Божьим промыслом. Пожары и виселицы

Глава 36

Волков лишь рукой указал, и сразу несколько солдат пошли к воротам, пробуют их. Ворота оказались заперты, и это генералу внушило надежду. Ну а как иначе, такая глушь, горы вокруг, посторонних здесь не бывает, чего тут старосте бояться?

Он подъехал к забору и заглянул за него, а там суета, мужики и бабы бегают по двору, перепуганы. Одна девка закричала в голос. Ну, это понятно, солдаты лезут через твой забор — закричишь тут. И тут уже появился дородный, румяный муж, он, видно, только встал, заспанный, одежду лишь накинул.

— Это что же? — удивился он, видя солдат в своём дворе и как они отпирают ворота для своего командира. — Это что же вы…?

Он подбегает к воротам как раз тогда, когда в них въезжает Волков, Вилли со своим сержантом и Кляйбер.

— Господа, — мужик находится в полном недоумении. Вторжение явно оказалось для него неожиданностью. — К чему это всё? Отчего вы приехали ко мне? Баб моих переполошили…

Волков на него не обращает внимания, едет по двору, а солдаты уже тут и деловито заходят в дом. Один крупный мужик, может, то был сын старосты, встал в проходе на пути у пары солдат, дескать, куда это вы, и тут же так получил по лицу древком копья, торцом, что кровь на стены брызнула. А когда мужик упал в проходе, солдаты просто стали переступать через него и заходить в дом.

— А-а-а!.. — заорала баба, кидаясь к упавшему мужику, хотела было оттолкнуть одного из солдат, но тот дал ей оплеуху, да такую, что у дуры чепец с головы слетел. И то правильно, чтобы понимала.

— Хе-хе-хе… — смеётся Кляйбер и говорит сержанту мушкетёров, что едет рядом: — Непуганые они тут, я смотрю.

— Да как же так! — причитает румяный, видя, как злые, опасные пришлые люди разбредаются по его прекрасному, ухоженному и чистому двору, заглядывают в коровники, идут в конюшни… в дом! В его дом заходят! — Что же это происходит, господа, кто вы такие?

Но вместо ответа он получает вопрос; майор Вилли, остановившись рядом с ним, спрашивает заносчиво, но при том не глядя на собеседника:

— Ты здешний староста?

— Я, — сразу отвечает мужик. — Я, господин.

— Имя? — холодно продолжает молодой офицер, и Волков замечает, что Вилли эту холодную интонацию высокомерного господина подметил у него самого. Генерал едва заметно усмехается.

— Михель, Михель Кумсмаер, — кивает мужик.

— Колдуны Тельвисы вынесли из замка добро, оно у тебя? — продолжает майор.

— Да нет… — староста качает головой. — Ничего у меня нет.

Но произносит он это неуверенно, так неуверенно, что даже молодой ещё человек майор Вилли замечает, что он врёт, и уверяет его:

— Будешь брехать — повесим.

— Так это… — мямлит Михель Кумсмаер. — Господа были надысь, да… привозили что-то. Так они это… уехали. Тут же…

Всё это звучит неубедительно, и тогда сержант мушкетёров, заехав за спину старосты и взяв его за шею, добавляет для бодрости:

— Мужик, я повешу тебя на вот этих твоих воротах, я вешать люблю. Только соври ещё раз.

Но старосте врать больше не пришлось, во двор из дома выглянул один солдат и прокричал:

— Господин, нашлось серебро!

— А-а, — только и смог вымолвить староста — и тут же получил кулаком по голове, для острастки, чтобы впредь не врал.

Волков слез с лошади и пошёл в дом за солдатом, что повёл его к большой кладовой за толстой дверью с петлями для замков. Тут серебро и было. Сундуков для него не нашли и сложили в какие-то кадки, деньги лежали «с верхом», они были повсюду, ещё монеты были в вёдрах и в мешках. А кроме того, тут же в больших корзинах лежала серебряная посуда. Только серебряная, никакого стекла. Кубки, блюда, тарелки, кувшины торчали из корзин. Всё очень хорошей работы, но сложено в корзины дурно, просто свалено. И тех корзин тут у стены стоял десяток. И серебра тут было… много. Реально много.

Вытиравший то и дело, видно от волнения, губы староста стоял рядом с генералом, и Волков осмотрев всё это, хочет узнать, сколько тут монет, и спрашивает у него:

— Твоё?

— Да откуда, — машет рукой Михель Кумсмаер. — Господское всё.

— Господское? — Волков идёт по кладовой, подходит к одной кадушке, загребает пятернёй полную пригоршню монет и спрашивает. — Деньги считаны?

— Деньги? — староста качает головой. — Нет, не считаны.

— Да как же так? — удивляется генерал, бросая монеты обратно. — И посуда не описана?

— Нет, — качает головой староста, — ничего такого. Господа просто привезли и спросили: есть куда сложить? Я сказал, что сюда можно.

— О, видно, господа твои тебе доверяют. — Волков смотрит на старосту. — И что? Они даже не побоялись, что ты украдёшь себе немного.

Тут староста ещё больше испугался:

— У наших господ лучше не воровать — узнают. Обязательно узнают. И накажут.

— Накажут? — Волков идёт дальше и берёт одну красивую чашу из корзины.

— Шкуру снимут, — отвечает староста. — С живого. Пока не снимут, помереть не дадут. Или просто в землю живым закопают. Это если добры в тот день будут.

— Понятно, — генерал кладёт чашу обратно. — Значит, колдуны вороватых не жаловали, — он оборачивается к Вилли, что стоит у в дверях кладовой. — Майор, нам нужны телеги и лошади. Думаю, у этого честного человека найдётся и то, и другое, — он снова смотрит на старосту. — Что, Михель Кумсмаер, есть у тебя лошади? Есть крепкие телеги?

Тот вздыхает:

— Что? Заберёте?

— Заберём, — за генерала отвечает Вилли. — Телеги нам нужны.

— Значит, и богатства заберёте?

— Да уж вам не оставлю, — смеётся генерал. Он за этим сюда и тащился всю ночь.

— Получается… — староста подбирает слова. — Господа приедут и спросят с меня, а я что? Мне как быть? Нечестно так! — насупился мужик. И потом говорит с упрёком: — И что же вы, господин, — телеги с лошадьми заберёте, так полбеды, вы же ещё заберёте у меня всё богатство господское, а господа приедут, и что? Кому придётся отвечать за ваше воровство? Мне же опять!

— Воровство? — Волков берёт из новой корзины серебряный кувшин удивительной работы. Рассматривает его со всех сторон. И говорит без всякой злобы, а скорее задумчиво: — Кляйбер, а ну-ка дай этому ублюдку в рыло разок.

Кляйбер, не задумываясь ни секунды, сильно бьёт старосту в зубы.

— О-о, — стонет мужик и хватается за разбитое лицо. Отводит руку и видит на ней кровь. — За что, господин?

— Чтобы знал, что болтаешь! — назидательно говорит ему генерал. — Я не вор, я не ночью в твой дом прокрался, я лица своего не прячу, и имени тоже. Если спросят тебя твои хозяева, где серебро, так ты ответь, что забрал его Иероним Фолькоф из Эшбахта, барон фон Рабенбург. Впрочем, они меня и так знают уже. Они тебя и спрашивать не будут.

А тут в кладовую пришёл сержант с тремя солдатами.

— Господин, майор Вилли велел серебро в мешки разложить и на двор, в телеги сносить.

— Да, начинайте, — говорит Волков и добавляет, хорошо зная солдатский характер. — И не вздумайте хоть монету украсть. Узнаю — худо будет.

— Не волнуйтесь, господин, — весело отвечает ему один из пришедших солдат. — Не узнаете.

Волков погрозил ему кулаком и уже стал думать, что скоро пойдёт из деревни обратно, с деньгами, как тут прибегает ещё один солдат и докладывает:

— Господин, там мы одного мужика схватили, он по задворкам, по тропке, в горы бежал, так он плакать стал, просит, чтобы не убивали.

— Не убивали? — переспрашивает генерал. Он поначалу не понимает, о чём говорит солдат.

— Мы додумались, что он из холопов дворовых, — поясняет ему солдат, — что при колдунах были; как наших, подлец, увидал, так думал в горы бежать. Никто за ним не погнался, а арбалетчики болты в него покидали и попали в ляжку, он с горы и сполз, теперь скулит лежит, просит не убивать.

Надо было Волкову отмахнуться: мол, делайте с ним, что хотите, — может, на том всё и кончилось бы, но он решил пойти посмотреть мужичка. Тем более что мужик тот был недалеко.

Генерал сел на коня и доехал до хода меж заборами, где было несколько солдат, полдюжины местных баб и детей и раненый.

То был крепенький мужик, ещё не старый, в хорошей одежде и хороших, крепких башмаках. Он лежал на левом боку и держался за ногу перепачканной кровью рукой. Свой болт из него арбалетчик как раз достал и теперь протирал его травою.

— Вот он, господин, — сказал один из солдат, — денег полный кошель был, а сам тишком, тишком меж огородов и как кинется на гору.

Мужик, прикрывая рукой чёрное пятно на бедре, приподнял голову, взглянул на Волкова, кажется, узнал его и вдруг сказал, попросил тоскливо:

— Не убивайте меня, господин.

— Почему же я не должен тебя убивать? — барон сразу сообразил, что нужно делать. — Есть ли у меня причина не вешать тебя на этом вот дереве? — он указал пальцем на деревце, что росло тут же, у тропинки, что вела на пригорок.

— Я просто был конюхом, — произнёс мужичок.

— Нечестивым прислуживал, — резюмировал генерал. И покачал головой. — Нет, нет тебе прощения, пришло время воздаяния.

— Погодите, — конюх приподнялся на локте, — Я скажу вам, где прячется Хуммель и где прячется Айгартен.

— Айгартен, — Волков стал вспоминать, где слыхал это имя и вспомнил. — Айгартен… Это свинарь господский?

— Да, Ёшка-свинарь, и повар Хуммель, они оба у господ в чести были. Оба для них старались. Господа их, сволочей, баловали, и одеждой, и серебром.

С запада, должно быть, шёл уже к сожжённому замку Тельвис отряд горцев, и все эти свинари и повара колдунов были Волкову абсолютно не надобны. Ему бы серебро погрузить — да бежать обратно к лагерю. И чёрт с ними, с холуями нечестивцев… Легко бы он пошёл к лагерю с телегами, полными серебра и серебряной посуды, зная, что в лагере его ждёт очень аппетитная принцесса.

Да, вот только так поступить никак Волков не мог. Ничего так просто ему в жизни не давалось. Не мог он уйти, всё-таки он Инквизитор и Длань Господня. И эти четверо солдат и два арбалетчика, что были тут с ним, Кляйбер и два кавалериста, все ждали от него… воздаяния. Все уже знали, что творилось в том замке, который они вчера перед уходом подожгли, и все его люди были уверены, что подвернись их генералу под руку нечестивые, никто не уйдёт целый. Скорее всего, именно эта вера людей и вдохновила его самого, и он произнёс:

— А ну-ка, берите подлеца, пусть покажет, где прячутся любимцы нечестивых господ.

И солдаты, как ждали его приказа, сразу схватили завывшего от боли конюха и поволокли его к дороге. А тот, помогая здоровой ногой, причитал только:

— Полегче, господа солдаты, полегче, а то рвёте мне ляжку.

— Не кряхти тут, собака; его тащат, а он ещё кривится, сейчас так дам по рёбрам, что впереди нас поскачешь, — ругались на него солдаты, — говори, пёс, где тут упыри укрываются, ну! Живее!