Божьим промыслом. Пожары и виселицы

Глава 23

Но пока в голову ему ничего не шло. Как ни крути, а вот того, что просто запрут в башне, генерал не мог себе представить. То есть он понимал, что не сможет прийти на помощь фон Готту, если что-то произойдёт на юго-западной башне.

И тут в голову ему приходит как озарение:

«Верёвка! Точно… Я же её забрал с собой! Вот только знать бы, где она теперь! Нужно ей найти! Она должна быть где-то возле западной двери».

Волков не хочет уходить с этого места, ведь отсюда ему видно свет от огня на «его» башне. И кажется, что пока он видит оранжевый свет на зубцах башни и пока может перекинуться парой слов с фон Готтом, маркграфине ничего не угрожает. Глупость, конечно, на самом деле барон прекрасно понимает, что только его присутствие там, рядом с нею, обеспечит её безопасность. Ведь фон Готта колдуны смогут обаять. Они и его, опытного человека, почти провели, что уж говорить о человеке молодом.

В общем, ему нужно вернуться в «свою» башню. Волков нехотя начинает спускаться в темноту, оружие держа наготове. «Тут должны быть факелы… Да вот чем их теперь разжечь?».

Волков, придерживается за стену. Темень ужасная… Конечно, ему нужен хоть какой-то огонь. Но генералу не хочется тратить последний порох, оставшийся в пороховнице. Хотя… Его мало, едва ли хватит на заряд и на затравку, да и пуль у него нет. В общем, если не лениться, то можно наскрести стружки с сухого дерева, высыпать на неё последний порох и при помощи колесца пистолета разжечь огонь.

Но в темноте это сделать будет непросто. А тут ещё…

Он слышит какой-то звук, что доносится через узкую бойницу в стене башни. Звук знакомый. Хоть и не характерный для ночи.

Генерал замирает и прислушивается. Да, это звучит именно так, как ему показалось, но, чтобы убедиться, он снова поднялся наверх и тут остановился. При свете от пары ламп Волков увидел, как внизу у большой телеги, на которой стоял сундук, собрались люди. Дворня графа Тельвиса. Сундук же, судя по всему, был раскрыт, и кто-то невидимый из-за темноты каким-то тазом выгребал из сундука серебро и ссыпал его мужикам в мешки, а бабам просто в подолы и фартуки, которые те подставляли. Пусть даже он не мог рассмотреть всей картины в мелочах, он ни с чем другим не мог спутать упоительный звук ссыпающегося серебра. Он не мог ошибаться и от этого даже опешил на мгновение.

Поганые холопы просто забирали серебро… забирали серебро Тельвисов себе? Что уж тут кривить душой, барон, только что дравшийся на тёмной лестнице башни, дрался за то, чтобы ворота замка не могли опуститься… ну и в том числе и за то, чтобы эта телега с десятипудовым сундуком не могла выехать со двора.

В общем-то, он считал эти деньги уже своими! А как же иначе, скоро подойдёт Брюнхвальд, и весь этот замок будет его. И теперь, когда генерал слышал звук высыпаемых денег, он чувствовал, что его обворовывают. А от мысли, что это делают у него на глазах, хоть и в темноте, он начинал потихонечку наливаться такой злостью, от которой и усталость, и духота ночная словно отступали.

«Ах вы ублюдки! Холопы колдунов!».

Он видел, как какой-то бабе, что стояла рядом с мальчишкой, которой держал лампу, мужик, взобравшийся на телегу к сундуку, ссыпал полную тарелку серебра прямо в передник. Целую большую тарелку так нужных барону денег. Несколько монет не попали бабе в передник, а зазвенели на камнях мостовой.

А ещё он увидел, как из конюшни мужики с лампами выносят туго набитые мешки. И потом уходят с поклажей в темноту двора.

«Они думают вынести всё это через дверь, что у ворот? Нет, они всё несут куда-то к строениям. Знают, что ко мне идёт помощь? Да уж знают, наверное. Кажется, мерзкий паж говорил, что из замка есть ещё какой-то выход. Через нужную трубу. Ну что ж, я бы тоже спас, что можно спасти. Теперь, может быть, потащат всё через трубу к ущелью. Но если холопы всё выносят, где же тогда хозяева? Неужто они тоже сбегут через трубу? Не побрезгуют? Впрочем, чего этому отродью бояться сточных труб да отхожих мест? Наверное, первые сбежали и теперь ждут своё серебро в ущелье. Ах, как было бы хорошо сейчас выйти из башни да устроить поганой челяди колдовской небольшую резню!».

Ему просто невыносимо было видеть, как серебро, которое он уже считал своим, вот так запросто ссыпается в грязные фартуки и мешки из-под овса. Генерал даже было взялся за рукоять пистолета, но здравый смысл не дал ему выстрелить. Из пистолета с такой дистанции и ясным днём не попадёшь, да и жаль было тратить последние пули на холопов. Волков вздохнул всей грудью и, повернувшись к всё ещё освещённой юго-западной башне, позвал оруженосца:

— Фон Готт!

— Да, генерал, — сразу отозвался тот.

— Как вы там?

— Сидим тут и слушаем, как челядь шуршит чем-то.

«Чем-то! — Волков фыркнул. — Деньгами моими; и вашими деньгами, кстати, тоже!».

— Хорошо! — кричит генерал. — Будьте начеку, я пока ещё пощекочу подлецов, чтобы не забывали про нас.

— Да, генерал, мы начеку! — отозвался оруженосец.

И Волков стал спускаться в темноту башни; он всё-таки надеялся найти верёвку, так как рубить в темноте топором мощные двери всё ещё считал делом пустым. Барону пришлось два раза спуститься вниз и подняться обратно, он умудрился найти в темноте два факела, прежде чем ему удалось нащупать верёвку сапогом. Она была у той самой двери, в которую они с Кляйбером вошли в самом начале дела. А потом, когда он крепил конец верёвки на верхней площадке башни, генерал вдруг заметил, что в ночи стало очень тихо. Он оставил верёвку и подошёл к той части башни, что нависала над двором. Подошёл и ничего не увидел. Ни одного огонька не было во дворе замка. Сплошная ночная темень. Ну, кроме костерка фон Готта. И ни одного звука не доносилось снизу. Даже из конюшен.

«Ни одного огня! Дьявол! Они ушли, что ли? — но ворота так и были закрыты, да и дверь у ворот никто не отпирал, никто через неё не проходил, он бы это услышал. — Неужели стащили всё серебро? — эта мысль была для него хуже ножа. Но он находил, как себя успокоить: — Ладно, придёт Карл — обыщу замок, не могут же они вытащить всё ценное за одну ночь!».

А потом генерал вернулся к своей верёвке, и когда та была готова, он, первым делом спустив вниз глефу и топор, скинул вниз факелы — может, пригодятся ещё — и, признаться не без труда и ощущая некоторую боль в левом плече, слез с башни на стену. Собрал оружие и факелы и, к радости фон Готта, вернулся в юго-западную башню.

И маркграфиня была ему рада:

— Барон, вы не ранены? — с искренним участием интересовалась принцесса, едва он появился наверху. — Там громыхало, кажется, палили порох.

— Нет, Ваше Высочество, я цел и невредим. А порох я палил. Наш гонец благополучно слез со стены, погоню за ним пустить у колдунов не получилось. Надеюсь, он уже спустился вниз от замка к дороге. Вот только сундук серебра, что ведьмы хотели вывезти, а у них это не вышло, они рассыпали по мешкам и теперь вынесут через тайный ход.

— Досада! Серебро, значит, унесли. Целый сундук! — воскликнул оруженосец. — А то мы с госпожой всё сидели да гадали, чем они там звенели в темноте.

— И сундук тот был пудов на десять, не меньше… — говорит Волков и глядит на Хенрика. Тот сидит у одного из зубцов башни, побитую руку прижал к груди, тряпка на ней почти вся пропиталась кровью. Первый оруженосец опустил голову низко, и непонятно, спит он или бодрствует.

— Как он? — спрашивает генерал.

— Как вы ушли, я с ним поговорила немного, он очень стойкий человек, очень сильный, он делал вид, что ему совсем не больно, с таким достоинством мне отвечал, — рассказывала принцесса, — а потом стих и с тех пор он, кажется, и не пошевелился даже.

— Точно спит, он почти всё вино выпил, — добавил фон Готт.

— Если спит — это хорошо, это значит, боль утихла, — Волков знал, что говорил, уж он-то в ранах кое-что понимал. — А вино оставьте при нём, мы обойдёмся.

— Я так и думал, — ответил фон Готт. — А нам и воды довольно будет.

— Барон, — продолжала принцесса, — вы, наверное, устали, вам надобно отдохнуть.

Вообще-то генерал бы не отказался, но тут же он подумал про случай с тенью и небольшим кинжалом, который из неё выпал. Рисковать Волков не хотел.

— Ваше Высочество, да и вы, фон Готт, ложитесь спать возле костра на свету, чтобы я вас видел, я спать не буду. Бодрости до утра у меня хватит, я днём спал.

Сказано это было тоном безапелляционным, и никто ему перечить не стал. Маркграфиня расстелила свой плащ под зубцом стены у огня, а фон Готт просто лёг рядом. Барон же поглядел на раненого своего оруженосца, подбросил пару щеп в костёр и наконец сделал то, о чём думал уже давно: взял кувшин с отбитым горлышком, выпил воды из кувшина. Пил, пока не напился, ведь если и вправду хозяева замка сбежали вместе со своей челядью, то, когда придёт Брюнхвальд, он будет пить вино из их подвалов.

«Господь милосердный, пусть Кляйбера не схватят, пусть он добежит до Карла. Пусть Карл поторопится и придёт завтра!».

Волков подошёл к южной стене, думал поглядеть на юг, да там разве что увидишь в такой-то мгле. А тут ещё опять снизу тухлым мясом потянуло. И он снова попросил:

«Господь, пусть Карл поторопится».

Маркграфиня проснулась, когда уже рассвело. Ночь была очень, очень тихой, а вот уже рассвет…

— Что это? — она встала рядом с генералом и стала укладывать волосы, совсем не стесняясь мужчины, причём делала это, как он её и просил, из-за зубца не высовываясь. Женщина была очень мила со сна, пусть даже ей пришлось спать у костра под открытым небом, пусть ей нечем было умыться, всё равно она была хороша собой. — Отчего они так ревут?

— Нынче утром коров никто не пришёл доить, Ваше Высочество, — ответил генерал, — животные привыкли, что их доят на рассвете.

— А что же, вся челядь разбежалась? — она собрала волосы в косу и завязала её красной верёвочкой, совсем как простая дворовая или деревенская девица.

— Ни одного, как рассвело, я не видел.

— Неужто сбежали все? — удивлялась маркграфиня, глядя на него с радостью или, может, с облегчением.

— Кажется, сбежали, — отвечал ей генерал не так уж и весело. «С моим серебром». Он смотрит на колодец, что находится с другой стороны двора. — Нам нужна будет вода…

— Вода? — переспросила принцесса.

— Раненому наутро очень хочется пить, и я думаю сходить за водой, принести пару вёдер.

— Ах, как это было бы хорошо, я бы хоть умылась, — она поглядела на генерала и, кажется, действительно была бы рада воде.

И тут он говорит ей:

— Ваше Высочество, может, пока я не ушёл за водой… — он не договорил, думая, что она сразу поймёт его.

Но она не поняла.

— Что?

— Ну, — продолжал генерал, — пока я не ушёл, может, вам надобно спуститься вниз. Проснувшись, люди часто испытывают надобность… И пока я тут…

— Ах вот вы о чём! — она опять смотрела на него, и во взгляде её явно проглядывала благодарность. А на щеках женщины проступил румянец. — Да, мне это надобно.

— Так пойдёмте прямо сейчас, я только разбужу оруженосца, — говорит он и поворачивается к спящим оруженосцам. — Фон Готт, просыпайтесь. Пора.

— О, — кряхтит тот, открывая глаза, но даже не подняв головы. — Как плохо спать в доспехе.

— Просыпайтесь, просыпайтесь, — настаивает генерал. — Я скоро пойду за водой, вы закроете за мною дверь.

— Да встаю я, — фон Готт садится, поправляет на себе латы и потягивается; замечает, что и Хенрик тоже открыл глаза, и сразу спрашивает: — Ну ты как?

Волков тоже подходит к раненому.

— Как вы, — он первый раз обращается к своему первому оруженосцу в такой форме, — друг мой?

— Терпимо, сеньор, — отвечает тот хрипло, но руку к груди так и прижимает. Сам же он очень бледен, его кожа на лице почти желта, так часто бывает с теми ранеными, что потеряли много крови. Тем не менее он добавляет: — Рука почти не болит.

— Мужайтесь, друг мой; кажется, колдуны сбежали со своей челядью и солдатами, а Кляйбер вчера ушёл незамеченный, я надеюсь, что Брюнхвальд уже идёт сюда. Как придёт, тотчас повезём вас к врачу, а пока я схожу к колодцу за водой.

— Да, — всё так же хрипло отвечал Хенрик, — воды я бы выпил.