Божьим промыслом. Пожары и виселицы

Глава 35

Место для лагеря Карл, как всегда, выбрал идеально: сверху гора, поросшая непроходимым кустарником, снизу дорога, на которую Хаазе направил орудия, он ещё, пока сидел тут, чтобы солдаты не бездельничали, набил понизу немного рогаток, что и Волков, и Брюнхвальд меж собой отметили и занесли молодому артиллерийскому офицеру «в плюс». Единственное, что было в том лагере нехорошо, так это то, что там было маловато места. Обоз, пришедший из замка, занял почти всё свободное пространство.

Генерал решил ехать в карете, так как знал, что если поедет до Мемминга верхом, то к утру из-за больной ноги потеряет все силы. И душевные, и телесные.

Как только стемнело, так сразу стало видно оранжевое зарево на севере, сверху от лагеря. То догорал дом кровавых колдунов Фаркаш фон Тельвисов. Среди солдат уже разошлось то, что рассказал пленный, они передавали это из уст в уста, и всякий раз рассказчик собирал вокруг себя целую толпу желающих послушать.

Особенно говорлив и популярен был тот солдат, что непосредственно присутствовал при допросе Франца Гифлеора. И он снова собрал возле себя не меньше двух десятков людей. Сам он сидел у костра, другие же солдаты разместилась вокруг него. В основном это были пушкари, которые сидели в лагере и ничего не знали про то, что творилось в замке. Им было интересно. А Волков, проходя мимо них и услыхав рассказ солдата, заметил: «Привирает, подлец!».

Впрочем, эти солдатские байки были ему на руку, опять же в них он был былинным рыцарем, что не побоялся схватиться с необыкновенным злом, с настоящими и жутко кровавыми колдунами. Но сейчас ещё рано было ему почивать на лаврах и сиять от самодовольства, слушая рассказы своих подчинённых. Сейчас ему нужно было готовить поход, вернее, рейд за «своим», как он уже считал, серебром. И поэтому он собрал около кареты своих офицеров.

— Мильке.

— Да, господин генерал, — отозвался тот.

— Знаю, что вы устали, капитан, знаю, — начал Волков. — Только времени у нас на отдых нет. Пленные говорят, что колдуны послали за горцами, и когда те появятся, одному Господу известно. Так что действовать нам надобно быстро. Майор Дорфус, для вас капитан отобрал самых свежих коней; как поужинаете, так берите с собой шестерых проворных и глазастых людей. Ещё возьмите с собой пленного, он как-никак дорогу ту знает, бывал там, в Мемминге. И выдвигайтесь по дороге на запад. Идти придётся меж гор в темноте, уж не знаю, будет ли нам удача, выйдет ли луна. Так что расспросите пленного как следует, чтобы не проморгать тот поворот, который нам нужен. За вами следом пойдёт капитан Нейман с лёгким отрядом в двадцать человек. А уже за ним я сам пойду. Пойдём без обоза, не нужен он, пленный говорит, тут недалеко. Пойдём скорым шагом, до рассвета на месте должны быть. Господин полковник?

— Да, господин генерал, — отозвался Брюнхвальд.

— Вы остаётесь в лагере за коменданта, — произнёс Волков и добавил, делая на том ударение: — С принцессой, полковник.

— Я понимаю, господин генерал.

— Фон Готт будет при ней безотлучно, и ещё пусть четверо самых надёжных людей при ней будут, — продолжал Волков. — Она — главная в лагере ценность.

— Я понял, — говорит полковник.

И тогда генерал отдаёт главное распоряжение:

— Полковник, ежели к завтрашней ночи меня не будет и от меня не будет писем, так следующим утром снимайте лагерь и поспешно двигайтесь на восток, к Цильской долине, а оттуда уже в столицу Её Высочества. И помните, что было с подложным письмом, которое вы получили якобы от меня; в моём письме, коли соберусь писать, обязательно будет тайное слово. Вы его помните, без него то не моё письмо. Господа, всё всем ясно?

Вопросов ни у кого не было. И тогда генерал закончил совет:

— Что же, если всё всем ясно… Капитан Мильке, как будете готовы, можете выдвигаться. Мы скоро тоже тронемся.

Офицеры стали расходиться по своим отрядам, а Волков, пока не вышел, ещё раз решил поговорить с фон Готтом насчёт принцессы.

— Дорогой друг, — начал генерал свои наставления. — Знаю, что вы устали неимоверно, но попрошу вас быть бдительным и людям, что вам приданы, зевать не давать. Помните, что та тварь, что за принцессой с кинжалом пришла, была, как мрак, почти невидима.

— Я помню, тот кинжал у меня.

— Вот… Принцесса будет спать в телеге, так вы ту телегу поставьте в центр лагеря, и чтобы костёр горел рядом, сами ни на шаг от неё. И людей отпускайте лишь по одному от неё. Её жизнь я поручаю вам.

— Не волнуйтесь, сеньор, — отвечал ему оруженосец в том тоне, в котором разговаривают люди почти близкие, — буду следить за нею всю ночь, не засну, вы же знаете, я крепок, а спать лягу, как рассветёт.

Волков кивнул и произнёс:

— И ещё… Она женщина, но ей тоже нужно будет отходить по нужде. А везде вокруг будут люди, солдаты; она решит отойти подальше или пойти к солдатским нужникам, так вы ей того не дозволяйте, я не хочу, чтобы она ночью отходила от лагеря, как и таскалась по соседним кустам.

— О, — это, кажется, для фон Готта оказалось проблемой. — И что же мне тогда делать?

— Не знаю, придумайте что-нибудь; и будьте деликатны, она может стесняться, так вы сами спросите, не нужно ли ей по нужде, служанок у неё тут нет, в замке я был ей за служанку, а теперь вы побудьте.

— Господь всемогущий! — начал оруженосец. Настроение у него, видно, испортилось. — Уж лучше бы мне с вами в рейд пойти.

— Не ищите лёгких путей, друг мой, учитесь обходиться со знатными дамами, — усмехается генерал, — вдруг вам повезет и встретите вы богатую да знатную, и, может быть, вам тогда не придётся половину жизни спать в обозных телегах.

Он уже хотел попрощаться с маркграфиней, так она сама едва дождалась, когда он закончит с фон Готтом, и подошла к нему.

— Барон, я вижу, солдаты поели и собираются куда-то, кажется, первые уже уехали. Прямо в ночь.

— Я говорил вам, Ваше Высочество, хочу дойти до ближайшей деревни, она тут недалеко, за горой; до зари, думаю, там будем. Сдаётся мне, что нечестивое семейство в той деревне притаилось. Уж очень хочется их схватить, отвезти в Швацц, вам на суд.

— Кажется… — она поглядела на суету, что была в ночном лагере, — вы велели запрячь карету?

— Да, я поеду в карете. Устал, признаться.

— Барон, — в её голосе появилась те интонации, которые опытная женщина использует, чтобы получить от мужчины желаемое, — дорогой, — она стояла близко, не будь вокруг людей, принцесса, может быть, даже и прикоснулась бы к нему. Возможно, взяла бы за руку. — Может быть, вы возьмёте меня с собой? Я не займу много места в карете.

Как ни ласкова она была, как ни очаровательна, но на сей раз её теплота в обращении, это замечательное слово «дорогой» не поколебали его.

— Даже и не просите о том, Ваше Высочество. Я, пока мы были в башне, с ума сходил от мысли, что с вами что-то может произойти. Уж больше подобных мыслей не вынесу. Я иду на дело военное, в набег, в рейд. И в деле том женщинам не место. Мне о войне надобно будет думать, а не о том, как вас спасать, случись что. Нет! Вы останетесь тут.

Но она не отступала и продолжала всё тем же женским тоном, что размягчает мужские сердца:

— Просто там, в башне, я много молилась, и когда заснула, там мне во сне явился ангел, и ангел тот молвил: будь при муже том, и ты спасёшься и увидишь своих дочерей.

Но даже ангел Волкова не пронял.

— Ваше Высочество, жёнам в рейде места нет; может статься, что придётся нам обратно бежать от врага. И вам безопаснее остаться тут, в лагере, при полковнике Брюнхвальде и при фон Готте, они за вас готовы жизни свои положить, — и тут он не побоялся и движением, которое в темноте и суете сборов никто не могу увидать, взял её за руку. — Не волнуйтесь, принцесса, всё будет хорошо, я скоро вернусь, солдаты говорят, что меня ведёт Бог, не зря они меня прозывают Дланью Господней.

И она не отняла своей руки, а лишь вздохнула невесело. И тогда генерал наклонился и поцеловал ей руку. И почти прошептал:

— Обязательно вернусь, ведь вы ещё не расплатились со мною, принцесса.

И пока он целовал одну её руку, она, оглядевшись быстро вокруг — не смотрит ли кто, — протянула ему и вторую: и эту тоже целуйте.

Начальником быть хорошо. Можно бросить в карету перину, снять горжет и поножи, вытянуть ноги и… спать. Каретой управляет солдат, рядом с каретой Кляйбер верхом. Волков решил приблизить этого умелого, храброго и расторопного кавалериста. Награду, обещанную за побег из замка, он ему ещё не выдал, но высказал пожелание Брюнхвальду, чтобы тот произвёл Кляйбера в сержанты и подготовил генералу на подпись кавалерийский сержантский патент на имя солдата. Полковник обещал всё сделать, как только выдастся минута. Кавалерист был счастлив, когда о том узнал. Сержант кавалерии — это вам не сержант какой-то там пехоты, это ближний круг рыцарства, почти прапорщик.

В общем, Кляйбер готов был стараться и дальше, пока господин генерал изволил почивать в карете. Тут же недалеко был и Вилли, а впереди отряда ехал майор Дорфус. Он внимательно следил за огнями, что появлялись впереди. То замыкающий сержант отряда капитана Неймана указывал главному отряду направление, чтобы тот не сбился с пути в темноте и тумане, сползавшем с гор. А дорогу перед отрядом Неймана проверял кавалерийский разъезд капитана Вилли. В общем, все они обеспечивали генералу спокойный сон три-четыре часа до самого поворота направо, до подъёма, который вёл в горы на Мемминг.

Время шло уже к утру, было самое-самое предрассветное время, ночные птицы уже смолкли, утренние ещё не проснулись, так как солнце из-за гор на востоке ещё и луча не показало, когда к карете генерала подъехал майор Вилли и, заглянув в темноту кареты, сообщил командиру:

— Господин генерал, Мильке сообщил, что видит огонь на пригорке. Костерок кто-то палит. Пленный говорит, это как раз то место, где сержант колдунов велел выставить секрет.

Волков глубоко спал, как не спал давно, но совсем не выспался, то ли от прежней, многодневной усталости, то ли от горного воздуха.

Он так ещё бы поспал, может, даже до обеда. Но теперь уже пришло его время. Он встряхнул головой и спросил:

— Они, что же, в секрете костёр палят?

— Да то не солдаты, то стража замка, — небрежно пояснил Вилли. — Почём им знать, как должно солдату в секрете быть.

— Для того солдату даны сержант и офицер, что всё ему объяснить и за всем проследить, — назидательно произнёс Волков и тут же крикнул: — Кляйбер, ты тут?

— Здесь, господин, — отозвался кавалерист. Он был рядом с каретой.

— Помоги прицепить горжет и поножи, — распорядился генерал. Волков был близко к намеченной цели, он, кажется, чувствовал серебро колдунов, как будто знал, что оно рядом, и поэтому сон быстро покинул барона, а вместо него появилась присущая всем солдатам, что чувствуют добычу, бодрость. — Вилли, пошлите за Нейманом, пусть подъедет сюда. И пусть едет побыстрее, нам всё нужно успеть, пока туман не начал таять.

Всё делали быстро, к генералу пришёл Нейман и заодно привёл пленного, которого он таскал за собой на цепи, и они всё обсудили.

Не прошло и четверти часа, как капитан Нейман с пятью отборными людьми пешими выдвинулись к тому пригорку, на котором капитан Мильке углядел в ночи костерок.

А ещё через полчаса к генералу приехал от Мильке человек и сообщил:

— Секрет сбили, Нейман говорит, что дорога до самого села свободна.

— Ну что ж, — решил генерал, — пусть Мильке и Нейман заходят в село и, не останавливаясь, идут до самого выхода.

И гонец уехал к передовым отрядам. Барон же стал оглядывать туманные окрестности, давая уставшим за ночь солдатам хоть малость передохнуть, перекусить принесённым с собой, а тут как раз за горами стало светлее, и горные вершины стали из чёрных превращаться понемногу в розовые. Особенно там, где не поросли лесом, а были каменные.

— Дорфус, нам больше стоять нет резона, командуйте «поход», — распорядился генерал.

И колонна двинулась вверх по дороге.

Мемминг был деревней, что растянулась между двух склонов небольших гор, как в ложбине, а единственная дорога, что проходила через неё, уходила дальше в гору на пологий склон; по той дороге никто особо и не ездил, по ней местные гоняли своих коров, лошадей, овец и коз на выпас на соседние живописные зелёные склоны, что поднимались всё выше. О том им рассказал Франц Гифлеор. Теперь, когда шея его была в железе, а цепь от ошейника в немилосердной и твёрдой руке капитана Неймана, врать ему резона не было вовсе. И он, быстрым шагом шедший рядом с конём капитана, старался как мог угодить людям генерала.

Нейман же, как перерезал в секрете троих полусонных стражников фон Тельвисов и выложил их трупы на склон пригорка как назидание, сам со своим отрядом, не останавливаясь, пошёл по дороге вдоль деревни наверх. И по рассвету, по туману, под мычание коров и крики петухов быстро прошёл всю деревню и, выйдя на склон за последним домом, устроил там засаду. Как раз для тех, кто, увидав поднимающийся к Меммингу отряд барона, надумает бежать в горы. Вот их-то и собирался ловить капитан Нейман и его люди. Тому его учил сам генерал перед делом.

— Не давайте рыбам уплывать из вентеря.

И капитан всё усвоил. Последние люди его отряда покидали деревню под удивлёнными взглядами крестьянок, что уже встали для утренней дойки. Крестьянки, широко раскрыв глаза, смотрели на отряд капитана, что проходил через их деревню в горы. И люди все в нём в железах и с железом в руках; потные и злые лица пришлых людей смотрят на женщин из-под своих шлемов, и в глазах их ничего хорошего. Тут уже и не до коров деревенским бабам. Отродясь они такого не видали. И стали бабы перекликаться меж дворов.

«Видала? Видала! А ты видала? Тоже!».

И многие видели. От того и страшно стало всем. И поспешили они сообщить о пришлых солдатах и тем всполошили своих мужиков. А те уже выбегали из домов и выглядывали через заборы на туман, что ещё не растаял на дороге.

«Как? Откуда? Что за люди? В нашей деревне не бывает чужих, да ещё с оружием!».

Мужики выбегали со дворов, но в утреннем тумане ничего, кроме следов от солдатских башмаков и кованных военными подковами коней, они уже не находили. Тем не менее, когда отряд Волкова стал выходить из туманных низин и подходить к Меммингу, деревня уже не спала.

Генерал же, оставив на дороге, на возвышенности, конный отряд Мильке для дозора, сам поспешил в деревню. Он хотел побыстрее сделать дело и ещё по утренней свежести двинуться обратно к лагерю. И как только показалась деревня, Волков, уже полностью облачённый в латы, вылез из кареты и сел на одного из своих коней.

Солдаты должны видеть своего командира, а не догадываться, что он где-то там в карете едет. И когда его отряд уже подходил к Меммингу, генерал подъехал к пригорку и остановился как раз напротив троих убитых Нейманом и его людьми стражников.

Волков указал на мертвецов и прокричал:

— Солдаты, поглядите направо, вон они лежат, три болвана… Так бывает с теми, кто в секрете жжёт костёр и дремлет. Запомните этих дурачков раз и навсегда.

Но это он для бодрости так кричал, генерал знал, что его люди, в большинстве своём из Эшбахта, — то люди в походах и схватках закалённые. Не чета болванам, что нечестивым служили да жирели от гарнизонной жизни.

А тем временем солнце показалось из-за ближайшей горы, аж глаза слепило, туман таял на глазах, и перед Волковым показался во всей красе хороший дом с отличным забором. Он был первый от большой дороги.

«Если подлец не наврал, это и есть дом старосты! Там и должно быть моё серебро! Ну что ж, Франц Гифлеор, не дай тебе Господь ошибиться насчёт денег».