Божьим промыслом. Пожары и виселицы

Глава 25

Нашли хорошую телегу, небольшую, чтобы ехала по горной дороге побыстрее, впрягли в неё двух лошадей, опять же для скорости, посадили в неё кучером одного человека из приехавших. Прапорщик Кропп и ещё один человек собрались с телегой сопровождающими. Волков сам сходил за Хенриком, свёл его во двор и помог лечь в телегу, не позволив пока маркграфине выходить из башни, потом тепло попрощался со своим оруженосцем, сказал, что ждёт его на службе, и дал наставления прапорщику:

— Не тяните, езжайте со всей поспешностью, если хорошего врача в деревне не будет, гоните в город. Поторопитесь, так за два дня долетите.

— За два дня? — засомневался прапорщик.

— Дорога отсюда до самого Туллингена всё вниз и вниз идёт, так что лёгкой телеге и верховым вовсе не трудно будет доехать за два долгих летних дня до города, — уверил его генерал. — Посему поспешайте.

— Да, генерал, я постараюсь, — Кропп запрыгнул в седло и поскакал к распахнутым воротам, и сразу за ним покатила телега, увозя первого оруженосца генерала.

Сам же генерал забрал у приехавших ещё одну флягу и отнёс её принцессе и фон Готту.

— Не выпивайте всё сразу; колдуны забросали колодец мертвечиной, воды из него не набрать, — сказал он маркграфине, — но сюда идут остальные мои люди. Скоро вы будете свободны, Ваше Высочество. Как выйдем отсюда, вы сможете и напиться.

— Господи, пусть так и будет, — отвечала принцесса.

— Да уж неплохо было бы снять доспех, — отвечал фон Готт. — А то чешется везде. Особенно под кирасой.

На это Волков лишь посмеялся с сочувствием и положил руку тому на плечо: терпите, друг мой. Он прекрасно понимал своего оруженосца: самому генералу прошлым днём удалось снять латы и постоять, помыться под дождём, а вот фон Готт в доспехе был уже день и ночь.

— Барон, мне в покои поднимали воду откуда-то снизу, так же, как и в купальни ведьм; может, там внизу, в подвалах, есть ещё колодец, — произнесла принцесса, напившись и передавая флягу фон Готту, — если так, то я хотела бы просить вас кое о чём… — и прежде, чем Волков успел додуматься о пожелании женщины, она продолжила: — Мне надобна будет ванна. В моих покоях есть хорошая лохань и моя чистая одежда. Как прибудет ваш отряд, прошу вас, распорядитесь, чтобы меня туда проводили.

— Я сам вас провожу, — обещал генерал и решил, как придёт Дорфус, проверить слова принцессы насчёт колодца в подвале.

А Дорфус как раз и не заставил себя долго ждать.

— Отряд! — сообщил фон Готт, и в его голосе теперь только послышалось удовлетворённое спокойствие: ну, теперь-то точно всё позади. — Под нашими цветами.

И генерал, и маркграфиня подошли к южной стене и увидели, как к замку, ещё пока не близко, поднимается отряд пеших людей при двух телегах, а впереди его офицер и знаменосец на конях.

— Ваши цвета серебро и лазурь, барон? — пригляделась принцесса.

— Да, Ваше Высочество.

— Цвета неба и чистоты, — продолжала она, глядя на приближающийся отряд. — Это истинно ваши цвета, дорогой Рабенбург. Вот только… — она сделала паузу, — я бы добавила алого.

— Алого? — Волкову показалось, что женщина хочет ему польстить.

— Алого, — подтвердила принцесса. — Цвет неустрашимой ярости; несомненно, ваш цвет, барон. Он прекрасно подошёл бы к двум вашим цветам, барон.

Безусловно, она была умна, и, не знай генерал женщин, он несомненно возгордился бы от её слов. Но тут он понял, что принцесса тонко льстит ему. Правда, не понимал причин этого.

«Интересно, что же ей надобно от меня?».

Впрочем, об этом он пока мог только строить догадки. А тем временем отряд майора Дорфуса зашёл в замок. Майор слез с лошади и, весьма горячо и гремя железами, кинулся обнимать генерала.

— Вот уж мы торопились к вам на выручку, господин генерал, тащили лестницы; хорошо, что встретили Кроппа, и тот сказал, что замок вы уже взяли сами…

«Замок мы уже взяли сами⁈ Что ж, это хорошая мысль. Пусть все так и думают обо мне. Лишняя слава мне не повредит!».

А майор продолжал говорить, словно пытался выговориться:

— Как жаль нашего бедного Хенрика. Кропп ещё сказал, что юный фон Флюген сложил голову, — майор всё не отпускал руки генерала.

— Да, он погиб, как и должно, в бою, — отвечал Волков. Он вообще не ожидал от своего рассудительного и спокойного офицера такой страсти и такого волнения при встрече. — Убил коннетабля фон Тельвисов и пал сам. Кропп сказал вам, что лестницы не нужны?

— Да, мы бросили их, чтобы идти быстрее, — болтал без умолку Дорфус, не давая прибывшим с ним майору Вилли и Мильке вставить и слова.

«Раньше даже и подумать не мог о нём, что он так болтлив!».

Но он решил его всё-таки перебить:

— Майор, нужно обыскать замок. Деньги они вынесли, посуду и меха тоже, но всё остальное… Обивки, ковры, подсвечники, другое убранство, нужно собрать оружие, у них тут всё было богатое. Отправьте людей.

— Да, генерал, — отвечал Дорфус.

А барон продолжал:

— Пусть десяток людей с сержантом обойдут подвалы; вино у них очень неплохое, а бочки они вывезти точно не могли, — и теперь генерал оборотился к Вилли: — Друг мой, там на втором этаже — большая гостиная зала… — тут барон сделал паузу и вздохнул. — Мы впервые там с ними схватились, там должен лежать фон Флюген; да и всех других наших людей, что были с нами, нужно найти. И отвезти в ближайшую деревню, чтобы их похоронили, как положено, на кладбище. А ещё поищите раненых врагов, не все они должны были уйти. Дорфус… Вы поставьте стражу на ворота и дозоры на стены, а лучше на башни, отправьте сержанта какого-нибудь с людьми, пусть обыщет их кладовые, должно быть тут съестное, да распорядитесь об обеде. К приходу полковника пусть будет для людей еда. Мильке, возьмите несколько человек и верхом оглядите окрестности. Колдуны вышли каким-то тайным ходом пешие, ночью, куда же они пошли? Надо бы узнать. Господа, людям велите доспехи не снимать, сами будьте внимательны, тут везде колдовство, а может, и отрава.

Старшим во дворе оставив Неймана, сам генерал взял с собой трёх солдат и поднялся на третий этаж флигелей, зашёл в ту комнату, что была отведена для маркграфини. Кажется, как она ушла отсюда, тут никто не появлялся. Женщина просила принести ей в покои лохань для купания. Вот только лохань та была уж очень велика, и трём солдатам её было не дотащить. Тут же были сундуки принцессы, но заглядывать в них барон не решился, не дело рыцаря обшаривать дамские сундуки да копаться в женских нарядах, а перетаскивать всё он пока не хотел.

«Ладно, обыщем замок, так сама придёт сюда и возьмёт, что ей нужно. И заодно помоется тут. Если, конечно, воду найдём».

— Генерал! — донеслось снизу, со двора. Кажется, это был Нейман. — Господин генерал!

Барон прошёл к балкону, заглянул вниз и без слов всё понял. Перед Нейманом на телеге сидел человек, по одежде вида воинского, но без доспехов, и был он ранен, нога у него от колена и до паха была завёрнута в запачканные тряпки, а рядом с ним стояли два солдата.

— Пленный! — прокричал Нейман, увидав Волкова.

— Иду! — отозвался тот.

Это было кстати, и он стал спускаться вниз. А когда спустился, один из солдат сразу доложил:

— В людской, под лежанками прятался.

— Имя? — спросил генерал, оглядывая раненого с ног до головы и отмечая, что у того хорошая одежда и башмаки, и отличная стёганка. А ещё он видел, что у пленного нет распятия.

— Иржи Корак — ответил солдат сразу.

— Иржи Корак… Нездешнее у тебя имя, солдат, — заметил генерал. — И кто твой командир, Иржи Корак?

— После того как вы убили коннетабля, стал сержант Новотны, — теперь все слышали отчётливый восточный акцент раненого.

— Эгемская сволочь, — заметил один из солдат, что нашёл пленного.

— Вы тут все из Эгемии? — уточнил Волков.

— Нет, не все. Половина примерно… было. Многих вы побили.

В это время один из солдат, видимо, посланный Нейманом, принёс генералу табурет, и тот, усевшись в тени балкона, продолжил:

— Далеко вы забрались от своего дома. В Эгемии работы было не найти, что ли?

Солдат вздохнул, прежде чем ответить:

— Фаркаш обещал два талера в неделю, прокорм и обувку за гарнизонную службу, а у кого нет брони, тому кирасу и шлем за свой счёт. У нас таких условий никто не предлагал.

— Доспех, обувку, да ещё восемь талеров в месяц! — удивился солдат, стоявший рядом с пленным, а после ткнул его в ухо кулаком. — Сволочь! Нам платят за войну пять. И башмаки у нас свои.

— Польстился, значит, на серебро, — резюмировал генерал. — А что же за служба у тебя была, что ты делал за такую деньгу? У нас такие деньги доппельзольдер получает, так он в бою в первый ряд становится. Неужто просто караул на воротах в замке нёс?

И тут уже пленный отвечать не торопился. Он молчал. И тогда генерал продолжил:

— А распятие твоё где?

Всё тот же говорливый солдат взглянул повнимательнее на раненого и даже дёрнул того за ворот рубахи, чтобы убедиться, что на нём нет креста. И, убедившись, заметил со злорадной удовлетворённостью:

— Еретик, собака! — после чего снова сунул кулак пленному, на сей раз в рёбра, да и усилия прибавил.

Тот вздрогнул всем телом и поморщился.

А генерал уточнил у него:

— Ты лютеранин?

— Нет, — покачал головой раненый. — Просто Фаркаш сразу сказал, ещё когда нанимал нас, чтобы распятий не носили.

— И ты не удивился?

— Да деньги нужны были, — пробурчал солдат.

И тут первый раз заговорил Нейман:

— Фаркаш вас издалека нанимал, чтобы местных крепче в узде держать?

— Да никакая им узда тут не нужна, местным этим, — говорит солдат тихо, — у них лишь один день барщины в неделю. Дорогу ремонтируют да мосты, и всё. Так и сами понимают, что дорогу ремонтировать нужно, они тоже с неё кормятся.

— Громче говори! — требует Волков.

— Местный мужик своими господами доволен, — раненый говорит, как и просили, уже заметно громче. — Да и вся челядь тут из местных, сами приходили, на работу в замок просились.

— Значит, господ не боялись? — уточняет генерал и продолжает: — Не понимаю — живёте тут мирно, тихо, мужик барином доволен, с одной стороны горцы не одолевают, с другой стороны богатый город Туллинген, тоже соседи мирные; так отчего же платили тебе восемь монет в месяц? Как за хорошую войну. За что?

Пленный только вздохнул, всё было ясно, что ему не хочется отвечать на этот вопрос: ну платили и платили, чего тут спрашивать.

Но это Волкова не устраивало, и он делает знак солдату, тому самому, что проникся допросом и с удовольствием участвует в нём: что-то ублюдок скуксился совсем, а ну-ка, приятель, взбодри его подлеца! И движения пальца генерала было достаточно, чтобы солдат с удовольствием, почти без замаха, своим крепким солдатским кулаком дал пленному под правые ребра.

— Ох, — дёрнулся тот от боли и согнулся. — Ё-ё…

А солдат и говорит ему:

— Ещё и не так ёкнешь, если не будешь господину генералу отвечать. Ты его, брат-солдат, лучше не зли, а то шкуру с тебя снимем, уж поверь мне, брат-солдат, снимем. Уж таких, как ты, тех, что распятия не носят, не помилуем.