Адриано

Глава 51

Адриано

Меня отвозят в Квестуру, полицейский участок в центре Флоренции, и оформляют протокол.

Теперь я сижу один в крошечной комнате для допросов и потягиваю воду из бутылки, которую мне кто-то дает.

Вода является первой и единственной хорошей вещью, которую полицейские сделали для меня за весь вечер.

Моя правая рука прикована наручниками к железному кольцу в крышке стола, привинченного к полу, так что я никуда не собираюсь уходить.

Полицейские оставляют меня в ожидании последние двадцать минут, надеясь, что это меня утомит.

Вместо этого я перебираю в памяти все детали, пытаясь понять, что делать дальше.

Они не знают моего настоящего имени. На моих правах написано Бруно Капальди, и именно это имя я называю им, когда они меня регистрируют.

Они снимают с меня отпечатки пальцев, но я никогда не был арестован, и мои отпечатки нигде не зарегистрированы. Они не узнали бы, кто я такой, если бы кто-нибудь из их отдела по борьбе с организованной преступностью не знал меня по слежке за моей семьей. Пока этого не происходит, проблем нет.

Они забирают мой мобильный телефон, как только меня задерживают.

Тоже не проблема. Я помню телефоны всех моих братьев наизусть.

Полицейский, руководивший арестом, — тот самый, который дергал меня за руки, когда поднимал на ноги, и который также ударил моей головой о дверную раму, когда запихивал меня в кузов патрульной машины, — пытается разблокировать мой телефон, держа его у меня перед лицом.

Что, вероятно, недопустимо для суда, поскольку у него нет ордера…

Но у меня ощущение, что его это не слишком волнует.

Остальные полицейские держат себя в рамках. Никаких оскорблений, очень профессионально. Козлы, конечно, но они не лезут из кожи вон, чтобы нагрубить мне.

А тот парень…

У него на лице написано «на подхвате».

К сожалению, именно мои враги набивают ему карманы.

Неважно. У меня на телефоне не включен Face ID именно из-за вероятности такой ситуации.

Чтобы разблокировать его, ему нужен код, который я не собираюсь сообщать.

А если бы он попытался взломать его самостоятельно, то специальное приложение в телефоне заблокирует его после трех неудачных попыток.

Прежде чем главный полицейский отправляет меня в комнату для допросов, я требую телефонный звонок.

Если бы я связался с Никколо, он мог бы потянуть за ниточки, чтобы вытащить меня. Он также мог дистанционно запустить приложение, чтобы уничтожить любую информацию на телефоне, если потребуется.

Но полицейский игнорирует мое требование на звонок.

Вместо этого он пристегивает меня наручниками к железному кольцу и выходит из комнаты.

Я использую это время для размышлений.

Я не узнаю никого из группы, которая меня арестовала, но знаю каждого полицейского, который числится в нашем штате. Я запомнил не только их имена и названия отделов, но и фотографии.

Если бы представилась возможность, я бы попытался застать кого-нибудь из них наедине, чтобы выяснить, что происходит.

К сожалению, если полицейские получают взятки от обеих сторон…

Если им платят Агрелла, а те в свою очередь берут и наши деньги…

Тогда я не знаю, кому можно доверять.

Это может стать проблемой… но на этот риск мне придется пойти.

Я также много думаю о Бьянке.

И надеюсь, что она держится молодцом.

Уверен, что ей страшно находиться в полиции…

Особенно если они ее запугивают и пытаются заставить сдать меня.

Конечно, за последние сутки ей приходилось сталкиваться и с гораздо худшими ситуациями. Она сможет справиться с полицией.

Копы играют по правилам… в основном.

Поэтому я не слишком беспокоюсь о том, что они возьмут телефонный справочник и ударят ее по лицу.

Они могли бы сделать это со мной, но не с женщиной.

Если уж на то пошло, они попытаются заморочить ей голову.

Пригрозить ей тюрьмой… сказать, что она является сообщницей… Что угодно, лишь бы напугать ее.

Надеюсь, она последует моим указаниям и ничего им не скажет, даже своего имени.

Мне становится интересно, разрешено ли ей позвонить…

И если да, то кому она позвонит.

Матери?

Или, может быть, она попытается дозвониться до отца?

Если он работает в суде, то, наверное, имеет какие-то связи.

Но если он не отвечает на ее звонки в течение последних суток, нет причин думать, что он сделает это сейчас.

Но паника заставляет людей принимать неверные решения.

Если бы Бьянка была умной, она бы позвонила маме. В конце концов, она живет у нас дома. Как только Никколо узнает, что происходит, он сможет привести в движение колеса, чтобы вытащить нас обоих.

Так что, надеюсь, Бьянка не зря потратит свой…

… один…

… телефонный звонок…

Озарение вспыхивает в моей голове.

Я только успеваю обрадоваться, как входит главный полицейский и закрывает дверь.

Он примерно моего роста, но не в такой хорошей форме. Под белой рубашкой у него брюшко. Его усы и волосы покрыты сединой, а морщины на лице говорят о том, что он работает на северной стороне сорокового километра.

Я также замечаю, что у него все еще пистолет в кобуре.

Это меня смутно беспокоит…

Ведь полицейские не должны брать с собой на допросы огнестрельное оружие.

Я заглядываю ему за спину, чтобы посмотреть, не идет ли кто-нибудь еще.

Но никого нет.

Потом все становится еще хуже.

Полицейский одаривает меня самодовольной улыбкой.

— Так, так, так… Адриано Розолини.

Вот, черт.

— Правильно, — говорит он. — Я точно знаю, кто ты.

Видимо, кто-то из отдела по борьбе с организованной преступностью опознал меня.

Или кто-то другой сказал ему, кто я.

Вероятно, кто-то хочет, чтобы со мной случилось что-то плохое.

Отсюда и пистолет.

— Кто ты? — спрашиваю я.

— Детектив Моретти.

— Ну что ж, детектив Моретти, — спокойно говорю я, — мне нужен мой телефонный звонок.

— Ты его не получишь. Вместо этого ты скажешь мне то, что я хочу знать.

Я просто смотрю на него и жду.

— Где отец девушки?

Значит, он знает о Бьянке.

Я смотрю на потолок. На меня направлена камера наблюдения.

— Она не включена, придурок, — объявляет Моретти. — Здесь только ты и я.

— Кто тебе платит? Я утрою.

Он самодовольно ухмыляется. В конце концов, у него есть преимущество.

— Ты лучше побеспокойся о том, чтобы ответить на мои гребаные вопросы.

— Те, кто тебе платит, они уже знают? Ты уже сказал им, что у тебя дочь Леттьери?

Он колеблется.

В его глазах мелькает беспокойство.

Значит, он им еще не сказал — пока не сказал.

Возможно, он хочет выглядеть большой шишкой, получая ответ первым.

Потому что, как только плохие парни узнают, что она у копов, они заберут ее, погладят его по голове и скажут, чтобы он отвалил. Не звоните нам, мы сами позвоним вам.

Может быть, он даже хочет сам найти Леттьери, чтобы договориться о большем гонораре.

Когда он оправляется от того, что показывает мне свои карты, то продолжает.

— По-моему, ты не понимаешь, говнюк, — вопросы задаю я, а не ты. Где ее отец?

— Я не знаю.

Он бъет меня.

УДАР.

Жгет, но не очень больно.

Неважно.

Я все еще хочу убить этого ублюдка.

Но тут я вспоминаю, что вчера вечером в машине сделал то же самое с Массимо.

Я мысленно помечаю, что надо извиниться перед ним за то, что я веду себя как сука.

… если я выберусь из этого.

— Где ее отец, — повторяет Моретти.

Внезапно я начинаю испытывать сильное беспокойство за Бьянку.

— Мы искали его весь день, но не нашли, — говорю я ровно, стараясь держать себя в руках.

— Тогда ты мне на хрен не нужен, — усмехается он.

— Кто тебе платит? — спрашиваю я. — Я дам больше в четыре раза.

— Вы, козлы, двадцать лет платили мне гроши, а теперь хотите это компенсировать? Когда я держу вас за яйца?

Я прищуриваюсь.

Но не узнаю его.

— Да, — говорит он, понимая, что я пытаюсь вспомнить его. — Они перевели меня из Рима две недели назад, ты, кусок дерьма.

Теперь становится понятно, почему я не знаю, кто он такой.

Я не знаю наших римских копов, а его перевод настолько недавний, что мы можем и не знать, что он состоялся…

Особенно если наши враги скрывают записи о переводе.

— Кто эти «они»? — спрашиваю я. — Твои полицейские или твои настоящие боссы?

— Тебе не стоит беспокоиться об этом. Все, что мне нужно знать, это где находится ее отец. В противном случае, если ты понимаешь, о чем я говорю, мне придется переходить на очень личные способы, когда я буду ее допрашивать.

Ярость вспыхивает во мне, как атомная бомба.

Я встаю, готовый убить его.

Но меня удерживает наручник на правом запястье.

Моретти отпрыгивает назад и кладет руку на пистолет.

— Сядь… сука.

У меня нет выбора.

Я проглатываю желчь и сажусь на место.

Но он не убирает руку с пистолета.

Более того, он взводит курок.

Нехорошо.

— Последний шанс, придурок, — предлагает Моретти. — Где ее отец?

Я делаю глоток воды и ставлю бутылку на место, но держу ее в левой руке.

У меня плохое предчувствие, что вот-вот все пойдет наперекосяк…

И у меня только один шанс сделать свой ход.

Я должен сделать его.

— Я не знаю, — спокойно отвечаю я.

— Тогда ты для меня бесполезен. К сожалению, ты вышел из-под контроля, и я был вынужден тебя застрелить.

Моретти тянется к пистолету.

Что я и предвижу.

И замахиваюсь на него бутылкой с водой, сжимая ее.

Вода попадает ему в глаза, на секунду ослепляя его.

— Черт побери! — рычит он, теряя зрение.

Но к этому моменту я уже двигаюсь.

С тех пор, как Ларс пришел работать в нашу семью, он начал настойчиво обучать нас рукопашному бою.

Этому он научился в спецназе, и он чертовски хорош в этом.

Я отношусь к этому серьезно и многому учусь.

Вот почему я делаю то, что делаю.

Я перепрыгиваю через стол, опираясь на правую руку, скованную наручниками.

Выбрасываю бутылку с водой из левой руки и хватаю его пистолет.

Ларс учил меня, что, когда сталкиваешься с вооруженным противником в ближнем бою, нужно либо отклонить оружие ударом предплечья, чтобы пуля не попала в тебя, либо сделать так, чтобы противник не смог выстрелить.

Я не могу позволить себе, чтобы он вообще стрелял, иначе прибежали бы другие полицейские.

Поэтому я засовываю перепонку между указательным и большим пальцами в пространство между курком и пистолетом.

Моретти нажимает на спусковой крючок.

Но ударник попадает не в пулю, а прорезает мне кожу.

Чертовски больно, но, по крайней мере, пистолет не выстреливает.

К тому же я с наслаждением вымещаю злость на Моретти.

Сначала я ударяю его головой — врезаюсь лбом в лицо.

Я слышу громкий треск, когда его нос ломается.

Он слишком ошеломлен, чтобы издавать звуки — пока.

У меня всего секунда, прежде чем он начнет кричать.

Я ударяю его ногой по задней части колена, отчего он пятится и падает на пол.

В этот момент я обхватываю его шею бедрами и сжимаю.

Это прием ММА — смешанных единоборств.

Очень удобно для удушения.

Помимо прочего, он еще и не дает закричать.

Моретти борется. Он смотрит на меня дикими глазами и пытается оторвать мои ноги от своей шеи, чтобы иметь возможность дышать.

Но я слишком силен для него.

Он пытается вырвать у меня пистолет.

Но я зажимаю его рукой и притягиваю к себе.

Он снова пытается нажать на курок.

Но ударник только глубже входит в мою кровоточащую руку.

Лицо Моретти краснеет — на лбу выступают вены.

А потом его борьба ослабевает…

И он обмякает.

Я держу еще несколько секунд, чтобы убедиться, а затем отпускаю его.

Моретти падает на пол без сознания.

Если бы это был кто-то другой, не полицейский, я бы убил его.

Больше всего за то, что он просто подумал причинить вред Бьянке.

Но в убийстве полицейских — даже грязных — нет никакой выгоды.

Существуют неписаные правила взаимоотношений Cosa Nostra с полицией.

Мы могли заплатить им, и они выполняли наши поручения до определенного момента…

Но стоит убить одного из них, как все ставки будут сделаны.

У полицейских есть такой же безжалостный кодекс омерты, как и у любого сицилийского гангстера.

Убив одного копа, ты обрушиваешь на свою голову всех остальных — и только кровь может их удовлетворить.

Поэтому, как бы мне ни хотелось растоптать этого придурка, я воздерживаюсь.

Но у меня на уме другие вещи.

Я выхватываю пистолет из ослабевшей руки Моретти. Затвор все еще зажат в перепонке между пальцами, поэтому я перекладываю пистолет в правую руку и освобождаюсь.

Ставлю пистолет на предохранитель и кладу его на стол.

Затем я ищу у Моретти ключи от наручников.

Через десять секунд я свободен.

Я не знаю, сколько у меня есть времени, поэтому действовать надо быстро.

Я быстро раздеваю его. Это трудно, но в конце концов я справляюсь.

Затем раздеваюсь сам до трусов-боксеров.

Я не могу допустить, чтобы Моретти очнулся и устроил сцену, поэтому засовываю ему в рот свою футболку и завязываю вокруг его лица свою черную рубашку, чтобы она оставалась на месте.

Надеюсь, тебе понравится запах моей подмышки, засранец.

Затем я сковываю его руки наручниками за спиной и привязываю его ноги к наручникам своими джинсами.

Когда я заканчиваю, Моретти лежит полуголый на животе, во рту у него кляп, а руки и ноги болтаются, связанные за его спиной.

Он не сможет двигаться и не издаст никаких громких звуков, даже если и очнется.

Затем я быстро надеваю на себя одежду Моретти.

Он примерно одного роста со мной, но с животом, поэтому брюки свободные. Приходится затянуть пояс, чтобы они держались.

Затем я надеваю рубашку. Она обтягивает мышцы груди и рук, но в остальном вполне подходящая. То же самое и со спортивной курткой, которую он надевает.

Слабый запах пота на его одежде заставляет меня скривиться.

После того дерьма, которое мы купили в магазине, а теперь еще и это, я клянусь, что больше никогда не надену ничью одежду, кроме своей собственной.

Наконец я надеваю его кобуру и пистолет. Вытираю кровь с курка, чтобы пистолет мог стрелять, если мне придется его использовать. Я также вытираю кровь со своей руки о джинсы, связывающие Моретти.

Наконец, я надеваю его значок, который он носит на шнурке на шее.

Наступает момент истины.

Я не надеюсь одурачить всех, кто встретится на пути, но у меня больше шансов выйти из здания в таком виде, чем в той одежде, в которой меня привели.

Я поворачиваю ручку двери и медленно выхожу из комнаты для допросов с сильно колотящимся сердцем.

Комната участка огромная, несколько десятков бежевых кабинок занимают весь основной этаж. По периметру расположены многочисленные кабинеты и комнаты для допросов.

Вокруг никого нет, и почти весь свет погашен.

Я уверен, что Моретти отвел меня в комнату для допросов, подальше от тех, кто мог бы подслушать или попытаться помешать ему.

Что касается всех остальных, то сейчас уже за десять вечера субботы, и это, очевидно, не отдел по расследованию убийств. Скорее всего, все остальные сотрудники отдела разошлись по домам уже несколько часов назад.

Я надеюсь, что и другие полицейские, которые меня задержали, тоже ушли домой после того, как меня оформили…

Но я не могу быть уверен, поэтому остаюсь настороже.

У меня есть еще одна большая проблема: мне нужно вытащить Бьянку, а я понятия не имею, где она находится.

Но у меня есть план на этот случай.