Чёрная кошка в оранжевых листьях

Наша бабушка, совсем не компьютерный человек, но все, о чем говорят дома, слышит. Говорит сегодня утром:

— Почему у вас в ванной на три ЮЗЕРА семь больших полотенец?..

В горах рядом с водопадом на камнях валялись, пардон, большие мужские трусы; никого при ближнем рассмотрении в них видно не было… Мужчина из них, по-видимому, вылез или выпал и удрал… Или смыло его… Водопадом… Кто знает… Загрустила я — такие они покоились нелепые, одинокие, сиротливые в полоску… А тут приятель говорит — это водопад особенный. Говорит, в нем если полчаса постоять, два кило можно сбросить…

А! Вот оно что! Интересно, сколько часов стоял этот неизвестный мужчина в этом водопаде, что даже трусы потерял?..

Что ж такое… Электрические чайники погибают, кончают самоубийством… В доме — кладбище чайников… Последний на память о себе вырубил пробки во всем квартале, погиб на миру, как говорят… Теперь у меня есть печальная маленькая старомодная кастрюлька. Она — и. о. чайника. Стала замечать, что должность эта ее портит. Когда в ней варили кашу для Андрея, она была покладиста и мила, а сейчас воду кипятит долго, шипит, плюется… Видите ли, она хоть и кастрюлька, но на чайниковой должности.

Кстати, у моего компьютера тоже мания величия… Он-то всего лишь Селерон, но при тестировании сообщает, что он — Пентиум Четвертый.

А монитор — наоборот. Он японский Ияма, но спокойный, уверенный, благородный. Не капризничает. Уважаю очень. Называю Ияма-сан.

Ксения Драгунская — Чеширский кот. Она сама уехала, а ее улыбка плавает вокруг меня, плавает…

Вспомнилось, как младшая сестра моей подруги готовилась стать пионеркой и взволнованно учила дома торжественное обещание, переживала, что она может что-нибудь забыть и ее не примут в пионеры:

— Боже! Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик! Господи Боже, перед лицом своих товарищей, Боже-Боже, торжественно клянусь…

Моя бабушка Софья Николаевна привезла в Черновцы из эвакуации мою маму, своего больного мужа и маленькую котомку с вещами, где была черная чугунная сковородка и несколько серебряных фамильных ложек. Посуды не было, салфеток, скатертей, стола не было, не было ничего. Мама в самодельных картонных тапочках сидела перед перевернутым ящиком и ела кашу на воде из посуды, переделанной из ленд-лизовской консервной банки. Ела серебряной ложкой с вензелями…

В Дом детского творчества на работу пришел новый завхоз, старательный и услужливый, но очень недалекий, очень… Директор Галина Владимировна, привыкшая к тому, что все вокруг понимают ее с полуслова, с полувзгляда, велела ему проинвентаризировать имущество Дома.

Завхоз оторопел:

— А как это?

— Ну, подпишите все, как полагается… — отмахнулась Галина Владимировна.

Она имела в виду сверить со специальным журналом, надписать номера там, где их нет. Как это у нас принято, белой краской — жуткая традиция, оставшаяся с советских времен. Завхоз ходил весь день унылый и озадаченный… Наутро, когда все пришли на работу, увидели страшную картину. Везде белели надписи. Нет, это были не стыдливые циферки в интимных местах имущества Дома творчества. Нет, это были откровенные бесстыжие усердно выписанные слова. На борту полированного письменного стола чистосердечно было написано «Стiл», на боку компьютера — «компютер», на спинке стула «крiсло», на шкафу — «шафа»… Из туалета целый день доносился здоровый ликующий гогот сотрудников. Но венчали все таблички с названиями кабинетов. На двери костюмерной висела табличка «Комора», на стене холла выписанное под трафарет ярко белело слово «IСТЄБЮЛЬ».

Вчера чествовали всяких учителей.

Одна из них, ненавистная мне Т.Т., вымогательница, взяточница, ну такой уже нечеловеческий экземпляр, что духу не хватает здесь все описывать, чтобы не испортилось настроение…

Она шла такая широкая, на очень коротких крепких ногах, нахмуренная, суровая, угрюмая, изнуренная любовью к детям, гребла тяжелой поступью и ритмично колыхала щеками, бюстом и тяжелыми руками, звеня в такт медалями и значками на пиджаке…

Чистый породистый бассет на выставке собак…

Посидела на большом концерте в летнем театре. Был он посвящен первому упоминанию города в летописях.

В программе танцевальные и музыкальные этнографические группы, яркие такие, живописные костюмы… Всякие танцы — гуцульские, украинские, молдавские, румынские… Вышел еврейский оркестр. Играли все: вариации такие изумительные — еврейские мелодии переходили в молдавские, гуцульские… Целая философия и история еврейского народа на Буковине… Последней они врезали такую сырбу, в таком темпе и так виртуозно… Артистичные все — сам руководитель Лев Клейман, довольно тучный в черном костюме, легко подпрыгивал, хватался то за бубен, то за маракасы, сиял лицом, чуть не хохотал…

Немецкий ансамбль вокальный промаршировал в аккуратных фартучках… Открывали рты, что-то пели, никто не слышал, что именно… Но сами они страшно радовались и дружно танцевали руками…

Румыны — бойкий народ. Пока одни танцуют на сцене, другие в кулисах выплясывают, хватая в партнерши представителей других национальных ансамблей… Горячие парни… Орут из-за кулис оглушительно в такт, визжат и ойкают, кричат какие-то рифмованные строчки на румынском.

Зав. отделом культуры С., пьяный, в пижаме, выгуливал на шлейке своего сиамского кота с недовольной брезгливой мордой. Кот с надеждой поглядывал на С.: «Слышь, хозяин, может ныранем в подвал на пару минут, там кошечки… Или на чердак…»

С. (строго):

— Папа сказал: «Нельзя!»

И волок его на шлейке к магазину «Пиво Чернигивське».

МУЛЬТФИЛЬМ «РОЖДЕСТВО»

Сначала там шло интервью создателя фильма Миши Алдашина. И вот он рассказывает, как он этот фильм делал, рассказывает о своем провинциальном городке, где он родился, о друзьях, о жизни. А руки его, Алдашина, как будто свою собственную жизнь живут, как будто у каждой руки отдельная душа. И я не могла оторвать взгляда от этих рук, да…

А мультик этот на такой грани, чтобы и не в ересь, и не в одержимость, и не в яростную религиозность, и чтоб не плоско было, чтобы искрилось и живое, и чтоб всем — взрослым, детям, взрослым детям… Все же это мультик…

Мария такая, хочется ее назвать Машей или еще как-нибудь… Такая девочка, где-то в Крыму или где, развешивает мокрое белье… Солнце… Рыжий спокойный прогретый денек. И вдруг Ангел легонько — топ-топ. Такой трудяга, ему потом столько пришлось всего организовать… А крылья у него за спиной — как руки Алдашина, живут себе сами. И этот Ангел говорит Маше, нет, он шепчет Маше на ушко (мы не слышим, там все без единого слова, мы просто догадываемся):

— Маша… — шепчет он, — это… (…Ну и дальше шепчет.)

А Маша (смущенно): «Кто?! Я?!»

А наш Ангел: «Ну?! А кто?!»

Маша такая девочка хорошая, послушная, опускает пустой таз из-под белья на землю под деревья, идет в дом свой маленький, и тут — ой, Боже! Боже! — шум крыльев, и голубь! — трижды смотрела, сердце замирает в этом месте. Маша дверь — хлоп! Ангел остался в саду, и вдруг с дерева груша ему под ноги — тыдынц! На! Молодец!

Ангел: «О! Груша!» — поднял, обтер ее о рубашечку, надкусил и почесал дальше по тропиночке устраивать дела мира.

А тут Иосиф, крепкий, большой, надежный плотник — в дверь с инструментами своими в специальном ящике деревянном, а из дому голубь… Все непросто…

А потом — уже Вифлеем. Ливень, сумрак вечный, толпы людей, никто никому не нужен. Маша с большим животом, на ослике, Иосиф мечется — ночевать негде. И тогда он находит этот хлев и несколькими движениями своих сильных крепких умелых рук — раз-два! — и дверь подправил, и крышу заделал, и огонь развел. Что бы она делала без Иосифа, не представляю. И вот — кри-и-и-ик! — родился малыш.

Иосиф какой-то не в себе — его же можно понять — мучат его сомнения… А тут Ангел наш. Тот знакомый, который грушу ел… Он вообще уже совсем забегался, летит-летит, а на землю опускается, как неопытный парашютист, чуть не падает, ножки заплетаются.

Так вот, открывает он перед Иосифом Большую Главную Книгу, показывает пальчиком, мол, читай, а Иосиф только отмахивается, ай, мол, оставьте этих ваших книжек… И тут вдруг на небе появляется огромная Звезда, такая, как ромашка садовая, как засияет!

Ангел: «Ага! Ага! Ну?! А теперь?!»

Иосиф поднимает свое лицо, а глаза у него, как у Алдашина. Верней, как его правый глаз, — у Алдашина Миши глаза немного разные, как у многих талантливых людей… Такая в нем дегтярная ночь, сила и скорбь… И какое-то новое узнавание.

И вот несет Иосиф воду в деревянном ведре — набрал у водопада, и сам отхлебнул немного из ладони, несет он ведро, и это ведро тяжелое так перегнуло на сторону его большое плотное тело… И он несет-несет, тяжело ступая, откинув для равновесия свободную руку, а мы смотрим — несет — топ-топ-топ — несет — и думаем, а там, в хлеву, там, в люлечке, маленький мальчик… Мальчик маленький… Их же в Вифлееме посчитали — поставили две палочки, а их уже трое…

И вот Мария выливает воду в корытце или в ушат и так ладошкой поводила, и вдруг этот жест — локоточком в воду… Это с ума сойти! Ну откуда всякая девочка этот жест знает?! Я его увидела в три года, когда сестра родилась, и с тех пор его помню… Так и другие девочки… И вот Маша этим самым важным в мире жестом пробует локотком воду, а потом опускает в воду малыша, купает его и напевает…

Иосиф утомился, так измотался, что присел на солому, сбросил свои чуни, или что там, башмаки, пошевелил огромными ступнями, свалился горой и так аппетитно уснул — а на лице дневные тревоги, заботы, ответственность… Где она его такого нашла, этого Иосифа… Почему так мало о нем говорят и пишут?..

Конечно, волхвы, пастухи, рыбаки, звери, птицы, рыбы… Ангел наш — работяга — туда-сюда, туда-сюда, люди — они ведь в суете мирской и не замечают ничего, пока Ангел им Главную Книгу под нос и на Звезду пальчиком — тык!

Кстати, зайцы там — три, и все три с разными лицами, а один даже косой на нервной почве. От потрясения. Потому что там в процессе зайцы испытывают огромное потрясение: на одного из них Лев нападает.

Вообще, говорил же Флобер: «Мадам Бовари — это я». Говорил? Так вот, в этом мультфильме все — немного Алдашин. Иосиф прежде всего, Маша, Лев, Ангел, Рыба…

Да, как стали идти к Маше с малышом гости… А Иосиф присел на лавочке, которую сам и смастерил. Присел, наблюдает спокойно, мол, наше дело тут, на подхвате, если что…

А потом все собрались — и как пошли плясать… Наш Ангел и еще его два приятеля уселись на облачке неподалеку и наяривают на разных божественных музыкальных инструментах…

И тут Маша с малышом на руках выглянула и пальчик к губам: тс-с-с…

И наш Ангел тоже — вот понятливый парень! — тоже пальчик к губам, всем: тс-с-с…

Такое вот кино посмотрела… Трижды. Мультик короткий.