Божьим промыслом. Пожары и виселицы

Глава 28

А тут у генерала голова закружилась. Не от усталости и не от жары.

От запахов стряпни, что доносились с кухни. И немудрено. Вчера весь день впроголодь. Сегодня уже полдень, и ещё ничего не ел. Воды и вина, и тех пил мало. И всё последнее время в доспехе, и это в жару. Но до сих пор голод не проявился во всю силу. Не до того ему было, враги были вокруг, опасно было. А тут вдруг из распахнутых дверей — запах дыма из печи вперемешку с запахом жареной грудинки с луком, и это на весь двор. Как же голове тут не закружиться? Волков вздыхает и глядит через распахнутую дверь в покои принцессы.

«Чего она там копается?»

Потом не выдерживает, подходит к двери, заглядывает в комнату, видит принцессу возле одного из сундуков и говорит:

— Ваше Высочество!

— Да, барон, — она отрывается от своих дел.

— А не хотите ли вы поесть?

Этот вопрос пришёлся ей по душе, она даже перестала копаться в вещах и встала, держа в руках какую-то нижнюю одежду. Встала и сказала без всякого жеманства или холодной гордости:

— Конечно, хочу.

Вчера ела она хлеб и окорок, кусочек пряника, и всё без аппетита, возможно, от волнения. А сегодня и не думает стесняться. Видно, проголодалась.

— Там, кажется, свинину нашли на кухне, с луком, видно, жарят.

Она улыбается:

— Ой… Я тоже чувствую запах.

— Пока вам воду будут греть, может, пообедать успеете.

— Да, — соглашается она, — подождите меня, барон, мне надобно прибраться к обеду.

И закрывает перед ним дверь.

«Прибраться к обеду? Подождать? К чему эти глупые церемонии? Шла бы как есть, авось не званый пир!».

Но теперь он уже ни о чём дурном думать не может и, увидав солдата, выходящего из кухни, кричит:

— Эй, кашевар! Принцесса желает обедать! Готово у вас?

Тот сначала растерялся и не ответил, а просто убежал на кухню, а оттуда вышел уже другой солдат и, задрав голову, сообщил на весь двор замка:

— Уже почти всё готово, господин. Вам туда подать?

— Нет, она придёт на кухню. Приготовите стол и посуду, Её Высочество сейчас пожалуют.

— Я обо всём позабочусь, господин генерал, — обещает ему Дорфус, слышавший их разговор.

«Ну вот и хорошо».

Теперь барон спокоен: стол хоть как-то будет сервирован. А пока он думал об обеде для принцессы, фон Готт и солдаты на балконе, задрав головы, разглядывали небо, и оруженосец при этом говорил с подозрением:

— Чего это они всполошились?

Волков тоже поглядел вверх и сразу увидал полтора, а может, и два десятка орлов, кружащихся над замком. Особенно над западной стеной и над ущельем. Вчера он такого не замечал; впрочем…

Тут вышла из комнаты маркграфиня, и генерал подивился ей. Новое платье нашла, простое, прекрасно подчёркивающее её грудь, рубаха не та, от которой он отрезал подол, а дорогой материи. Волосы тщательно и красиво собраны под гребень, даром что служанки при ней нет. Она остановилась у двери, красивая: ну и где будет обед?

Он указал ей рукой: прошу вас, Ваше Высочество! — и они стали спускаться вниз обедать; и генерал, да и все его люди, что были рядом, чувствовали амбре её цветочных благовоний, что растекалось по следу женщины.

В отряде Дорфуса обоза не было, так как он торопился на помощь своему командиру. Не было и кашеваров, но нарезать слегка покопчённой грудинки, найденной в кладовках кухни, и бросить её в раскалённую сковороду — ума много не нужно. Самый простой солдат знает, что если к жиру, который даст грудинка, добавить ещё и рубленого лука, а за луком бросить на сковороду круги самой простой кровяной колбасы, да дать ей немного пожариться — вот и готов обед, о котором мечтает каждый солдат, которому надоело толчёное сало да чечевица с горохом. Ну а если к столу подать хороший хлеб, пусть даже вчерашний, да кружечку крепкого светлого пива… То тут и чистокровная принцесса, если её, конечно, не кормить денёк, сидя в ожидании этого солдатского кушанья за простым столом на кухне, будет глотать слюну.

Для принцессы и генерала освободили край стола на кухне, нашли для них не господскую, но всё-таки посуду, вилки в том числе, хоть и из железа, и один бородатый немолодой солдат, что был выбран кашеваром, уже начал накладывать им жирную и вкусную еду, приговаривая при этом:

— Я у них тут перец нашёл, и ещё всякое, еду присыпал, но не от жадности, а по уму, чтобы не шибало…А пиво у них свежее, молодое, бочку только пробили, вот, попробуйте, госпожа и господин. Жаль, что не холодное, — он ставит кружки потом выкладывает отличный белый хлеб на чистый рушник. — Вот только хлеб у них вчерашний, сегодня-то в ночь не пекли, — тут он усмехается. — Оно и понятно… Не до того им было, когда тут всю ночь наш генерал буйствовал.

Казалось бы, простые слова: «наш генерал буйствовал», а маркграфиня после них снова на Волкова поглядела. Поглядела с интересом, заметила, что и простые солдаты своего командира ценят. Значит, не только особы высших сословий барона примечают, но и чёрный люд его жалует. А бородатый солдат продолжает, ставя на стол большие кружки с пивом:

— Дозвольте помогу вам шлем отстегнуть, господин.

— Да, самое время, — соглашается Волков, позабывший про свой шлем, ему хочется снять хотя бы ещё и наручи, но с ними потом мучиться опять надевать. Потом он снимает горжет — сидеть за столом с принцессой, когда у тебя половины лица не видно, неприлично, — отдаёт солдату и подшлемник, вытерев им сначала лицо, и добавляет: — Подай воды руки омыть.

— Ах да! — вспоминает солдат, а его подручный уже наливает теплую воду из чана в большую миску.

Сначала подаёт миску Её Высочеству, потом даёт ей не самое свежее полотенце, но она не отказывается — уж если есть простую еду да из простых тарелок… Но генерал, скрывая улыбку, глядит на маркграфиню. Ей явно не до этих мелочей, она глаз не отводит от сковороды и от рук солдата, что накладывает ей отлично зажаренную грудинку и колбасу, а потом сгребает из сковороды жареный коричневый лук и укладывает его рядом с едва ли не чёрной после жарки колбасой.

— Ну вот, госпожа и господин, — еда готова.

— Молодец, получишь награду, — говорит генерал и тянется наконец к кружке с пивом, которую собирается выпить сразу, не останавливаясь и пренебрегая тем, что пиво не холодное. И лишь спросив перед тем: — А пиво-то пробовал кто?

— Уж не извольте волноваться, господин, — заверяет его немолодой солдат. — Уже все приложились, и по два раза, пришлось некоторых от бочонка отгонять мешалкой.

И тогда генерал берёт кружку, предвкушая удовольствие, но принцесса вдруг и говорит ему:

— А какому святому молятся солдаты перед едой?

Генерал, чуть замешкавшись, ставит кружку на место; он, признаться, и не помнит солдатских заступников, но бородатый кашевар и тут не оплошал.

— Так то святой Себастиан.

— Себастиан! Ну конечно же! — обрадованно вспомнила принцесса. — Мученик и страдалец, — тут она вдруг протянула генералу руку. — Помолимся, барон?

Он взял её руку и снова удивился тому, что рука эта вовсе не походила на мягкую, изнеженную ручку высокородной ламы. Нет, нет… Та рука, хоть и не загрубела от ежедневной работы, но была весьма тепла и… крепка, словно у молодой крестьянки. И, держа её, Волков стал думать вовсе не о святом Себастиане. А ещё стал коситься на весьма заметную в этом новом платье грудь маркграфини.

Прежде чем приняться за грудинку и колбасу, он сразу, не останавливаясь и с удовольствием, выпил всю кружку пива. И сразу указал на пустой сосуд не старому солдату: давай наливай ещё. И пока тот бегал с кружкой к бочонку, Волков, накалывая кружок колбасы, смотрел, как своё пиво пила маркграфиня. Она делала это не спеша и с достоинством. Вот только прежде, чем генерал отправил колбасу себе в рот, в дверях кухни появился капитан Мильке, и лицо его вовсе не соответствовало приятному времяпровождению, которому предавались генерал и принцесса. Мильке быстро и неуклюже поклонился маркграфине и стал корчить многозначительные гримасы своему командиру, всячески давая ему понять, что у него к тому какой-то не очень приятный разговор.

— Мильке! — сказал генерал, явно недовольный тем, что его отрывали от обеда, которого он, возможно, ждал со вчерашнего дня. — Что вам нужно?

Тут Мильке повёл себя ещё глупее, чем вёл до сих пор: он стал шептать Волкову, но при том шептал так громко, что его шёпот принцесса безусловно слышала; капитан говорил:

— Я был за стеной, господин генерал, и мне надобно сообщить вам, что я там увидал.

Барон стал ещё злее и спросил у своего подопечного с заметным раздражением:

— Час или хоть полчаса то, что вы увидели, может подождать?

На что капитан скорчил гримасу невыносимого страдания; кажется, ему до смерти нужно было всё рассказать командиру немедленно.

— Прошу прощения, Ваше Высочество, — произнёс генерал, бросая полотенце для рук на стол и глядя на своего подчинённого с укором: какого дьявола тебе нужно?

— Ступайте, ступайте, барон, — произнесла маркграфиня.

— Мильке, вы совсем осёл? — зло начал Волков, отходя от стола к бочке с пивом. — Вы, что, не видели, что я обедаю с принцессой?

— Господин генерал! — воскликнул капитан, после чего Волков ещё раз взглянул на маркграфиню и оттащил офицера от неё ещё на пару шагов.

— Прекратите орать! Ну, говорите, что вы там нашли?

— Мертвецов! — сразу выпалил капитан.

— Мертвецов? — в общем-то, это не стало для барона уж слишком большой неожиданностью. Генерал понимал, в чьём замке находится и чья одежда сейчас сваливается в телеги. И тут он уточнил: — И много там мертвецов?

— Много, — выдохнул капитан. — Думаю, дюжина. Да нет же, дюжины полторы, и это только рядом со стеной.

Подчинённый был не на шутку взволнован, и поэтому Волков ему на всякий случай напомнил:

— Мильке, вообще-то наше с вами ремесло подразумевает наличие мертвецов рядом с нами. Уж и не догадывался, что вы так впечатлительны на сей счёт.

— Так я понимаю, но на этот раз все мертвецы — бабы, — продолжил офицер, понижая тон.

Тут уже генерал взял его за локоть и вывел из кухни на двор замка; он совсем не хотел, чтобы до принцессы донеслась хоть часть их разговора, ведь, судя по поведению офицера, этот разговор мог быть не очень приятен. И потребовал:

— Ну докладывайте наконец!

— Мы как к той стене лестницу поднесли, — сразу начал Мильке, — так уже поняли, что там что-то дурное. Трупная вонь там, под стеной, была едва выносима. Но я приказал солдату взобраться на стену, но поначалу он ничего не увидал и сказал, что сможет выбраться обратно, если со стены слезет. И я сказал ему: слезай и посмотри, что там. А через минуту он снова был на стене и сказал, что дышать там нельзя и что везде лежат мертвые с волосами.

— С какими ещё волосами? — не понял генерал.

— Вот и я про то же у него спросил, а он сказал: с длинными. Ну, я тогда сам решил посмотреть, что там за волосы. И перелез через стену сам, с двумя людьми.

— Ну и?

— То были мёртвые бабы, господин генерал. Я прошёл под башней немного, и там, под западной стеной, и пошли трупы. Старые и не старые, ещё не истлевшие и не высохшие. Некоторые уже были до костей съедены орлами, но некоторые были ещё не совсем обглоданы, и у всех были длинные волосы и все были без одежд. Ни чулок, ни башмаков, ничего на них не было, их уже голыми скидывали со стены замка, — рассказывал капитан.

— И что же? Их было больше дюжины там? — мрачно интересовался генерал. Он, признаться, в этом сомневался.

— Больше, больше, — уверенно говорил ему офицер, кивая при том.

«Выродок граф врал, что это орлы сбрасывают в ущелье объедки. Оттого тут и смердит. Так нет… — генерал глядел на скалы, что нависали над замком с севера, видел на них многолетние белые потёки от птичьего помёта и вспоминал разговор с фон Тельвисом. — Это стервятники тут поселились, потому что ущелье завалено трупами! И, судя по всему, трупы туда кидают давно!».

— И то всё были трупы женские? — уточнил барон.

— Ну, мужские мне на глаза не попадались.

— А должны были, — произнёс генерал. Он задумался. — Отчего же они женщин выкидывали со стены в пропасть?

— Ну… может, то какие непокорные были? — не очень уверенно предположил капитан.

— Непокорные кто? — сомневался генерал.

— Ну не знаю, служанки, может быть, — предположил Мильке.

Служанки? Непокорные? Полторы дюжины? Волков лишь махнул рукой: да что за глупости? И, чуть подумав, сказал:

— Берите ещё людей и ещё раз езжайте туда. Мы пока не нашли тела моего оруженосца и кавалеров, что были со мной. Сдаётся мне, что тут людей не хоронили, а поступали проще.

Мильке, конечно, не хотелось этим заниматься, по его лицу то было видно, да разве поспоришь с начальником?

— Как изволите, господин, генерал.