Божьим промыслом. Пожары и виселицы

Глава 21

Сундук, который надо нести ввосьмером!

Серебро… А что ещё… Ну не золото же!

«Десять пудов. Да этого с лихвой хватит мне, чтобы достроить замок. Да ещё останется и раздать часть долгов поганым купчишкам-ростовщикам. Или купить в замок обстановку, — впрочем, он понимал, что на обстановку из хорошей мебели, посуды, драпировок, гобеленов, изразцов, паркетов, зеркал и больших окон этого сундука мало будет. Так что лучше раздать часть долгов. Так будет разумнее! — Нужно только не дать вывезти из замка это сокровище. А ведь это всего сундук, там ведь и до него ещё таскали тюки и мешки. В мешках посуда, в тюках… меха, не иначе, тут, в горах, летом жарко, а зимой-то холодно, мехов у поганых колдунов должно быть в достатке».

Всё это он обдумал за мгновение. И вдруг почувствовал себя генерал как в молодости. О, как заиграла кровь его. Добыча! Близка, только руку протяни. Вот теперь-то он точно не собирался отступать.

«Нельзя выпускать их из замка!».

Он бросает взгляд на фон Готта, а тот, так же, как и его сеньор, смотрит на суетящихся во дворе холопов графа.

— Фон Готт, разведите огонь пожарче, чтобы свет был, — говорит оруженосцу барон.

— Да, генерал, — сразу откликается тот.

— Хенрика посадите к принцессе поближе и ни на шаг от них не отходите. Помните, что эти твари могут прятаться во тьме, будьте настороже. Топор и глефу великана, а также пистолеты у Хенрика я заберу, рассчитывайте на своё оружие.

— Да, генерал, — в голосе оруженосца снова не слышит сеньор одобрения или понимания.

«Повзрослели сопляки, теперь каждый своё мнение вздумал иметь и мои решения не одобрять!».

Но на это барон внимания не обращает, он поворачивается к Кляйберу.

— Верёвкой обвязываться будешь? Или…

— Нет, не буду, удержусь и так, — говорит кавалерист. — Так мне сподручнее прыгать будет, если верёвки до земли не хватит.

— Да, — соглашается генерал, это ему кажется разумным. И он продолжает чтобы ободрить Кляйбера: — Как слезешь, так держись к ущелью поближе и торопись вниз. Если увидишь костры у дороги, это будет лагерь Брюнхвальда.

— Э-хе-хе… — смеётся тот не очень весело. — Хорошо бы, чтобы лагерь был так близко.

— Деньги на коня у тебя есть, думаю, что до полудня ты увидишь отряд. Помнишь, что говорить полковнику?

— Что вы в юго-восточной башне, чтобы пушки не тащил, а лестницы рубил и шёл малым отрядом на штурм сразу.

— Верно, — Волков кладёт руку ему на плечо, — верно; сделаешь дело, и я, и маркграфиня тебе благодарны будем.

— Уж не забудьте, господин, — отвечает ему кавалерист.

— А я хоть раз забывал про своих людей? — интересуется генерал.

— Нет, про такое я ни разу не слышал, — снова смеётся Кляйбер. И потом он идёт к зубцу башни и берёт в руки верёвку, что мастерил почти весь день. Пробует её на прочность. — Не враг дал, сам крутил. Не подведи…

Фон Готт к тому времени уже бросил новых дров в костерок и снял с Хенрика сумку с пистолетами, принёс её генералу, протягивает:

— Вот, сеньор.

Волков вешает её так, чтобы она была на груди, чуть опущена под правую руку.

— Помните, фон Готт… — он не успевает договорить, так как маркграфиня подошла к ним и произнесла:

— Барон.

— Да, Ваше Высочество, — он берёт её под локоть и выводит с того места, где она стояла. Мрак, туман, всё это, конечно, затрудняет арбалетчикам врага их работу, но принцессе лучше стоять возле стены, там, куда болт не залетит ни при каких расчётах.

— Вы, кажется, собираетесь выйти из башни снова? — спрашивает женщина озабоченно.

— Да, Кляйбер побежит к полковнику, и мне нужно немного придержать этих слуг Сатаны у ворот, чтобы они не бросились вслед за ним, — пояснил генерал. — Как он отойдёт подальше, так я вернусь в башню.

— Вернётесь? Да… Да… Я всё это слышала, но если ваш полковник уже близко, может, вам не нужно так рисковать, может, нам нужно просто посидеть здесь и подождать его подхода? — предложила принцесса.

«Типичная бабёнка… Посидеть… Подождать… А то вдруг ещё что случится… Подождать… Подождать, пока враг что-то придумает ещё? Отдать им инициативу? Пусть делают, что хотят, когда я ещё в силах им мешать… А главное… сидя в башне, вот так вот за здорово живёшь, отпустить серебро без боя? Ну уж нет! Да хранит меня Бог, я так просто деньги им не отдам, не выпущу сундука, пусть выгрызают его с кровью! Может, кого пораню. Пусть бьются за своё серебро, тогда им и не до Кляйбера будет».

— Ваше Высочество, — начал он, и голос его был твёрд, — за день мы их неплохо потрепали, они потеряли многих своих товарищей, если не убитыми, то ранеными. В том числе и того, кто отважился влезть на башню и рискнул напасть на вас, и его нам удалось ранить. Нынче дух их солдат слаб, и драться в полную силу они смогут, лишь если есть у них очень хороший командир. А то, что Брюнхвальд рядом, так это пока наши мысли, и мы должны быть уверены, что он придёт сюда завтра, пока у нас не кончилась вода.

— Но вы же… — начала принцесса, — дрались весь день, ваши люди сказали мне, что вас серьёзно ударили в бок, господин Хенрик ранен, может, лучше вам остаться? Вы уже и так многое сделали за день.

Она волновалась, боялась, не желала, чтобы он уходил, и генерал это чувствовал, но… Уж очень ему не хотелось упускать десять пудов серебра. И он сказал:

— Я не дам этим нечестивым покоя; они убили одного моего оруженосца и ранили другого, они только что, используя ворожбу, пытались заколоть вас, они же попытаются убить и Кляйбера, едва он спустится со стены… Нет, Ваше Высочество, нам нужно поторопить Брюнхвальда, так что мне придётся выйти из башни… А вы не волнуйтесь, с вами останется фон Готт, я не знаю второго такого, кто в его годы был бы так же хорош в бою, как он.

Было видно, что маркграфиня разочарована его отказом, но сказала чуть погодя:

— Теперь-то я понимаю, почему курфюрст Ребенрее прислал именно вас и почему курфюрст Ланна дарил вам свой личный доспех. Вы человек, который… вы словно из железа.

На что генерал в ответ только поклонился Её Высочеству.

Кляйбер держал в руках два факела, один из которых горел, на плече у него висела свернутая в кольца верёвка. Тут же был и фон Готт, которому генерал отдавал последние приказания:

— Как запрёте за нами дверь, так станьте подле принцессы и ни на шаг от неё.

— Да, генерал, — привычно отвечал тот.

— Как приду, так крикну пароль, пусть будет…

— Эшбахт! — сразу предложил оруженосец.

— Хорошо, «Эшбахт», — согласился барон, засовывая себе за пояс, за спину, топор, а после беря в руки большую глефу великана.

«Оглобля с тесаком на конце, тяжеленная вещь, такой долго не поработаешь, — он глядит на копьё в руках оруженосца. — Нет, пусть будет у него, я уж как-нибудь».

— Всё, открывайте, — говорит он, и фон Готт дёргает тяжкий засов на двери, что ведёт на южную стену, к воротам.

Факел, что не пропитан как следует, будет больше дымить, чем светить. Вот и тот факел, что нес Кляйбер, едва светил, но и этого хватило, чтобы его заметили снизу.

— Огонь! Огонь на стене! — неистово заорал кто-то. И крик этот был переполнен ненавистью. Человек орал что есть силы. — Он идёт к приворотной башне!

И тут же Кляйбер вскрикнул:

— О! — и этот короткий возглас сразу натолкнул генерала на мысль, что это опять… Он оборачивается к кавалеристу.

— Что? Арбалет? Ты ранен?

«Господи, только не это!».

— Нет… — сразу откликается Кляйбер, — нет, ничего, не ранен, в кирасу попали.

— Пошли быстрее! — Волков вырывает у кавалериста факел так, как будто тот виноват, что в него прилетел болт.

Теперь нужно было торопиться, и он зашёл из темноты улицы в кромешную темноту башни; и тут уже, какой бы ни был плохой и чадящий факел, но без него нельзя было обойтись никак. Генерал стал подниматься на самую верхнюю площадку, туда, где был барабан и подъемный ворот моста с толстыми канатами, он шёл быстро, а Кляйбер спотыкался и матерился в темноте сзади.

Наконец Волков добрался до барабана, на который наматывался канат, прикреплённый к цепям, что непосредственно тянули подъёмный мост замка.

— Может, рубанём канаты? — предложил кавалерист. — За ночь они их точно не свяжут.

Волков на секунду задумался и потом ответил:

— Мост они всё равно открыть тогда смогут… Нет, нужно вот что сделать.

Он вытащил из-за пояса топор и воткнул его так, чтобы барабан уже не мог проворачиваться, а значит, и опустить мост было нельзя; и сказал Кляйберу:

— Пошли, нужно торопиться, пока они не поняли. Потом мне сюда ещё возвращаться.

Теперь они спускались, почти бежали вниз, и когда вышли на стену, Волков спросил у Кляйбера:

— Ты всё помнишь? Помнишь, что сказать Брюнхвальду?

— Да уж не волнуйтесь, господин, — отвечал ему кавалерист, скидывая верёвку со стены. — Вы, главное, не пустите их сразу за мной, дайте отбежать.

— Не пущу, не пущу, — обещал ему генерал. — Они, может, и не заметят, что ты ушёл, — факел они оставили в приворотной башне и всё делали в темноте, — а что ворота я не даю им раскрыть, так, может, то из-за серебра. Чтобы не вывезли.

Кляйбер размотав верёвку и, отдав конец Волкову, стал на краю стены и заглянул в темноту.

— Не видно ни черта.

— Не бойся; главное, чтобы верёвки хватило, — Волков торопился, он боялся, что солдаты, что уже метались по двору с факелами, поймут, что они затеяли, и войдут наконец в приворотную башню. — Думай о награде, так будет легче бежать.

— Там у ворот калитка есть, — напомнил кавалерист. — Ворота не откроют, так через неё попробуют.

— Не волнуйся. Я пригляжу за нею, да и высоко там, человек-то из калитки слезет в ров, а лошадь никак не спрыгнет, — уверял его Волков. — Иди, да хранит тебя Бог.

— И вас храни Господь, — отвечал ему кавалерист и, растрогавшись на прощание, добавил: — Лучшего командира у меня не было.

— Давай, друг, давай! — сказал генерал, он уперся ногой в зубец стены и держал конец верёвки намотанным на левую руку, пока Кляйбер спускался. И казалось генералу, что кавалерист просто повис на верёвке и лишь немного раскачивается на ней.

«Что же он так долго? Уже и руки устали».

И тут снизу донёсся шум, а потом верёвка ослабла, так что генерал едва не упал.

— Ну как ты? — тихо спросил он, заглядывая в темноту.

— Я жив, ноги целы. Пошёл я! — донеслось снизу.

— Удачи тебе, Кляйбер.

Волков быстро смотал верёвку — может, ещё пригодится — и, взяв гигантскую глефу, вернулся в приворотную башню. И вовремя! Он увидел свет, что проникал в башню с противоположного входа со стены; два солдата, они шептались между собой, заглядывали в башню в раскрытую дверь.

«Надо было не торопиться и первым делом закрыть все двери, кроме одной; впрочем…».

Волков затаился у лестницы так, чтобы не попадать в свет солдатского факела, взял эту чертовски тяжёлую глефу поудобнее. Стал ждать удобного момента.

А тут снизу, из той двери, что выходила из башни во двор, кто-то крикнул:

— Эй, Гурми, ну что там?

Снизу тоже были солдаты с факелами, но и они боялись входить в темноту.

— Чего? — отозвался тот солдат с факелом, что был буквально в четырёх шагах от генерала.

— Видишь кого?

— Никого я не вижу!

— А должен видеть… Куда-то же он делся… По стене шёл же!

— Да никого я не вижу!

— А ты вошёл в башню?

— Нет!

— Так что же ты, осёл… — видно, снизу кто-то злится. — Заходи немедля и скажи, есть кто в башне?

— Так сами зайдите, вам же снизу сподручнее… — отзывается Гурми.

«Это хорошо. Пусть больше препираются, Кляйбер дальше отбежит».

— А ну-ка… Баран безмозглый… Гурми, сволочь, — снизу человек уже серьёзно зол, — зайди в башню и скажи мне: есть там кто или нет! Иначе я с тебя шкуру спущу, уж поверь мне, что я не шучу.

— Ладно! — нехотя кричит Гурми. — Сейчас! — и добавляет пару слов, кажется, неприятных, на каком-то неизвестном барону языке.

И свет факела из проёма двери проникает в башню, но до генерала, прижавшегося к стене напротив лестницы, он всё ещё не достаёт. Но Волков уже видит наконечник копья, что появляется из темноты в дверном проёме; человек, что идёт сюда, ступает осторожно и очень медленно, разумно выставив перед собой оружие, идёт явно не по своей воле, он сюда бы не полез, не пообещай ему командир суровой кары за неповиновение.

Сначала наконечник копья, а потом появляется и рука, что сжимает оружие. А за копейщиком, почти над его головой, кто-то держит и факел. Барон же ещё раз как бы взвешивает свою гигантскую глефу и прикидывает, как будет бить.

«Всё-таки очень она тяжела».