Божьим промыслом. Пожары и виселицы

Глава 39

Ветер стал доносить дым с конца улицы. Дым и крики местных.

Волков поглядывал по сторонам и видел, как и мужики, и бабы бегут из деревни. Кто по дороге на север, а кто и просто перебирался через ограды и лез по тропкам на склоны, меж которых лежал Мемминг.

До генерала доносились женские крики, пронизанные ужасом. Видно, корпорал со своими людьми добивал тех, кто прятался в горящем доме повара. Солдаты и так люди не самые добрые, а тут двух товарищей им поранили. Нет, не простят.

— Вон он, вон он побежал! — на всю улицу орал какой-то солдат.

— Через забор лезет! — отвечал другой, напрягая горло. — Давай!.. Не мешкай!

— Коли, не жалей его паскуду, коли! — кричал третий.

Волков не видел, что там происходит, но понял, что кого-то всё-таки закололи: бабы было прекратили выть на секунду, и тут же с новой силой взвыли, да так дружно.

Так и стоял женский крик над деревней. И даже псы цепные, которые были, почитай, в каждом дворе, не лаяли. Молчали, словно понимая, что в счастливой деревне творится что-то страшное.

Тут же над оградой появились две головы в солдатских шлемах; они увидали голых женщин на земле и своих товарищей, что деловито грузили всякое нужное на телеги, и тогда один из солдат из-за забора то ли обиженно, то ли возмущённо воскликнул:

— Ханс! Чёрт вас дери, вас все ждут, всё готово, а вы тут грабите себе в удовольствие!

— Угомонись, Лео! — орал ему солдат, что стоял над женщиной и поправлял свой доспех. — То господин разрешил, так как местный упырь здешний хозяин, больше ничего грабить не будем! Уже тоже уходим!

— Тогда, может, и мы повеселимся⁈ — кричал солдат из-за забора с некоторой надеждой, причём поглядывая именно на генерала.

Ну нет… Пора было уходить.

— Нет, всё, — твёрдо заявил он. — закругляйтесь! — и тут же повернулся к кавалеристу, что был при нём, и сказал: — Скачи к капитану Нейману, скажи, чтобы шёл вниз, скажи, уходим. Он там, наверху где-то, за околицей.

— Я знаю, где он, господин, — ответил кавалерист и ускакал.

Корпорал со своими людьми, телегой и двумя лошадьми уже прошёл по деревне вниз, к Дорфусу. И люди Волкова тоже уже оставляли пылающую усадьбу сынка свинаря Ёшки. Солдаты подожгли все строения, что были на дворе, включая маслобойню у ручья. Сам дерзкий сынок висел на воротах, немного мешая телегам выезжать, а женщины из семьи свинаря продолжали выть, пытаясь рваным тряпьём прикрыть свою наготу. А кровавый прислужник колдунов всего этого не видел. Ему скрутили руки, и он валялся в телеге, лицом в солому.

«Нет, не подох, слава Богу», — думал генерал, глядя как время от времени у упыря подрагивают плечи под тёплой телогрейкой.

Волков выехал со двора почти последний, за ним был только Кляйбер. А едва проехали мимо повешенного, так увидали, как по улице вниз идёт целая дюжина всяких по виду местных людей, тут же среди них солдаты, а уже после них едет и капитан Нейман, а после по дороге тянутся несколько телег. И генерал был удовлетворён увиденным. Старый солдатский способ опять работал. Людишки из городов и деревень, к которым приближается войско, всегда бегут. Бегут. И солдатам, ворвавшись в город, не нужно выяснять, куда местные спрятали деньги — под забором зарыли или в огороде. Нет, всё ценное уже при беглецах. Только и остаётся вытрясти из людишек серебро или золото. Поэтому опытный военачальник и высылает отряды на пути побега, чтобы таких беглецов собирать. Но в этом случае Волков посылал Неймана с отрядом не для сбора ценностей. Какие-то значительные ценности собрать в горной деревне барон не надеялся. Капитан Нейман ловил для него всё больше самих людишек. А кто в первую очередь должен был бежать из деревни, когда в неё войдут люди генерала? Конечно же, те, кто служил в замке колдунов. И для того, чтоб их опознать, генерал и отправил с капитаном пленного, Франца Гифлеора.

Именно тот и опознавал всех слуг кровавых господ. И теперь Нейман держал пленного подле своего коня, намотав его цепь себе на левый кулак. Железный ошейник натёр шею Францу Гифлеору уже до крови, но капитана это заботило мало. Он был доволен и улыбался.

И вот теперь, едва покинув пылающее поместье, Волков и увидал то, что его порадовало. Одной из первых среди пойманных Нейманом шла очень высокая женщина. Она шла, опустив голову, и лица он её не видел, лишь чепец на голове. Но генерал сразу вспомнил рассказы принцессы.

«Неужто порадую маркграфиню?».

Они с Кляйбером остановились и дождались, пока к ним подъедет Нейман и доложит ему:

— Хороший улов, господин генерал. У всех, кто убегал, деньжата были. Украшения всякие, посуда серебряная даже. И даже золото тоже. Корпорал всё собрал на одну телегу.

— Прекрасно, — ответил Волков. В другой раз его бы это интересовало более всего, но теперь… — А вот эта баба, — он указал на высокую женщину, — не Жужей ли её зовут?

— Слышишь? — спросил Нейман, чуть поддёрнув цепь пленного. — Как звать эту бабу?

— Нет, господин, — спохватился тот. — Это сестра Жужи, Гошпа. Сама Жужа, — он обернулся назад. — Там с мужем. Вон они.

Ах, как это было славно. Он и не думал, что ему улыбнётся удача. Нет, на серебро Тельвисов он рассчитывал. А теперь он мог вернуться к маркграфине не только с кровавым стариком для Инквизиции, но ещё и с двумя её злобными тюремщицами.

— А ну-ка вторую сюда! — говорит генерал.

И вскоре солдат уже тащит под локоть вторую высокую женщину. Обе смотрят на него… нет, не со страхом, и без злости. Скорее отрешённо. Мол, ну что ж… попались — так попались.

— Связать их. Глаз не спускать, — распоряжается Волков. И тут ему на глаза попадается румяная и приятная женщина, она в хорошем платье и чистом переднике, в накрахмаленном чепце. Он указывает на неё плетью:

— А эта что же? Тоже из дворни колдунов?

И та, услышав, что говорят о ней, вдруг сама выходит вперед и говорит голосом красивым:

— Добрый господин, я всего лишь ночная горничная, что была при госпожах, я стелила постели и мыла ночные вазы. И больше ничего. А муж мой был дровником, подручным истопника, он весь день носил дрова для печей и каминов да золу выносил. Мы ничего дурного не делали, может, вы нас отпустите?

Конечно, барон так сразу не отпустил бы этих супругов. А тут ещё и Франц Гифлеор замычал как-то странно. И генерал, и капитан глядят на него, а тот, поправляя на шее железный ошейник, и говорит им:

— Не верьте ей, она перед резнёй несчастных баб в предбаннике раздевала. Мужик её на ту работу приводил. Он тоже ещё тот кровопийца.

— Да что вы такое говорите! — воскликнула женщина. — Не было такого. Не такие мы!

— Как же, не такие! — тут пленный даже засмеялся. — Я сам видел, как ты у одной из баб серёжки из ушей рвала, серёжки грошовые были, маленькие, но ты всё одно их вырвала с кровью. А ещё видел, как твой муж баб бил, которые сами раздеваться не хотели.

Женщина вдруг налилась краской и кричит ему:

— Зачем же вы врёте, господин⁈

— Зачем же вы врёте, господин! — передразнил её пленный. — Ты, что же, дура, позабыла, как те сережки промыла в кадке с водой, о передник свой грязный от крови вытерла и мне, я как раз на карауле у дверей стоял, тут же их купить предложила. За полталера. Хотя они и стоили-то тридцать крейцеров, не больше.

О, надо было видеть лицо той милой бабёнки: его перекосило от ненависти, дай ей сейчас волю, так она бы из этого Франца Гифлеора куски рвала не хуже, чем из ушей женские серёжки.

«Права, права принцесса! Нет среди них праведных».

— Уберите её отсюда, — распоряжается генерал и обращается к Нейману. — Капитан, найдете верёвок.

— Вязать их будем? — уточняет Нейман.

— Нет, — холодно отвечает генерал. — Будем их вешать. Как спустимся к большой дороге, так и начнёте вешать их потихоньку. Всех, кто был при колдунах, — он кивает на пленного, который внимательно слушает их разговор. — Кроме этого, всех развесим на дороге. Другим в науку. Только этих двух, — теперь Волков указывает на двух высоких женщин, которых связывают солдаты, — оставим для Её Высочества или Трибунала.

— Я найду веревки, — обещал ему капитан.

Вскоре весь отряд стал спускаться из деревни обратно к дороге. Волков, перед тем как сесть в свою карету, заехал к раненым и порадовался, узнав, что оба жить будут, что раны не так уж и страшны. А при раненых был и корпорал, что сжигал дом повара, и барон у него поинтересовался:

— А того мужика, конюха раненого, что я вам дал, ты куда дел?

— О, — тот сделал круглые глаза. — Господин, про него я запамятовал. Как моих людишек поранили, так я осерчал немного и про него забыл, пока тех сволочей ловили. Сбежал он, наверное, заполз куда-нибудь с глаз долой, а я и не вспомнил про него, вы уж не взыщите, господин.

— Ладно, Бог с ним, его свои же односельчане и порешат, — махнул рукой генерал.

В общем, рейд можно было считать удачным. Денег, серебряной посуды и прочего ценного набралось четыре воза. Солдаты хоть и знали, что большая часть — это не их добыча, всё равно были довольны. А ещё сюда они пришли без обоза, а уходили с двумя десятками телег и четырьмя десятками отличных лошадей. Ещё и с припасами. Ещё и с пленными.

Как же тут не считать рейд удачным? Оставалось только вывезти всё это из ущелья Тельвис в Циньскую долину, в землю маркграфини, где можно было бы почувствовать себя в относительной безопасности. А выехав к дороге, он получил от Мильке доклад, что все его разъезды, посланные на запад, вернулись и сообщили, что никаких отрядов добрых людей на дороге не видели.

«Хвала Господу, горцы либо далеко, либо и вовсе не появятся».

Всех тех, кого Волков велел оставить в живых — свинаря и двух крепких баб, — везли связанными в телеге под охраной одного опытного солдата и возницы, а остальных гнали впереди солдат и обоза и мешкать не давали, подгоняя и понукая их.

И как только спустились к дороге, Нейман отобрал первого попавшегося и тут же у перекрёстка и повесил быстренько на старом кряжистом орехе. Так, чтобы повешенного обязательно было видно с дороги. Делали всё солдаты весьма проворно; когда карета генерала, что катилась в начале обоза, проезжала мимо ореха, то холуй колдунов уже качался на ветке.

«Хорошее место выбрал капитан. Как раз с дороги висельника отлично видно».

Они шли дальше, и прежде, чем генерал увидел следующего повешенного, он успел и вздремнуть немного.

«А Нейман не частит, редко развешивает. Оно и правильно. Пусть висят от поганого Мемминга до поганого замка».

И дальше ехал барон и видел из окошка своей кареты повешенных, и то были одни мужики, за всю дорогу ни одной женщины капитан не повесил. И тогда Волков понял почему:

«Хотят баб до лагеря вести и там на ночь их оставить. Наверное, солдаты капитана упросили: дескать, чего добру пропадать, можно ведь сначала и попользоваться, а потом уже и вешать, как говорится, в своё удовольствие! Хитрецы, — генерал усмехнулся. Конечно, он не так намеревался всё сделать. Но… — Ладно… Ночь на марше, день нелёгкий, и снова марш до конца дня. И потом ещё идти, так что пусть».