Золотые нашивки

ШВЕДОВ

Шведов на своем вишневом «москвиче» подъезжает прямо к трапу «Алтаира». Он глушит мотор, громко хлопает дверцей, чтобы вахтенный знал, что приехал капитан, и легким, веселым шагом поднимается на палубу. Навстречу ему выходит вахтенный штурман — старпом Кравченко. Он прикладывает руку к козырьку:

— На судне всё в порядке, Анатолий Иванович.

Так заведено. Это ритуал. Шведов идет к себе в каюту, на ходу задает вопросы: не был ли кто-нибудь вчера из начальства, как прошла лекция о международном положении, получили ли обещанные белила, а главное, привезли ли новые паруса.

В маленькой каюте Шведов бросает на кресло свой шуршащий плащ, вытирает лоб, садится к столу.

— Боцмана ко мне! — коротко приказывает он помощнику.

Через несколько минут в дверь просовывается голова боцмана «Алтаира» Миши Бастанже.

— Здравствуйте, Анатолий Иванович. Звали?

Миша — ялтинский грек. Горбоносый, смуглый. Глаза круглые, карие. Похож на орла. Прирожденный моряк. «Сын русалки и Нептуна» — так говорит он о себе.

Сейчас на Мише ватник, высокие сапоги, в руках он держит замасленные рукавицы, но когда боцман сходит на берег, его не узнать. Короткое пальто, шляпа, французские туфли. Большой модник Миша.

— Входи, боцман. Садись, — приглашает Шведов. — Паруса получили?

— Полностью, товарищ капитан… — Миша как-то хитро улыбается и замолкает. Капитан настораживается.

— Ну, дальше.

— Тут неувязочка маленькая получилась, Анатолий Иванович. В мастерской перепутали, наверное, и выдали нам паруса «Ригеля». Они тоже комплект заказывали. Только на судне я обнаружил. А наши еще не готовы. Какие будут распоряжения?

Миша невинно смотрит на капитана, но глаза смеются. Капитан хохочет. Вот это боцман!

— На судне только обнаружил, говоришь? Знаю я тебя. Ладно. Оставь. Пусть мастерская сама разбирается, раз перепутала. «Ригель» получит наши. Немного позже. Ну Нардин посердится, поворчит, на том дело и кончится. Объясним, что не виноваты. Иди пока…

Шведов доволен. Можно начинать подвязывать паруса к реям, основывать фалы, шкоты и горденя. То, что капитан «Ригеля» будет в претензии, не так уж и важно. Шведов называет Нардина романтиком. Анатолий Иванович иронически относится к нему. Вообще-то Нардин неплохой парень. Поэт. Стихи пишет. Либерал. Всегда стоит у него на дороге. Если что-нибудь плохое случается на «Алтаире», обязательно ставят в пример «Ригель». Сравнивают вахтенные журналы, кто больше ходил под парусами в навигацию, у кого лучше дисциплина, успеваемость. Правда, «Ригель» находится в таком же положении, но все же это нервирует. Лучше бы не было «Ригеля» рядом. А тут еще общественные организации. Вызвали «Ригель» на соревнование. Все время надо держаться начеку. В прошлом году его «Алтаир» только на несколько десятых процента оказался впереди, да и то, говорят, случайно. На «Ригеле» было ЧП. А из курсантов выпирает неуемная энергия. Кипит дух соперничества. Во всем. Кто лучше, кто сильнее, кто дальше плавает, прыгает, ходит на шлюпке под парусами, у кого судно чище, капитан смелее. Подмечают каждый промах, каждое упущение, успех. Тут уж не зевай. Шведов сам любит быть всегда и во всем первым, но Нардин, хотя и молод, кораблем управляет умело. Ничего не скажешь. Слишком академичен, пожалуй. Конечно, Анатолию Ивановичу он не соперник, но черт его знает, всякое может случиться, если зазеваешься. Поэтому не так уж спокойно чувствует себя Шведов, когда суда плавают вместе или стоят рядом.

Капитану надоело плавать на «Алтаире». Надо перебираться на настоящее судно. Сам виноват — сам просился на парусник. Да и Зиночка уговаривала: «Принимай судно, Толя. Хоть поживем, как люди. Летом поплаваешь, а зиму дома. В пароходстве же ни зимы, ни лета. Переходи. По театрам походим, друзей будем навещать… Ну?»

Лет пять назад, оказавшись в резерве пароходства, Шведов услышал, что на учебное судно Среднего мореходного училища не могут найти капитана. Не осталось людей, знающих паруса. А Шведов знал их прекрасно. В детстве плавал с отцом на рыбачьих шаландах по Черному морю, в пятидесятых годах перегонял баркентину «рыбаков» из Либавы на Дальний Восток, попадал в штормы, терял стеньги и паруса, но привел судно благополучно.

Проводить зимы на берегу было заманчиво. Ни тебе жестоких штормов, снежных зарядов, ледяной пурги… И он согласился. Его долго не хотели отпускать из пароходства на «Алтаир», но в конце концов как опытного «парусника» назначили на баркентину.

Первые два года Шведов командовал «Алтаиром» с удовольствием, но теперь стал тяготиться им. То ли дело современный комфортабельный теплоход. Интересные заграничные рейсы. А тут что? Паруса! Анахронизм. Бесперспективное, умирающее дело. Приелись ему долгие стоянки. Спокойная жизнь с Зиночкой тоже поднадоела. Моряк должен плавать.

Анатолию Ивановичу пошел сорок первый год. Он начинал полнеть, лысеть, что его чрезвычайно огорчало и беспокоило. По утрам он внимательно рассматривал в зеркало свой живот, зачесывал волосы, делая «внутренний заем», изучал свое лицо. Оно всегда нравилось ему. Таким должно быть лицо у капитана. Загорелое, с твердыми линиями губ, светлыми, прохладными глазами. Анатолий Иванович отлично понимал, что внешность не главное, но в сочетании со славой хорошего моряка такая внешность производила на окружающих выгодное впечатление. Анатолий Иванович умел носить форму. Молодежь, приходящая впервые на «Алтаир», сразу же проникалась уважением к своему капитану и начинала ему подражать.

Шведов позвонил. Прибежал вахтенный матрос.

— Позовите подшкипера Сарацинского.

Капитан нетерпеливо постукивал пальцами по столу. Он сейчас задаст жару этому тюленю. Давно надо было, да времени не хватало. Всё мешали какие-то дела.

На трапе затопали сапоги, и в каюте появился высокий, рыхлый пожилой человек.

— Прибыл, Анатолий Иванович.

— Вижу, что прибыли. Вы вот что мне скажите, Сарацинский. Почему запасные блоки у вас поржавели? Мне старпом об этом доложил.

— Что вы, Анатолий Иванович! Помилуй бог. У меня все в порядке. Какие блоки?

— «Помилуй бог!» — передразнил Шведов. — В рапорте старпома все блоки указаны. Почему не смазали вовремя? — повысил голос капитан. — Заняты очень?

На красном, одутловатом лице подшкипера появилась виноватая улыбка. Он переминался с ноги на ногу.

— Константин Петрович ошибается. Всего два или три блока поржавели. Просмотрел я…

— Короче говоря, Сарацинский, получите на первый раз замечание. Все блоки немедленно привести в порядок. Лично проверю. Идите.

— Совсем забыл, Анатолий Иванович, — почему-то шепотом сказал подшкипер, принимаясь шарить в нагрудном кармане. — Я вам тут…

Сарацинский протянул Шведову белый конверт.

— Ну, что там еще? — недовольно спросил капитан и вытряхнул на стол большую желтую заштемпелеванную марку. Шведов схватил с полки лупу и жадно начал разглядывать марку. Подшкипер молча стоял в дверях.

— Замечательная марка. Йеменская, — наконец проговорил капитан, поворачиваясь к подшкиперу. — У меня такой нет. Сколько я вам должен, Сарацинский?

— Ничего, Анатолий Иванович, — заторопился подшкипер. — Это мне один парень прислал. По моей просьбе. Вы как-то говорили…

— Ну, ладно, спасибо… Сочтемся при случае. Но не думайте, что марка освобождает вас от обязанности привести блоки в порядок, — опять нахмурился Шведов. — Не следовало брать ее от вас. Но уж больно хороша.

— Помилуй бог, Анатолий Иванович. Разве я не понимаю? Блоки блоками, а марка маркой. Разрешите идти?

— Идите, фельдмаршал, — усмехнулся Шведов. — Помилуй бог! Еще один Суворов нашелся.

Подшкипер ушел, а капитан вытащил с полки объемистый альбом и принялся любовно перелистывать страницы.

Марки! Для Шведова (исключая, конечно, его судно) не существовало ничего более интересного. Он не любил читать, на его полке, до отказа набитой книгами, стояли только учебники. Астрономия, навигация, морская практика, всевозможные справочники и бюллетени, в общем все, связанное с работой. Беллетристика отсутствовала.

А вот за коллекцией марок он мог просиживать часами. Когда он оставался один и ему не надо было заниматься судовыми делами, он доставал альбомы и принимался рассматривать, сортировать, переклеивать марки. Дома у него было много альбомов, но наиболее ценные из них капитан брал с собой на судно.

Разноцветные марки со всех уголков мира напоминали ему о странах, где он побывал. За какой-нибудь редкой маркой он был готов ехать на край города, в любую погоду. Он неохотно ходил в театры, но заседания филателистического общества, членом которого он состоял, Шведов не пропускал никогда, если не оказывался в море.

Команда знала об этой слабости своего капитана, и марки не один раз спасали провинившихся от страшных разносов, на которые Шведов был большой мастер. Поэтому матросы с «Алтаира» старались всегда иметь про запас, или, как они говорили, в «загашнике», какую-нибудь интересную марку, надеясь в случае необходимости смягчить ею гнев капитана. Но все знали, что маркой можно лишь смягчить разнос. Избежать наказания никому не удавалось. Шведов был неподкупен.

Капитан приехал домой поздно. Поднявшись на третий этаж, он открыл дверь своим ключом и тотчас же услышал голос жены:

— Толя, переодень туфли, а то грязи нанесешь.

Шведов послушно надел тапочки, вошел в комнату. Блестящий, намазанный лаком паркет, полированная до блеска мебель холодно отразили его фигуру.

— Есть будешь? — спросила из кухни жена.

— Нет, спасибо. Я обедал на судне.

Шведов уселся в кресло, взял телевизионную программу.

— У меня сегодня радость, Зинуля. Замечательную марку достал. Йеменская.

— Поздравляю тебя, — равнодушно отозвалась Зина. — Коварские звонили. Звали к себе. Пойдем?

Зина вошла в комнату.

— Опять «ящик» собираешься запускать, — сердито сказала она, увидев мужа с программой в руках. — Я его разобью когда-нибудь. Поговори хоть с женой.

Шведов бросил программу на столик.

— Алька где? — не отвечая на вопрос, спросил Анатолий Иванович.

— Алька с Геником ушла, — быстро сказала Зина. — Опять сегодня две пятерки из школы принесла. По математике и литературе. Умница.

Шведов взглянул на большой портрет, висевший на стене. Алька. Шестнадцатилетняя дочь Шведовых. Кумир в доме. Отличница в школе.

— Слушай, Зина. Что-то мне не нравится этот Геник. Уж очень часто Алька бегает с ним, — сказал Шведов. — Пореже было бы лучше…

Жена пожала плечами:

— Ты себя вспомни в ее возрасте.

— Так я же мужчина!

— Геник мальчик хороший, серьезный. Я не вижу ничего плохого в их дружбе.

— Смотри, мать, не прогляди дочку. Потакаешь ей во всем.

— Не беспокойся. Не прогляжу. Так пойдем к Коварским?

— Поздно уже, Зинуля, а?

Шведову очень не хотелось двигаться с места.

— Ну, как хочешь. Устал? У тебя все благополучно на судне?

— Как обычно. На днях уходим в плавание. Опять в залив. Туда — обратно, туда — обратно. Надоел мне «Алтаир». Необходимо перебираться.

— Это я тебе надоела. Не хочешь пожить дома как люди. Четвертую зиму сидишь на берегу, а куда мы ходим? Уткнешься в свои марки или в телевизор, вот и вся радость.

— Оставь, — раздраженно махнул рукой Шведов. — И охота тебе все одно и то же говорить? При чем здесь ты?

— А при том…

Шведов искоса взглянул на жену. Она все еще нравилась ему. Он любил пушок на ее верхней губе, коричневую родинку на щеке, длинные ресницы… В молодости она была очень красивой.

— Что ты так на меня смотришь? — смущенно спросила Зина, заметив взгляд мужа. — Постарела? Да?

Шведов встал с кресла, подошел к ней:

— Совсем нет. Ты почти такая же, как прежде. Вот только характер испортился.

Он притянул ее к себе, поцеловал в глаза.

Зина улыбнулась.

— Характер и у тебя не тот. Помнишь, что ты мне говорил в Одессе, когда мы познакомились? «Буду исполнять все твои желания, золотая рыбка». И что же получилось?

— Все так говорят, — усмехнулся Шведов. — Восемнадцать лет с тех пор прошло. Да и потом, я исполняю почти все твои желания.

— Я хочу, чтобы ты остался на «Алтаире».

— Слушай, Зина, — устало сказал Шведов. — Ты должна понять одно. Если я останусь на баркентине, то погибну, как капитан. Отстану от жизни. Все новое, что есть сейчас на флоте, пройдет мимо меня. А я буду сидеть на «Алтаире» и любоваться парусами. Глупо ведь? И потом материальная сторона…

— Я хочу, чтобы ты был дома, — упрямо проговорила Зина. — Денег хватит. В конце концов, я пойду работать.

— Вот что, — в голосе Шведова послышались недовольные нотки. — Я проплавал на «Алтаире» без малого пять лет. Работал с душой, отдавал все. Теперь хватит. Надо подумать и о себе. Я не хочу деквалифицироваться. Вот так. А ты не горюй. Будешь приезжать ко мне каждую стоянку. Ну, вспомни, как это бывало раньше.

— Знаю я. Приеду на три дня, из которых два с половиной ты будешь занят и не уделишь мне ни минуты внимания. Комиссии, осмотры, гости. Только на стол накрывай да посуду мой. Разве это жизнь?

— Зинуля, — нежно сказал Шведов, беря жену за руки. — Ну что же делать? Таков удел всех моряцких жен. Возьми наших знакомых — все живут так. Зато встречи станут радостнее. Будем как молодожены. Телевизор и марки тогда исключаются. Будешь только ты.

Зина вздохнула. Она вспомнила время, когда ее Толик плавал в пароходстве, а она моталась из одного порта в другой в погоне за его теплоходом. Он ждал ее, встречал с цветами, с подарками. Может быть, он прав?

Она грустно улыбнулась.

— Хитрый ты. Знаешь, чем меня можно успокоить. И все-таки…

— Я уже подал заявление о переводе, Зинуля. Но ты не бойся. Замену мне найти трудно. Не скоро это будет.

— Тогда зачем ты со мной говоришь, раз все уже решил сам? Ты всю жизнь делал то, что хотел, не считаясь с моими желаниями.

Шведов нахмурился.

— Снова старая песня. Тебя не убедишь никакими доводами. Давай лучше прекратим этот разговор.

Он уселся в кресло и включил телевизор.