Человек обитаемый

Гарри

Гарри записал несколько слов в блокноте, затем разорвал лист и оставил обрывки рядом с экземпляром «Черного рассвета». Нужно проветриться.

Он надел пальто, перчатки, ботинки и вышел. Заглянув за амбар и взяв там палку, пересек двор. По ту сторону дороги раскинулось огромное поле, исчезающее из виду вместе с крутым склоном и теряющееся в тумане, менее густом, чем вчера. Гарри прогулялся вдоль канавы до ближайших ворот, приподнял железный крючок, вышел в поле и закрыл за собой. Он спускался напрямую, опираясь на палку, чтобы сохранить равновесие, и снег хрустел с каждым шагом. Оказавшись в самом низу склона, Гарри смог лучше рассмотреть округу: туманная дымка висела в десятке метров над головой, поглощая верхушки деревьев. Он расслышал журчание воды и вскоре увидел ручеек, спрятанный в снегу, среди пробивающейся травы. Камыш выглядывал то тут, то там, словно вязальные спицы, воткнутые в моток расчесанной шерсти. Гарри прошел вперед к тонкому язычку темной воды, вьющейся в расщелине шириной с его собрание сочинений, наклонился к самому незаросшему участку и увидел следы в форме веера. Шорох и раздавшийся за ним вопль насторожили Гарри. Всего на мгновение показалась огромная птица: пепельный призрак тяжело взлетел и исчез в тумане.

Снова воцарилась тишина, навязчивое журчание ручейка леденило кровь. Гарри показалось, будто за ним наблюдают. Тревога росла. Он вспомнил о вое и обернулся, выставив палку вперед. Ничего. Гарри осмотрелся по сторонам. Ничего. Никого. Он попытался успокоиться, но волнение лишь множилось. Крупные снежинки невозмутимо падали на землю. Гарри практически слышал, как они тают, касаясь воды. Он почувствовал себя очень хрупким, словно в ловушке, в удушающем ущелье, над которым возвышались расплывчатые горные вершины. Гарри решил взобраться на склон по своим следам. Через какое-то время послышались шаги. Он замер. Здесь, вдали от ручейка, ритм тишине придавало только его сбитое дыхание. Гарри продолжил путь, и невидимое существо последовало за ним. Туман почти стелился по земле. Шум шагов растворялся, уступая тяжелому сопению зверя — собаки или волка. Гарри застыл, капли пота замерзали на щетине и сковывали губы. Снова тишина. Он попытался убедить себя, что это воображение играет с ним злую шутку, но тревога и страх уже свили гнездо, морок неизвестности окутывал все вокруг. Гарри продолжил путь, ускорил шаг и наконец добрался до ворот. Едва дыша, он откинул крючок и рванул к дому кратчайшим путем. Уже внутри он прильнул к окну, не выпуская из рук палку, и посмотрел во двор. Терпение. Кровь в висках стучала, словно за ним до сих пор гнались, и лишь когда сердцебиение немного успокоилось, Гарри услышал другой звук — мерное тиканье. А после снова наступила тишина.

Выждав, Гарри снял перчатки, пальто, ботинки и разжег печь, уже посмеиваясь над собственным испугом. Он успокаивал себя, повторяя, что все выдумал, что нужно разузнать побольше об этих краях. Ему очень хотелось отдалиться от прошлой жизни.

Гарри всегда жил в городе. Нескольких поездок с родителями на каникулы не хватило, чтобы освоиться в сельской местности, о которой писатель столько мечтал. В городе его взгляд привык постоянно натыкаться на людей, животных, всевозможные препятствия из металла, железа или стекла. Там небо висит очень высоко и нужно задрать голову, чтобы увидеть его краешек; здесь же облака парят на уровне человеческого роста — скорее всего, из-за зимы. В городе звуки, голоса и крики сливаются в общий шум, а здесь все существует само по себе в этом совершенном безмолвии. В городе деревья не могут соревноваться с небоскребами, с их серой корой, с окурками под ногами; здесь же они растут во всю мощь, и нет силы, способной принизить их кроны: даже после удара молнии они выглядят величественно. Здесь электрические провода сплетаются в этакие перегородки загонов для сказочных животных, за которыми наблюдают птицы, словно деревенские овчарки.

Теперь, выбрав именно это место для жизни, Гарри не может так просто сдаться. Постепенно местность откроется ему, нужно лишь найти расщелины, в которые он проскользнет.

Как только тревога спала, Гарри сел на стул у потрескивающего очага, расслабился и позволил разуму потеряться в другом времени, в другом месте. Он больше не мог противиться всплывающим воспоминаниям. Записка, которую оставила девушка ему, еще не писателю: «Мои глаза устали высматривать твое обещание». Он думал о ней. Пожалуй, он слишком много размышлял о жизни, женщинах и литературе, трех несовместимых феноменах женского рода. Вероятно, именно в этом и состояла его главная проблема.

Гарри встал, пока ностальгия не захлестнула его с головой. До сегодняшнего дня он откладывал осмотр чердака. Агент по недвижимости говорил, что там бардак. Гарри толкнул дверь на лестницу, и ледяной сквозняк влепил ему пощечину. Писатель несколько раз нажал на выключатель — безрезультатно. Затворив дверь, он сходил за фонариком и снова поднялся по скрипучим ступенькам. Чудилось, будто дерево ломается под его весом, а холод лишь усиливается с каждой секундой. Гарри приостановился, когда его голова оказалась над полом: луч света прогулялся по округе, обнаруживая неровный паркет и разнообразные предметы всех форм и размеров.

Поднявшись по последним ступенькам, Гарри сосредоточился на том, куда ставить ноги. В единственное слуховое окно, вырезанное в стене, проникало немного естественного света, который, казалось, хлам поглощал в мгновение ока. На полу мерцали осколки разбитой лампочки. Гарри нагнулся, уперся во что-то податливое и тут же отпрянул: ощущение, что он как будто очутился в призрачном поезде на какой-то ярмарке, лишь росло. Посветив перед собой, он увидел качели, прикрепленные к одной из балок. Гарри проверил, крепко ли приделаны веревки, твердя себе, что ни к чему так волноваться, и сел на сиденье. Он медленно повернулся вокруг своей оси, перебирая ногами по деревянному полу. Фонарь последовал за ним, осветив инструменты из другой эпохи, газеты, буфет без дверец, сломанные стулья, скамейку, детскую машинку, разбросанные мешки. Мелькнув на секунду на горизонте, предметы тут же погружались во мрак. В самом отдаленном от окна углу лежало несколько квадратных метров досок, покрытых скорлупками грецкого ореха, словно крошечными кораблями, севшими на мель. Чердак показался Гарри коробкой, хранящей воспоминания, более-менее упорядоченные внутри чьей-то памяти, куда ему ход закрыт. Дрожа от холода, он просидел так еще какое-то время.

Его внимание привлек шкаф. Гарри встал, подошел ближе и открыл дверцы. Внутри на вешалках висела мужская одежда — все изношено до дыр, кроме вывернутого наизнанку жилета из овечьей шкуры, с пятном. Гарри накинул жилет, чтобы согреться. Размер подошел. Он пошарил в боковых карманах, но ничего не обнаружил. В шкафу за одеждой Гарри увидел охотничье ружье и металлическую коробку, полную патронов. Не снимая жилета, он спустился вниз, прихватив с собой обе находки.

После исследования чердака Гарри захотел есть. Сварил макароны, слил воду, перемешал с тающим маслом и сыром и принялся уплетать их прямо из кастрюли, вчитываясь в «Воспоминания крестьянина двадцатого века». Он несколько раз пробежался по абзацам, рассказывающим о ритуалах, странной атмосфере и суевериях. Покончив с обедом, Гарри налил себе полстакана настойки из подвала — этого хватит, чтобы уснуть, — затем закрыл книгу на описании браконьерства и оставил грязную посуду в раковине. Закинув дрова в печь на ночь, он отправился в комнату, снял одежду, положил ее на стул, а жилет из овечьей шкуры повесил на спинку.

Он внезапно проснулся посреди ночи. Приглушенный шум в доме. Как только Гарри зажег прикроватную лампу, все стихло. Может, приснилось. Он долго лежал, вслушиваясь в малейший шорох.

Утром он встал, отправился в ванную, побрился и оделся. По дороге на кухню обнаружил, что на спинке стула жилета нет и на полу тоже. Как и ночью, услышав звуки, писатель предположил было, что вылазка на чердак ему приснилась, однако, взглянув на лавку, увидел ружье и патроны на прежнем месте.

Гарри распахнул ставни. Необыкновенный свет прорвался сквозь стекла: туман исчез. Писатель выпил кофе, рассматривая пустую спинку стула, словно ждал, что жилет вот-вот появится снова. Несколько раз он зажмуривался, но, открыв глаза, понимал, что ничего не изменилось. «Бедный Гарри, похоже, сходит с ума». Он с укором взглянул на бутылку настойки на столе. Идеальная виновница.

Накинув пальто, он налил еще чашку кофе. Оказавшись на улице, обошел дом кругом и добрался до птичьего двора. Перед ним наконец-то открылась долина, равномерно покрытая снегом. По ту сторону Гарри увидел ферму: наверное, он прошел совсем рядом, когда поднимался по дороге. Нависшая тогда огромная тень, несомненно, была от фронтона дома. Ни движения. Вдалеке тощие деревья заслоняли бледный горизонт. Гарри глотнул кофе, над чашкой мерно поднимался дымок. Писателю показалось, будто он путешествует обратно во времени, видит закусивших удила лошадей, которые подчиняются приказам бесцветного голоса, слышит зарытые в землю звуки и шорох страниц книги, которая стала теперь его библией. Все оцепенело, лишь у угла дома мелькнул чей-то силуэт — и все.

Обитатели той фермы явно не хотят, чтобы их беспокоили. Гарри попробует разузнать, с кем имеет дело, прежде чем предпримет очередную вылазку. Он помнил вой. От одной только мысли, что на него могут напасть звери, пыла поубавилось. Прогулка вдоль ручейка никак не помогла. Гарри допил кофе и закурил. Даже в ясную погоду этот край преисполнен таинственности и меланхолии. Небо постепенно затягивалось.

Гарри вернулся в дом, стараясь идти по следам своего размера. Всматриваясь в землю, он вдруг заметил кое-какие изменения; разгадка не заставила себя ждать, когда он поднял голову. Посреди двора стояла собака: тощая, с длинной шерстью, спутавшейся в колтуны вокруг головы. Пес был практически целиком черный, кроме белого пятна, расплывшегося на шее и груди. Он не выглядел угрожающим или злым — ничего общего с вопящим демоном, которого Гарри придумал туманным вечером. Писатель все равно сохранял осторожность, держась на расстоянии, и протянул руку. Пес уставился на него карими глазами с черными зрачками, похожими на круглые пятна кофе. На голове у него красовался шрам от серьезной раны.

— Здравствуй, собака!

Пес повел ушами, отреагировав на звуки, медленно прошел два-три метра и отпрянул.

— Подойди, не бойся, я тебя не обижу.

Человеческий голос все-таки подействовал: в этот раз зверь приблизился, подметая снег хвостом. Он вытянул шею и обнюхал носок ботинка. Ошейника нет. Гарри осторожно наклонился, поставил чашку в сугроб и погладил пса, который не сопротивлялся и, казалось, заинтересовался запахом кофе. Испугавшись упавшего с крыши снега, пес отпрянул, но тут же вернулся за новой порцией ласки. Гарри задавал ему вопросы, а тот лишь смотрел в ответ, словно сожалея, что не может ответить. Чипа в ухе тоже нет. Гарри взял чашку и собрался домой, решив, что пес сам отыщет дорогу — может, он соседский. Но тот последовал за ним до двери. Гарри мягко оттолкнул его и закрыл за собой.

Гарри мыл чашку, как вдруг услышал, что пес скулит и скребет под дверью. Он сел, взял в руки свою крестьянскую библию, подумав, что собака успокоится. Напротив: та упорствовала. Гарри не мог сосредоточиться. В итоге он открыл дверь, и пес проскользнул внутрь. Гарри попытался выманить его наружу печеньем, твердо намереваясь проводить до соседской фермы, — вот и повод завести знакомство. Пес проглотил угощение и побежал за Гарри до доpoги, а затем сел, разглядывая его силуэт, удаляющийся в дымке. Пройдя несколько метров, писатель остановился и позвал пса. Пес прижал уши и не реагировал. Гарри вернулся и позвал его настойчивее, но тщетно. Тогда он взял деревяшку и бросил ее подальше в сторону соседского дома. Пес и не думал шевелиться. Гарри проделал этот фокус снова, но, казалось, все усилия были напрасны. Ну и ладно! Гарри желал довести дело до конца: он метров двадцать прошел по дороге, как вдруг пес бросился за ним, обогнал, преградил путь и зарычал, ощетинившись. Гарри насторожился из-за такого поведения и попытался успокоить пса. Не получилось: собака не собиралась пропускать его вперед. Гарри решил остановиться и повернуть обратно. Позже он все-таки проделает этот путь до конца. Когда Гарри перелезал через ограждение, пес подбежал и пролез снизу. Писатель задумался: какая муха укусила пса, который казался теперь самым милым существом на свете?

Пока новый приятель крутился вокруг построек, Гарри воспользовался моментом и укрылся в доме, ожидая снова услышать, как пес скребет под дверью. Но ничего не происходило, поэтому он вернулся к чтению. Чуть позже Гарри отправился за дровами, понял, что пес исчез, и бросил взгляд в сторону затянутой дымкой долины. Покрытый снегом кипарис напоминал неподвижную невесту: грустную, брошенную у алтаря в белых лепестках и гробовой тишине.

Вернувшись внутрь с корзинкой поленьев в руках, Гарри, как ни странно, все еще думал о псе. В кухню проникал бледный луч света, отчего стулья, большой стол, буфет и стены блестели. Углы окрасились в разные оттенки сумерек, под всеми балками, словно крошечные медузы, висели пауки на невидимых нитях, в любой момент готовые броситься на неосторожное насекомое.

Гарри вылил в чашку уже давным-давно остывшие остатки кофе. Металлический привкус напомнил ему, как мать варила кофе по утрам и разогревала снова и снова, пока не допьет до конца. Воспоминания лавиной сошли на писателя. Гарри машинально посмотрел на часы, прокручивая в голове разговор пятилетней давности.

— Здравствуй, мама.

— Здравствуй, сынок, проходи.

Гарри сел в кресло из набивной ткани с райскими птицами и пятнами крови, которые его мать так и не смогла оттереть с того дня, как он упал с велосипеда и поранился.

— Тебе налить кофе?

— Не откажусь.

Она исчезла на несколько секунд и вернулась с чашкой в руке.

— Папы нет дома?

— Он вышел поговорить с соседями. У нас в округе случилось ограбление.

— Блин…

— Люди вот просто вышли за покупками, а вернулись — дверь выбита. В наши дни уже никто не хранит наличные дома, воры искали золото… Жандармы говорят, работали профессионалы.

Гарри сделал глоток. Со временем он полюбил отстоявшийся кофе матери. Она продолжила:

— У нас нет денег на сигнализацию, с моей зарплатой и пособием твоего отца. Как бы то ни было, единственные ценные украшения я ношу на себе.

— Как правило, грабители не в курсе этого.

— Именно поэтому мы оставляем дверь открытой, когда куда-нибудь уходим. В наши дни вызвать слесаря стоит целое состояние.

Она развернула записку, лежавшую на журнальном столике, и протянула листок сыну: «Дорогие грабители, ни к чему переворачивать весь дом вверх дном, у нас нет денег, а немногие украшения не представляют никакой ценности. Мы оставили их для вас в шкатулке на буфете в столовой, берите что нравится».

— Выходя из дома, мы всегда кладем эту записку на столик в прихожей, — добавила она.

— Думаете, это действительно остановит воров?

— Это идея твоего отца, сам знаешь, он уверен, что в каждом человеке есть хоть капелька добра.

— Он никогда не изменится.

Мать кивнула, взяла сумочку и достала часы с потертым ремешком, которых Гарри никогда раньше не видел.

— Я могу все им отдать, но не эти часы. Они принадлежали моему отцу. Теперь они твои. Я была у мастера, они исправно ходят, батарейка новая.

Мать рассказала Гарри историю о том, как ее отец оказался в плену в трудовом лагере в Германии во время Второй мировой войны, о холоде, лишениях и множественных издевательствах. Через два года такой жизни он умер в возрасте сорока лет — исчез с лица земли. В конце концов ему не хватило воздуха.

— Протяни руку!

Гарри приподнял рукав куртки. Мать глубоко вдохнула и застегнула ремешок на том же самом отверстии, на котором носил часы ее отец, — ее ладони задрожали.

— Я сохраню их, мама, — сказал Гарри, вглядываясь в циферблат.

Она прикрыла часы рукавом:

— Я знаю. — Мать улыбнулась, стараясь подавить захлестывающие ее эмоции. — Как мило, что ты пришел проведать нас.

— Я хотел сообщить, что один издатель согласился опубликовать мой роман.

— Это же замечательно, твой отец с ума сойдет от радости, когда узнает.

— Я не могу задерживаться, у меня как раз назначена встреча в издательстве. Но я вернусь.

— Тогда сам и расскажешь обо всем папе.

Гарри по-прежнему всматривался в часы дедушки, которого не знал: эта вещь никогда не будет принадлежать ему до конца. Сделав подобный подарок, мать преподнесла ему «гробницу всех надежд и желаний». Циферблат пожелтел со временем. Казалось, золотистые стрелки двигают а мутной воде не к будущему, а, наоборот, к некой эпохе, которая осталась по ту сторону врат вытесненного из памяти прошлого. Тик-так, словно заикающаяся реальность, победить которую способна только смерть. Ведь забвение и завоевание во многом схожи: и то, и другое можно довести до конца, лишь испустив последний вздох, что вытянет тебя из этой проклятой материи, плотной, мрачной, несокрушимой, без которой мы все были бы прекрасными созданиями, свободными от гордыни и страха смерти.