Чёрная кошка в оранжевых листьях

НАС ПРИШЛИ ПРИВЕТСТВОВАТЬ…

В возрасте восьми с половиной лет я зарекомендовала себя махровой диссиденткой.

— Ты подвела Родину, — сказал Лева с трагическим надрывом и добавил: — Ты подвела Родину в моем лице.

Я доверчиво разглядывала Левино лицо и недоумевала: неужели у нашей Родины рыжие щетинистые усы, огромный нос с яркими веснушками и очки с толстыми линзами?

Лева работал во Дворце пионеров режиссером массовых мероприятий. Какие могли быть массовые мероприятия во времена моего октябрятского детства, спрашивается? Съезды, конференции, совещания. Лева готовил на эти массовые мероприятия пионерские приветствия. Помните? Когда половина делегатов медитирует, а вторая обдумывает планы дерзкого побега, в распахнутые, как для эвакуации, двери вламывается толпа детей с увядшими букетами цветов и разными дацзыбао про достойную смену.

— Нас пришли приветствовать юные пионеры!

Вот это самое и готовил Лева. Все дети хотели туда попасть, потому что для репетиций снимали с уроков.

Меня Лева взял не только за хорошую дикцию, но и за мою старшую сестру Лину. Лева был в нее давно и безнадежно влюблен.

— Марьяночка, — заговорщицки шептал Лева, — пойдем, Лева купит тебе «Сказки Пушкина». «Золотого петушка» — тебе. А «Руслана и Людмилу», — тут Лева стыдливо опускал глаза и краснел, — а «Руслана и Людмилу» отнеси, пожалуйста, сестре.

Я тогда не была такой уж любительницей книг. «Сказки Пушкина» — это был такой плиточный шоколад, причудливо выложенный в виде арок, пирамид, гробниц в витринах магазинов. «Петушка» я съедала сама (знала бы мама), а «Русланом и Людмилой» щедро оделяла друзей во дворе. Я справедливо полагала, что Линка и так получает много подарков от своего ухажера из Москвы. Например, косметику из магазина «Ванда». Что Левины романтические намеки по сравнению с этими конкретными богатствами!

Лева, сама доброта, взял меня читать стихи от имени октябрят. Стихи! Где он их брал? Наверняка писал сам.

Слобуш, мой одноклассник, начинал:

— Мы скоро станем все отцами…

А тут я верещала. Пронзительно, как будто меня топят:

— И мамами с веселыми глазами!

Это была «коронка» приветствия. Лева ею страшно гордился. Все умилялись, смеялись.

Когда я похвасталась дома, моя сестра хихикнула и промурлыкала, рассматривая в зеркале свой носик:

— Поздравляю, Манечка. Значит, ты скоро станешь матерью? А отец кто? Слобуш?

Моя девичья честь была оскорблена. Я плохо спала ночью. Я была задумчива днем. Я продолжала ходить на репетиции, но решение подвести Родину зрело.

Пришел день конференции. Барабаны забили раскатом. Хрипло задули горны. Мы торжественно промаршировали на сцену. Пионеры звонко поздравляли, хвалили, заверяли, славословили, по-доброму критиковали что-то абстрактное — то ли погодные условия, то ли империализм. Все шло гладко. Настала очередь октябрят. Малышня тоже что-то весело пообещала, а потом Слобуш сделал шаг вперед и прогундел:

— Мы скоро станем все отцами…

Я тоже сделала шаг вперед и с убийственным нахальством прокричала, бережно сохраняя размер стиха:

— А мамою я стану позже,

Когда исполнится мне двадцать пять…

Незатейливо… Зато честно.

Дети растерялись. Слобуш захлюпал носом — ведь, по собственному заявлению, вскоре ему предстояло стать отцом-одиночкой.

— Ты подвела Родину! — стенал Лева. — И меня.

Для меня, восьмилетней, Родина — это была чужая незнакомая суровая тетя из учебника «Родная речь». Тогда я еще не умела жалеть чужих теть. Мне было жаль Леву. Я чувствовала себя коварной изменщицей, подготовившей заговор против доброго, невинного и щедрого человека. Я очень страдала и думала, что жизнь моя кончена.

К слову, на этом мое диссидентство не кончилось. В следующий раз на конференции учителей белая форменная пионерская юбка, выданная костюмерной, обернутая вокруг меня по причине большого размера и небрежно заколотая английской булавкой, сползла с меня плавно на пол как раз тогда, когда я произносила с теплым чувством:

— И сегодня здесь приветствуют ребята

Дорогих своих учителей!

Но Лева тогда уже не работал во Дворце. Ушел на свободные хлеба. Играл на свадьбах, юбилеях. На разных инструментах. На аккордеоне лучше всего у него получалось «У моря, у синего моря» и «О Марианна, как сладко спишь ты, Марианна…».

ИЮНЬСКИЙ ПЕДСОВЕТ

Рядом с нашим домом — школа номер пять. Практически в нашем дворе. Мы все в эту школу ходили. И наш дом в городе называют учительским, потому что многие учителя здесь живут. Петр Борисыч, Клара Марковна, Ася Львовна, завуч Ираида Петровна, физрук…

Педсовет в этой школе проводится раз в четверть. Эти педсоветы, они такие скучные бывают, что однажды Клара Марковна, учительница химии, так зевала, так зевала… То на окно, то на докладчика Петра Борисыча, ну так уже зевала, что порвала себе рот! Нет, его, конечно, не зашивали в больнице, но разговаривать, а главное, есть Кларе Марковне потом было очень неприятно.

И тогда учительница английского языка Ася Львовна и физрук затеяли новую потеху на педсовете — охотиться за туфлями завуча Ираиды Петровны. Ираида, как только садилась, сразу же туфли снимала по привычке и задвигала их под стул. Ася с физруком садились на следующую парту за Ираидой и дотягивались ногами до Ираидиных туфель. А дальше дело техники — передвигая ногами туфли от парты к парте, их перегоняли на последний ряд, там они и отлеживались до конца педсовета. И уже тогда никто не зевал, все хихикали и ждали, как Ираида завозит под стулом ногами, чтобы наощупь туфли найти. Потом будет заглядывать недоуменно: где туфли, куда пропали, были же? Ну а потом, когда все, перемигиваясь, уйдут из класса, она, босая, будет по классу бродить и туфли свои искать.

Вот какие Ася и физрук затейники.

И вот на последнем в году педсовете, когда у всех уже отпускное настроение, жарко, Ася и физрук, как всегда, стянули Ираидины туфли. Их конвейером перетащили коллективно назад, а в конце педсовета Ираида встала и — цок-цок-цок — первой вышла из класса. В босоножках вышла. На каблучках.

Тогда настала очередь Аси Львовны и компании заглядывать под столы и стулья, искать загнанные в угол туфли и недоумевать…

ПОЧЕМУ ДЕВУШКИ ЛЮБЯТ ВОЕННЫХ

Если бы вы знали, как сестры Наташа и Маша Бидяки из пятнадцатой квартиры любят духовую музыку! Это у них от дедушки. Он играет на тубе в оркестре военной части 365. И дома репетирует — бу-бу! бу-бу! Или — бум-ля-ля! бум-ля-ля! Соседи у нас терпеливые, не возражают. Наташа и Маша еще детьми сопровождали оркестр на всякие концерты, конкурсы или фестивали.

А этим летом оркестр пригласили на международный смотр военных духовых оркестров в Германию. Дирижер собрал коллектив, объявил: едем в Германию. Все — ура! ура! А дирижер — нам переводчик нужен, как без переводчика? Девочки Бидяки — они как раз сессию сдали, отдыхают на каникулах — тут как тут, возьмите нас, мы будем переводить. Не сомневайтесь, мы кое-что знаем. Не все, конечно, но кое-что.

— А ну-ка, скажите чего-нибудь по-немецки, — потребовал дирижер.

— Да пожалуйста, — сестры легкомысленно пожали плечиками. — Нам это только так… Вот, например. Варум либен ди метхен зольдатен!

— А что это означает? — поинтересовались в оркестре.

— Да много чего означает, — отмахнулись Наташа и Маша.

И правда, много чего. Особенно на фестивале военных духовых оркестров. Как только девочки, смущаясь, краснея и опуская ресницы, произносили свою волшебную коронную и, надо признать, единственную в их словаре фразу на немецком языке, собеседники расцветали, открывали свои сердца и делали все, о чем девочки просили уже знаками и жестами. Делали все. И даже больше.

Маша и Наташа приехали счастливые и долго во дворе рассказывали, как работали переводчиками в военном духовом оркестре. Рассказывали и загадочно улыбались.

Врунген меттен либен де золдатен? И почему девушки так любят военных?