Божьим промыслом. Пожары и виселицы

Глава 30

Прошло ещё немного времени, Волков даже немного остыл и уже стал смотреть, как солдаты спускают по лестнице очередное огромное зеркало, но принцесса снова его позвала, и когда он вошёл, женщина попросила его:

— Барон, подайте мне простыню.

Он вспоминал её грудь? Ну что ж, теперь он мог рассмотреть и всё остальное, так как маркграфиня встала в лохани во весь рост, абсолютно не стесняясь своей наготы. О… Теперь он всё мог увидеть. И эти необыкновенно красивые плечи, и полную грудь, и живот… И самый низ живота, который она и не думала хотя бы рукой прикрыть, и крепкие её бёдра.

И увидев, что он замешкался от неожиданности и не может отвести от неё глаз, она с улыбкой добавила, указывая рукой.

— Барон, простыня на столе лежит. Вон она.

И, не дожидаясь, стала вылезать из купальни. Тут уже барон пришёл в себя, схватил со стола простыню, что лежала между чистой одеждой и книгами, и развернул её, а женщина повернулась к нему спиной, предоставляя ему возможность накинуть простыню ей сзади на плечи. Он так и поступил и несколько мгновений, как бы случайно, держал руки на её плечах, чему женщина вовсе не противилась. Потом она всё-таки повернулась к нему лицом и сказала ему с несомненным волнением в голосе:

— Я знаю правила, барон.

— Правила? — он немного растерялся, так как не понимал, о чем говорит маркграфиня. — О каких правилах вы говорите, Ваше Высочество?

— О правилах благодарности, — всё так же с волнением говорила она. — Каждая спасённая от людоеда или дракона принцесса обязана отблагодарить спасшего её рыцаря, — и принцесса добавила, словно оправдываясь: — Так пишут в рыцарских романах.

Она стояла так близко к нему, что он на своём лице чувствовал её дыхание, и на её желанном теле была всего лишь одна мокрая простыня, да ещё полотенце на волосах.

— Значит, вы знаете правила? — повторил Волков и, уже не стесняясь, положил руки на её плечи. Он с удовольствием привлёк бы её к себе, уж больно желанным было крепкое тело молодой женщины, да побоялся поцарапать ей кожу о свои доспехи. — Ну что же… Я надеюсь, награда будет щедрой…

И он ещё не договорил, а женщина, поднявшись на цыпочки, сама… сама прижалась своею грудью к его кирасе и сама же поцеловала его в губы. О, как сладок был этот поцелуй. Его словно молния пронзила.

«Надо звать фон Готта! И побыстрее!».

Да, именно это он и подумал. Сам он от доспеха избавиться, конечно, мог, но к тому времени, как такое случилось бы, у любой принцессы пропало бы всякое желание, и она скорее всего ушла бы, так его и не дождавшись. А оруженосец его словно услыхал и, постучав по косяку двери, произнёс:

— Генерал!

— Ну что вам, фон Готт? — Волков только тут оторвался от её удивительных губ.

— Полковник идёт! — сообщил оруженосец.

«Как не вовремя!».

Ведь он уже собирался разоблачиться от доспеха. А она, угадав его настроение, сразу отошла к столу и стала вытирать себя простынёй и говорить ему:

— Если вам нужно, так ступайте.

— Да, мне нужно встретить полковника. Но я…

А она уселась на стул и, взяв со стола чулки, начала надевать один из них. Она подняла одну ногу, и от движений её грудь покачивалась, а она, чуть краснея от его пристального взгляда, успокоила его:

— Не волнуйтесь, барон, ступайте, раз нужно, ваша награда от вас никуда не денется.

Брюнхвальд мог бы, конечно, и подождать, пока он взял бы от маркграфини причитающееся ему, но для этого нужно было ещё разоблачиться от лат. В общем, как ему того ни хотелось, но женщину он решил оставить на какое-то время. Но перед этим он, уже на правах обладателя, подошёл к ней и поцеловал женщину в губы, не постеснявшись при том взять её грудь в ладонь.

И она словно ждала его прикосновений и ответила ему на поцелуй весьма страстно.

Волков удивлялся поведению Дорфуса при встрече с ним, но поведение, казалось бы, спокойного и трезвого Брюнхвальда мало отличалось от поведения майора. Прямо при подручных он начал обнимать генерала и не стеснялся выражать свою радость словами.

— Ах, дорогой друг, как это было опрометчиво — отпускать вас. Нужно было вас упросить не уезжать вперед.

— Полноте вам, Карл, обычное было дело, — отвечал ему Волков, высвобождаясь из крепких объятий. — Всё обошлось.

— Обошлось! — восклицал Брюнхвальд почти возмущенно. — Уж мне кавалерист рассказал, как вы дрались целый день в этом проклятом замке, как потеряли двух своих оруженосцев, а значит, было тут жарко, — он хлопнул генерала по наплечнику. — Так вот же и свидетельство. Посмотрите, — он оглядывался и призывал стоявших рядом офицеров в свидетели, — посмотрите, господа, вон как исколот правый наплечник генерала! — и, уже говоря Волкову, продолжал: — Да и весь ваш доспех побит и поцарапан. Нет-нет, дело то было не обычное, а очень даже жаркое. Кавалерист говорил мне, что вас сюда заманили колдовством. И хотели отравить.

— Да, друг мой, так и было, — говорит барон, беря своего товарища под руку, — пойдёмте присядем, выпьете пива с дороги. Так, значит, Кляйбер вам рассказал про положение, в котором я оказался.

— Да, господин генерал, всё доложил, всё доложил со смыслом и подробностями. Толковый малый, — отвечал ему полковник. — И, главное, пришёл вовремя, мы уже по заре строились, выходить думали, а тут он. И начал говорить такое, что мы с Дорфусом поначалу решили, что он врёт. Ведь в первом приказе вы просили, чтобы я пошёл по западной дороге в сторону моста… — он стал вспоминать. — Кажется, Мальбрёке он прозывался.

— В каком ещё первом приказе? — изумляется генерал; тут им как раз солдат принёс две кружки пива, и барон взял одну из них.

— Как в каком? — в свою очередь удивляется полковник. — Вы же прислали мне приказ. Письменный.

— Я? — Волков уже не удивился. — И что же я вам там приказывал?

— Быстрее выдвигаться к мосту Мальбрёке… или как его там; в общем, идти на запад.

— А где то письмо? — спрашивает Волков с интересом. — У вас в канцелярской телеге?

— Да нет же, вот оно, — отвечает полковник и лезет к себе под кирасу, достаёт бумагу, — ещё вчера к вечеру привёз его какой-то мальчишка.

— Мальчишка? Этакий смазливый красавчик? — уточнил Волков.

— Да нет, — Брюнхвальд покачал головой. Он протягивает генералу письмо. — Обычный деревенский мальчишка в простой одежде, правда… — он стал вспоминать, — конь у него был неплох, и седло было тоже неплохое. Может, деревенскому сопляку тот конь был и не по чину.

Волков же едва разворачивает лист бумаги и сразу видит, что она писана и близко не его рукой.

«Разве же Карл не видел того?».

Он начинает читать и после каждого слова удивляется ещё больше, а потом поднимает глаза на своего товарища:

— Карл, вы это приняли за письмо от меня?

И видит, что тот удивлён.

— А что же, это письмо не ваше?

— Так разве же это мой почерк? — Волков возвращает Брюнхвальду бумагу. Тот берёт, смотрит в неё и вдруг начинает крутить головой и оглядываться. — Дорфус? Где вы, Дорфус?

— Я тут, — отвечает стоявший невдалеке майор.

— Дорфус, но как же вы читали письмо и не заметили, что почерк-то совсем не генерала?

Дорфус смотрит в бумагу, долго смотрит и только после признаётся:

— Да, почерк тут иной.

— Майор, а вы помните, как я подписываю приказы? — спрашивает барон.

— Разумеется, — отвечает Дорфус. — «Иероним Фолькоф фон Эшбахт, генерал».

— Именно, — соглашается Волков. — А тут какая подпись?

Карл Брюнхвальд читает и удивляется.

— «Барон фон Рабенбург», — он в изумлении смотрит на генерала. — Не понимаю… Как же мы могли так ошибиться?

— Это потому, что они — те, кто писал это письмо, — не знали, как я подписываюсь, — пояснил им Волков.

— Не понимаю, — говорит Дорфус. — И я, и господин полковник читали это письмо, как же мы могли всего этого не заметить?

— А тот мальчишка был при вас, когда вы читали это письмо? — интересуется генерал.

— Ну конечно, — отвечает Дорфус, — он ждал нашего ответа. Ждал, пока мы прочтём письмо и ответим ему. Хотя бы на словах, чтобы потом передать вам наш ответ.

Волков кивает: ну понятно.

— И ещё ждал от меня четверть талера, — добавил Брюнхвальд, — сказал, что вы просили меня расплатиться с ним.

— А мальчишка тот был смазливенький, этакий красавчик чернявый? — еще раз уточняет генерал.

Тут полковник и майор переглянулись и, к удивлению генерала, ответили оба и почти одновременно:

— Рыжий, — сказал Брюнхвальд. — С веснушками вроде.

— Пегий, обычный мальчик деревенский, лет четырнадцати. — сказал Дорфус и добавил: — Кажется.

Волков посмотрел на них, на одного, на другого и опять удивился:

— Вы, что же, господа, не помните того, кто вам привёз письмо?

— Так… не то чтобы не помню, — начал было майор.

А вот Брюнхвальд и говорить ничего не стал, лицо старого солдата, кроме удивления, которое можно было назвать и оторопелостью, ничего больше и не выражало. Он так и держал в руке кружку с пивом, поставив её себе на колено, и, кажется, сделал из неё всего один глоток, когда ему её принесли. И всё.

— Ладно, господа, — Волков протянул письмо Дорфусу, — не потеряйте его, оно мне будет нужно.

— Но как так⁈ — воскликнул Брюнхвальд. — Ведь только вчера видел того мальчишку, передо мной, как вы… рядом стоял, а сегодня вспомнить его лица не могу! И письмо же читал, и никакого подвоха не заподозрил даже!

— Ну, Карл, с вас спрос небольшой, — успокаивал его генерал, отпивая пива, — я и то на их колдовство повёлся, хотя знал, знал же, куда еду, и с кем имею дело, тоже знал. Уже не первый год с нечестивыми знаюсь, а всё равно попался не лучше вашего.

— Но зато, господин генерал, — вдруг оживился Брюнхвальд, — у меня для вас кое-что есть! Уж вы будете довольны!

— Вот как, и что же это? — Волков был заинтересован. Карл Брюнхвальд был не из тех, кто хвалится пустяками.

— Шмидт! — позвал полковник молодого человека, которого стал брать с собой повсюду последнее время и который выполнял роль штабного писаря. — Шмидт! Где ты? — и, увидав его, тут же распорядился: — А ну веди сюда того молодца, что мы взяли на дороге утром.