Божьим промыслом. Пожары и виселицы

Глава 38

— Господин, второго искать будем? — поинтересовался Кляйбер, с удовлетворением глядя, как тихонечко качается повешенный и как скулят две бабы рядом с ним. — Их двое было поначалу.

Барон махнул рукой: бросьте, и указал на свинаря:

— Этого вяжите, а ещё забирайте всех коней и все телеги. Всё нам надобно будет.

— А съестное? — уточнил арбалетчик. — У них там в погребе и колбасы, и сыры старые, и бочки с топлёным маслом.

— А ещё там капуста кислая и сало толчёное, — добавил один из солдат, пытаясь соблазнить генерала, — мёд ещё есть, и всего валом.

— Берите, всё на телеги складывайте, — разрешил Волков.

— Слыхали⁈ — закричал Кляйбер. — Телеги выводите, лошадей впрягайте, съестное из амбаров грузите, — и тут же обратился в Волкову: — Раз так, то и муку из кладовых вынесем, и овёс, лошадок кормить. Там его много в мешках. Всяко надо будет в походе — если быстро пойдём, так времени на выпас коней не будет.

— Берите, — соглашается генерал, тем более что дальновидный кавалерист прав. Дорогу назад, до Цильской долины, нужно пройти быстро, он и так всё-таки рисковал, устраивая набег на Мемминг и не зная наверняка, когда подойдут горцы. В общем, как ни крути, а времени на долгий выпас у них не будет, ночи нынче очень короткие, так что придётся лошадок подкармливать, особенно тех, что тянут пушки.

А лошадки в доме страшного свинаря были отличные, два жеребца и две кобылки, все не старые, здоровые и упитанные. И телеги были хорошие. Новые, очень крепкие, с железными ступицами, каждая по сорок пудов возьмёт и не поломается, как будто для военного обоза. Правда, их было всего три. В них впрягли коней и стали таскать из кладовых и из погреба, что был рядом с маслобойней, всякое полезное и вкусное.

Как раз тут приехал посыльный от Дорфуса и Вилли и сообщил, что нужное количество подвод и лошадей найдено, всё серебро, вся серебряная посуда, а также несколько отрезов золочёной парчи, обнаруженных в кладовых у старосты, — всё это погружено на подводы, всё готово, и теперь уже можно отправляться обратно

Это было как раз то, что генерал хотел услышать.

— Езжай скажи Дорфусу, что мы уже тоже грузимся, — ответил он и подумал, что нужно ещё взять здесь лошадей. Их нужно больше, потому что обоз, оставшийся в лагере, не мал, — скажи, что скоро будем.

Кажется, дело было сделано. Он глядел, как его люди бросили скрученного вожжами свинаря Ёшку в одну из телег.

«Вот этот будет кстати, порадует принцессу. Святая Комиссия будет рада услышать о злодеяниях фон Тельвисов от их главного подручного. Из первых, так сказать, уст!».

Но давным-давно он приучил себя к простому правилу: не расслабляться в благодушии, пока не завершится дело окончательно. Вот и сейчас барон был собран и готов к неожиданностям. Так и будет и дальше, до того момента, пока он с принцессой и серебром не окажутся в безопасности. И, наверное, поэтому появление его человека, бегущего явно к нему, не смутило его и не расстроило.

Волков до сих пор так и сидел на коне, посему смог видеть улицу. И увидал, как по дороге к нему спешит один из его солдат с алебардой на плече. Он обливался потом, но не замедлял своего бега, пока не увидал над забором своего командира, и, подбежав к забору, сразу прокричал:

— Господин! Мужики дерзнули! Напали на нас!

Кляйбер, подлец, вперёд генерала кинулся к забору с вопросом:

— Много мужиков? При доспехе они?

Все остальные солдаты, что были заняты лошадьми и телегами, сразу заинтересовались происходящим.

— Да не много, нет… — успокоил всех прибежавший солдат. — Мы пришли повара брать, а по нам из арбалета из дома стрельнули, одного ранили, мы выбили им дверь, в дом вошли, а они там биться надумали, ещё на пороге одного нашего поранили. Корпорал спрашивает, можно дом запалить?

— Поранены люди сильно? — первым делом интересуется Волков. Он уже чувствует, как снова наливается злостью и как хорошие вести о собранном серебре и готовности выдвигаться вдруг перечёркиваются этим плохим известием.

— У одного болт в плече, насквозь, — выживет, а другому шею разрубили, — солдат мотает головой, — неясно. Может, выживет, а может, и нет, кровищи много.

— Так помощь вам нужна? — спрашивает барон.

— Нет, дозвольте только дом подпалить.

«Подлые твари, баб резали в замке, так ещё и моих людей резать вздумали! Ну уж нет, то вам с рук не сойдёт!».

— Палите, — отвечает генерал. — Всё там сожгите, всё, только скот не мучайте, выпустите. А лошадей с телегами заберите и раненых отправьте к Дорфусу.

— Понятно, ага… — солдат тут же утопал обратно.

А люди его его, так и застывшие в каком-то замешательстве, смотрели на него. Они тоже были злы, им тоже не нравилась, что их товарищей поранили, и тогда один из них спросил у генерала:

— А дом этих, — он кивнул на баб, что сидели возле повешенного, — что, жечь не будем, что ли?

— Жгите, — сразу разрешил Волков. Он и сам хотел этого, хотел воздать всем этим сволочам, чьи родственники служили людоедам Тельвисам. Барон был уверен, что они тоже виноваты в том, что творилось в замке. А ведь он был уже готов уходить из деревни. Но нет же, решили местные кровь его людям пустить. Как же теперь он мог просто уйти? — Не покаявшимся да воздастся. Грабьте и жгите.

Тут уже солдаты взбодрились, засуетились, и от замешательства их и следа не осталось. Сразу деловитость появилась у них, им провиант с овсом ещё вынести и погрузить нужно, так ещё и дом разграбить, а дом-то у повешенного был хороший, там всякое нужное может оказаться. А молодой солдат, который только что запрягал кобылку в телегу, сразу поинтересовался у командира:

— Господин, — он кивнул на сидящих возле забора и всё ещё рыдающих по повешенному женщин. — А с этими что?

Волков, конечно, понял, о чём спрашивал солдатик и разрешающе махнул рукой:

— Берите, берите.

Тут уж некоторые солдаты и дела побросали; две женщины, что сидели возле повешенного, сразу поняли, о чём тут разговаривали пришлые злодеи, так как крепкие руки схватили их за волосы и повалили на землю, и женщины снова заорали, да так, что во всей деревне слышно было. Кричали они от ужаса, так как солдаты деловито стали освобождать женщин от одежды. Одежда в таких делах только мешать будет. Женщины вцеплялись пальцами в свои юбки и орали, но люди, что творили с ними насилие, в этом деле были опытны. Чтобы не сильно кричали и сопротивлялись, солдаты били несчастных по щекам, а сами рвали на них одежды, где надо, резали юбки своими кинжалами, пока не освободили женщин от всей одежды, даже чулки полотняные, и те стянули, оставив их абсолютно нагими. Посмеивались при том:

— Да будет тебе кочевряжиться, будет, ещё, может, и понравится. Вот так все поначалу орут, а потом, глядишь, и прижилась какая в обозе, пристрастилась к лёгкой солдатской деньге да дармовому винцу, потом и не выгонишь.

Пока одни солдаты, разложив на земле подвывающих баб, с удовольствием и шутками насиловали их, другие деловито обшаривали дом, выкидывая в окна и вытаскивая в двери всё, что имело ценность. Отрезы материй, не старую обувь, овчинные тулупы и безрукавки, перины, выносили медную посуду, тащили сундуки с одёжей. Нашли там и домовую казну. Без малого сто монет серебра.

Видит Бог, Волков всего этого не хотел, зачем ему грабить мужицкие дома да глядеть на голых мужицких жён, когда у него целые обозы с серебром, а в лагере его ждёт настоящая принцесса, которая, честно говоря, красивее этих скулящих деревенских будет. И красивее, и желаннее. А тут все дела побросали и накинулись на этих баб, как будто никогда бабьего тела на видели.

«Время теряем. Овёс ещё в мешки сложить надобно, а они бабьи подъюбники из дома носят!».

Но теперь солдатам нужно было дать время, хотя бы полчаса на всё. А тут ещё одну бабёнку в доме нашли, под кроватью пряталась, помоложе первых двух. Ту самую, что недавно на солдат орала, за отца вступаясь. Её из дома выволокли и под истеричный визг стали раздевать. С ней не возились, солдат и арбалетчик, смеясь, словно то весёлая забава, одежды с молодухи сорвали очень быстро. Тело у неё было сильное, красивое и манящее. Она отбивалась немного и орала что есть силы, но её, взяв за растрёпанные волосы, уже повалили прямо у крыльца дома, вниз лицом; арбалетчик придавил ей голову к земле, а солдат стал пристраиваться к ней сзади.

Женщина всё ещё пыталась кричать, но люди генерала лишь посмеивались.

— Ты глянь, как заходится! — удивлялся солдат упорству девицы. — Устала уже, а всё равно орёт.

— Ничего, ничего, пусть покричит, пусть, лишь бы не обгадилась, — отвечал ему товарищ.

— А что же, бывало такое?

— Бывало, бывало, — уверял его арбалетчик, — и это у них от страха. Или от злобы, или чтобы отстали от них.

Им явно было весело, про все дела, что надобно делать, люди за забавами своими позабыли.

«Нет. В полчаса точно не уложимся».

Волков вздохнул и поехал посмотреть, много ли овса осталось в конюшне, а как проезжал мимо телеги, в которой валялся свинарь Ёшка, так тот вдруг встрепенулся, как от сна, и заговорил с ним, причём в голосе его были слёзы:

— Что, враг, радуешься, поди?

И Волкову вдруг стало забавно, и он жестом остановил Кляйбера, который хотел было ожечь старика плетью: не нужно. И сам спросил у того:

— Чего же мне радоваться?

— Сынка моего повесил, вот что! — почти прокричал свинарь. — Снох моих зверью своему отдал, и дочь невинную… вон… рвут её выродки твои… Дом мой грабишь…

— А ты когда кровь людскую лил, ты на что рассчитывал?

— На то-о! — заорал старик в ответ. — На то, что я виновнее! Я виновен, так с меня и спрос, почто детей моих тиранишь, они в чём виновны?

— В том, что на людской крови вон какие хоромы встроили, — в лицо сатанинскому деду усмехался генерал, — в том, что тебя, людоеда, ночью не удавили, притом ещё скрывали тебя от меня. Нет, — барон качает головой, — сполна, сполна все должны испить чашу свою. Как говорит принцесса Винцлау: нет среди вас праведных, все вы виновны в большой крови и колдовстве. Ну, с тебя-то ещё про то спросят, не волнуйся. А вот ублюдки твои пусть получают по твоим заслугам.

— Ты тоже своё получишь! — орёт старик, — отыграются тебе слёзы наши, отыграются!..

Но генерала ещё больше раззадорил этот разговор:

— Неужто? И кто же мне воздаст? Уж не хозяева ли твои? Не Тельвисы ли?

Старик только смотрит на него выпученными глазами, налитыми кровью и злобою, но ничего не говорит. И тогда барон продолжает:

— Хозяева твои сбежали, сбежали… А замок я их сжёг дотла, покои их, пристройки, ворота, мост — всё сжёг, как сначала сделать хотел. В башнях тоже сжёг всё, что гореть могло. И вот теперь за деньгами их приехал… Ну и где же твои господа? — барон снова смеётся. — Твои господа об одном лишь думают сейчас: как бы от меня подальше быть да больше меня не повстречать, так как если поймаю я их, так будут они в Комиссии святой, перед отцами-инквизиторами, ответ держать о делишках своих кровавых. И они знают, кто я, а ты, дурак старый, — видно, нет.

Сказал и поехал к конюшням, а Кляйбер, как командир отвернулся, так не выдержал, старика плетью-то со всего размаха и ожёг, и ещё раз, и по башке разок, и так он упыря ожёг, что тот завыл от боли.

— Эх, вина бы ещё, да мяса варёного, — говорил один солдат, уже позабавившийся с женщиной, своему товарищу. — Или хоть пива.

— Это да, — соглашался тот, — надо бы узнать, в доме есть пиво?

— Эй, вы! — рявкнул на них генерал, услыхав те речи. — А не больно вы разыгрались? Кто будет овёс выбирать? Давайте уже! — и тут же повернулся к одному из солдат, что выглядывал из окна дома со второго этажа. — Всё, выходи оттуда. Хватит.

— А дом палить? — уточнил тот солдат.

— Пали, — распорядился генерал. — И займитесь уже делом.

Хотя к чему он это говорил, да и кому? Когда даже Кляйбер уже занимал очередь на молодую бабу после арбалетчика.