Авраам Линкольн

СПРИНГФИЛД

Насколько по-разному воспринимали они эту комнату размером 8 х 14 футов (чуть больше десяти квадратных метров) на втором этаже таверны «Глоб» за четыре доллара в неделю плюс ещё четыре за кое-какую стирку и общий со всеми постояльцами стол.

Для Авраама это было, возможно, самое комфортабельное собственное жильё, в котором ему пока доводилось жить, особенно по сравнению с временами, когда он спал на прилавке или между ящиками и бочками в кладовой нью-салемской лавочки. Для Мэри же, выросшей в двухэтажном доме с четырнадцатью комнатами, в окружении чернокожей прислуги, и ещё недавно считавшей своим домом роскошный кирпичный особняк «аристократов» Эдвардсов, такую перемену можно было бы назвать жертвой — в том смысле, в каком это слово употребляют шахматисты, подразумевая готовность поступиться меньшим в надежде на выигрыш большего. Теперь у неё не было прислуги, не было гостиной для встреч с визитёрами, столовую заменял шумный обеденный зал. Не было и няни для ребёнка. С рождением Роберта комнатка стала совсем тесной, к тому же ребёнок был голосистый, и соседи начали жаловаться на детский плач, не дающий спать по ночам.

И всё-таки рождение Роберта Тодда стало новой отправной точкой в истории семьи Линкольн. Отец Мэри, узнав, что внук назван в его честь (а эта традиция в то время уже почти отмерла), был растроган, приехал навестить дочь на Рождество 1843 года. Заодно зять помог ему с решением образовавшихся в Иллинойсе юридических дел. Роберт Тодд-старший подарил молодой семье 80 акров земли и объявил, что будет, пока жив, выплачивать Мэри по 120 долларов в год. Это была как раз такая сумма, которая позволяла нанять служанку (за 1,5 доллара в неделю). Вскоре трое Линкольнов перебрались из таверны в арендованный домик, скромный, трёхкомнатпый, но отдельный. Этому способствовала интенсивная адвокатская практика Авраама. Иногда ему приходилось неделями разъезжать по штату. Зато в 1844 году Линкольн не только рассчитался с «национальным долгом», напоминавшим о неудачных коммерческих экспериментах в Нью-Салеме, но и смог набрать денег, чтобы купить дом, стоящий на восьми акрах собственной земли!

Преподобный Чарлз Дрессер, венчавший Авраама и Мэри, продал им свой дом в семи кварталах от центральной площади, чтобы поправить своё пошатнувшееся финансовое положение. За покупку пришлось отдать сумму всего годового дохода Линкольна — 1200 долларов — и в придачу принадлежавший ему земельный участок. В мае 1844 года Мэри, Авраам и Роберт смогли въехать в свой дом на углу Восьмой и Джексон-стрит (все улицы Спрингфилда, идущие с востока на запад, носили тогда имена президентов США, тогда как перпендикулярные были просто пронумерованы). На двери появилась чёрная табличка с серебряными буквами «А. Линкольн».

Это был единственный собственный дом Авраама. Здесь он проживёт следующие 17 лет, сюда будет планировать вернуться по завершении президентского срока.

После женитьбы Линкольн отказался от очередного, пятого по счёту, похода за местом в Законодательном собрании штата. Не потому, что решил уйти в семейную жизнь, а потому, что его целью (не без влияния Мэри^{134}) стала более высокая ступень политической карьеры — место в Конгрессе США. Его обнадёживали успехи вигов в продвижении на этот пост Джона Тодда Стюарта и подхлёстывало соперничество с лидером демократов Дугласом. Правда, сразу же на пути стали возникать трудности. Сначала выборы в Конгресс «по техническим причинам» были перенесены с 1842 на 1843 год. Потом выяснилось, что главным соперником Линкольна в его собственном графстве Сангамон станет его соратник и друг Эдвард Бейкер, друг настолько близкий, что в его честь Линкольны позже назовут своего второго сына (Эдвард Бейкер Линкольн родится 10 марта 1846 года).

Накануне выборов кандидата Линкольн, ратуя за единство партии, напоминал согражданам слова «того, чья мудрость превыше мудрости всех философов»: «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит» (Мф. 12:25)^{135}. Он объяснял всем и каждому, что соперники-демократы обладают значительным преимуществом, потому что выдвигают на партийных конвенциях единственного кандидата и потом все вместе помогают ему на выборах. Виги должны перенять этот опыт и не распылять голоса своих избирателей между несколькими достойными. Именно поэтому, когда на собрании вигов графства стало ясно, что лидирует Бейкер, Авраам не мог не подать пример дисциплины и снял свою кандидатуру. Его выбрали руководителем делегации из восьми представителей, поддерживающих Бейкера при выдвижении кандидатов в избирательном округе.

Партийная ответственность не заглушила личных переживаний. В письме Спиду Линкольн жаловался, что, отправляясь отстаивать номинацию Бейкера, он чувствовал себя в положении парня, у которого сначала отбили девушку, а потом пригласили на её свадьбу в качестве дружки жениха.

Впрочем, Бейкер не пробился даже на выборы в Конгресс. Виги избрали кандидатом по избирательному округу Джона Хардина, сына сенатора от Кентукки, кузена Мэри Тодд-Линкольн. И Хардин, и Бейкер, и Линкольн имели значительное число сторонников, но победу над демократами на выборах могло обеспечить только единство вигов. Вот почему Линкольн предложил компромиссное решение: он принял выдвижение Хардина, но убедил партийный конвент объявить своего протеже Бейкера кандидатом для голосования на следующих выборах. Это решение (18 голосов «за», 14 «против») было закреплено резолюцией, опубликованной в партийной газете^{136}. Так Авраам не только добился ротации наиболее подходящих кандидатов, а значит, единства партии на выборах, но и негласного признания собственного права стать выдвиженцем в Конгресс США через два срока, в 1846 году.

Этот политический ход получил высокую оценку в книге Пола Финдли, историка и многолетнего депутата Конгресса США от того же избирательного округа, что и Линкольн, только уже во второй половине XX века. Политик-практик Финдли обратил внимание читателей на то, что Линкольн разработал свою линию поведения в ситуации, когда ни в графстве, ни тем более в избирательном округе ему не удалось стать фаворитом в предвыборной гонке. Суть её в том, что лучшим способом гарантированного достижения поставленной цели являются не попытка резкого рывка к ней любой ценой, не рискованные экстремальные меры в стремлении немедленно получить максимальный результат, а последовательное выполнение пусть даже самых малых, но реальных шагов в выбранном направлении. Именно такую тактику Финдли счёл одним из наиболее весомых вкладов Линкольна в арсенал средств государственного деятеля^{137}.

Сам Линкольн позже будет объяснять её при помощи понятного образа: он научился вести дела так, как опытные лоцманы ведут суда по непредсказуемым западным рекам: от вехи к вехе, от пункта к пункту, прокладывая курс в зоне видимости, но не пытаясь сразу рассчитать весь маршрут.

Таким образом, для Линкольна неудачный исход выборов 1843 года стал не поражением, а отправной точкой для движения к следующей вехе — победе Бейкера на выборах 1844 года. Джон Хардин получил полную поддержку в графстве Сангамон, победил в округе и отправился в Вашингтон, а Линкольну пришлось сосредоточиться на адвокатской практике. Начиная с 1841 года он стал добиваться на этом поприще всё более заметных успехов. Этому сильно способствовал его новый старший партнёр Стефан Логан, в то время один из лучших адвокатов Иллинойса, к которому Авраам перешёл после того, как Стюарт отправился заседать в Конгрессе США и настолько углубился в большую политику, что на время оставил юриспруденцию.

Логан был старше Линкольна на девять лет и, как многие, переселился в Иллинойс из Кентукки, где уже работал на выборных юридических должностях. Его сильными сторонами были доскональное знание законодательства и умение выстраивать логически убедительные аргументы. Но вот публичные выступления Логан не любил: впечатление портили его трескучий голос и непрезентабельный внешний вид^{138}.

Из-за этих особенностей и установилось «разделение труда» между партнёрами: Логан проводил большую часть скрупулёзной исследовательской работы, Линкольн выступал перед судом, своим красноречием добиваясь благосклонности присяжных и судей, представлял всё больше дел перед Верховным судом Иллинойса, завоёвывал популярность и доверие коллег^{139}. Юристы из глубинки штата стали просить Линкольна представлять перед Верховным судом и их дела.

За три года партнёрства Линкольн и Логан разобрали около 850 дел. Бывали дни, когда в суде приходилось представлять по полторы дюжины клиентов: землевладельцев, не поделивших участки, поставщиков товаров, не получивших условленную плату, разводящихся супругов и т. п.^{140} Постепенно Линкольн убеждался, что одним красноречием дела не выигрываются, и стал перенимать от Логана методичность и упорядоченность в их ведении.

Об успехе партнёрства говорит тот факт, что контора «Логан и Линкольн» переехала из заурядного квартала в новое здание на центральной площади Спрингфилда, помещение, выходившее окнами на Капитолий штата и располагавшееся прямо над залом заседаний федерального суда. Прямо из офиса Линкольн мог наблюдать за судебными заседаниями: нужно было только откинуть крышку двери-люка между этажами.

Расставание их в 1844 году имело чисто житейскую причину: Логан решил передать своё ремесло повзрослевшему сыну, для начала взяв его к себе в качестве младшего партнёра. Линкольн оставил партнёрство с Логаном дружески, благодарный за то, что прошёл под его руководством прекрасную школу. К тому же положение младшего партнёра уже не соответствовало знаниям и умениям 35-летнего политика. В конце 1844 года Линкольн открыл собственную юридическую фирму.

Совершенно неожиданно для всех Авраам выбрал в напарники выпускника иллинойсского колледжа Уильяма Херндона, начитанного, разговорчивого, но мало кому известного. Мало кому — но не Аврааму Линкольну. Билли Херндон служил в лавке Джошуа Спида и так же, как в своё время Линкольн, ночевал над ней на втором этаже. Он был «книжником» и читал авторов, о которых в Иллинойсе никто не слышал: какие-то Фихте, Кант, Бокль, Ренан… С 1841 года он посвятил себя подготовке к юридическому будущему, а экзамен на адвоката сдал как раз в декабре 1844-го^{141}. Линкольн, решив начать своё дело, отправился прямо домой к Херндону и без обиняков предложил ему стать партнёром. 25-летний Уильям заговорил о неуверенности в своих силах, о недостатке практики и опыта, но Авраам заявил напрямую: «Билли, главное, что я могу доверять тебе, а ты мне».

«Всю свою жизнь, — вспоминал Херндон, — я гордился тем, что на протяжении всего нашего долгого партнёрства, вплоть до того, как смерть разлучила нас, у нас не было никаких личных разногласий и недопонимания. Я никогда не стремился пользоваться результатами его политической славы, не искал себе тёплого местечка, мы всегда ладили друг с другом. Позже, когда Линкольн стал более знаменитым, а наша практика приобрела внушительные размеры, многие пытались оттеснить меня от Линкольна, чтобы занять место партнёра. Один из таких претендентов попытался указать Линкольну, что присутствие Херндона ослабляет престиж фирмы. Я до сих пор вспоминаю как комплимент резкий ответ Линкольна: „Думаю, я хорошо разбираюсь в своём бизнесе. Я знаю Билли Херндона лучше, чем кто-либо, и даже если то, что вы говорите, правда, я предпочитаю работать с ним“»^{142}.

Как и Логан, Билли проявил склонность к въедливой сидячей работе, к корпению над бумагами и сводами законов, освобождая для Линкольна ту часть работы, которую он любил и умел делать. Львиную долю её составлял так называемый объезд судебного округа. Эту сторону сотрудничества он унаследовал ещё от Стюарта, а Логан вообще полностью доверил её младшему партнёру. Штат Иллинойс был разделён на судебные округа, в каждый из которых входило несколько графств. Окружные судьи и адвокаты должны были периодически приезжать в суды каждого графства и решать все накопившиеся к тому времени дела. Целая команда собиралась в центре графства, проводила выездную сессию суда, потом отправлялась в соседнее графство, потом дальше, по кругу, пока он не замыкался в Спрингфилде. Юристы проделывали более 800 миль по просёлкам Иллинойса. Спрингфилд принадлежал к Восьмому судебному округу, занимавшему территорию площадью более десяти тысяч квадратных миль. Его крайние точки отстояли друг от друга на 120–160 миль. В первый объезд Линкольн отправился ещё в 1839 году. С тех пор дважды в год, обычно в марте и сентябре, Авраам запрягал коня, клал в седельные сумки смену белья, пару-тройку юридических справочников и пускался в четырёхсотмильную «кругосветку». Это было нелёгким делом: ранней весной и осенью прерии продувались ветрами, в марте засыпавшими путников мокрым снегом, в сентябре беспрестанно орошавшими моросящим дождём. При благоприятных условиях за час удавалось проехать шесть-семь миль, за день — 35. По размытым дорогам, когда потоки уносили подобия мостов и ручьи приходилось преодолевать вброд, нормой считалась скорость в три-четыре мили в час.

Единственной защитой от дождя в дороге был большой тяжёлый плед, которым Линкольн укрывал и себя, и, насколько возможно, своего неказистого коня Старину Тома. При этом Иллинойс был ещё настолько мало заселён, что в дороге можно было часами не встретить жилья. Привередничать в выборе места для ночлега не приходилось. Бывало, после ночёвки в каком-нибудь фермерском доме Линкольн, выбравшийся из постели в своей жёлтой фланелевой ночной рубашке, обнаруживал, что вода в умывальнике покрылась корочкой льда.

Рассказывают, что как-то раз намёрзшийся за день Линкольн приехал в таверну, до того заполненную гостями, что пробиться к печке, чтобы отогреться, было совершенно невозможно. Тогда Авраам громко распорядился от порога: «Эй, хозяин! Пошли кого-нибудь накормить мою лошадь жареной рыбой!» Толпа зевак немедленно отправилась посмотреть, что это за чудо-лошадь, которая питается жареной рыбой, а Линкольн благополучно устроился на удобном месте у печки…[15] ^{143}

На судебных заседаниях старое прозвище Честный Эйб обрело новую грань: теперь речь шла не о честности лавочника, а о честности адвоката. Он никогда не брал с клиента лишней платы, никогда не брался защищать людей, если не верил в их правоту. И пусть основную долю забот отнимали мелкие провинциальные тяжбы: о краже скота, о разводе, об ущербе на несколько десятков, редко сотен долларов, о взыскании долгов и платы за товары и т. п. — забавными историями и сравнениями Линкольн умел привлечь внимание судей и присяжных даже к самым неинтересным делам. Он строил свои выступления намеренно упрощённо, без сложных юридических терминов и заковыристых метафор. Как вспоминал Херндон, старший партнёр наставлял его: «Билли, не стреляй слишком высоко — целься ниже, и простой народ будет тебя понимать. Ведь ты же выступаешь для них, а образованные и утончённые граждане поймут тебя в любом случае. Будешь целить слишком высоко — твои идеи пройдут над головами масс, а заденут только того, кого можно было и не задевать…»^{144}

Впрочем, когда ситуация позволяла, Линкольн находил место даже для цитирования Шекспира. Однажды весной ему пришлось участвовать в «деле братьев Сноу». Два брата, немного не достигшие совершеннолетия, ловко смошенничали: взяли в пользование пару упряжек волов и тяжёлый плуг, пообещав выплатить хозяину солидную сумму в 200 долларов, однако, когда пришёл срок расплачиваться, ловкачи отказались от своих обязательств, объявив, что, согласно закону, несовершеннолетние не могут совершать подобных сделок и их обещания не имеют силы. В руках суда была их долговая расписка, но ответчики и не отрицали, что написали её, а только утверждали, что истец знал, что они не достигли совершеннолетия, ещё до заключения сделки. По букве закона выходило, что братья Сноу не несут ответственности по заключённому ими контракту.

Линкольн начал свою речь в пользу истца смиренным признанием правоты закона: «Да, джентльмены, я признаю, что всё это так и есть». Свидетель выступления Линкольна вспоминал, что был потрясён свершающейся несправедливостью и кажущимся бессилием Линкольна. «Неужели, — думал он, — старый добрый фермер, доверившийся обещаниям двух этих парней, останется обведённым вокруг пальца и даже защищающий его права мистер Линкольн на этот раз смолчит…» Однако Авраам не смолчал. Он медленно, сгорбившись, поднялся со своего места и неспешно начал, постепенно распрямляясь: «Всё это так и есть… Но, господа судьи! Неужели вы позволите этим двум молодым людям начать самостоятельную жизнь с такого позора и бесчестья, которые навсегда испортят их репутацию? Если вы и можете, то я не могу! Лучший знаток людских характеров оставил нам бессмертные слова, над которыми стоит задуматься:

Затем Линкольн выпрямился во весь рост и, взглянув с братским сочувствием на двух молодых людей, указал на них своей длинной рукой: «Господа судьи! Эти несчастные бедные парни никогда не выберутся из своего глубокого невежества без мудрого совета со стороны собравшегося сегодня суда!.. В вашей власти, господа судьи, вывести их на правильную дорогу!»

За всё недолгое, не более пяти минут, выступление Линкольн ни разу не упомянул своего клиента и его иск. Он словно выступал не в его защиту, а в защиту двух молодых парней. Суд даже не стал удаляться на совещание и немедленно решил, что обещанная сумма должна быть выплачена. Сами братья Сноу, расчувствовавшиеся сельские парни, раскаялись и высказали искреннее желание полностью расплатиться по контракту^{145}.

С каждым годом, с каждым «кругом» по Центральному Иллинойсу росли известность и популярность Линкольна. Примерно в это время репортёр «Бостонского курьера» побывал в тех краях и был потрясён известностью Линкольна: «Казалось, он знаком с каждым, кого мы встречали, знает имя владельца каждой фермы, каждого поля… Только его встречали такими сердечными приветствиями, такими крепкими рукопожатиями. Казалось, каждому встречному он был готов сказать тёплое слово, или улыбнуться, или хотя бы кивнуть — даже лошади, даже корове или свинье…»^{146}

Растущая известность позволила Аврааму уверенно вступить в борьбу за место в Конгрессе США в 1846 году. За год до выборов Бейкер, которому Линкольн помог пробиться в Конгресс в 1844 году, дал понять, что теперь в свою очередь поддержит его. Однако предшественник Бейкера Хардин, видимо, вошёл во вкус пребывания в Вашингтоне и решил выдвинуться в конгрессмены ещё раз. За шесть месяцев до съезда вигов сторонники Хардина попытались соблазнить Линкольна выдвижением на пост губернатора штата. Но всем было известно, что в борьбе за этот пост виги не смогут переиграть демократов, поэтому сторонники Линкольна выдвинули аналогичное встречное предложение Хардину. Сам Линкольн не стал строить свою кампанию на критике Хардина: он постоянно подчёркивал, что его партийный товарищ, несомненно, «талантлив, энергичен и благороден». Его лозунгом стало утверждение «Честно соблюдать очередь», которое он постоянно повторял и во время политических встреч, и во время объездов «по кругу». Утверждение запомнилось, появилось в переписке. «Хардин отличный парень и хорошо поработал для нас в Конгрессе, — писал один из корреспондентов самому Хардину, — но и Линкольн тоже отличный парень, и он тоже много и честно трудился на пользу нашей партии. Если он захочет быть номинированным в Конгресс, надо его поддержать. Будем честно соблюдать очередь»^{147}.

Понимая, что теряет сторонников, Хардин решился на неожиданный ход: написал Линкольну, что неплохо было бы изменить систему номинации кандидатов. Его адресат хладнокровно парировал: «Меня вполне устраивает та справедливая система, которая позволила Вам и Бейкеру быть номинированными и честно пробиться в Конгресс». Более того, он предложил не доводить спор до публичной ссоры на страницах газет, чтобы не испортить впечатления избирателей штата о единстве партии. Хардин понял, что проигрывает Линкольну, поддержанному конгрессменом Бейкером, и нашёл, как ему казалось, удачный выход из положения — отказался претендовать на номинацию и вскоре ушёл во главе Первого полка иллинойсских добровольцев на начавшуюся войну с Мексикой. Вместо политической славы Хардин надеялся обрести военную (а может, поработать на будущее и подкрепить свои политические позиции боевыми заслугами), но в феврале 1847 года в сражении при Буэна-Виста был убит.

Первого мая 1846 года партийный конвент вигов (секретарь — партнёр Линкольна Херндон, председатель комитета по резолюциям — недавний партнёр Логан) единогласно выдвинул Авраама Линкольна кандидатом на место в Конгрессе, объявив об «искренней и активной поддержке» его на выборах^{148}. Демократы, в свою очередь, выдвинули довольно известного проповедника методистской церкви, 62-летнего Питера Картрайта. Именно Картрайт когда-то обыграл Линкольна в Нью-Салеме, на первых для него выборах 1832 года. И если Линкольн завоёвывал популярность постоянными объездами округа в качестве адвоката, то Картрайт добивался известности объездами иллинойсской глубинки в качестве странствующего проповедника, противника рабства и виски. Блестящий проповедник, однако, явно проигрывал Линкольну как политический оратор. Сам Линкольн веселил слушателей (и завоёвывал голоса), сравнивая невнятную позицию Картрайта по наболевшим экономическим вопросам с положением охотника, который из-за очень дальней дистанции не мог определить, олень у него на мушке или соседский телёнок, и решил стрельнуть наудачу. Мол, пусть рассудит Господь: попаду — значит, олень, промажу — телёнок^{149}.

Понятно, почему священник попытался переиграть соперника не в дискуссиях о размере ввозных пошлин и линии государственной границы в Орегоне, а в религиозном вопросе. Удар Картрайта был прост и крайне неприятен: проповедник стал распространять слухи, что Линкольн не верит в Бога, то есть, по меркам того времени, совершенно аморален.

Пришлось Аврааму определять свою религиозную позицию. Он написал нечто вроде листовки, отправил её друзьям и распространил в тех графствах, где слова Картрайта могли оказать определённое влияние:

Листовка сыграла свою роль, и отчаянная попытка религиозной дискредитации Линкольна если и удалась, то лишь отчасти. Выборы 3 августа 1846 года закончились уверенной победой кандидата вигов: 6340 голосов и девять графств за Линкольна против 4829 голосов и двух традиционно продемократских графств за Картрайта. Даже 14 лет спустя Авраам точно помнил, что его перевес был в 1511 голосов и что эта цифра в два раза превысила традиционное большинство, обеспечивавшее победы его предшественникам. Картрайт был настолько расстроен, что даже не упомянул о неудаче в «Автобиографии», опубликованной в 1857 году^{151}. Линкольн «отплатил» политическому сопернику по-своему: в 1859 году в трудном судебном процессе по обвинению внука Картрайта в убийстве добился его полного оправдания^{152}.

А в августе 1846-го Линкольн вернул своим сторонникам почти все деньги, собранные ими на ведение избирательной кампании. Из 200 долларов он возвратил 199 долларов 25 центов со следующим примечанием: «Я совершал поездки на собственной лошади, у меня не было дорожных расходов, поскольку проживание в домах друзей ничего мне не стоило; моей единственной тратой стали 75 центов за бочонок сидра, который от меня потребовали выставить какие-то наёмные рабочие»^{153}.

Новоизбранный конгрессмен счёл возможным оставить для истории своё первое фотографическое изображение, точнее говоря, дагеротип. Он и Мэри отправились в студию на главной площади Спрингфилда (северо-восточный угол, над аптекой) и выдержали непростую церемонию, включающую фиксацию головы модели и четверть часа неподвижного позирования перед камерой. Можно представить, как долго фотограф или его ассистент укрощали и приглаживали обычно торчащие, непослушные волосы Авраама… Улыбка, любые проявления эмоций не разрешались — изображение выходило смазанным. Оттого так серьёзен 37-летний Авраам Линкольн на своём первом портрете. И на всех остальных тоже.

Дагеротипы заняли почётное место на стене гостиной спрингфилдского дома Линкольнов. Много позже Мэри вспоминала: «Они мне очень дороги, поскольку сделаны в то время, когда мы были так молоды и так безоглядно влюблены»^{154}.