Человек обитаемый

Гарри

Гарри погрузился в крестьянскую библию и изучал главу об охоте на перелетных птиц, на все лады восхвалявшую неторопливость. Талант охотника кроется в неподвижности, способности слиться с окружающей средой, чтобы дрозды или голуби садились на ветки прямо над головой. Автор сосредоточился на выжидании и наблюдении за приближающейся стаей. Главным он считал терпение охотника, а не само убийство, которое он даже не описывал. Подозрение, что на самом деле автор пытался спасти пернатых от охотников, крепло у Гарри с каждой страницей.

Какое-то движение привлекло его внимание. Он оторвал взгляд от страницы. Вдоль плинтуса пробежала мышь. Она остановилась в углу, встала на задние лапки, потерла нос, опустилась и юркнула под книжный шкаф. Гарри ждал, что она покажется с другой стороны, но этого не случилось. Он встал на четвереньки, держась подальше от нижних полок, нависших над полом на высоте кирпича, заглянул вниз и увидел щель между паркетом и прогнившим плинтусом — щель между подвалом и кабинетом. Пес с любопытством наблюдал за ним из кухни. Гарри предположил, что его нюх не привлекает подобная добыча, и подумал, что стоит завести кота. Однако сейчас придется найти другой способ избавиться от нашествия грызунов. Возможно, София продает мышеловки, а если нет, то придется проехать на несколько километров больше. Он позаботится об этом завтра, сосуществование может продлиться еще немного. Гарри отложил объявление войны на потом. В конце концов, животные поселились тут до него.

Гарри дочитал книгу, ожидая, что мышь вот-вот появится. Весь день он провел за размышлениями, фиксируя впечатления от прочитанного на первом попавшемся листке бумаги. Ему казалось, будто он вошел в ритм деревенского писателя, синхронизировался с жестами, простой жизнью, словами, тишиной. Он открывал и закрывал блокнот неисчислимое количество раз. Не поддавался соблазну. Нужно еще подождать, позволить желанию овладеть им полностью, подняться волной, достаточно высокой, чтобы ее мощь не иссякла, не разбилась слишком скоро о скалы, чтобы она добралась до берега, стерла надписи на песке, которые ему предстоит восстановить. Гарри казалось, будто он собрал вещи, набил чемоданы и оставалось лишь застегнуть их перед тем, как отправиться в долгое путешествие, способное привести его к неизвестным, но плодородным землям.

Он предался мечтам о неподвижном путешествии и даже задремал. Меланхолик Жак вдруг вылез из ниоткуда: «Мир — театр; в нем женщины, мужчины, все — актеры». Тот мир, где Гарри не сумел преуспеть, ничем не лучше этого: сцена большая, актеры ждут за кулисами. Он еще не видит, как они повторяют свои реплики за занавесом. Он здесь не для того, чтобы направлять их. Он обыкновенный зритель, не способный поменять их ролями, вложить собственные слова в их уста. Простые слова не разбудят чистую эмоцию — наоборот, это чувство должно предварять рождение фраз. Его нельзя подстеречь. В кратком сне писатель видел, как крошечные искры взмывают ввысь и гаснут из-за нехватки пороха. Начало. Наконец-то появилось начало.

Туман дремоты рассеялся, Гарри скрутил сигарету. Теперь ему нравился этот новый ритуал: запах и вкус табака, шелест папиросной бумаги, оставшиеся в пепельнице или на полу частички сушеных листьев. Пока что он не озаботился покупкой пылесоса. Уборка в доме не была приоритетом. Крошки и пыль оседали повсюду, рассказывали историю. Закурив, Гарри еще раз пролистал книгу, задерживаясь на страницах с загнутыми уголками: его поражало описание жестов, настолько точное, что казалось, будто он совершил их сам. Писатель вернулся к своим записям и дополнил их. Гарри покончил с книгой, но не книга с ним, как и эти края.

День подходил к концу, наступала ночь, стирая слова. Гарри вернулся в большую комнату, где по-прежнему спала собака. Он собрал пепел, раздул тлеющие угли и подкинул хворосту. Густой дым охватил сухие ветки. Пламя вспыхнуло с такой силой, будто давно таилось в дровах, оно выровнялось, затрещало и заплясало на коре. Гарри возился с печкой, как вдруг до него донесся приглушенный шум, словно что-то упало на пол. Пес поднял голову и посмотрел в открытую дверь кабинета. Гарри вернулся туда. Казалось, все на местах. Второй стук, похожий на первый, только в этот раз над головой. Пес насторожился. Опять стук, теперь снаружи. За ним с регулярными паузами последовали другие, удаляясь по направлению к долине. Гарри почудилось, будто они замирают вдалеке. Он остолбенел. Разлившийся по жилам адреналин затмил страх, разбудил разум. Тогда писатель подумал, что мерный стук может быть призывом. В нужный момент придется ему следовать.

Он накинул куртку, надел сапоги, взял ружье, патроны и фонарь, оставив разочарованного пса в доме. Ночь была светла. Никакой необходимости в фонаре. Небо превратилось в поле краснеющих, потрескивающих в темноте углей. Гарри прислушался. Наверняка звуки долетали с соседней фермы, как и те, что он слышал у ручья. Он поднялся по дороге, изо всех сил стараясь сохранять равновесие на снегу и не скрипеть обувью. Шум утих. Когда Гарри добрался до места, где пес преградил ему путь, стук вовсе стих. Адреналин отступал по мере того, как росли страх и тишина.

Гарри не мог повернуть назад. Он зарядил ружье и, трясясь, прошел вперед. Днем ферма казалась ближе. Гарри чувствовал себя Алисой в Зазеркалье в поисках дома, который то удаляется, то приближается. Наверняка он не знал. Может, разыгралось воображение. Ночь стирает понятия времени и пространства — ничего не остается. Словно в доказательство этому, он вскоре поднялся наверх и увидел перед собой фасад. Остановился. Свет в окнах с открытыми ставнями не горел. Полная тишина окутывала это место, будто траурное одеяние, скрывавшее несовершенство ночи. Казалось, будто он оскверняет святыню, что ему здесь не рады. Любопытство боролось со страхом. Гарри не хотелось продвигаться дальше в открытую, чтобы его заметили. Он вспомнил предостережения мэра. Не хватало только угодить в ловушку или стать мишенью. Любопытство победило. Гарри прислонил ружье к столбику ограды, перелез через проволоку и очутился в поле по колено в снегу.

Он прихватил оружие и направился к фронтонной стене, выходящей во двор. Идеальный пункт наблюдения, если хочешь оставаться незамеченным, присматривая за теми, кто снует туда-сюда. Гарри перевел дыхание, наклонился и увидел три ступеньки, ведущие к входной двери, ящик с камнями, покрытый густым слоем снега, а чуть дальше — огромную дыру, накрытую решеткой. Он понадеялся, что здесь нет собак и никто не учует его запах. Гарри пытался успокоить себя, повторяя, что влажность в воздухе — его лучший союзник.

Шло время, но ничего не менялось. Гарри подпрыгнул, когда от сосульки на водостоке откололся кусок и упал в метре от него. Хозяин жилища наверняка сидит себе спокойно в тепле, пока он играет в шпиона на морозе. Может, тот вообще уже спит, пусть и в столь ранний час. Однако внутри не было ни лучика света. Чтобы расслабить спину, Гарри прижался к стене, оставаясь лицом к долине. Холод пробирал сквозь сапоги, две пары носков и штанины уже промокли. Он размялся, приподняв сначала одну ногу, потом вторую. Ничего не происходило. Гарри собрался домой.

Как вдруг снова стук. Совсем близко. Гарри обернулся и посмотрел во двор. Там медленно, как из-под земли, вырос силуэт. Слишком большой для человека. Гарри остолбенел от ужаса, увидев тело с чудовищным черепом вместо головы, бичующее себя по бокам цепью или толстой веревкой. Гарри воззвал к своей памяти и попытался свести этот образ к чему-то рациональному, но не смог. Струящаяся дымка на мгновение расслоилась и застелила ему глаза, затем луна снова осветила очертания, словно направила софиты на актера в конце спектакля. Существо перестало колотить себя и подошло к ступенькам. Гарри бесшумно снял ружье с предохранителя и поднял ствол, готовясь нажать на курок. Ему удалось разглядеть чудовище и веревку, болтающуюся вдоль тела. Существо было покрыто шерстью.

Гарри не увидел ни кожи, ни волос на неописуемо ужасной голове. Наверное, это ему снится. Мышцы не повиновались. Холода он не чувствовал, внутри все заполонил неконтролируемый страх. Гарри опустил ружье, отвернулся и снова прижался к стене. Собраться с мыслями, отдышаться.

Раздался скрип двери. Подумав, что существо испарилось, Гарри выглянул. Оно все еще было там, даже еще ближе. Гарри не мог оторвать глаз от черепа, от огромных рогов, похожих на готовящихся к броску змей, от пустых глазниц, от черной дыры в форме бабочки вместо носа, от выстроившихся в ряд крошечных истертых зубов, способных укусить и оскалиться, почуяв его страх. С самого начала чудовище знало, где он прячется, и стращало его. На мгновение Гарри подумал посветить ему фонарем прямо в глаза. Но в какие глаза? Ужас превратился в панику, и ноги наконец-то послушались. И вдруг существо выросло из-под земли, словно прошло сквозь стену. Гарри потерял равновесие и рухнул навзничь. Выстрел прогремел сам по себе. Гарри уронил ружье. Чудище увернулось, и тогда писатель начал размахивать фонарем, но ничего не увидел. Лунный свет скользил по стене и разливался по снегу. Гарри вскочил и помчался домой. Перепрыгивая через проволоку, он почувствовал, как рвется одежда. Снова упал. Услышал шум. Тук, тук, тук. Дьявольская тварь бросилась за ним. Гарри побежал дальше, увязая в сугробах и ощущая нарастающую усталость. Рухнув в очередной раз, он потерял фонарь. Он был готов поклясться, что чувствовал затылком дыхание чудища и слышал хохот вдогонку.

В любой момент он ожидал, что оно поймает его, прижмет к земле, забьет до смерти и сожрет. Когда ферма замаячила на горизонте, он почувствовал себя в безопасности. Стук раздавался отдаленным эхом. Гарри обернулся в последний раз. На том склоне долины гулял луч света, но потом погас, словно пламя спички, которая сожгла весь кислород под стеклянным колпаком. Все закончилось.

Гарри открыл дверь. Он надеялся, что пес обрадуется его приходу, однако не нашел его на привычном месте у печки. Гарри уже собирался обыскать кабинет, как вдруг собака выпрыгнула из-под стола. Догорающее пламя отражалось в блестящей, словно мокрой, шерсти. Он приблизился, чтобы погладить пса, но тот в испуге отпрянул. Тогда Гарри медленно подполз на четвереньках к животному, пятившемуся к печке, прикоснулся к его голове и понял, что шерсть и вправду влажная. Что за фокусы?.. Пес посмотрел на него, затем отвел взгляд, будто искал выход. Гарри поднялся и сел на стул, не снимая мокрой одежды. Он положил руки на подлокотники, закрыл глаза, ожидая, что стук вот-вот вернется, что чудовище вынесет дверь. Через несколько минут он почувствовал, как пес вылизывает ему левую ладонь. Сегодня вечером оно не придет.

Утром армия мышей станцевала сарабанду на паркете в кабинете, разбудив обмякшего на стуле Гарри. Тот дрожал от холода. Дрова давно истлели как в камине, так и в печи. Писатель удивился, что не свалился во сне. Увиденное преследовало его всю ночь. Он пытался убедить себя, что все это игра воображения, что чудовищ не бывает. Он снял еще влажную куртку, осмотрел ее со всех сторон, заметил на спине дырку и сунул в нее палец, чтобы проверить, насколько она реальна. Пес потянулся у печки и встал. Его хвост стучал по дверце, заслоняющей очаг. Тук, тук, тук, как…

Гарри поднялся, стараясь окончательно прогнать мысли, включил масляный обогреватель, развел огонь в камине и печи, а затем включил кофеварку. Пока варился кофе, Гарри отправился в ванную. Долго рассматривал собственное отражение Щеки впали еще сильнее, и щетина уже не скрывала худобы. Он привел себя в порядок, переоделся в сухое и чистое. Затем налил чашку кофе и приготовил два бутерброда с маслом. Кусок не лез в горло. Гарри раскрошил скромный завтрак и скормил под столом псу. Тот торопливо проглотил лакомство.

Гарри забыл закрыть ставни прошлым вечером, и стекла заиндевели, напоминая теперь зацветшую мицелием землю по весне. Он смотрел на окно, пытаясь свести сложную структуру к знакомой форме, как делают люди, любуясь облаками. Образы возникали в пустоте и растворялись, оставляя после себя лишь одно — гигантское демоническое чудище, рожденное морозом. Гарри оторвал взгляд от силуэта. Обычно он не помнил снов, с чего вдруг ему врезался в память этот? Где правда, а где ложь? Где проходит граница между реальностью и воображением? Разобраться во всем. Найти объяснение. Происхождение чудища. Кто это? Что оно собой представляет? Что ему надо? Гарри хотел знать, кто живет там, в практически вечной ночи. Есть ли у твари хозяин? Желают они прогнать его или просто пообщаться? Гарри решил, что у него нет другого выхода, кроме как спровоцировать новую встречу, и на этот раз днем.

Циферблат запотел изнутри. Гарри с трудом разобрал: девять часов. Небо стало равномерно серым, солнце не пробивалось. Пес вышел вместе с ним из дома, пересек двор и исчез. Гарри поискал его, позвал. Он хотел взять его с собой в деревню. Но пес не возвращался. Гарри продолжал искать, обошел все постройки, но в конце концов сел в машину один.

На повороте у обочины были сложены мешки с солью. Какой-то мужчина высыпал их содержимое в прицеп трактора. Гарри притормозил. Розовые кристаллики валялись вокруг, словно крошечные сапфиры из рассыпавшегося ожерелья. Мужчина замер, готовясь распороть очередной мешок ножом. Он не сводил глаз с машины, и даже когда Гарри проехал мимо, продолжал пялиться, отражаясь в зеркале заднего вида.

Оказавшись на площади, Гарри увидел мерцающие огни на крыше машины скорой помощи, припарковавшейся у магазина. На боку — логотип в виде синей звезды. Задние дверцы распахнуты. С десяток человек с сочувственными лицами столпились у мэрии. Гарри не стал задерживаться.

Войдя в магазин, он застал Софию у прилавка. Она в смятении смотрела на него, пока он подходил ближе.

— Что происходит на улице?

Девушка покосилась на вскрытый конверту кассового аппарата. С мгновение она колебалась, а затем подняла глаза.

— Эдуард умер, — произнесла она.

— Как так умер?

София взяла конверт и протянула его Гарри:

— Прочитайте — и все поймете.

— Вы уверены? Письмо адресовано вам.

— Вас оно тоже отчасти касается.

Гарри открыл конверт и достал лист бумаги. Гладкие буквы бежали по ровным строчкам:

Дорогая София!

В последние годы Вы были моим единственным лучом света.

Каждое утро я наряжался, чтобы пристойно выглядеть на наших ежедневных встречах, отнюдь не как старик, пытающийся Вас соблазнить, а потому, что Ваше общество пробудило во мне желание сохранять достоинство. От всего сердца надеюсь, что так и было до конца. На самом деле мы не знали друг друга. Взаимная застенчивость держала нас на расстоянии, исключая всякого рода излияния. «Излияния» — вот оно, слово из лексикона врача. Люди хотели рассказать мне о Вас. Но я ничего не желал слышать, не собирался вмешиваться. Рано или поздно наступает время, когда уже невозможно разговаривать о трагедиях, перевернувших жизнь, когда страдание становится смыслом существования. Я знаю, о чем пишу.

Если бы я поведал Вам свою историю в этом письме, Вы бы поняли, почему я прибегнул к крайним средствам, сознательно совершил непоправимое, вместо того чтобы переложить это бремя на Вас. Лучше уж я унесу с собой всю боль и темные причины ее появления. Просто знайте, что в какой-то момент человек вроде меня отрывается от мира и не может забыть о страданиях даже на несколько секунд, когда ему нужно удалиться от себя самого настолько, что единственным выходом остается падение в бездонную пропасть. С этого момента уже нет сомнений в действиях и в средствах достижения цели. Речь не о храбрости или трусости, а об освобождении. Если быть честным до конца, в моем возрасте это не так уж страшно. Я задержался лишь благодаря Вам.

Мне не удалось обрести себя, и единственный человек, который сумел бы мне помочь, остался в ночи уже много лет назад. Я не смог вылечить собственную жену, в моих силах было лишь облегчить ее боль и оставаться рядом в последние минуты. После ее кончины я впал в полумеру, заботился о других, желая только одного — дожить до нашего утреннего ритуала. Нет такой вещи, как случай, — существуют лишь обстоятельства, которые позволяют нам продержаться чуть дольше, чем предполагалось. Благодарю за Вашу очаровательную улыбку и умиротворяющий голос.

Желаю Вам всего самого лучшего.

Эдуард

P. S. Скажите писателю, что мне очень понравилась его книга. И если мне не хватило красноречия в его присутствии, то только потому, что я не хотел его смущать. В каком-то смысле своими словами он тоже помог мне погрузиться в черный рассвет. Он прав, иногда не остается причин откладывать неизбежное. Надеюсь, Элен ждет меня где-то там.

Гарри сложил листок, сунул его обратно в конверт и вернул на прилавок. Мысленно он процитировал первое предложение «Черного рассвета»: «Я хотел умереть в возрасте пяти лет, думая, что, по крайней мере, с этим будет покончено».

— Уборщица нашла его сегодня утром, он повесился, новость уже облетела деревню. — София умолкла и выглянула наружу, погрузившись в собственные мысли.

— Он вас очень ценил, — сказал Гарри.

— Не могу перестать думать, что могла бы сделать что-нибудь, если бы мы говорили по-настоящему, а не обсуждали кулинарные вкусы и обменивались комплиментами.

— Вы не могли догадаться о том, что он задумал. Это его выбор, взвешенное решение, — ответил Гарри, призывая в свидетели письмо на прилавке.

— Как ужасно не знать, какое отчаяние испытывают люди, с которыми ты встречаешься.

— И ошибаться в них. Я думал, он меня ненавидит.

— Ваше присутствие нарушало привычный ритуал, вот и все.

— В какой-то момент я решил, что он и есть целитель, о котором вы говорили в часовне.

София помрачнела. Она избегала взгляда Гарри. По ту сторону площади Эдуарда вывезли на носилках. Под плотным покрывалом проступало крепкое тело. Два парня в белом погрузили его в машину скорой помощи и захлопнули дверцы. Так Эдуард проехал мимо памятника погибшим. Когда автомобиль поравнялся с витриной, мерцающие огни окрасили магазин в синий цвет. Эдуарда больше нет. Эдуард погас.

София заглянула в конверт напоследок и убрала его в ящик.

— Как ваш отец?

— Довольно неплохо, спасибо.

— Тем лучше.

Гарри не хотел пользоваться моментом, но решил, что ему наконец-то подвернулась возможность узнать побольше о девушке, ее корнях и о том, что значит «более-менее».

— Ваша семья проживает в этом регионе?

— Да, они местные… Только их больше нет. Я единственный ребенок, а родители погибли в автокатастрофе, — холодно произнесла она.

— Мне очень жаль.

— Так вышло. Вам что-нибудь нужно?

— У меня завелись грызуны.

— Кажется, у меня где-то были мышеловки. Пойду поищу.

София направилась прямиком к полкам, пошарила в коробках, вернулась к прилавку и разложила пять ловушек на пружинах.

— Все, что осталось.

— Отлично, беру.

— Что-нибудь еще?

— Нет.

Девушка сложила мышеловки в пакет, Гарри оплатил покупку и собрался уйти.

— Даже кофе не выпьете? — спросила София.

Гарри выглянул наружу и увидел машину жандармерии, заменившую скорую помощь. Еще больше зевак столпилось на морозе.

— Не очень хочется таращиться, там и без меня желающих достаточно, — ответил он.

— Здесь есть подсобка, где я занимаюсь бумажной работой, если вдруг вы передумаете.

— Почему бы и нет.

— Пойдемте, пока никто не пришел.

София отвела Гарри вглубь магазинчика. Они попали в крошечное помещение, где едва помещались заваленный документами стол, кресло, стул, раковина и металлический шкафчик, на котором были фотоаппарат, кофеварка, коробка с фильтрами, пачка кофе и несколько чашек. На стене висело с два десятка пейзажей.

— Извините за беспорядок… Кроме меня, сюда никто не заглядывает.

— Ничего страшного.

— Присядьте, пока я варю кофе.

Гарри занял стул.

— Вы умеете пользоваться мышеловками? — спросила София, запустив кофеварку.

— Наверное, там ничего сложного.

Девушка смотрела на капающий кофе. Она прикоснулась к уху и тут же отдернула руку, словно заметив, что пропала сережка.

— Расставьте их вдоль плинтуса. Должно сработать с сыром или хлебным мякишем, скатанным в шарик. Будьте осторожны, не прищемите палец. Глупо выйдет, если из-за этого вы не сможете писать, — предупредила София.

— Я буду осторожен.

Девушка сдвинула бумаги на столе, налила две чашки кофе и поставила их на освободившееся место. Гарри приподнял свою, словно для тоста, затем осекся, осознав, как это нелепо. София села в кресло, и свет заиграл в ее серых глазах. Гарри сделал глоток, рассматривая пейзажи на стене. Он узнал среди них часовню Магдалены по весне.

— Это ваши снимки?

— Да.

— Очень красивые.

— У меня хороший фотоаппарат.

Столько всего смешалось в голове Гарри: конечно, смерть Эдуарда, но еще и встреча с чудовищем из Лё-Белье. Он сомневался, стоит ли рассказывать Софии, но одумался, не желая сойти за сумасшедшего. Он хотел насладиться связью, которая начала налаживаться между ними. Еще придет время для откровений.

Зазвонили колокола, и Гарри представил, как на их веревке болтается самоубийца: вверх-вниз, вверх-вниз. Он тут же рассердился на себя за нелепую мысль. С последним ударом он сказал:

— Мы могли бы почтить память Эдуарда.

— Почтить память, — удивленно повторила София.

— Выпить по бокалу сегодня вечером… у меня, например.

— Я не могу.

Зазвенел колокольчик входной двери. София залпом допила кофе.

— Выйдите через заднюю дверь, когда допьете, мне будет неловко, если кто-нибудь увидит вас здесь, — прошептала она.

— Хорошо, я ни в коем случае не хочу вас компрометировать, — ответил Гарри, улыбнувшись.

Перед тем как выйти, девушка заколебалась.

— А может, выпить по бокальчику — не такая уж и плохая идея, но будет лучше, если вы придете ко мне.

— Как пожелаете, — ответил Гарри, удивившись перемене.

— Сегодня вечером в восемь вас устроит?

— Отлично.

— Тогда до вечера.

— До вечера.

Гарри допил кофе. Его взгляд блуждал от одного снимка к другому. Мысли наполнялись пейзажами. Он подумал, что чужак не может просто поселиться в этих краях, ему нужно сначала увидеть их во сне. Чтобы добраться до реальности, придется пробраться сквозь туман, сквозь запотевшее зеркало, ведущее в другое измерение без привычных ориентиров, следовать по нитке до Минотавра или Королевы Червей.

На верхнем этаже скрипнул паркет. Несколько раз. Гарри замер, прислушиваясь. Из магазина доносились голоса девушки и мужчины. Гарри ничего не уловил из разговора. Он встал, ополоснул обе чашки и собирался уже уйти, как вдруг заметил посреди беспорядка на столе перевернутую фотографию. На обратной стороне была буква «3». Гарри взглянул на снимок и остолбенел: он тут же узнал место, где его сделали, по ту сторону долины. Синица на подоконнике. А за окном, казалось, на него смотрит размытый силуэт. Гарри понял, что это мужчина, но не мог его опознать. Он так долго всматривался в снимок, что тени расплылись по всему окну, вырисовывая обнаженный череп.

Крики, доносившиеся из магазина, вырвали Гарри из этого состояния. Он отложил снимок. Дверь громко хлопнула, заглушив звон колокольчика. Гарри тут же вышел и обогнул магазин, чтобы посмотреть на покупателя. Он узнал в нем Симона Арто, направлявшегося прямиком в мэрию.