Чёрная кошка в оранжевых листьях

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ПРОФКОМА ИЛЛАРИИ РЫБАЧОК

У каждого есть Любимая Книжка. Вряд ли вы поймете, Иллария Михайловна, но я постараюсь объяснить. Это не значит, что мы больше ничего не читаем. Иногда статус Еще Одной Любимой Книжки приобретает новая книга или даже целое собрание сочинений. Но это не значит, что Ту Свою Любимую Книжку мы любим меньше…

С нее, с Моей Любимой Книжки, надо начинать день. Прямо на рассвете. Рассвело, ты быстро вскочил, сварил себе кофе и — прыг! — обратно в постель с чашечкой, пьешь кофе и читаешь. Вот это я понимаю. Достойная трата времени. А если прямо на рассвете надо выходить из дому и ехать на форум, конференцию или — боже упаси! — съезд и слушать там всякие непристойности, это ужасно. Спасет тебя в данном случае, только если ты прихватишь с собой Любимую Книжку.

Приезжаешь, садишься, достаешь Книжку и… тебе по плечу оловянным пальцем — дыг-дык, мол, Марианна Борисовна, вы приехали сюда за казенный счет глобальные проблемы решать или книжку читать с лодкой на обложке?! Да, соглашаюсь, недостойно я себя веду — отвечаю под ваши одобрительные кивки профсоюзного деятеля с тяжелой кормой и таким же глазом, Иллария Михайловна, нельзя Мою Любимую Книжку читать здесь, недостойна она… конференция ваша, чтоб здесь Эту Книжку читать. Ее надо — на берегу пруда, под шорох сосен или как Миша, один, есть у меня знакомые Миша и Надя.

О них надо отдельно вообще писать. Так вот, Миша — ох умеет счастливым быть, ох умеет! — бутерброд из душистого черного хлеба с сыром, чашка сладкого чаю с конфетой вприкуску, в печке дрова потрескивают, притомившаяся Надя на диване сладко посапывает, ходики тик-так — вот это как раз та самая компания для Моей Любимой Книжки с лодкой на обложке, а не ваш форум…

А с другой стороны, ну что делать на таких форумах, как ваш, Иллария Михайловна?! Сидишь, бывало, и мысленно целишься в докладчика, как лучше его пришлепнуть, в какое конкретное место, чтоб он уже заткнулся, — такие вот кровожадные мысли приходят в голову. Ну, вообще. Вас же не книжка моя расстроила тогда, признайтесь себе, Иллария Михайловна. Не книжка.

Вы мне позвонили, мол, прическу сделать не забудьте, пожалуйста, Марианна Борисовна, и поприличнее оденьтесь. Нет, я, наверное, произвожу впечатление уголовницы, которая может в тренировочных штанах с пузырями на коленях явиться на конференцию, конечно, да. Вы могли бы ожидать от меня чего угодно, Иллария Михайловна. Конечно, я могла бы прийти лохматая, и под хмельком, и с синяком под глазом, почему нет? Кх-кх, н-да… Но для вас, Иллария Михайловна, я сделала исключение — надела новый свитер цвета топленого молока… И волосы мои пахли лугом и блестели, и мерцали, и перекатывались волнами на плечах, как вам и во сне не снилось. И что? Вы за меня порадовались? Для вас же старалась… Хмыкнули так неодобрительно и глазом сверкнули недобрым…

Кстати, Иллария Михайловна, о прическе. Однажды я пришла на родительское собрание в класс своего сына, одиннадцатиклассника Даниила. Опоздала немного, вошла в класс, свободной оказалась только первая парта, куда я и села. И вдруг учительница химии встает и говорит, вот, мол, хорошо, что вы пришли, родительница Даниила, хорошо. А то вас не допросишься вообще никогда, а тут вот — очень кстати вы наконец соизволили, пришли, явились — не запылились… И сын ваш высокомерный, и в окно смотрит, когда я, заслуженная учительница, объясняю новую тему, а подымешь его, он всегда все знает. И никогда помощь свою не предложит, чтоб пробирки или спиртовки в лаборантскую отнести, тетрадки в учительскую… Словом, не нравится он мне…

— Нет, а как ты хотела?! — успокаивает меня Валентина Григорьевна, классный руководитель моего сына, одиннадцатиклассника Даниила, — она, химичка заслуженная, сегодня целый день в школе, в синтетическом темно-синем платье 60-го размера в жару, с ее-то 102 килограммами авторитета! Целый день. А ты мало что дома сидишь в декретном отпуске с маленькой девочкой, явилась сюда в возмутительно открытом салатовом платьице с ромашками и рукавчиками-крылышками, пропорхнула к первой парте, опустилась легко, как бабочка, на сиденье, тряхнула гривой своей с отливом рыжим, все мужчины уже вообще забыли, для чего пришли. И ты хочешь, чтобы после такого она твоего сына похвалила?!

Это я к тому, что, Иллария Михайловна, лучше бы вы меня не предупреждали по поводу сделать прическу… Ну зачем вы… У вас у самой же настроение и испортилось… И что вы сделали?! Вы цапнули Книжку! Вырвали Мою Любимую Книжку из моих рук и унесли к себе на сцену в президиум… То есть вы, неисправимая заслуженная профсоюзная работник, как вы сами о себе говорите, со стажем «стописят» лет, забрали у меня Книжку, как учительница начальных классов забирает у двоечника подшипниковые шарики, его неоспоримую драгоценность, выменянную на два «Сникерса», с которыми он увлеченно играет на уроке природоведения, не слушая новый материал.

Ну хорошо, дальше. Народу понаехало на тот клятый форум — ужас. Меня так это удивило. Как можно хотеть участвовать в заседании… А все почему? Люди нормальные, они же обычно с неохотой на всякие такие конференции ходят. Это раньше стремились — как партийный съезд, так книги хорошие по четыре в одни руки с нагрузкой, колбаса сервелат в буфетах, по две палки на одного делегата, а на приглашенного — одну… Все хотели тогда делегатами или приглашенными на партийный или профсоюзный форум, все. Споры шли, люди друг на друга сигналы писали, мол, он на оккупированной территории жил, а вы его на съезд посылаете за колбасой и книгами из Кишинева издательства «Зорилей».

А сейчас какая в них, в этих сборищах, выгода?

И что? Холодина стояла, как будто земля к нам полюсом повернулась, а мы все туда и перекатились. Мы с приятельницей Таней Храменко приехали замерзшие, а у входа вдруг угощают всех кофе, и не простым, а с коньяком. Вот это да! Непонятный такой жест оказался потом понятным, потому что выборы шли. У нас в стране, кто не знает, это такая национальная забава, выборы. И если кофе дают, а еще и с коньяком, — точно выборы. Такая примета. А приятельница моя, Татьяна Максимовна, как хряпнула этого кофе — ей не надо много, — и сразу захмелела, быстро и неприглядно. Да мы обе пригорюнились, я — что у меня Книжку отняли и так унизили, что прямо ни в какие ворота, а Танька — безобразно пьяная — мне сочувствовала. Сначала она агрессивно кулаками размахивала, мол, пойду, отберу, дам по шее. Танька! Даст по шее! Я даже развеселилась. Даст по шее! Метр сорок два на каблучках… И это еще если мухлевать, а на самом деле — метр сорок один. «А я подпрыгну! — не унимается Танька. — Подпрыгну, достану, дам по шее и удеру…»

А тут вдруг громко Танькину фамилию произносят: Храменко. Я Таньку — тырк в бок! Таньк! Тебя!!! Вон, со сцены тебя… Танька, нет, ну дает! Совсем уже! Она вдруг вскочила, одернула юбочку и поперлась на трибуну, черт ее знает зачем, так вдруг шустро дунула, что я не успела ее задержать. Цокает она каблучками, деловито так чешет на трибуну, мелко перебирая ножками. И все на нее смотрят и думают, чего это она на трибуну пилит, ее же всего-навсего в составе счетной комиссии назвали… А я просто похолодела, ну, думаю, влипли — как она выкручиваться будет…

Думаю, вылезет сейчас на трибуну, разгладит кофточку на плечах и так проникновенно: «Вот стою я тут перед вами, простая русская… Ой, нет…» Интересно, а кто Танька по национальности?.. Вот никогда не задумывалась, кто есть кто по национальности.

Однажды, кстати, Иллария Михайловна, пригласили нас на свадьбу. Женились дети одного большого начальника. Потом после свадьбы чего-то отцы поссорились, не поделили, и отец жениха отлупил отца невесты. А жених, в свою очередь, отметелил своего тестя, ну, потом мамаши друг другу наваляли, и дети развелись сразу. Но свадьба была широкая, с тремя оркестрами гуляли.

Один из оркестров — настоящие гуцульские «троисти музыки». И стали они наяривать — всякие гуцульские коломыйки играть — кто из гостей больше споет. Я так разбушевалась, размоталась юбкой, пела-пела — и всех победила. А руководитель этого оркестра и говорит, по-отечески, очень осторожно и даже несколько брезгливо, положив тяжеленную руку мне на плечо, говорит своим музыкантам и гостям: «Ач! Дывиться, хлопци! Жидивка, а наших писень знае!» И обижаться тогда или плюнуть — не знала, как поступить. Стала смеяться. Недаром же пела наша легендарная черновицкая певица Сиди Таль: «Лахн из гезунт». Что означает «Смех, хлопцы, — это здоровье!». Про «хлопцы» это я загнула, но это чтоб именно вам было понятно, Иллария Михайловна. Так что посмеемся сейчас вместе — жизнь короткая, потом жалеть будете, а уж настанет «не смешно».

Ну, вернемся к форуму.

Танька уже на сцену вскарабкалась. И тут она, видимо, быстренько протрезвела и поняла, что весь зал умолк и страшно заинтересованно наблюдает, чего это она без дела по сцене ошивается. Она, ну и молодец, как будто так и надо, подошла к солидному дяденьке в президиуме, что-то прошептала ему на ухо, он так на нее посмотрел, кивнул, она тоже ему кивнула, подмигнула и ушла в кулисы куда-то… А уходя, вдруг изогнулась, вытянулась, чуть ли не улеглась на стол президиума, каким-то вороватым обезьяньим движением что-то стянула, скинула себе в сумку, опять поправила юбочку и скрылась в кулисах!!! Весь зал просто замер. Ну чисто Мата Хари, такая загадочная! Вот, думают, чего она поперлась?.. Что ж такого она могла сказать?.. Что ж такого она стянула со стола?.. Я думаю, и все думают, и никто уже никого не слушает, тем более Танька вышла из-за кулис в фойе, вошла в зал, победно процокала к своему месту и села…

Все на нее оглядываются, а в глазах вопрос — что сказала? что такого сказала? почему он кивнул? почему она ему мигнула?! Почему он смутился? Что стянула?.. Танька мне долго не хотела говорить. А потом призналась. Знаете, что она сказала? Не падайте только… Она спросила шепотом: «Можно выйти? Я быстренько…»

Я в ужасе спросила:

— А он что?

— А он машинально, от неожиданности: «Куда?»

— И что ты ответила?

— В туалет…

— А он?

— А он сказал: «Идите, конечно».

То есть она чесала на сцену с двадцатого ряда, торжественно цокая каблучками, под тишину притихшего зала, чтобы, дохнув на высшее начальство коньяком, сообщить ему, что ей приспичило…

И что вы думаете?

Когда первый докладчик вылез на трибуну и весь зал задремал, Танька бережно достала из сумки и положила мне на колени Мою Любимую Книжку. Небольшую книжку про детство. С лодкой на обложке. Мы удобно устроились в бархатных креслах и стали ее читать вдвоем, открывая в любом месте.

Есть такое волшебное качество у Моей Любимой Книжки — ее можно увлеченно читать с любого места…