Божьим промыслом. Пожары и виселицы

Глава 22

— А-а-а… — орёт человек и выскакивает из башни обратно на стену. Он, видно, толкнул того, что нёс факел, и тот его выронил прямо на пороге, Волков же удовлетворён…

«Ещё один раненый у них».

И как только солдаты вывалились на стену, он спокойно закрывает восточную дверь башни, поднимает факел врагов и идёт к западной двери, закрывает и её. Вот теперь он чувствует себя уверенно, теперь в приворотную башню, которая контролирует ворота, можно зайти только через нижнюю дверь со двора, но именно к ней он и спускается.

Генерал слышит крики снизу:

— Гурми! Гурми, недоумок, что там у вас происходит? Где вы там, отвечай!

Но вместо Гурми кричит другой, видно, молодой ещё солдат, обладающий сильным акцентом:

— Гурми ранен, рука у него разрублена, а в башне этот… Прячется там, ждал нас в темноте!

Волков усмехается. Да, ему нравятся те ноты в голосе кричащего с акцентом солдата, солдат раздражён, он зол на своего командира, что отправил их в башню. Генерал понимает, что не только он слышит этого солдата, его слышат и другие солдаты, которых, судя по всему, сержант сейчас погонит в башню, в темноту, в которой прячется тот, что поранил и убил за этот день так много их товарищей. И чтобы ещё больше усилить нежелание солдат забираться в башню, он, спустившись на несколько ступенек к ним поближе, чтобы его хорошо слышали те, кто стоят у двери, кричит что есть мочи:

— Эй, вы, чёртовы ублюдки, с вами говорит Иероним Фолькоф фон Эшбахт, барон фон Рабенбург, которого люди прозвали Инквизитором! Какого дьявола вы заставляете меня ждать⁈ Начинайте уже! Заходите в башню, иначе ворота вы не откроете! Слышите меня? Вам придётся зайти сюда и драться со мной, чтобы добраться до подъёмного ворота! И клянусь Создателем, вам, котам Люцифера, придётся заплатить здесь кровью за каждую ступеньку, на которую взойдёте!

И после его слов повисла пауза. Такая приятная пауза, которая выдавала растерянность врагов, а может быть, даже и смятение.

«Притихли, холопы нечестивых».

Конечно, они его слышали; там, у двери внизу, горела пара факелов и стояло несколько человек, но прошло несколько мгновений, прежде чем кто-то наконец отважился ему ответить.

— Ты там сдохнешь! — видно, это старший, возможно, тот самый ловкий мерзавец-сержант, что убил фон Флюгена. Хотя… генерал в этом не уверен.

«И всё, что ли?».

Волков стал смеяться так, чтобы его смех слышали враги.

— Ха-ха-ха… Может и так, может и так, но, клянусь святым знамением, я попытаюсь продать свою жизнь как можно дороже. Ну хватит уже болтать… давайте… заходите, ублюдки! — и он стал стучать огромной глефой по стене башни.

И тут он слышит снизу хоть и не громкое, но отчётливое:

— Дворжак! — это говорит всё тот же человек, что обещал генералу смерть. — Где он есть?

— Тут я, — отвечает кто-то. — Чего?

— Давай, сделай уже наконец хоть что-то! — зло выговаривает ему первый.

— А что я сделаю? Там темно же! — бурчит Дворжак. Явно он не хочет нарываться, только что Гурми получил своё, и это все слышали.

— Габор! — продолжает старший. — Давай, посвети ему.

— Я? — удивляется Габор.

И Волков, слыша искреннее удивление в его голосе, снова начинает смеяться.

— Ха-ха-ха… Эй, Габор, заходи сюда, обещаю, что убивать не буду, — он снова смеётся. — Ха-ха… Только руки пообрубаю.

— Давайте, сволочи! Идите! Ну! — орёт уже не на шутку взбешённый начальник. — Давайте идите уже… Или что? Хотите господ разозлить?

«Господ разозлить! Весомый, видно, довод!».

Несомненно, весомый. После него Волков, стоя на лестнице, видит, как колеблющееся пламя факела приблизилось к дверному проёму. И он теперь ничего не говорит, стоит не шевелится. Хотя нужно бы ему спуститься на три-четыре ступеньки, стать ко входу поближе, чтобы, как только появится кто-то в проходе, так врезать ему глефой-оглоблей, желательно по шлему или по шее, а нет, так хоть по рукам. Но он боится спускаться, уж больно тяжек у него шаг. Лязг железа враги сразу услышат, поймут, что он уже рядом, а пока… Он прячется в темноте и ждёт, тихонечко, чтобы не стукнуло, закрывая забрало. И дожидается: факел появляется в самом низу башни, освещает лестницу, с ним и ботинок солдатский проникает в башню, потом рука, а потом и сам… Это, наверное, и есть тот Габор, которого подгонял командир. Солдат. Он задирает голову вверх и…

— Тут он! — орёт Габор. — Тут. Вон он. Дворжак! Дворжа-ак!

И в мгновение за его спиной появляется Дворжак, у него хорошая кираса, отличный шлем и панталоны из бархата, что ли, а ещё у него… ну, конечно же. Аркебуза! И он тут же её вскидывает. Целится вверх. Тут уже генерал ждать не захотел. И сделал шаг назад… Но запнулся о высокую ступеньку. Замешкался, едва не упал, прежде чем увидал, как на затравочной полке аркебузы вспыхнул фонтанчик белого порохового огня.

Вш-ш… Пахх…

Вспышка озарила лестницу и ослепила барона на мгновение. Он пошатнулся и встал на одну из ступеней коленом.

«Дьявол!».

И услышал радостный, почти ликующий крик снизу.

— Попал! — Волков через дым видел, как аркебузир, сделав выстрел, тут же вышел из башни, а кричал как раз тот, что держал факел. — Дворжак попал в него!

«Попал? Куда? — генерал не чувствовал боли. Даже удара не почувствовал. — В доспех, в доспех пуля пришлась! А орёт он от радости, что я на ногах не устоял».

А снизу — видно ждали приказа — сразу ввалились ещё три солдата.

— Давай, давай, пошли… Заколите эту сволочь, наконец! — разрывался командир на дворе. И ребята пошли к лестнице. С копьями и алебардами. Утром в такой же ситуации ему пришлось отступать, но тогда у него был всего лишь один меч против древкового оружия. Теперь же…

Волков, не задумываясь, вытаскивает из сумки пистолет… Враги как раз сбились в кучу возле лестницы, да ещё и факел за ними горит, очень всё хорошо ему видно, и расстояние подходящее…

И генерал, быстро подняв крышку на запальной полочке, нажимает на спуск. Он направляет оружие точно в морду одного из солдат, что находится к нему ближе…

Искры из-под колесца уже полетели на порох, но тот, в которого Волков целился, вдруг закричал истошно:

— Пистоль у него!

Заорал и опустил лицо вниз.

— Вссс, — свистит колёсико, высекая белые искры. — Пуххх…

Вспышка на мгновение освещает всех собравшихся тут людей, а потом сизый дым… И пуля щёлкает в подставленный солдатом шлем и отлетает в того, который держит факел, единенный источник света в башне.

— А-а… — орёт солдат и роняет факел на пол.

Становится темно.

«Ну вот и Габор своё получил».

Он прячет оружие обратно в карман пистолетной сумки. Бедняга Хенрик говорил, что порох ещё есть, и есть пуля; как только будет время, нужно будет оружие перезарядить. А пока он берётся за глефу двумя руками. Берёт её как следует и делает пару шагов вниз. Туда, где в сизом пороховом дыму и темноте кто-то ругается и возится, звякая железом. Барон ничего не видит, но начинает молотить темноту своим гигантским орудием, он рубит и колет, потом снова бьёт сверху и снова колет.

И часть его ударов находит свои цели, кто-то попадает под них. Солдаты совсем затоптали факел, они ругаются и орут, они пытаются защищаться, требуя друг от друга, чтобы им дали место для отступления, а Волков просто стоит на ступень выше и всё бьёт и бьёт в темноту. И даже не думает о том, что может в этой сутолоке получить удар копья из темноты. Он не уверен, что наносит кому-то урон: как тут ударить точно, в такой-то темноте? Часто его удары приходятся в железо или по оружию, что выставили солдаты для защиты, но он продолжает бить, пока в руках есть сила, а чтобы усилить эффект от своего натиска, он рычит из шлема:

— Ни один! Ни один из вас отсюда не выйдет! Ни один! Слышите вы, сволочи? Ни один! Чёртовы слуги Сатаны!

И эти слова, а главное, свирепый его напор, наконец возымели действие; все, кто вошёл в башню, всё-таки вывалились из неё с шумом, руганью и взаимными упрёками на улицу. И как бы там не требовал от них их командир, обратно уже возвращаться не желали.

Наконец в башне стало тихо. Тихо и темно. Остро пахло порохом. И только тут он, привалившись к стене, открыл забрало, чтобы отдышаться. То, что у него болела нога… так это она с утра начала… Хуже было то, что после этой оглобли, которой он только что поработал, начало побаливать плечо, про которое он уже и забывать стал.

Ладно, ничего, зато Кляйбер сейчас убегает всё дальше. И о погоне, кажется, колдуны и не помышляют.

«Это хорошо, что я сюда пришёл! Ещё им пару человек поранил, а может, и больше!».

Тут генерал услышал, как кто-то подошёл к двери, что вела во двор, и… Дверь, кажется, захлопнули, закрыли… А потом зачем-то стали по ней ещё и бить. Признаться, Волков сначала не понял, что происходит. Он как можно тише спускается на несколько ступеней в полной темноте. Находит дверь… Так и есть — она закрыта. Закрыта?

Двери этих башен открываются наружу. Значит, дверь не только закрыли, так ещё и подпёрли чем-то.

«Это чтобы я к ним во двор не вышел? — Волков самодовольно усмехается. — Боятся, значит!».

Но тут, стоя в самом низу башни в темноте, он слышит звуки что доносятся и сверху. И он вдруг понимает, что двери, которые он запер изнутри, теперь подпираются и снаружи. Он аккуратно, чтобы не споткнуться, но всё-таки поспешая, начинает подниматься на второй этаж башни. Там есть ещё две двери, которые открывают выход на стену замка; как раз через западную дверь они с Кляйбером и пришли сюда. Он отодвинул засов и толкнул дверь, та не поддалась. Тогда генерал толкнул сильнее. Но и теперь дверь не шелохнулась. Дверь была подперта снаружи, подперта крепко.

И тут же он услышал, как и последнюю дверь башни, что вела на восток, тоже подпирают. Его не смогли одолеть… и поэтому просто заперли внутри.

«И пока я буду тут… они могут попытаться пойти в юго-западную башню. И, убив фон Готта, убив Хенрика, снова схватить маркграфиню! Вот хитрые дьяволы!».

Он тут же вспоминает про топор, который заткнул под ворот, чтобы тот не проворачивался и не давал опустить мост. Генерал быстро идёт на верхнюю площадку приворотной башни. Идёт, уже не думая о больной ноге.

«Хитрые, изворотливые твари, изощрённые! Ведьминское отродье, никак они не хотят проигрывать, никак не хотят отступать и на всякую мою победу придумывают новую подлость!».

Он поднимается на верхнюю площадку и уже здесь во тьме ночи видит свет. То костерок, что горит на юго-западной башне. Сам огонь за зубцом, но свет от него озаряет весь верх башни.

— Фон Готт! — кричит барон, доставая из сумки разряженный пистолет и пороховницу.

— Да, генерал, — тут же доносится с запада знакомый голос.

— У вас всё в порядке? — барон на ощупь шомполом прочищает ствол оружия.

— У нас всё хорошо, Хенрик отдыхает, я на страже.

«Болван, раз уж начал перечислять, нужно было и про Кляйбера вспомнить».

— А у вас, сеньор, всё хорошо? Я слышал, там стреляли, — продолжал оруженосец.

— Всё в порядке, — отвечает Волков. А сам пытается на вес определить количество пороха в пороховнице. Его явно осталось немного. И немудрено, они с прошлого утра стреляют из пистолетов. И он, привычно заряжая так хорошо знакомое ему оружие, пропихивает шомполом в ствол пыж и продолжает: — Ублюдки снова получили от меня, теперь зализывают раны, но, фон Готт, будьте внимательны. Слышите?

— Конечно, сеньор, мы настороже!

Вот и поговорили. Он вздохнул. Ночи тут, на юге, очень тёплые. Ему хочется пить после изрядной работы и волнений. Правда, разговор с оруженосцем чуть-чуть успокоил барона. Но ещё большее спокойствие ему принесла бы пара слов, произнесённых самой принцессой. Впрочем, как умная женщина, она не стала встревать в разговор воюющих мужчин.

Пуля… В кармашке для пуль остался всего один свинцовый шарик. Он отправляет его в ствол. Шомпол, снова пыж, ещё немного пороха под крышку на запальную полку. Всё, оружие готово. У него теперь два заряженных пистолета.

Времени прошло уже достаточно, чтобы Кляйбер ушёл от замка подальше, если, конечно, в такой тьме он найдёт правильную дорогу и не сломает себе ноги. Впрочем, если бы слуги колдунов вывели из конюшен лошадей, он бы услышал это. Значит, погони за кавалеристом всё ещё не было.

«Ну да…Но как мне теперь выбраться отсюда? Как вернуться к маркграфине?».

Волков уже начинает волноваться за неё.

«Не зря же они меня здесь заперли. Не просто так. Точно… точно что-то замышляют!».

Он знает, что под большим колесом, на который намотан толстый канат, поднимающий ворота, клином лежит его топор.

«Да, топор, и что? Двери башни из дуба толщиной в ладонь. Да оббиты железной полосой. Как раз деланы они для того, чтобы с ними пришлось повозиться. Да всё это ещё в кромешной темноте».

Нет, генерал прекрасно понимал, что рубить дверь, да ещё с его больным плечом, — затея пустая. До рассвета уж точно. И поэтому лихорадочно искал выход.