Золотые нашивки

НАРДИН

Только что окончилось общее собрание экипажа, и Нардин спустился к себе в каюту. Артельщика надо менять. Подобрать дельного, разворотливого парня, чтобы работал с интересом. А то этот Сидорчук уж очень вялый. На продбазе таких любят, подсовывают им всякую дрянь. Сегодня команда справедливо жаловалась на однообразие судового стола — кислые щи, сосиски, котлеты с кашей. И так почти ежедневно. Конечно, и они со старпомом виноваты. Мало обращали внимания на питание экипажа. Но главное все-таки в артельщике. От него зависит многое. Кого же назначить на место Сидорчука? Надо серьезно подумать.

Как обычно, весь день прошел в разных делах. Утром приходила молодая, красивая женщина, мать курсанта Пожеляцкого. Плакала. Нардин с трудом ее успокоил. Она просила, чтобы капитан повлиял на сына. Он связался с какой-то скверной компанией.

— Владимир Васильевич, я вас очень прошу, поговорите с Олегом. Он вас послушает, — всхлипывала Пожеляцкая. — Он так много рассказывал дома о вас. Пожалуйста…

Придется выяснить, что с парнем. На судне он ни в чем плохом не замечен.

Потом пришел старпом. Он долго, нудно жаловался на матроса Ветрова. Что-то тот ему нагрубил.

— Необходимо положить конец такому поведению, — возмущался старпом, — и наказать Ветрова построже, в пример другим.

Нардин сердито ответил, что перед тем, как наказывать, надо послушать объяснения Ветрова. Моргунов ушел обиженным.

Завтра же с утра капитан вызовет матроса и, если то, что говорил старпом, подтвердится, устроит ему «баню».

После обеда начались «визиты». Почему-то всем был нужен именно капитан. Говорят, что раньше к капитану шли только в крайнем, из ряда вон выходящем случае, а так все вопросы мог решить старпом. Теперь же все кому не лень по самому пустяковому поводу идут к капитану. Даже команда…

Пришел мальчишка лет шестнадцати из яхт-клуба. Хороший такой мальчишка. Глаза горят, красный от смущения, говорит еле слышно. Как ни усаживал его капитан — не сел. Пока они разговаривали, стоял навытяжку.

— Возьмите меня матросом на «Ригель», товарищ капитан. Я парусное дело хорошо знаю. Уже три года в яхт-клубе. Диплом яхтенного рулевого имею. Возьмите, правда…

Мальчишка учится в школе, в восьмом классе. Ну, куда его возьмешь? С трудом убедил его.

— Ладно, — говорит, — окончу школу, потом опять к вам приду.

Вслед за ним появился инженер с завода, куда предполагают поставить «Ригель» на ремонт. Проболтали целый час, пили кофе. Инженер предлагал обить днище оцинкованным железом. Но Нардин на это не пошел. Для подводной части нужна медная обшивка.

Матрос Субботин приглашал на свадьбу. Женится все же. Давно пора. Девушка у него прекрасная. Нардин познакомился с ней, когда весь экипаж «Ригеля» ходил в театр. Милая девушка, работает на швейной фабрике и, кажется, крепко держит в руках этого баламута Субботина. Капитан обязательно пойдет поздравить молодых.

А потом было общее собрание. Оно длилось два часа. Кого же все-таки назначить артельщиком?

Капитан присел на диван. Можно было отдохнуть. Команда уже разошлась, на борту остались лишь вахтенные. «Ригель» тихонько поскрипывал швартовыми. Нардин зажег настольную лампу, закурил. Он любил эти тихие часы после рабочего дня, когда можно обдумать все спокойно, не отвлекаясь.

Взгляд капитана упал на фотографию молодой женщины, стоящую на столе. Он взял ее в руки, подержал и поставил на место.

Нардин познакомился с Валерией Николаевной Ширяевой три года назад. «Ригель» только что вернулся из плавания. Все свободные от вахты убежали на берег. Он тоже был свободен. Приходную вахту стоял старпом. Ему захотелось побыть среди людей, послушать смех, посмотреть на женщин. Он сошел на набережную, окликнул проезжавшее мимо такси и через пятнадцать минут приехал в городской парк.

Нардин бродил по тенистым аллеям. Он останавливался у аттракционов, смеялся, наблюдая, как висят вниз головой смельчаки, рискнувшие прокатиться на фанерных самолетах, и так дошел до «американских гор». Ему пришла в голову мысль вновь испытать чудесное чувство скорости, страха и веселья, как это бывало в детстве, прокатиться в маленьком поезде, падать вниз, взмывать кверху и восторженно реветь вместе с остальными пассажирами. Нардин купил билет. Поезд уже отправлялся. Он вскочил в вагончик и сел на свободное место. Поезд медленно тронулся. Нардин повернул голову: рядом сидела женщина с золотисто-рыжими волосами, пухлыми губами, загорелая, с широким, слегка вздернутым носом и карими, полными страха глазами. Он хотел сказать ей что-нибудь шутливое, но не сказал ничего. Поезд уже забрался на вершину горы. Через секунду он ринется в пропасть. Соседка судорожно вцепилась в поручни.

— Ох, не могу, — прошептала женщина. Нардин обнял ее, прижал к своему плечу. Соседка молчала. Засвистел ветер. Они неслись вниз…

Наконец поезд замедлил ход, пошел на подъем.

— Вы с ума сошли! Сейчас же отпустите меня, — запоздало сказала женщина. Брови у нее сердито сдвинулись. Но Нардин не послушался.

— Вам же страшно, — прокричал он. — Сейчас опять будет спуск.

Поезд вновь падал в пропасть.

— А-а-ах! — вскрикнула соседка и прижалась к Нардину.

Он засмеялся:

— Я же говорил…

Рейс кончился. Они вышли вместе.

— Оказывается, вы трусиха, — пошутил Нардин.

— Да. Но с детства люблю такие горы. Боюсь и люблю.

— Мальчишкой я тоже приходил кататься. Они были в другом месте. Говорят, что в них попала бомба во время войны и горы сгорели.

Они провели вечер вместе. Ужинали на «поплавке», гуляли, катались на «чертовом колесе». Нардин рассказывал о море и парусниках. Старался быть интересным собеседником. Валерия нравилась ему. Ночью поехали на набережную, и Нардин показал ей «Ригель».

— Как романтично! — воскликнула Валерия. Вы капитан парусника. В двадцатом веке… Это про вас?

— Про меня. Правда, обычно я стою на мостике в тапочках. Легче. А лакированные ботфорты надеваю только в торжественных случаях, когда приезжает начальство.

Они постояли на набережной. «Ригель» темной аппликацией приклеился к синему ночному небу.

— А правда, что голландский капитан Ван-Хой-зен страстно влюбился в морскую принцессу Стеллу-Марис и тосковал по ней до тех пор, пока не ушел к ней в океан, правда?

— Правда. И зеленый луч правда, и огни святого Эльма, и Летучий Голландец — все правда. Я пил с ним однажды коньяк во французском порту Сетт, — таинственно проговорил Нардин, наклоняясь к Валерии. — Когда-нибудь расскажу.

Она погладила его руку.

— Вы хороший парень, Володя. Проводите меня, я что-то замерзла.

Он довез ее до дому и долго не отпускал, топчась у парадного.

— Наверное, вам хочется, чтобы я пригласила вас к себе пить чай. Так? — спросила Валерия, улыбаясь.

Он кивнул головой.

— Этого не будет. Прощайте. Бегите на свой корабль. Завтра надо поднимать паруса. Надевайте тапочки и идите на мостик.

— Завтра не надо. И послезавтра не надо. Пойдем куда-нибудь?

— Хорошо. Приходите сюда в семь. До свидания, Володя.

Нардин сунул руки в карманы и зашагал к Главному проспекту. На углу он обернулся. Валерии уже не было.

Капитан шел и думал о том, как все удивительно устроено в жизни. Вчера для него еще не существовало никакой Валерии, он никуда не стремился, был спокоен, а теперь появилась женщина, и его уже тянет к ней, и завтра он придет к ее дому задолго до семи, и с волнением будет ждать, когда она выйдет из парадного.

Он миновал опустевший проспект. Совсем светлое небо с оранжевой полосой на востоке не походило на ночное.

А Валерия Николаевна поднялась к себе на четвертый этаж, распахнула окно и долго смотрела на затихшую улицу, потемневшие дома, крыши. Этот моряк понравился ей. Он был чем-то не похож на тех людей, с которыми она встречалась. Чем? Она не могла объяснить. Но он был ей симпатичен, с его парусником, рассказами о море, какой-то мягкостью. О моряках она слышала другое. Валерия Николаевна вспомнила высокого, худощавого мужчину в очках с золотой оправой, с приятным, спокойным голосом. Когда-то он был ее мужем. Теперь она жила одна. Брак не принес ей счастья. И все же так хотелось, чтобы кто-то был рядом, кто-то близкий, очень родной, кто нетерпеливо будет ждать встречи с ней, с кем можно порадоваться и погоревать. Валерия вздохнула, посмотрела на свое отражение в оконном стекле, поправила волосы. Надо было идти спать.

На следующий день, как было условлено, она встретилась с Нардиным.

— Куда? — спросил он.

— Поедем за город?

Они приехали в Солнцегорск поздно, когда горожане уже начали разъезжаться, но море было прекрасным, очень тихим. Солнце садилось. Все кругом приняло розовато-золотистые тона. Сосны замерли в полном безветрии. На пляже еще прыгали с мячом загорелые юноши и девушки.

Нардин и Валерия Николаевна бродили по берегу. Она искала ракушки, что-то напевала, говорила мало. Уходили последние купальщики. Пляж пустел. На горизонте еще пылали красные отсветы солнца, а небо над головой стало лиловым. Они сидели на валунах, смотрели на море.

— Хорошо! — сказала Валерия и глубоко вздохнула. — Воздух какой!

На берегу уютно светился окнами похожий на большую белую голубятню ресторанчик «Дельфин».

— Будете что-нибудь есть? — спросил Нардин.

— Буду. Какое-нибудь мясо.

Они зашли в «Дельфин», но там мяса не оказалось. Подавались только рыбные блюда. В зале были развешены декоративные рыболовные сети с приклеенными к ним картонными медузами, кальмарами, морскими коньками.

— Вот мы и на дне моря, — засмеялся Нардин. — Придется вам есть судак по-польски.

Нардин все время смотрел на Валерию. Что это за женщина? Кто она? Что же будет дальше?

После ужина Валерия Николаевна сказала:

— Пойдем посмотрим еще раз на ночное море?

Они сели на скамейку под сосной. Нардин накинул свой плащ на плечи Валерии. Море потемнело, но оставалось таким же спокойным и сонным. Вдалеке ползли разноцветные огоньки проходящих судов. Валерия Николаевна достала сигарету. Капитан щелкнул зажигалкой, на секунду огонек осветил ее лицо. Она улыбалась Нардину.

— Расскажите о чем-нибудь. Я люблю слушать.

— О чем?

— Обо всем. Расскажите о себе.

С веранды «Дельфина» чуть слышно доносилась музыка. Там танцевали. Нардин помолчал.

— Нечего рассказывать. Учился в школе, в Мореходном училище, потом плавал на разных судах. Много бывал за границей, теперь вот на «Ригеле».

— Мне почему-то капитаны-моряки всегда представлялись мужественными людьми, в блестящей форме, веселыми и решительными. Вы какой-то не такой.

— Какой есть. Разные бывают. Я знал одного капитана, он больше походил на далекого от действительности ученого, чем на моряка. Бородка клинышком, очки, седая грива волос. На самом же деле это был морской волшебник. Со своим огромным неуклюжим судном он входил в такие узкости, которые старались обойти как можно дальше все его коллеги. Вообще, делал чудеса.

— Может быть, и вы такой?

— Нет. Я морской середняк.

— А почему вы сейчас не плаваете за границу, сидите на своей парусной крошке? Обстоятельства?

— Это трудно объяснить. Парусники… Вы когда-нибудь видели четырехмачтовый барк под полными парусами? Нет? Жаль. Вы только представьте себе: маленький, изящный корабль несет на себе гору белых парусов. Он летит по воде с такой скоростью, какая не снилась многим паровым судам. Только на паруснике вы почувствуете поэзию борьбы со стихией, сможете показать свое искусство моряка.

Однажды в Тихом океане я встретил необыкновенного капитана. Да-да, необыкновенного! Вероятно, это был последний из могикан. Представитель отживающего поколения парусных моряков. Он вел свой корабль под всеми парусами. Почти задевал ноками нижних реев за гребни волн. Вокруг судна поднимались облака водяной пыли. Ах, как это было красиво, если б вы знали! А какой был ветер — настоящий шторм! Барк догонял нас. Правда, пароход, на котором я шел тогда, был не очень быстроходным, но все равно… Я видел, как прогнулись от ветра стеньги. Ну, думаю, или сейчас все полетит к чертям, или капитан не выдержит и прикажет уменьшить парусность. Но он не сделал этого. И я его понял. Он хотел показать свое превосходство над нами…

Нардин швырнул окурок и вытащил из пачки новую сигарету.

— Продолжать? Или, может быть, вам скучно?

— Говорите. Все очень интересно.

— Так вот… Корабль пронесся мимо, и я увидел восторженные лица матросов, находившихся на палубе, и презрительную улыбку капитана. Да, капитан на этом судне был настоящим художником! Он сделал это для собственного удовольствия. Раньше мореплавание было искусством, а сейчас становится ремеслом. Вот так, — засмеялся Нардин. — Мне часто говорят, что я несовременен, что парусники отжили свой век и что надо плавать на большом судне. Вероятно, это правда. К парусникам возврата не будет, они имеют право на жизнь только как учебные. Но я не могу уйти. Люблю паруса!

— Ох, капитан, чувствую, что вы хотели бы быть таким же, как тот. Тщеславный вы человек.

— А вы разве не знали? Все моряки немного тщеславны, и я тоже, конечно… Но стать похожим на того старого морского волка трудно. Другие суда, другие времена, другие требования. Но я стараюсь.

— И вам удается?

— Иногда. О, это удивительное чувство. И потом… Все близко моей душе, моему характеру. И тишина, и поскрипывание снастей, и шум моря у самой каюты. Вот и сижу на своем стареньком «Ригеле», с маленькой зарплатой, неинтересными рейсами. Уйти не могу, хотя и сознаю, что такое сидение, как теперь говорят, бесперспективно. Наверное, я чудак все-таки. Правда?

— Нет, вы не чудак, — тихо сказала Валерия. — Дальше…

— Что дальше? Я счастлив, по-своему, конечно. Начинал я мальчишкой в яхт-клубе. На маленькой яхточке. Научился понимать ветер, чувствовать, как слушается тебя судно, как хочет оно исполнить твою волю, если ты относишься к нему с уважением, знаешь его характер. Потом пришли дальние плавания на теплоходах, но я все время мечтал попасть на парусник, и вот попал. Сначала старпомом, позже стал капитаном. Не хочу никуда уходить.

— Значит, так и будете сидеть на «Ригеле» всю жизнь?

— Не знаю. Может быть. Потом, мне нравится плавать на учебном судне. Где-то внутри меня, кроме капитана, сидит еще и педагог. Так мне кажется. Видеть, как мальчишки превращаются в моряков, очень приятно.

— Ну, а кроме вашего парусника и всего с ним связанного… — Валерия замялась, — есть у вас другие интересы, привязанности, желания?

Нардин усмехнулся:

— Есть. Люблю музыку, больших собак и стихи. А желания?.. Вот самое большое…

Нардин притянул и поцеловал ее в мягкие, теплые губы.

Валерия не ответила, отодвинулась и встала.

— Не надо, Владимир Васильевич. Поехали домой.

Они вернулись в город поздно, когда автобусы уже не ходили. Пришлось долго ожидать такси. Валерия Николаевна устала от воздуха и прогулки, была совсем сонная.

С тех пор они виделись всякий раз, когда удавалось. Валерия работала инженером-геологом. Она появлялась осенью, коричневая от солнца, с выгоревшими волосами, облупленным носом, неудержимо веселая и нежная. И исчезала весной так же внезапно, как и появлялась, — уезжала в какие-то свои геологические экспедиции. Как она жила там, Нардин не знал. Это беспокоило его, он ревновал, но никогда ни о чем не спрашивал. Когда они встречались, он забывал обо всем.

Он несколько раз просил Валерию стать его женой. Валерия Николаевна грустнела, целовала его и неизменно говорила:

— Не надо, капитан. Разве нам плохо сейчас? Я люблю вас. Вам этого мало?

Она была независимой, хорошо зарабатывала, привыкла жить одна, и замужество казалось ей ненужной обузой. Нардин же боялся ее потерять.

Валерия жила в отдельной квартирке в большом современном доме. Там они встречались, и Нардин нетерпеливо ждал этих встреч. На судно она никогда не приходила, понимая, что это неудобно для Нардина.

Последний раз перед отъездом Валерии Николаевны в очередную экспедицию она, как всегда шутливо, сказала:

— Мне бы хотелось уйти от вас, капитан, раньше, чем вы меня разлюбите. А ведь так скоро будет.

— Ты судишь по себе? — рассердился Нардин.

— Нет, мой капитан. Такова жизнь, — грустно сказала Валерия. — Я знаю, что так будет. В вечную любовь я не верю.

К чему она завела этот разговор? Полюбила другого? Очень редко от нее приходили маленькие, остроумные письма, написанные на обрывках бумаги неровными каракулями.

Сейчас Валерия Николаевна работала где-то в Тазовской губе. Нардин скучал по ней, несколько раз пытался написать, но экспедиция часто меняла места работы и писать было некуда. В каюте на столе стояла фотография Валерии Николаевны. Фотограф сделал ее более красивой, чем она была в действительности. Глядя на улыбающееся лицо Валерии, он думал: «Что же у нас дальше-то будет?»

Размышления Нардина прервал голос, раздавшийся у иллюминатора:

— Владимир Васильевич, можно к вам по личному делу?

Капитан узнал матроса Субботина.

— Заходи.

Через минуту матрос появился в каюте.

— Вы меня извините, Владимир Васильевич, — смущенно проговорил он. — Дайте мне немного денег авансом. Я знаю, что не полагается, но очень надо.

— Зачем?

— Подарок Верке сделать. У нее завтра день рождения. А у меня деньги кончились. Как-то не рассчитал…

— Аванс не могу, Субботин. А из своих дам. Сколько тебе?

— Да рублей десять.

Нардин достал из кармана деньги, протянул матросу.

— Спасибо. В получку отдам.

— Ладно, иди.

Нардин любил свою команду. Знал семейные дела каждого, планы, горести, мечты. Ему были известны даже мелочи: матрос Петухов купил холодильник, за ним он долго стоял в очереди, моторист Соколов выступал со своими стихами в Доме культуры и имел успех, а Кейнаст собирается в Эстонию навестить родичей… Он никогда не оставался равнодушным ко всем этим житейским мелочам. Капитан радовался вместе с людьми и горевал вместе с ними.

Курсанты менялись часто. Но и к ним Нардин присматривался, старался узнать их поближе. Так он познакомился и с Троневым. Парень вахтил у трапа. Увидев нового человека, Владимир Васильевич остановился.

— Как ваша фамилия?

— Тронев.

— Нравится море?

— Нет.

— Вот тебе на́! — искренне удивился Нардин. — Зачем же пошли в училище?

— А так… Посмотрю, может, и понравится.

— Плохо, Тронев. В море идут по призванию.

— Плохо, товарищ капитан. Но не все еще потеряно. Проба. Первое знакомство, так сказать. Посмотрю, решу.

Тронев стал охотно рассказывать о себе, почему и зачем пошел в Мореходку. Он понравился Нардину. Курсант говорил правду, не прикидывался энтузиастом. Многие ребята клялись ему, что любят море, а потом после первого плавания уходили на берег…

Нардин вспомнил, что обещал начальнику училища завтра подать подробный рапорт о готовности «Ригеля» к плаванию, и, хотя ему совсем не хотелось сейчас этим заниматься, он принялся писать.