Божьим промыслом. Пожары и виселицы

Глава 26

А Волков решил узнать о другом. И пока солдат собирался с силами после удара, он и спрашивает:

— Тебя не взяли с собой, потому что нога поранена, а почему же других забрали? Раненых должно быть больше, и ранения у многих были тяжелее, отчего их забрали, а тебя оставили?

И тут, к удивлению всех присутствующих, раненый и говорит:

— Так никого из раненых господа с собой не взяли.

— Не взяли? — Волков почему-то не удивляется этому и спрашивает: — А где же они все?

— Да… пришёл этот дьявол, Пидокки с сержантом, и сказал нашему корпоралу, что раненых с собой брать не будут, дескать, через ход и по тропе они всё равно не пройдут, и оставлять их тут нельзя, чтобы они в ваши руки не попали. Корпорал сказал, что так дело не делается, а Пидокки ему говорит, мол, сами не сможете с ранеными управиться, так он дворовое мужичьё пришлёт, уж они-то смогут. Вилами и кольями всё сделают, уж не застесняются, — говорил раненый, и весь вид его выдавал в нём болезнь. Его лицо было мокро от испарины.

— И корпорал, значит, ваш решился? — интересуется Нейман.

— Решился, — кивает пленный, — дворовый мужик у господ лютый, под стать им самим. Пришли мужики дворовые и стали раненых во двор сносить.

— Это ими колодец забили? — догадался Волков; он как раз обернулся и поглядел на колодец — и увидел характерные чёрные пятна на мостовой вокруг колодца, на которые он поначалу не обращал внимания.

— Не знаю, — качает головой пленный. — Их выносили… ну, или выводили во двор, и всё. Криков не было, я не слышал.

«И я не слышал, и как кидали их в колодец тоже, впрочем… Через шлем да подшлемник много не услышишь».

— «Пидокки» — по-ламбрийски это значит «вошь», — как будто размышляет генерал, — кто это такой?

— Мелкий такой, — вздохнув, отвечает раненый. Кажется, ему было тяжело. То ли крови потерял много, то ли ещё что. — Он тут как домоправитель был у графа.

— Паж Виктор? — догадывается генерал.

— Да, да… Виктор, он любил, чтобы его так звали, но за глаза его прозывали Пидокки… Но если он такое услышит… одной бабе, что при булочнике состояла… она так его назвала, так он за это глаз ей выдавил, — рассказывал пленный нехотя. Может, он и вообще замолчал бы, да стоящий рядом с ним солдат… уж больно красноречив был у того вид.

— Значит, этот Виктор всем домом управлял? — продолжает генерал.

— Да, он тут всем командовал, иной раз и на госпожу мог прикрикнуть, я как раз их сопровождал, когда они ездили в Туллинген.

— На графиню? — не поверил Волков.

— Ну, он на неё рявкнул, когда она из кареты выходить не хотела. Не хотела в одном из трактиров ночевать, ну, он на неё и заорал. И граф ему ничего не сказал, а графиня и госпожа Агнежка сразу его послушались и спорить с ним не стали, — генерал заметил, что пленный про это всё говорит весьма охотнее, чем про свои обязанности по службе. — Он только с господином был вежлив. Он Фаркаша уважал. Ну и ещё вторую госпожу, Агнежку, тоже. Руку ей подавал, когда она из кареты вылезала, а графине никогда не подавал.

— А госпожа Агнежка… — генерал подбирает слова, — она тут кем была? Товарка госпожи?

— Не знаю я… — тут раненый начал морщиться, — господин, мне бы отдышаться немного, отлежаться, жар у меня, воды бы попить, я потом вам всё скажу…

Нет, нет, нет! Генерал только покачал пальцем — даже и не думай о том, но, понимая, что раненому нужна вода, сказал второму солдату, тому, что не бил раненого:

— Раздобудь ему стакан воды, — и хотел было продолжить, но тут появился сержант и обратил на себя внимание генерала. И тот поинтересовался: — Что?

— Господин, в подвале есть второй колодец, мы попробовали, вроде вода хорошая.

— Попробовали? — Волков поморщился. — Вот дураки! Принеси из того колодца ведро воды и дай выпить коню сначала. Говорю же, этот замок — колдовское логово… Один колодец они мертвяками закидали, а про второй забыли, что ли? Оставили нам, дескать пейте, пожалуйста, сколько влезет?

— А, ну да… — спохватился сержант. — А мы по глупости все напились, жара вон какая, пить то хотели давно.

— Больше из колодца никому не пить, — продолжил генерал и, махнув на сержанта рукой, добавил негромко: — Болваны.

— А вот ещё что, господин, — вспомнил сержант, — так комнаты с мертвяками есть, бочки с вином стоят, только они все разбиты, и там же мертвяки сидят рядом, а ещё есть такие мертвяки, что просто к стенам в коридорах кованы. Высохшие от голода или ещё от чего. Бабы… бабы всё больше.

Волков перевёл взгляд на пленного.

— Зачем же господа твои баб голодом морили?

— Голодом морили непослушных, — пленный говорил так тихо, что Волков его едва расслышать мог. Он опустил голову низко и, казалось, попытался слезть с телеги или упасть, но люди генерала ему не дали.

— А ну сиди, сиди, сволочь! — встряхнул пленного один из солдат. — Отвечай господину.

— А что отвечать-то? — спрашивает пленный через силу.

О, у генерала были десятки вопросов, он даже не знал с чего начать, но… Откуда этот солдат мог знать: как колдуны осмелились похитить принцессу? Зачем им это? Что за человек должен был за нею приехать? И поэтому он спросил:

— А вы знали, что за мною идёт большой отряд? И что если вы меня и убьёте, то мой полковник всё равно возьмёт замок?

— Так нам сказали, что вас прикончим… а после подойдут горцы. И пока ваш отряд тут, у замка, возиться будет, так горцы и подойдут, подсобят нам, к ним гонца послали, — морщась на каждом слове и переводя дух, отвечал пленный. А Волков и Нейман переглянулись: ого, вон как всё оборачивается. Одно дело графа какого-то потрепать, и совсем другое дело — с горской сволочью тут, в горах, биться. А раненый обливался потом, и прежде чем он продолжил, генерал начал спрашивать:

— Значит, гонца к горцам послали? И когда же? Сколько дней будет туда хода? Сколько горцев хотели нанять?

— Когда послали? — вспоминал солдат. — Да ещё за день до того, как вы приехали. Послали двух людей на запад в Роппен, туда верхом день пути будет, к полковнику Питцлю, он давний помощник Фаркаша, вот… Поехали гонцы с письмом и задатком.

— Отряд у полковника был уже собран? — уточнил Нейман.

— Нет… — морщится раненый. — Не знаю… Чего бы ему отряд собирать заранее? Тех, кто воевать хотел, тех уже три месяца как король нанял. На большую войну. А может, и был собран, врать не буду вам, господин.

— Вряд ли у них отряд собран, мы у Тельвиса недавно появились, — замечает генерал негромко. Впрочем, мысль о том, что ситуация изменилась, уже не покидала его, и он продолжает допрос. — А что за задаток был? Много было денег?

— Один обычный кошель, — вспомнил пленный.

«Даже если то было и золото… Пусть даже сто монет. Большой отряд горцев на те деньги не нанять. Горцам нужно платить по полной вперёд и только вперёд, так у них заведено. На одном авансе они и шага не сделают, хотя деньги и возьмут. И надобно им сразу оплатить два месяца похода, не меньше. Значит, одного кошеля с золотом хватит… На триста пятьдесят пеших, это если не брать с собой ни арбалетчиков, ни кавалеристов».

— Но гонцов-то послали заранее, — произнёс Нейман.

— Так ещё за день до того, как Фаркаш вас сюда приволок на свою голову. Говорили же ему, что бежать нужно к горцам. Так нет же. То его бабы отговорили и коннетабль.

— А ты-то откуда знаешь? — спросил Нейман.

— Так среди наших разговоры пошли… Как гонец приехал с востока с вестью, что отряд в ущелье вошёл, так солдаты сразу волноваться стали, не по нашу ли душу; дескать, всё из-за того, что мы отряд маркграфини побили, а её пленили… Ну вот и стали волноваться, а коннетабль и говорил нам: не волнуйтесь, горные нам подсобят. Им уже гонцов отправляют. Вот за день до вас те и уехали.

— М-м… заранее всё готовили, — почти с уважением произнёс Волков. — Что ж… Молодцы. Всё знали.

— Так вестовой от первой заставы прискакал. Всё про вас рассказал. Сказал, сколько вас и что при вас пушки.

«Или в колдовской шар меня видели».

— Ещё, — продолжал пленный, хотя Волков его и не спрашивал, — господа думали маркграфиню вывезти из замка, спрятать её от вас в Мемминг. То место в горах укрытое. Село не малое, но тихое. Кабак даже есть. Но коннетабль сказал, что передумали. Её отправлять нужно было с охраной, а ему люди тут, в замке, были надобны все до одного. А господа к тому же грозились, что и так вас утихомирят, — раненый вздохнул тяжело. — Дурни, не знали, не углядели того, что вы и людишки ваши — калачи, видно, тёртые. Не по зубам им вышли.

— А где этот Мемминг? — уточнил генерал. Если недалеко, то, возможно, именно туда колдуны и уволокли своё серебро. Ночью-то, да с поклажей, да пешком далеко не убежишь.

— Мемминг… Так это в соседней долине, за горой, большая деревня такая; как от замка спуститесь, так на запад пойдёте, к Зольцу и к мосту, а ещё до Зольца будет поворот направо, в горы, по плохонькой дороге, вот как раз на Мемминг дорога и пойдёт. Служанки их… эти чёртовы сёстры… они оттуда родом.

— Вот только вы успели… Вы маркграфиню успели взять и в башне запереться. А когда вы пожар устроили, так они поняли, что… что маркграфиню им у вас не отбить, уж больно вы рьяны оказались. Господа стали вас бояться… А коннетабля-то вы уже убили. И тогда они порешили её убить. Испугались, что она к себе в Швацц вернётся и войско для мести соберёт. Только опять у них не вышло. Так ещё вы поранили госпожу Агнежку, — рассказывал пленный и было видно, что каждое следующее слово даётся ему тяжелее предыдущего. Тем не менее он старается и, не жалея сил, выкладывает всё; и это походило на правду.

«Так это ночью одна из ведьм на башню взобралась! Надо найти тот кинжал, он, кажется, в костре был!».

— Господин, — продолжал раненый.

— Ну, — Волков отвлёкся от своих мыслей.

— Я вам всё как есть скажу, — он подышал немного, — только… Вы уж за то меня не убивайте.

— Что же ты, сатане прислуживал, за два талера в неделю, а как встретиться с ним время подошло, так и не хочется тебе, — усмехнулся генерал.

— Господин… — мокрое от пота лицо пленного вытянулось.

— Я подумаю, — нехотя согласился генерал. Он не хотел ничего ему обещать, но и давать слово, а потом брать его обратно — тем более. — Но тебе нужно очень постараться, чтобы я оставил тебя в живых. А скажи-ка…

А тут как раз вернулся солдат из подвала и принёс ведро воды и поставил его подле барона: вот, принёс, как вы велели, и что делать теперь? А тот солдат, что кулаком подбадривал пленного, вдруг подошёл к генералу, склонился и тихо говорит:

— Чего на коне хорошем воду пробовать… Пусть вот этот попьёт, а мы посмотрим, чего с ним будет.

Волков только кивнул: так и делай. Пленный, конечно, был ему ещё надобен, но теперь, когда выяснилось, что сюда может пожаловать отряд горцев, испытывать воду на лошадях ему совсем не хотелось.

Пленному из ведра зачерпнули ковш воды, и тот, не задумываясь ни о чём и с удовольствием, выпил весь ковш. А когда раненый допил воду, генерал его спросил:

— А сколько идти до Мемминга? Ну, куда хотели вывезти принцессу.

— Так то за горой, — пленный кивает на западную стену замка, — пешком полдня всего, а верхом так и вовсе быстро доедете, — и начинает просить: — Господин, велите ещё воды дать, и полежать хоть час, что-то совсем мне нехорошо.

И вид у раненого и вправду невесёлый, его уже и потрясывать начало. И белый он, как полотно.

«Как бы не сдох он от этой воды, видно, это от кровопотери».

А вопросов у генерала ещё к нему немало. И всё-таки он соглашается. И делает своему солдату знак: дай ему воды. Тот опять жадно выпил воду, а потом солдаты повели его куда-то в угол. Вернее, не повели, а потащили. Пленный просто не мог сам идти, и конвоиры тогда просто бросили его в тень под лестницей, где он и завалился кулем на бок. То ли в сон, то ли в забытьё.

И в это время в замок с рекогносцировки возвращается в замок капитан Мильке, он тут же идёт к генералу:

— Местность осмотрел, хотя осматривать тут особо и нечего. Горы. Вокруг замка горы непролазные. Замок стоит, как в кольце. Внизу дорога, видел Брюнхвальда, тащит сюда пушки, будет к вечеру, никак не раньше. Ах да… С запада к замку примыкает узкое ущелье.

— Ну да, — соглашается генерал. — Сразу за западной стеной начинается.

— Так вот, в него не заехать, — объясняет капитан. — Перегорожено стеной.

— Что? — не понимает Волков. — Какой ещё стеной?

— Хорошей стеной, из камня, аршин девять высотой. И дверей в той стене нет, да и по горам ещё попробуй ту стену обойди, — и, чуть помедлив, Мильке ещё и добавляет: — А через ту стену ещё и мертвечиной несёт.

Волков закрывает глаза, откидывает голову, молчит. Ему снова жарко, снова хочется пить.

«Господи! Зачем я здесь? Зачем мне эти стены, перекрывающие ущелья, зачем Брюнхвальд тащит сюда пушки? Зачем мне знать про отряды горцев, что собираются в какой-то горной дыре? Зачем? Зачем? Почему я не в Эшбахте наконец или не у Амбаров любуюсь из окна дома рыжеволосой госпожи Ланге на реку?».

Но он понимает, что все эти вопросы — это от лукавого, и толку от них ну никакого, а вот настроение они ему точно портят. Он протирает лицо ладонью, вздыхает и спрашивает:

— Значит, стена высотой в три копья перегораживает ущелье, и стену ту по горам никак не обойти?

— Именно так, господин генерал, — отвечает Мильке. — Не обойти. Скалы везде крутые.

Волков ещё раз взглянул на валявшегося под лестницей пленного; конечно, он мог бы ещё много всего рассказать, но генерал боялся, что тот подохнет раньше времени, подлец. Решил дать тому отдохнуть, не стал его тревожить. И он спросил у Мильке:

— Капитан, вы, кажется, бросили лестницы на подъезде к замку?

— Именно так, генерал, как узнали, что они больше не нужны, так и бросили их у дороги, чтобы идти быстрее.

— Найдите лестницу. Посмотрите, что там за стеной. А то со стены ничего внизу не видно. А мне надобно знать, что у нас под боком, — он не стал договаривать вслух. Но подумал: «Вдруг ещё драться тут придётся».

— Я всё сделаю, генерал, — обещал ему Мильке.