Человек обитаемый

Гарри

Гарри упражнялся в скручивании сигарет под насмешливым взглядом собаки. Он извел уже половину бумаги и литры слюны во имя довольно скромного результата. Наконец писатель стряхнул остатки табака со стола и поджег нелепый пучок, вспыхнувший, словно фитиль от петарды.

Гарри вспомнил все, что рассказывал мэр о семье, живущей по ту сторону долины, — точнее, о парне, имени которого даже не спросил. Ему хотелось узнать, как выглядит изгой, побольше о нем разведать, понять, действительно ли тот такой дикарь, как говорит мэр. Гарри представил ферму с расставленными вокруг капканами и мужчину у окна с ружьем в руке. Не похоже, чтобы мэр собирался представить писателю чудаковатого гражданина. Кроме самого мэра и Софии, Гарри больше никого не знал.

Стук вернулся к концу дня. Тук, тук, тук… Пес навострил уши. Гарри ждал, когда шум утихнет. Но он не утихал. Тук, тук, тук… Гарри выпустил пса и последовал за ним. Прошел вдоль фасадной стены. Тук, тук, тук… Пересек птичий двор. Тук, тук… Перепрыгнул ограду. Тук… Поднялся по дороге. Шум утих. Пес убежал на несколько метров вперед и преградил ему путь, ощетинившись, как в прошлый раз. Гарри продолжал идти. Пес залаял, содрогаясь всем телом. Гарри остановился, попытался его утихомирить, стараясь говорить как можно спокойнее, но без толку. Кажется, в животном взыграл инстинкт. Может, тот тип плохо с ним обращался? Принято считать, у собак великолепная память. Неизвестно, как пес отреагирует, если он пойдет дальше. Гарри долго осматривал ферму. Пес умолк, и теперь ничто не нарушало тишину, не было ни малейшего движения. Гарри пошел обратно. Пес прибежал, когда писатель уже добрался до птичьего двора.

Вернувшись домой, Гарри с удивлением обнаружил, что допрашивает пса в надежде узнать о причинах его поведения. Животное вытаращилось на него грустными глазами, отлично сочетающимися с опусом Шуберта. Поначалу музыка его волновала. Он подбегал к двери, просясь наружу. Теперь, когда эта мелодия стала для пса частью домашней обстановки, он успокаивался, услышав ее.

Гарри привязался к собаке. Он уже не представлял жизни без нее. Когда пес отсутствовал несколько часов, Гарри начинал волноваться, надеясь, что питомец не убежит. Писатель спрашивал себя, достаточно ли он заботится о нем и как именно воспринимает его пес. Как будто не он приручил пса, а пес его. Можно было подумать, что главной задачей нового приятеля было наблюдать за Гарри, защищать, показывать места и ловушки. Благодарить таким образом за открытую дверь. Всем известно, что собаки отличаются верностью, но раньше Гарри не имел возможности в этом убедиться.

Пес следил взглядом за каждым его движением и, даже когда Гарри оставался на месте, держался начеку, готовясь к любому повороту событий, к малейшему изменению. Гарри решил, что пес чего-то ждет, и поэтому двигался осторожно, словно боялся ошибиться. Он был уверен: при малейшем промахе пес найдет способ вернуть его на верный путь, как тогда на дороге.

Только когда стемнело, Гарри наконец-то удалось скрутить сигарету, достойную так называться. Он взял «Воспоминания крестьянина» и сел на стул у печки. В зависимости оттого, где находился, чем занимался писатель, пес реагировал: поднимал голову, глаза его начинали блестеть, хвост поднимал с пола в воздух пепел. Пес ждал, когда Гарри сядет на стул, и лишь тогда успокаивался: ложился рядом, устроив морду между передними лапами, и закрывал глаза. Гарри принялся читать. Как только он переворачивал страницу, пес приподнимал веко. Так Гарри понял, что тот никогда не засыпает и продолжает за ним наблюдать. Завтра он отвезет его на машине в деревню, если тому будет угодно.

С каждым днем предметы в доме приобретали все больший вес. Руки и тела членов семьи Прива оставили на стенах свои тени. Гарри не подумал разузнать у мэра побольше о предыдущих хозяевах, поглощенный рассказом о колдуне. Так, наверное, и лучше. Надо поверить в тени и приручить их. Может, когда писателя нет дома, сюда наведывается один из призраков, а может, ему все это почудилось. Выдумывать истории и излагать их на бумаге — это ведь тоже волшебство. Остается надеяться, что когда-нибудь тень писателя повстречается с тенью колдуна, если это вообще возможно.

Ночью Гарри проснулся от шума, не такого громкого, как раньше, словно издалека. Стоило только опустить ногу на паркет, как все утихло. Стучало у него в голове — лишь в голове. Он прошел на кухню. Пес крепко спал. Наверное, приснилось. Гарри подбросил пару поленьев в печь и вернулся в постель. Сна как не бывало. Но и стука тоже.

Пустые стенды, готовые принять улыбки новых кандидатов на региональные выборы, выстроились перед мэрией. На них еще оставались обрывки старых плакатов, кусочки слоганов, фрагменты лиц, производящие впечатление этакого иконостаса, с которого попытались все стереть перед приходом новой религии. Воробьи уже оценили новые насесты, и подтеки помета заледенели на некоторых рамках, словно каирны.

Пса не пришлось долго упрашивать запрыгнуть на заднее сиденье. Едва высадившись на площади, он обежал памятник погибшим, обнюхивая решетку, и остановился на углу пописать. Никто не видел этого кощунства.

В очередной раз Гарри позволил пропитавшей всю деревню необъятной тоске овладеть им. Причина крылась не только в сером небе и снеге. Тоска сочилась из каждого камня, более-менее просматривалась в каждом лице, витала в воздухе: она кружилась и разливалась в самых отдаленных уголках деревни. Ничто не двигалось, кроме ветра, скорее походившего на вздох больного зверя, который борется со смертью. Иногда искры инея поднимались над домами, чтобы тут же приземлиться на крыши, разбиться о тротуар ближайшей улицы, покрыть обелиск, словно крошечные осколки картечи, выпущенной врагом с расстояния в более чем целое столетие.

Гарри добрался до магазина, заглянул поздороваться с Софией, заказал кофе и тут же вышел на террасу. Кто-то уже отряхнул снег со стула и стола. Писатель понаблюдал за псом, который продолжал изучать площадь, а затем посмотрел на витрину бакалеи. И как так получилось, что София согласилась заняться этим магазинчиком? Он ничего не знал о девушке и думал, что она живет одна. Гарри часто задавался вопросом о том, что думают другие, пытался интерпретировать их движения и поведение. Особенно это касалось женщин. Ему никак не удавалось жить настоящим. «Мы никогда не бываем у себя дома, мы всегда пребываем где-то вовне[7]». В случае Гарри Монтень был прав. Жажда побед мучает мужчин с начала времен, однако женщины облачаются в желание в мгновение ока, и это желание принимает такие формы, что мужчины, оказавшись с ним лицом к лицу, часто остаются безоружны — и почти всегда в неподходящий час. Женщина уникальна в своей любви, а в жилах мужчин течет предсказуемость. София не похожа ни на одну из девушек, которые встречались Гарри. Она его волновала. Одной только манерой держаться на расстоянии, всем тем, что она по-прежнему отказывалась открывать писателю и что он не мог постичь сам.

Звон колокола в одночасье вернул Гарри к реальности. София вышла из магазина, завернувшись в бушлат и надев шапку. От мороза на ее щеках выступил румянец; с мочек ушей свешивались птички на кольцах. Она вынесла поднос с двумя чашками кофе, поставила на стол и села рядом. Пес подбежал и замер, увидев девушку.

— Познакомьтесь с моим псом.

— С вашим псом, — безразлично отреагировала она.

— Я говорил о нем в прошлый раз, он больше ни на шаг от меня не отходит.

Пес потерся о колени Софии, требуя ласки.

— Кажется, вы ему понравились.

Девушка не сводила глаз с собаки. Ладонь машинально скользнула по морде и нащупала на голове участок без шерсти. Пес был на седьмом небе. София по-прежнему молчала. Ее взгляд стал рассеянным. Она поднесла чашку к губам, сделала глоток и поставила кофе обратно на блюдечко. Пес не двигался под ее нежной рукой.

— Что-то не так?

София грустно улыбнулась.

— Наверное, я просто устала.

Она перестала гладить пса. Тот еще посидел рядом какое-то время, а затем подбежал к Гарри и улегся на оледеневший снег, сунув голову между сапогами. Девушка прижала ладонь к щеке, и крошечная птичка завертелась в ее пальцах. Гарри подумал, что не видел ничего прекраснее этого жеста, от которого можно было забыть обо всем на свете.

— Интересно, может ли жить в покое нечувствительный к красоте человек, — непроизвольно произнес Гарри.

— Человек, — повторила она.

— Если можно так выразиться…

— Настоящий ли это человек в таком случае? Гарри улыбнулся, решив, что лучшего ответа на то, что не было вопросом, не придумать, и посмотрел на противоположную сторону площади.

— Сегодня утром я не видел Эдуарда.

— Он скоро придет.

— Мэра я тоже не видел.

София махом допила кофе и встала.

— Мне надо идти, я должна кое-что заказать. Прежде чем София исчезла, Гарри спросил, занята ли она в воскресенье.

— А что? — удивленно переспросила она.

— Я хотел осмотреть окрестности и подумал, что вы можете побыть моим гидом.

Она задумалась и ответила:

— Обычно в воскресенье я отдыхаю.

— Понимаю.

— Я отвечу завтра, если вы придете.

— Хорошо, но я ни в коем случае не настаиваю. Она ничего не ответила. Перед тем как зайти в магазин, София еще раз взглянула на пса.

Не успел Гарри проехать дорожный знак с названием села, как зазвонил телефон. Он свернул на обочину и ответил.

— Гарри, это мама, с папой снова случился удар, — спокойно произнесла она.

— Когда? Это серьезно?

— Три дня назад, он сегодня возвращается домой…

— И ты сообщаешь мне только сейчас?

— Он не хотел, чтобы я тебе звонила, ты же его знаешь.

— Черт-те что, не стоило его слушать… Я выезжаю немедленно.

— Нет, ни в коем случае, он разозлится на меня. Думаю, бесполезно напоминать, насколько ему важна твоя работа.

— Да плевать на работу, речь о моем отце!

— Вот именно, и в данный момент ему лучше не перечить, — сухо прервала его мать.

— Откуда ты звонишь?

— Из больницы.

— Пожалуйста, передай папе трубку!

— Он спит.

— Тогда я подожду, пока проснется.

— Лучше позвони завтра, когда мы будем дома. И перестань волноваться, врачи говорят, что он вне опасности.

— Уверена?

— Да, я уверена. — Она глубоко вздохнула и продолжила: — Ты хотя бы освоился на новом месте?

— Да, да.

— И работа продвигается, как тебе того хочется?

— Мама!

— Что?

— Я же слышу, что ты устала. Ты о себе заботишься?

— Забота обо мне — это забота о твоем отце.

— Ты уверена, что мне не нужно приехать? Я мог бы помочь.

— Мы уже все обсудили, ну же, возвращайся к работе и напиши еще одну хорошую книгу. Целую.

— И я тебя, мама.

Она повесила трубку первой. Гарри завел мотор.

Ему никогда не удавалось по-настоящему уловить суть отношений между отцом и матерью. Они такие разные, но все же нашли и сохранили отношения. Они старели вместе, и Гарри испытывал умиление, но не зависть. Он вспомнил тот день рождения, когда за обедом отец назвал супругу женщиной всей своей жизни. Гарри послышалось отчаяние в этих словах, поскольку речь шла об общей судьбе, скрепленной притяжательным местоимением — символом компромиссов, лежащих в основе совместной участи. Как только мечты о гнездышке и яйце сбываются, что остается от личных амбиций каждого? Гарри начинал встречаться с одной девушкой, которая пыталась отвадить его от писательства. Отношения продлились несколько дней, прежде чем он очнулся. А ведь она могла стать «женщиной всей его жизни», чисто из его лености. Наверное, он выглядел последним трусом, пока растворялся в этой связи. «Независимая воля, чего бы она ни стоила и какими бы ни были последствия, — вот в чем нуждаются все мужчины». Гарри не мог вспомнить, где именно вычитал эту фразу. Однако автора другой — «Мои глаза устали высматривать твое обещание» — он никогда не забудет. Самое прекрасное объяснение в любви, объяснение расставания, которое он когда-либо слышал. Эта девушка помещалась вся целиком в одно предложение. В памяти Гарри слова рисовали ее очертания, приводимые в движение пробелами. Он вспомнил, что когда-то пытался снова ее завоевать, но не мог вынести мысли, что она станет «его девушкой», а он — «ее парнем», что они подчинятся друг другу. Сегодня он пытался убедить себя, что сдаться — единственный способ избежать плена. Представив отца и мать в больничной палате, Гарри лишь убедился в своей правоте.

Единственные неразрывные, нерушимые связи сплетены родителями. Два человека, которые всегда желали добра, основываясь на собственном видении счастья; два человека, которые вырастили его, но в итоге знают так мало. Ответов, почерпнутых из его книги, оказалось недостаточно, и теперь они ждут следующего романа, чтобы найти недостающие кусочки мозаики. Их тихая гордость служит ширмой от вопросов, которые они никогда не осмелятся задать.

Припарковав машину в амбаре, Гарри вышел и скрутил сигарету, испортив всего два листочка папиросной бумаги. Навык оттачивался. Он закурил на птичьем дворе. Солнце походило на золотистый брелок, прикрепленный к равномерно серому платку. По ту сторону долины каминная труба изрыгала синеватый дым. Лишь через несколько минут Гарри понял, что дым шел от его собственной сигареты.

Он постоял какое-то время среди великого покоя с размытыми чертами и неуловимыми тенями. Видимый мир представлялся лишь через сравнение цветов, размеров, форм, веществ и запахов. Если бы не снег, Гарри увидел бы ствол орехового дерева иначе, не таким темным; может, он даже не заметил бы его точно так же, как без тонких сосулек и снега не разглядел бы проволоку ограды, спрятавшуюся за высокими травами, названий которых он не знал.