. Хорошо, Сашка Батенин выручал. Говорил, как лорд.

— Кончил Кембриджский университет с отличием, — поклонился Батенин.

— Слушайте, парни, — закричал Курейко, — давайте постановим: меньше четверки по языку не иметь. Между собой разговаривать только по-английски. Кто нарушит, с того штраф.

— Предложение дельное. Обсудим, когда вернемся в училище, — сказал Орлов. — Как мы сначала объясняться будем? Знаками?

В кубрике захохотали.

— Ладно. Обсудим. А пока надо набрать гребцов на вельбот.

— Хватит, хватит болтать. Завтра подберем. Гуд найт, слип вел, — проговорил Орлов, отворачиваясь к переборке. — Видите, я уже приступил к выполнению курейкиного предложения.

Капитан Даусон со своим старпомом тоже посетили «Ригель» и «Алтаир». Они обедали на судне. Старику понравилась Зойка. Он с удовольствием смотрел на нее, когда девушка в своих черных брючках и белой кофточке ловко накрывала на стол.

— Похожа на мою дочь. Не боится плавать на таком маленьком судне? Спросите ее.

— Не боюсь, — смеялась Зойка. — Ничего не боюсь.

— Тут так много мужчин. Это не опасно? У меня на «Тринити» нет женщин. Я бы не хотел, чтобы моя дочь плавала. Женщине не место в море. Она должна сидеть дома.

— У вас устарелые взгляды, мистер Даусон.

— Нет, нет, я имею в виду только море и убежден, что в море женщине делать нечего.

— А какое у тебя мнение, Зоя? — спрашивал Нардин.

У Зойки на переносице появилась морщинка, улыбка исчезла.

— Не знаю, — хмуро сказала она. — Наверное, старик прав. Не место.

Команды на вельботы собрали на обеих баркентинах. Долго рядили и спорили, кто должен защищать честь судна. Выбрали сильнейших гребцов. Попали на шлюпки и Тронев с Рога новым. Англичане прислали официальный вызов. Гонки назначили на ближайшее воскресенье, если будет тихая погода.

Капитан Даусон, встретив Шведова на причале, сказал:

— Наши парни совсем подружились. Половина моей команды пропадает на ваших судах. Вы их там, случайно, не агитируете? — старик шутливо погрозил пальцем. — В воскресенье начнутся гонки вельботов. Придете?

— Как же иначе? Обязательно. Я очень надеюсь, что шлюпка с «Алтаира» займет первое место.

— Ошибаетесь. Вы еще не знаете, какие гребцы на «Тринити». Совсем недавно мы с блеском выиграли у клуба любителей во французском городе Сен-Мало.

— Не стоит гадать, капитан. В воскресенье все узнаем. Заходите, пожалуйста, ко мне.

До гонок оставалось три дня. На всех судах чувствовалось необычное волнение. Миша Бастанже и Кейнаст о чем-то совещались, прохаживаясь по набережной. После разговора боцманы распорядились: «Разгрузить вельботы от всего лишнего, перевернуть, очистить днища, покрыть их быстросохнущей, специально составленной краской, после чего натереть тавотом для лучшего скольжения».

У шлюпок толкались курсанты. Всем хотелось принять участие в работе. На «Ригеле» старшиной шлюпки выбрали Тронева. У него был громкий голос и слава лучшего рулевого. На «Алтаире» команду подбирал сам Шведов. Он внимательно просматривал списки практикантов, отмечая «птичками» кандидатов. Перечеркивал и снова ставил «птички». Наконец отобрал семь человек. Старшиной назначил Кротова. Курсант был очень горд и сразу принялся командовать гребцами. Сам наблюдал за подготовкой шлюпки, все свободное время проводил около нее, зачищал неровности, шпаклевал, подкрашивал.

В воскресенье курсанты поднялись очень рано. Всем хотелось посмотреть, какая же выдалась погода. Первым выскочил на палубу Тронев.

— Ура, ребята! — закричал он. — Гонки состоятся!

Сияет спокойное, без рябинки море. На небе ни облачка. Утреннее солнце уже начинает припекать. К полудню станет очень тепло. Погода как раз для состязаний.

Наскоро позавтракав, на «Ригеле» спускают моторную шлюпку. Надо заехать на «Алтаир» и «Тринити» взять судей, поставить на трассе гонок стартовые и поворотные буйки с флажками. Гонки назначены на десять часов утра, но уже к девяти на стенке волнолома, откуда хорошо просматривается весь путь шлюпок, собираются зрители. О гонках знали портовые рабочие. Они пришли с семьями, с традиционными бутербродами и пивом, расположились на ящиках. Сидят, смеются, болтают.

В половине десятого на волнолом приходят моряки. Для капитанов построили из ящиков некое подобие маленькой трибуны. Вокруг вперемежку рассаживаются курсанты и офицеры кораблей. Повсюду слышатся взрывы смеха, русская, английская, норвежская речь. Курсанты уже подсели к девушкам и смешат их плохим произношением норвежских слов. Молодые возбужденные лица, синие воротники форменок, солнце, море, крики чаек, парящих над головами, — все создает праздничное, приподнятое настроение.

Капитан «Тринити», устроившись на своем ящике, довольно потирает руки:

— Сейчас, господа, вы увидите, на что способны мои парни. Ставлю бутылку шотландского виски, что шлюпка «Тринити» придет первой.

— Ой, не хвастайтесь, мистер Даусон, — улыбается Нардин. — У нас есть хорошая пословица: «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь». Как бы это вам сказать по-английски? Черт, не могу перевести. Я уверен, что гонки выиграет шлюпка «Ригеля». Бутылка лучшего армянского коньяка против вашего виски, капитан.

— Можете говорить что угодно, — подмигивает Шведов. — Исход гонок предрешен. «Алтаир» не отдаст первенства.

Под смех окружающих капитаны ударяют по рукам.

На «Тринити» — он стоит от волнолома ближе других — бьют склянки — две двойных. Десять часов. Тотчас же от парусников отваливают вельботы. В сопровождении судейских катеров они направляются к волнолому. Внезапно воздух оглашается разноголосым писком и гуденьем. Англичане приветствуют свою шлюпку звуками шотландских рожков.

— Ну и какофония! — говорит Шведов, затыкая уши.

— Ничего, ничего. Это наша музыка. Я — шотландец, черт возьми! — кричит Даусон.

Он выхватывает из кармана маленький рожок и дует в него изо всех сил, направляя в ухо Шведову. Старик делается багровым. Кругом смеются. Шведов умоляюще прижимает руки к груди. Даусон бросает рожок и от души хохочет.

— Такая музыка вселяет в мою команду волю к победе. Шотландцы ходили в атаку под звуки рожков в последнюю войну, — говорит, успокаиваясь, Даусон.

Рожки замолкают. К капитанам подходят старшины шлюпок.

— Шлюпка «Ригеля» к гонкам готова! — лихо козырнув, рапортует Тронев.

— Шлюпка «Алтаира» готова!

— «Trinity»'s ready!

Ритуал выполнен. Шлюпки выходят на старт. Вот они выстраиваются в одну линию. Рядом — судейский катер. Главный судья готовится подать сигнал к началу гонок. На шлюпках замерли, держат весла параллельно воде, приготовились сделать первый гребок. Очень важен первый толчок вперед.

В море — десятки яхточек, катеров, лодок. Кажется, все жители Тронгейма, владеющие хоть самой маленькой посудиной, сегодня решили выйти из гавани. Всем хочется посмотреть на гонки поближе. Да и не мудрено. Бесплатные международные соревнования. Такого можно не увидеть всю жизнь.

Флаг в руке судьи поднялся и резко опустился. Шлюпки рванулись вперед. Рев пронесся по волнолому. Орут, как болельщики на стадионе. Чья же шлюпка идет первой? Шлюпка с «Тринити».

— Гип, гип! — орет Даусон. — Я говорил!

Шведов нервно сжимает кулаки. Его шлюпка пока отстает. Опять завыли рожки. Звуки нестерпимо режут уши, но их заглушает мощное скандирование курсантов «Ригеля» и «Алтаира»:

— Не под-ка-чай! Не под-ка-чай!

…Тронев наклоняется то вперед, то назад. Как будто он толкает шлюпку.

— И… раз! И… два! И… раз! И… два! Навались! И… раз, и… два!

Ребята гребут изо всех сил. Капельки пота сползают со лбов на носы. Шлюпка «Тринити» вырвалась немного вперед. Неистово машут веслами англичане. Рулевой там тоже раскачивается и кричит что-то непонятное. Чуть позади — шлюпка с «Алтаира». Кротов любой ценой хочет выйти вперед.

— Не подкачай, орлы! На вас смотрит вся Норвегия! И… раз, и… два! И… раз, и… два! Навались, навались!

Он старается подбодрить гребцов шутками.

Роганов сидит на передней банке, гребет правым баковым. Он вкладывает всю свою силу в весло. Лишь бы выдержать этот сумасшедший темп. Не сбиться. Собьешься — перепутаются все весла, тогда о победе нечего и думать. А надо обязательно победить. Честь судна поставлена на карту. Он знает, как люди волнуются у телевизоров, когда смотрят футбольные игры на первенство мира. Всем хочется, чтобы победила наша команда. Даже те, кто никогда не интересовался спортом, целыми вечерами просиживают перед экраном.

— И… раз, и… два! Навались!

Как удары бьют в уши команды Кротова. Роганов хороший гребец, но он начинает выдыхаться. Очень уж частые команды. Димка сосредоточивает внимание на своем весле. Противников он не видит. Ему нет времени оглядываться. Сильнее, сильнее!

Вот наконец и поворотный буй. Англичане огибают его первыми. Эх, не удалось обогнать их на повороте! Тронев резко кладет руль на борт. Его почти догоняет шлюпка «Алтаира». С берега доносятся крики болельщиков. Что они там кричат? Не разобрать.

— Навались!

Ребята на шлюпке стараются вовсю. Никогда они не гребли так. Ни на одном учении. Еще два-три сильных гребка, и шлюпка «Ригеля» выходит на траверз к англичанам. На берегу свистят, гудят в рожки, кричат.

— И… раз, и… два! Братцы, навались! Финиш виден, — умоляет гребцов Тронев.

Видно, что такой темп уже им не под силу, но и противники устали. Гребки становятся слабыми. Шлюпки пошли тише, ровнее. Финиш еще далеко. Остался еще один поворотный буй. Надо экономить силы для последних минут, нажать и первыми закончить гонки.

Кротов подгоняет своих гребцов:

— Навались! Противник выдохся! Навались!

Его шлюпка на сумасшедшем ходу обходит англичан и Тронева. Лишь вырвавшись вперед, она замедляет темп. Теперь шлюпка «Алтаира» на несколько метров идет в голове. Шведов довольно улыбается, победоносно оглядывает соседей. Нардин — весь внимание. Даусон бормочет какие-то проклятия. Вудбайн сорвал с себя галстук. Курсанты с «Алтаира» машут руками и неистово орут.

Последний поворот. Ну, теперь… До финиша остается не больше кабельтова.

— Финиш, ребята! Еще разочек, еще раз. Дайте последние удары! Раз!.. Раз!.. Раз!..

«Да, кажется, курсанты на обеих шлюпках начинают слабеть. Кротов пока еще впереди. Ладно, пусть Кротов. Не так уж важно, кто выиграет гонку, «Ригель» или «Алтаир», — лихорадочно думает Нардин, глядя на несущиеся шлюпки. — Сейчас это не имеет значения. Только бы кому-нибудь из наших прийти первыми».

Троневу так и хочется сильнее подтолкнуть шлюпку. Гребцы откидываются назад, почти ложатся на спины. На всех трех шлюпках снова убыстряется темп. Последняя сотня метров!

Кротов торжествует победу. Его шлюпка на корпус впереди остальных. Раздается треск. Загребной с «мясом» выворачивает уключину и падает назад. Замешательство среди гребцов. Темп сбит, весла перепутались. Теперь шлюпки «Алтаира» и «Тринити» рядом. Англичане догнали.

— Навались! — отчаянно кричит Кротов, но нос английской шлюпки проходит линию финиша. Взмах судейского флажка. Гонки окончены. Победил «Тринити». С волнолома несется раскатистое:

— Ура! Гип-гип ура!

Кричат курсанты с «Тринити», кричат норвежцы. Воют рожки. Даусон вскакивает, срывает фуражку, машет ею, приветствуя шлюпку. Машет фуражкой и Шведов. Хотя его команда проиграла, все же не надо показывать, что он огорчен. Если его шлюпка не пришла первой, то лишь из-за вырванной планки уключины. Это видели всё. Даусон бежит к своей команде.

— Я доволен вами, мальчики! Вы выиграли гонки, а я бутылку русского коньяку. Гип!

Он возвращается к Нардину и Шведову.

— Поздравляю вас, — говорит Нардин и пожимает руку Даусону. — Коньяк я принесу сам. А вы принесете вторую бутылку, капитан, — оборачивается он к Шведову. — Выпьем в честь победителя.

Очень медленно шлюпки идут к своим судам. Гребцы в изнеможении. Добраться бы до коек. И отдыхать, отдыхать. Вечером все приглашены на «Тринити». Завтра на рассвете барк уходит в море.

Между высокими мачтами «Тринити» протянуты гирлянды разноцветных лампочек. Темпераментно играет джазовый квартет. Низенький белобрысый практикант-англичанин оглушительно бьет палочками в барабан. Он подпрыгивает, покачивается, выкрикивает слова песенки. Ноги отбивают такт. Ударнику вторят аккордеон, банджо и саксофон. Звучат веселые мелодии. Лихо отплясывают пары на желтой палубе «Тринити». Девушек мало. Они нарасхват. Курсанты стоят группками, ожидают своей очереди.

Лучше всех сегодня Зойка. Загнутые ресницы, вздернутый носик, сияющие глаза. Платье у Зойки черное, легкое, единственное для торжественных случаев. Сама шила. Танцует Зойка!.. Откинула голову назад, ни на кого не смотрит. «Покружиться бы так с Владимиром Васильевичем, — думает она… Где он? Видит ли ее? Заметил ли, какой она имеет успех? Разве она хуже Валерии? Нисколько. Даже моложе… А он ее никогда не замечает. Смотрит, как через стекло. Ну и пусть…»

Английские ребята глаз с нее не сводят: сразу видно, что она им нравится.

Зойка танцует с Троневым. Он бережно держит ее за талию, то отпускает, то снова притягивает к себе. Но вот музыка набирает темп. Зойка бросает Тронева и танцует одна. Что выделывает! Здорово! Девушки не отстают от Зойки. Англичане в восторге, бурно аплодируют. В круг протискивается английский практикант. Высокий, с длинным носом, светлыми глазами. У него очень самоуверенный вид. Наверное, «король танцев» на «Тринити». Он хочет пристроиться к Зойке в партнеры, но Тронев берет ее за руки и уже не отпускает от себя. Парень танцует один.

— Зоенька, — шепчет Тронев, — Зоенька…

Больше он не находит слов. Уж очень ослепительна сегодня Зойка. Как принцесса из сказки. Золушка на балу. Он никак не может привыкнуть к ее превращениям. От неуклюжих резиновых сапог и ватника к такому платью, прическе и лакированным туфлям. Зойка делает вид, что ничего не слышит и не замечает. Ей хорошо. Зойке всего двадцать лет. Молодость! Сколько внимания! Восхищенные взгляды, праздник.

Перерыв. Музыканты листают ноты.

— Тронев, иди-ка сюда! — зовет Виктора Роганов. Он стоит у борта и машет ему. Тронев отпускает Зойку.

— Я сейчас… Димка зовет.

Димка разговаривает с высокой норвежской девушкой.

— Потанцуй с ней, Витька, — просит он. — У меня рок плохо получается. Не хочется позориться. А ты класс покажешь.

Тронев польщен. Он приглашает норвежку, но куда ей до Зойки! Виктор оглядывает палубу. Зойки нет. Ушла? Обиделась? Надо ей объяснить, что Димка попросил его… Когда кончается танец, Тронев подводит девушку к Роганову.

— Получай обратно.

Виктор проталкивается сквозь толпу. Где же Зойка? Ага, вон она, танцует с этим носатым англичанином. Он увел ее в полутьму. Там светят только разноцветные фонари и никого нет. Виктор встает за мачту и наблюдает. Англичанин смеется, что-то говорит Зойке, пытается поцеловать. Зойка вырывается, толкает его руками в грудь, но парень держит ее крепко.

«Вот свинья», — думает Виктор. Он выходит из-за мачты. Англичанин отпускает Зойку. Он с усмешкой смотрит на Виктора. Они почти одного роста, светловолосые, чем-то даже похожи друг на друга.

— Витька! — испуганно кричит Зойка. — Не смей!

Виктор подходит к англичанину, делает короткий кивок головой, небрежно говорит:

— Excuse me! Извините!

Он берет Зойку за руку, и они уходят.

— Запиши в свой актив, — говорит Тронев. — Английский поклонник. Разве можно тебе оставаться на «Ригеле»? Думаешь, почему этот тип позволил так себя вести? Да потому, что ты «шипс-герл», судовая девчонка.

Зойка вскидывает голову:

— Пусть думает, что хочет. Я сама знаю, что мне делать.

— Так и знай. Не уйдешь с «Ригеля» — дружба врозь.

— Ультиматум?

— Да, ультиматум.

— Кто тебе на него дал право? — высокомерно произносит Зойка.

— Я хочу, как лучше. Мы же говорили с тобой… И ты почти согласилась.

В душе Зойка согласна с Треневым, но тон, которым он говорит с ней, вызывает протест.

— Захочу — останусь на паруснике, и никто мне не указ. Или уйду на большой транспорт. Пусть меня называют, как хотят. Мне все равно.

— А мне не все равно. И если ты дорожишь нашей дружбой, то уйдешь, — упрямо говорит Тронев.

— Останусь. Не приставай больше.

Тронев обижен, поворачивается и идет к Роганову. Тот все еще стоит с норвежкой. Зойка садится на фальшборт, задумывается… Хороший парень Витька. Но ведь всего ему не расскажешь. Сложно все… Уйти? Остаться? Как уйти от Владимира Васильевича, не видеть его, не слышать его голоса? Ему-то, конечно, она не нужна, а ей он необходим. Пусть он не замечает ее, любуется на свою Валерию. Зато Зойка видит его каждый день. Что делать? Как-то надо решать по-серьезному. Виктор для нее друг, а вот она для него, наверно, что-то большее. Она чувствует это. Как сказать ему, что она любит другого? Нет, не нужно его огорчать. Все равно из ее любви к капитану ничего не выйдет…

А вокруг смеются, хлопают друг друга по спинам, курят. Сквозь музыку прорываются обрывки разговоров.

— Пиши мне, вот адрес…

— Ты будешь вспоминать меня, Дагни?

Играет музыка. Танцует молодежь. Маяк на волноломе бросает свой луч в море. Длинная светлая дорога уходит в темноту и теряется вдали. Нардин и Даусон сидят на корме. Шведов о чем-то горячо спорит с Вудбайном. Даусон задумчив, на его лице нет обычной улыбки.

— Так лучше… Танцевать лучше, чем воевать, — ворчит старик. — Он отворачивается и долго молча смотрит в ночное море.

«К чему это он?» — удивленно думает Нардин, но ничего не спрашивает.

— Лучше… — продолжает Даусон. — Я потерял сына в последнюю войну. Осталась дочь. Мне так хотелось, чтобы Волт продолжил традиции. У нас в семье, начиная от прапрадеда, все мальчики — моряки. Больше не будет моряков Даусонов.

Он печально наклоняет голову. Маяк бесстрастно бросает луч в море.

— В войну он не светил… Я плавал тогда в конвоях…

— Смотрите, как здорово пляшет ваш парень. Прямо артист, — говорит Нардин, желая отвлечь Даусона от мрачных мыслей.

Старик оживляется.

— О, этот? Фильдинг, кажется. Ужасный заводила. Хорошие парни попали на «Тринити» в этом году. Что вы делали во время войны, капитан? — спрашивает Даусон. — Впрочем, вы совсем молодой.

— Когда кончилась война, мне было восемь. Но я хорошо все помню. Отец — военный.

— Остался жив?

— К счастью.

— Мне не хочется больше воевать, — сердито говорит Даусон. — Я тоже чуть было не отправился кормить рыб, здесь, на севере, недалеко от Тронгейма. Немец торпедировал мой пароход. Я плавал больше двух часов, держась за доску. Вытащили меня матросы с американского корвета. А какое было судно! Сердце обливалось кровью, когда я увидел его задранную к небу корму и нос, уходящий в воду. Оно было набито ценнейшим грузом. Какие убытки! Кому это нужно? Вот вы, коммунисты, можете положить конец войнам? Вас много, за вами идут миллионы.

— Положим рано или поздно, — уверенно отвечает Нардин.

— Ну что ж… Хорошо. Народы должны дружить и торговать, а не воевать. Вот основа моих взглядов. Я буду твердить это всегда.

— Нам нечего делить, капитан. Дружить и торговать мы умеем.

А на палубе бурно плещет веселье. Тут никто не думает о войне. Вот уже Хабибулин взял аккордеон. Он играет русскую. Пляшут все, кто во что горазд. Как умеют.

— Ахан, стой! Давайте споем, — кричит Курейко. — «Подмосковные вечера», ребята. Играй!

Хабибулин растягивает меха. Курсанты нестройно начинают петь. Англичане и норвежцы подтягивают. Получается неплохо. Льется знакомая мелодия.

— Приезжай, Толья…

— Ты приезжай к нам, Барт…

Улыбки. Дружеские слова, песня… Хорошо!