Адриано

Глава 64

Адриано

Мы с Дарио прогуливаемся в сторону садов, чтобы найти Бьянку и Алессандру.

— Ты хорошо поработал во Флоренции, — говорит он. — Очень хорошо. Не только в поисках Леттьери, но и как саро. Я разговаривал с твоими людьми, когда они вернулись. Они все хвалили тебя: то, как ты отдавал приказы, твоя забота об их безопасности, готовность пойти на любой риск по твоему приказу. Я был очень впечатлен.

— Спасибо, — отвечаю я и чувствую тепло от гордости в груди. Я хорошо поработал. Черт возьми, семья была бы в гораздо большей опасности, если бы я не обнаружил существование этого персонажа Меццасальма.

И мне приятно сознавать, что подчиненные меня уважают.

Однако слова Дарио кажутся мне прелюдией перед тем, как он скажет главное.

— … но? — спрашиваю я.

Дарио слегка улыбается.

— Я как-то читал, что если ты говоришь «но», то это сводит на нет все, что было до этого. Так что никаких «но». Однако есть «и».

— Хорошо — «и»? — кисло спрашиваю я.

— Ты отлично справился с заданием во Флоренции… и в будущем мне нужно, чтобы ты соблюдал субординацию.

Я стону.

— Речь идет о Никколо, не так ли?

— Конечно.

— Что, он жаловался на меня? — сердито спрашиваю я.

— Нет. Он не сказал ни слова. Да и не нужно было — ведь я был свидетелем этого воочию.

— Он думает, что может мной командовать, что я должен делать все, что он скажет…

— Потому что он может, а ты должен. Он мой консильери — моя правая рука. Ты это знаешь.

— Да, но…

— Нет никаких «но». Сейчас не старые времена. Мы не можем просто делать то, что хотим, будучи уверенными, что кто-то другой управляет шоу. Теперь им управляем мы. Все лежит на наших плечах. Мы не можем ссориться, как в детстве, потому что каждое решение — это потенциально жизнь или смерть. И никто нас больше не поддержит… кроме друг друга.

Я молчу, потому что ответить нечего.

Дарио прав.

Но это не значит, что мне это нравится.

Когда я ничего не отвечаю, Дарио продолжает.

— Я назначил тебя саро, потому что твои сильные стороны соответствуют этой роли. Твоя храбрость, умение сражаться, готовность поставить все на кон, ясная голова в пылу сражения. А Никколо — консильери, потому что у него другие достоинства. Он играет в долгую игру. Он продумывает схемы, которые не видны остальным. Он стратег.

— Так что же, я должен просто кланяться, шаркать ножкой и делать все, что он скажет?

Дарио раздраженно вздыхает.

— Дело не в том, что ты не можешь возразить. Я хочу, чтобы ты всегда высказывал свое мнение. Но мне нужно, чтобы ты делал это с уважением. Если бы ты был саро, работающим на другую семью, с которой не связан кровным родством, ты бы обращался к их консильери так, как ты обращаешься к Никколо?

Он прав.

Если бы я устроил в другой семье такое же дерьмо, как в нашей, это означало бы быстрое понижение в должности.

Может быть, даже пулю в затылок, чтобы всем остальным неповадно было.

— … нет, — признаю я.

— Проблема в том, что ты обращаешься с Никколо так, будто он твой младший брат, который командует тобой, а не консильери твоего Дона.

Дарио прав. Он всегда был старшим, и я всегда уважал его. Большую часть своей жизни я хотел быть на его месте.

Но я не там. И смирился с этим.

Но Никколо…

Я все еще вижу в нем раздражающего семилетнего ребенка, который отвечал «НА САМОМ ДЕЛЕ…» всякий раз, когда я что-то говорил.

— Вот что я должен был тебе сказать, — заканчивает Дарио.

— … хорошо, — угрюмо соглашаюсь я.

Я знаю, что все, что он говорит, является правдой…

Но меня не покидает ощущение, что это один из тех случаев, когда отец отчитывал меня за какую-то глупую ошибку и говорил: — почему ты не можешь быть таким же, как твой старший брат?

Дарио смотрит на меня.

— Что происходит?

— Ничего, — говорю я.

— О, что-то определенно есть, — произносит он с долей юмора. — Я тебя знаю.

— Просто я не такой, как ты, — сердито отвечаю я. — Я не абсолютно идеален.

Дарио разражается хохотом.

Что самое шокирующее из того, что он может сделать.

Мой старший брат почти никогда не смеется.

Я удивленно смотрю на него.

— Ты думаешь, я такой? — спрашивает он. — С тех пор, как я стал Доном, облажался во всех возможных смыслах. Я взял в плен женщину, чтобы выпытать информацию у ее отца, а потом влюбился в нее. Я поставил на карту безопасность всей семьи. Я был слеп к внешней угрозе, позволил врагу вторгнуться в наше семейное поместье и чуть не получил пулю в голову от пожилой женщины. Отец был бы потрясен. Уверяю тебя, Фаусто был в восторге.

Фаусто — наш дядя, и был консильери нашего отца на протяжении более двадцати пяти лет. После смерти отца он стал главой собственной семьи.

— Но… мы же убили Турка, — протестую я. — Все хорошо — ты женился на любви всей своей жизни, все обошлось.

— Да, по милости Божьей. И благодаря твоей храбрости, и храбрости твоих братьев. И потому, что Никколо предвидел, что будет делать Турок, и разработал план на случай нападения.

Дарио прав.

Никколо спланировал наши действия, когда Турок ворвался в особняк. Он не продумал всех деталей, но сделал так, чтобы мы были готовы к его появлению.

И как только он узнал, что Турок взял в заложники Алессандру, Никколо на ходу изменил план так, чтобы Алессандра была спасена, и никто из нас не погиб.

Я склонен забывать о таких вещах.

Дарио хлопает меня по плечу.

— Мы все учимся в процессе, брат. И все мы можем облажаться. Так что никогда не думай, что ты должен быть идеальным, или что я прошу тебя быть таким — потому что это невозможно. Мне просто нужно, чтобы ты соблюдал субординацию и понимал, что ты — очень ценный винтик в гораздо более крупной машине. Мы все. Я ничем не отличаюсь. Если я умру, кто-то из вас должен будет заменить меня на этом посту и стать Доном…

— Не говори так.

— Но это правда, и мы должны смотреть ей в лицо. Любой из нас может умереть в любой момент. Мы должны быть готовы к такой возможности. Если я умру, ты — очевидный выбор, чтобы стать следующим Доном. Но Никколо — единственный реальный кандидат на пост консильери, который у нас есть. Роберто хорош, но он занимается только бизнесом — у него нет понимания человеческой природы, как у Никколо. Ларс или Массимо? Нет. Они бойцы, а не люди за шахматной доской. Валентино? Ни в коем случае. Так что, если тебе придется стать Доном… как ты будешь вести дела с консильери, которого ты все это время не уважал?

Господи…

Когда он так говорит…

— Хорошо, — угрюмо соглашаюсь я.

— Мне также нужно, чтобы ты поговорил с Массимо и Ларсом.

Мой желудок падает.

Я вспоминаю, что сказал Массимо в машине — как я ударил его за то, что он назвал меня дерьмом.

И я с искренним стыдом вспоминаю, что сказал Ларсу после того, как мы спасли мать Бьянки.

Но меня злит, что они пошли ныть к Дарио.

— Что они сказали? — сердито спрашиваю я.

— Ничего. Я понятия не имею, что между вами произошло. Знаю только, что что-то случилось, и они не в восторге от этого.

Я чувствую еще больший стыд, услышав это.

Конечно, они ничего не сказали Дарио.

Они из более прочного материала.

Нет… видимо, только я один хожу жаловаться брату, когда не получаю желаемого.

Например, когда консильери отдает мне приказ, а я перечу ему.

Я тяжело выдыхаю и киваю.

— Я позабочусь об этом. Обещаю.

— Хорошо, — одобрительно говорит Дарио. — Теперь… о Бьянке.

Я встревоженно смотрю на него.

— Что с Бьянкой?

Он улыбается.

— Ты действительно увлечен ею, не так ли?

Мне это не нравится.

И становится еще более не по себе, чем от разговора о Никколо, Ларсе и Массимо.

— Она просто девушка, — говорю я ворчливо.

— Ага. А ты рисковал жизнью, чтобы найти ее отца… ради «какой-то девчонки».

Я вспоминаю, как Бьянка, по сути, спросила меня о том же самом в ресторане. Я попытался ответить так же, как ей.

— Ее отец был ключом ко всему этому, поэтому я хотел найти его.

— Но ты же не знал этого, когда вернул своих людей сюда и отправился искать его в одиночку… не так ли?

Чувствуется, что Дарио видит, что я не могу придумать достойного объяснения.

Это мне не нравится.

Это заставляет меня чувствовать себя голым. Обнаженным.

Прежде чем я успеваю что-то сказать, Дарио спрашивает.

— Ты помнишь ту ночь, когда я отослал Алессандру?

— Конечно.

Как я могу забыть?

Это ужасный момент.

Она хороший человеком, очень хороший человек…

А ее сердце разбивалось прямо у нас на глазах.

Мы все это видели…

И все мы видели, что Дарио влюблен в нее.

Он просто не хотел…

… признаться в этом.

Черт.

Если это план Дарио — заставить меня понять, что на самом деле происходит между мной и Бьянкой, то он не стал бы настаивать.

Вместо этого он говорит.

— Никколо сказал мне кое-что после того, как я отослал ее. Он сказал, что я думал, будто любовь к ней сделает меня слабым… но я ошибался. На самом деле это сделает меня сильнее, потому что даст мне нечто большее, чем я сам, за что можно бороться. Я сказал ему, что у меня есть ты, он и семья, за которую я должен бороться, а он накричал на меня: — не будет никакой семьи, если все закончится на нас! Если мы умрем в одиночестве, то ради чего все эти жертвы? Чего все это стоит, если не с кем поделиться, если нет детей, которым можно передать это по наследству?

Я ошеломленно смотрю на брата.

Он никогда не говорил мне об этом.

Более того, я не уверен, что он когда-либо рассказывал мне что-то настолько личное.

— Я понимаю, что ты знаешь ее совсем недолго, — говорит Дарио. — Но, когда ты знаешь… ты знаешь. Я знал об Алессандре почти с того момента, как увидел ее… но я боялся. Я не хотел признаваться себе, что это был страх, но это было так. Я думал, что любовь к ней сделает меня слабым. Я ошибался. А Никколо был прав.

Он смотрит на меня и кладет руку мне на плечо.

— Не повторяй моей ошибки.

Я просто смотрю на него… и молча киваю.

Даже если бы я захотел заговорить, то не смог бы найти слов.

Вдруг я слышу голос Алессандры.

— О, а вот и двое наших любимых мужчин! Привет, мужчины!

Я оглядываюсь и вижу, что она идет к нам.

И Бьянка рядом с ней.

Ее лицо пленяет меня — ее красота.

Но дело не только в этом.

Это все, что я знаю о ней.

То, как она храбро вела себя во Флоренции, снова и снова…

Любовь, которую она питает к отцу и матери…

Ее готовность поставить на кон свою жизнь, чтобы спасти их…

Доброта и мягкость внутри нее…

Как только я вглядываюсь в ее глаза, все эти мысли обрушиваются на меня.

И мое сердце словно расширяется и заполняет всю грудную клетку.

Бьянка улыбается мне…

И в этот момент она является всем, что существует для меня.

И только голос Дарио выводит меня из оцепенения.

— А это две наши любимые женщины, — говорит он, подойдя к Алессандре и легонько целуя ее в губы. — Мы пришли сказать тебе, что все в порядке, можно возвращаться и завтракать.

— Все дела закончены?

— На данный момент.

— Хорошо — прогулка с Бьянкой была прекрасной, но я все еще слышу, как бурчит ее желудок, — поддразнивает Алессандра.

— Я в порядке! — протестует Бьянка.

— Ну, теперь мы наконец-то можем поесть, — говорит Алессандра, берет Дарио за руку, и они идут обратно к дому.

Бьянка встает рядом со мной.

— Все в порядке?

Я обхватываю ее за талию и притягиваю к себе, собираясь поцеловать.

Она слабо сопротивляется. Она оглядывается на моих брата и невестку, как бы говоря: — подожди, ты уверен, что хочешь это сделать?!

И я это делаю.

Подношу руку к ее лицу и целую ее.

Когда я отстраняюсь, она сияет.

— Все замечательно, — говорю я ей. И обнимаю ее за талию, пока мы идем к дому.